Прииск «Безымянный»

«Я прошу совсем немного: только дать командировку в Учур, но он меня не слышит. Не хочет сделать ни шагу навстречу. А вообще, если честно, я хочу заняться серьёзной проблемой. Прямо сейчас…»

Только дойдя до мыса, вдававшегося в протоку, Фёдор немного успокоился. Он мечтал стать настоящим геологом – профессионалом своего дела, стремился постигнуть тонкости и премудрости этого непростого ремесла. И вот сейчас, когда он чего-то достиг, неожиданно пришло разочарование и переоценка сделанного. Оказывается, он ничего не может сделать, и, главное, никому не нужен. Его база данных, над которой он бился несколько лет, отдавая её составлению каждую минуту свободного времени, стала невостребованной.

А какие были надежды! К сожалению, всё пошло прахом. Кому нужен его не найденный Витватерсранд?! Все над ним только ехидно посмеиваются, считая чудаком, а он молча проглатывает обиды, не зная чем ответить. Как ни больно оказалось признавать, но он потерпел поражение и стал посмешищем в глазах всей партии. И это больше всего терзало его уязвлённое самолюбие.

Стояла поздняя осень. Тускло, словно сквозь сизую дымку, светило холодное солнце, дул лёгкий северный ветер. Листья тальника и берёзки пёстрым ковром устилали остывающую землю, ожидавшую первого снега.

«С меня хватит, надо завязывать с этой геологией, – стоя на мысу, смотрел он на тёмную воду, казавшуюся неподвижной, – надо уходить, пока не засосало, как в топкую трясину. Я уже и так в болоте. В одиночку мне не побороть таких толстокожих, как Шурковский. Завтра же беру расчёт – и до свидания. Можно, в конце концов, вернуться домой, ведь звали же на кафедру. Хотя что там делать? – Он поднял тонкую ветку и хлестанул по трепетавшим на ветру жёлтым листьям. Их подхватило налетевшим потоком воздуха и, полетев вниз, они заскользили по воде. – Да, делать там нечего. Перелопачивать чьи-то материалы и заниматься наукой ради науки я не хочу. Надо что-то придумать. Но что, что?»

Он долго ходил по берегу реки, снова и снова переосмысливая свою жизнь и пытаясь найти выход из создавшегося положения.

«Я докажу этому Шурковскому, что я чего-то могу, – говорил его внутренний голос. – Обязательно докажу! Кроме него есть другие, кто так же, как я, болеет за новое. В этом мире просто так ничего никому не даётся: каждому приходится отстаивать свои интересы. Нечего ныть и ждать, чтобы тебе всё принесли на блюдечке с голубой каёмочкой, надо найти в себе силы и идти в наступление. Если я не сделаю этого сам, никто не поможет. За свои идеи надо бороться».

С реки принесло запах тины и прелых листьев. Фёдор поёжился от промозглой сырости и резко повернул назад.

Глава 3. Империя под названием «Дальстрой»

Выбор своей будущей специальности Иван Брукс сделал вполне осознанно. Родившись в семье геолога, он тоже стал геологом. Образцы минералов и горных пород, полевые дневники, геологические карты – всё это окружало его с детства, а в памяти крепко сидели воспоминания о полевых работах, проведённых вместе с отцом в предгорьях Урала, в Саянах и на Алтае. И вот, окончив школу и успешно сдав вступительные экзамены, Иван нашёл свою фамилию в списке студентов, зачисленных на первый курс Ленинградского горного института – вуза, славившегося своей более чем вековой школой, из стен которого вышла целая армия геологов и горняков. Среди них оказалось немало тех, кто своими открытиями прославил страну, стал известен за её пределами.

На первую производственную практику Брукс попал в Восточную Сибирь. Случилось это в первые послевоенные годы. В Иркутске, куда он добрался только в середине июня, его направили в экспедицию, занимавшуюся поисками золота. Его партии на месте не оказалось: по словам кадровика, больше недели назад геологи уехали к месту полевых работ. Пришлось догонять. Почти сутки добирался на поезде, а оттуда – где пешком, где на попутке – до деревни, в которой стояли поисковая партия. Целая ватага мальчишек привела «дяденьку геолога» с огромным рюкзаком на спине к большому деревянному дому, смотревшему окнами на лес.

– Вот подарок! – увидев студента, сказал вышедший на крыльцо здоровяк. – Что же не предупредил? Я бы встретил. Ну, заходи, чего стоишь?

Долго студента уговаривать не пришлось. После семикилометрового перехода по полю и лесу с непривычки ныла спина, болели ноги.

– Ты очень кстати, народа у нас не хватает, а площадь немереная, – начал здоровяк. – Партию не укомплектовали, а теперь вот упираемся, из маршрутов не вылезаем. Сам понимаешь, геологическое задание надо выполнить любой ценой.

Иван подумал, что ему здорово повезло – все бумаги надо передать начальнику партии лично в руки.

– Товарищ Белкин, я вам привёз письмо из экспедиции и пакет с документами. Вот, пожалуйста, возьмите.

Тот как-то неожиданно смутился.

– Главная здесь Валентина Ивановна Сорокина, – словно переведя дух, сказал он скороговоркой. – Это наш минералог и заведующая лабораторией, а я, так сказать, заместитель начальника. Встречаю застрявшее в дороге снаряжение, а оно, вон видишь, приходит в час по чайной ложке. Зовут меня Николаем Петровичем.

Оказалось, что в деревне стоит только база партии, а все геологи работают в тайге.

– Твоё счастье, что ты застал меня на месте, – продолжал заместитель, – а то пришлось бы поворачивать оглобли. Да, малость ты, парень, припозднился, чуток не поспел. Но ничего страшного, сейчас перекусишь, и я позову Валентину Ивановну. Мы решим, что нам с тобою делать.

Валентина Ивановна оказалась молодой грудастой женщиной с короткими льняными волосами и живыми игривыми глазами. Все её тело дышало здоровьем и излучало заряды бодрости. От вида её стати и неземной красоты у Ивана даже перехватило дыхание. Не мигая, он уставился на вырез лёгкого пёстрого халата, не скрывавшего красивой фигуры. Не обращая внимания, Валентина Ивановна стала «вершить» его судьбу. Вскоре выяснилось, что «заместитель начальника» – всего-навсего снабженец, в задачу которого входит также содержание лошадей. Главная проблема с отправкой Ивана заключалась в том, что проводить до базы геологов его мог только Николай Петрович, хорошо знавший дорогу. Но у него была своя работа, из-за которой он остался на базе. Иван понял, что застрял надолго.

– А мне-то что делать? – спросил он после окончания затянувшейся «планёрки».

– Ждать Николая, – резко ответила Валентина Ивановна. – Как только он управится со своими делами, так вместе и пойдёте. Думаю, через недельку-полторы Николай Петрович освободится. – На лице Ивана она прочла полное разочарование, какое бывает, если чего-то не получается. – Ты не переживай – бить баклуши я тебе не дам. Пока присмотришь за нашими лошадьми, а там видно станет. Лошади пасутся в колхозном табуне, но днями его перегонят на дальнее пастбище, километров за пятьдесят-шестьдесят отсюда, поэтому их лучше забрать. Скоро они понадобятся снова.

Ждать Иван не захотел и стал настаивать, чтобы его отпустили одного. Порядившись и дав кучу наставлений, Валентина Ивановна, пошла ему навстречу.

Шлиховой отряд, куда определили Ивана, стоял где-то в верховье реки Аргун, километрах в пятидесяти – пятидесяти пяти от деревни. Топокарт на базе не обнаружилось, поэтому пришлось идти, ориентируясь на местности и по указанным Николаем Петровичем приметам. Переночевав в какой-то заброшенной деревне староверов, он встал на заросшую тропу и по ней вышёл к большой горной реке. Здесь сразу возникли сомнения куда идти: вверх по течению или вниз.

«Поди знай, где стоит этот поисковый отряд? – ходил по берегу Иван. – Хоть бы оставили какую-нибудь зарубку или колышек воткнули. Тоже мне, геологи. И завхоз хорош – мог бы сказать. Небось подумал, что я сам разберусь».

Прошедшие дожди смыли все следы, и, просчитав возможные варианты, Иван пошёл вверх по течению. Поздно вечером он предстал перед глазами опешившего от удивления начальника партии, накануне пришедшего из маршрута.

– Ты кто такой? – глядя на Ивана, хлопал он глазами. – Откуда взялся?

Белкин не верил своим глазам. Такого в его бытность ещё не случалось. Не предупредив, к нему отправили студента, и тот сам нашёл их в тайге.

«Какая-то фантастика! Уж не беглый ли?» – мелькнула у него шальная мысль.

Документы Ивана оказались в полном порядке. Судя по паспорту и привезённым бумагам, перед ним действительно стоял студент Ленинградского горного Брукс Иван Петрович, направленный приказом начальника экспедиции в его партию для прохождения производственной практики в должности геолога.

– А почему один, где Петрович? – стал выяснять начальник. – Что с ним?

Узнав, что тот жив, здоров и через неделю-полторы получит последнее снаряжение, Белкин успокоился. Теперь его партия оказалась более-менее укомплектована ИТР. А потом откуда-то из глубины души подошло недовольство на своих подчинённых.

– Ну, Петрович, ну, разгильдяй, даже не проводил! А Валентина, тоже мне хороша! Да как они посмели тебя отпустить одного? Вот, ёлки-палки, что за народ такой! Задницу им, видишь ли, трудно оторвать от стула. А этот, тоже мне, хорош, пригрелся возле бабы…

Вокруг них собрался весь лагерь. Кто в чём выскочил из палаток и теперь с любопытством рассматривал студента, неожиданно оказавшегося в их отряде, когда никого уже не ждали.

– Григорий Тимофеевич, да вы не расстраивайтесь, ведь он же дошёл, – сказала молодая женщина в синей телогрейке. – А Николай Петрович всегда был таким: думает только о себе.

Пришлось Ивану всю вину брать на себя.

– Да за такое геройство я бы тебя выпорол как сидорову козу, – немного успокоившись, с новой силой разошёлся Белкин. – А вдруг бы ты заблудился или на тебя напал медведь? Неужели ты не понимаешь, что одному ходить опасно? Это же тайга! Ну, подождите же вы у меня, скоро я до вас доберусь, – помахал он рукой в ту сторону, откуда пришёл студент. – Валентине я всё-таки объявлю выговор. Будет знать, как командовать. Тоже мне, не могла Петровича отпустить от себя…

Через несколько минут страсти улеглись, и начальник повёл Ивана в свою палатку.

* * *

В отряде Белкина Брукс в совершенстве освоил шлиховой метод поисков, применявшейся с далёких дедовских времен. Азам его учил Макар Кузьмич, или просто Кузьмич, как все звали промывальщика.

Ничего хитрого в шлиховом методе не было. О нём Иван сам не раз рассказывал школьникам, когда проводил занятия геологического кружка. На берегу реки он набирал мелкую гальку с песком в деревянный лоток[8] и промывал в стоячей воде. Камушки и лёгкие минералы при промывке смывались, а тяжёлые по закону гравитации оседали на дне лотка. В тяжёлую фракцию, которая и являлась тем самым шлихом, ради которого проводилась промывка, попадали золото и ещё десяток разных минералов. Присутствовали среди них магнетит, касситерит, вольфрамит, гранат. Промытый шлих Иван собирал в мешочек и вместе со школьниками анализировал в экспедиционной минералогической лаборатории. Здесь школьники проходили все стадии обработки шлихов и определяли минералы. Некоторых это занятие так увлекало, что поиски месторождений становились целью их жизни. Опытный промывальщик видел главные рудные минералы уже при промывке и, не дожидаясь результатов минералогического анализа, проводил целенаправленные поиски. Отшлиховывая долины безымянных ручейков и речушек, наши предки нашли золото на Урале и по всей Сибири.

Иван считал, что хорошо знает этот метод, однако Кузьмич его разуверил. Этот промывальщик, невысокого роста, с могучей седеющей бородой и рыжими усами, смотрел на мир, широко открыв глаза, но за многие годы не разочаровался, не озлобился. Кузьмич с лёгкой иронией и вполне добродушно относился к Ивану, наставляя и иногда подшучивая над его неуклюжими движениями.

– Ваня, ну, как ты держишь лоток? Ты же его сломаешь, возьми вот так, – показывал он студенту. – С лотком надо нежней и пошустрей немного, как с бабой, надо с ним обращаться. Главное, не суетись, как таракан на сковородке. Перво-наперво гальку надо вылизать, чтобы освободиться от глины. Учти, в примазках сидит то самое золото, которое мы ищем, поэтому галька должна быть чистой и гладкой, как яичко.

– Понятно, – обливаясь потом, ответил студент. – Сейчас домою.

И Иван старательно промыл гальку, в душе ругая Кузьмича за его занудство.

– А шлих ты отобрал откуда? Это же нижняя часть косы, там материал перемытый. Видишь, порода вся отсортированная, будто вышла из-под сита. Выхода тяжёлой фракции тут не будет, весь мелкий материал унесло вниз по течению. Если уж ты решил опробовать косу, так надо взять пробу из головки. Лучше брать несортированный грубообломочный материал с примесью глины, а место для отбора шлиха надо выбирать там, где золото оседает. Вон смотри, – он показал на перекат, за которым река резка успокаивалась и русло расширялось. – Вот там в самый раз отобрать пробу. И не забывай про лоток, смотри за ним, – наставлял его Кузьмич. – Когда закончишь отмучивать и сбросишь крупную фракцию, тогда лоток можно будет держать на плаву, а пока терпи. И полегче им двигай, малость плавней.

Если у Ивана не получалось, Кузьмич от души матюгался и лез за папиросой. Курил он много, но махоркой не баловался. Считал, что брошенная в тайге самокрутка может сама разгореться и наделать много бед.

– Слушай меня внимательно. Ты без пяти минут инженер, а до сих пор не знаешь такой простой истины, – говорил он, затягиваясь. – Когда домываешь, надо меньше оставлять воды, чтобы не сбросить тяжёлую фракцию. В ней как раз всё золотишко, которое ты намыл. Вот тут, парень, надо смотреть в оба. Понял?

Иван послушно кивал головой, а Кузьмич, докурив папиросу, в очередной раз брал лоток в руки, и тот, как послушный кораблик, плавал в воде. Он то крутил его волчком, то двигал вперёд, то возвращал назад или клал с одного бока на другой, то резко останавливал. При этом шлих катался по всей плоской поверхности лотка, лёгкие песчинки уходили вместе с водой, а чёрный шлих оставался в бороздке. У Ивана вначале ничего не получалось. Лоток, загруженный породой, тонул, и, чтобы его удержать, приходилось прикладывать немыслимые усилия. Потом студент приспособился, стал буторить острым носиком геологического молотка. Желтый глинистый шлейф поплыл вниз по ручью. Увидав, как легко его ученик вышел из затруднительного положения, Кузьмич только ухмыльнулся.

– Можно, конечно, и так пробуторить, если здоровье не позволяет, да только хороший промывальщик так не моет. Для этого есть гребок. Вот им и перемешивай породу, а муть сливай. Тебе, Ваня, надо срочно поправить здоровье. Я вижу, нет у тебя сил, а тайга, она, знаешь, слабаков не любит.

От обиды Иван чуть не бросил лоток. Слабаком его никто ещё не называл. Высокий, широкий в плечах, Иван в институте играл в волейбол, участвовал в легкоатлетических кроссах и лыжных гонках, занимался гирями. Его голубые глаза и приветливая улыбка свели с ума ни одну однокурсницу.

«Я пятьдесят пять километров отмахал по этой самой тайге, а он мне – слабак. Сам ты слабак, попробуй пройди столько!»

– Вообще, твоей сообразительности могут позавидовать многие, – словно почувствовав дурное настроение студента, бросил ему леща Кузьмич. – Всё у тебя получится, только нужно терпение. Никогда не горячись, а то, я вижу, ты норовишь всё сделать быстро, а тут выдержка нужна. И ещё учти, что кроме умения удержать на лотке золото надо познать все тонкости и, главное, найти место, где отобрать пробу. От этого зависит результат твоей работы, а может даже, и всех поисков.

Кузьмича считали лучшим промывальщиком экспедиции. Как он оказался в партии Белкина, Кузьмич никогда не говорил, но зато любил рассказывать о своих приключениях и особенно о том, как работал на Алданских золотых приисках. Промывальщик открыл Ивану свою душу: поведал, как искал богатые россыпи золота, и какие сильные люди окружали его в тайге. В конце полевого сезона студент знал многое из его биографии и в душе мечтал оказаться на Алдане.

* * *

Видно, в те дни у Брукса укрепилось желание во что бы то ни стало попасть на Алдан. Но судьба распорядилась иначе: после окончания института вместе с красным дипломом ему вручили направление на работу в Магадан. На угловой печати он увидел надпись: «ГРУ треста “Дальстрой” Министерства цветной металлургии МВД СССР»[9]. В то время Магадан ассоциировался с Колымой – край света, куда ссылали заключённых.

А ещё это был край жутких морозов и вечной мерзлоты – гиблое место, чуждое всему живому.

На поезд Москва – Владивосток, которым он должен был ехать почти до конечной станции, билетов не оказалось. Не осталось их ни на ближайшие дни, ни на последующие. Подумав, Иван пошёл к начальнику вокзала, и, когда тот увидел дальстроевское направление на работу, билеты сразу нашлись, и на выбор. Так впервые он узнал, какой страх испытывают люди к организации, через которую прошли тысячи узников ГУЛАГа.

За окнами поезда мелькали степи, горы, бескрайняя тайга, и однажды, когда только занималась заря, Иван увидел Байкал. Над водой стелился плотный белый туман, а на горизонте тёмно-серое небо сменилось тёмно-синим, потом стало зеленовато-голубым и наконец розовым. Вдруг всё вокруг изменилось: ослепительным потоком полились солнечные лучи. До самого горизонта лежала водная гладь, а над ней висели редкие островки тумана. Неожиданно поезд замедлил ход и, дёрнувшись, резко остановился. В мгновение ока Иван оказался в ледяной воде. Сбылась его давняя мечта.

В находкинской «транзитке», как называли ведомственную гостиницу «Дальстроя», казалось по-домашнему чисто и уютно. По записке дальстроевского представителя Ивана определили на постой в хорошем номере и даже покормили, а потом принесли билет на пароход до Магадана. Капитальное здание «транзитки», как памятник сталинскому режиму, возвышалось над городскими домишками, пугая своей мрачной безмолвностью. Здесь останавливался только начальствующий состав этого ведомства, а заключённых ждали бараки за колючей проволокой, с часовыми на вышках.

Светило солнце, дул лёгкий ветерок, приносивший прохладу и запах морской воды. Иногда в воздухе ощущался едкий запах йода, доносившийся от морских водорослей, выброшенных на берег могучими волнами. Иван брёл по песчаному берегу Японского моря, волны с тихим шелестом накатывали на ноги.

«Конечно, это не Чёрное море, но всё равно – самое настоящее море. И главное – на самом краешке земли. Отсюда уже недалеко Япония, а до Китая – рукой подать. Какая же у нас огромная страна! – с восхищением думал Иван. – Трудно даже представить, что всего полмесяца назад я жил другой жизнью, а теперь оказался на краю света».

Теплоход «Ильич», совершавший рейс по маршруту Находка – Магадан, считался довольно комфортабельным судном, доставшимся по репатриации от поверженной Германии. Как положено морскому судну, тут было несколько палуб, каюты разных классов и кают-компании. Ивана разместили в каюте второго класса с крепким топчаном и круглым иллюминатором посередине. Когда заработали двигатели, он вышел на палубу и с грустью посмотрел на берег.

* * *

Матросы отдали носовые и кормовые концы, и, медленно отвалив от причальной стенки, теплоход набрал скорость. Слабый ветерок приятно обдувал лицо, навевая радужные мысли. Когда вышли в открытое море, подул сильный ветер, палуба стала уходить из-под ног.

– Держитесь, братва, на море шторм, – сказал проходивший матрос. – Сейчас лучше залечь в каюте и ждать, пока не стихнет.

Иван последовал его совету, а с утра снова стоял на палубе. Серое небо висело прямо над головой, не предвещая улучшения погоды. Волны захлестывали палубу и, превратившись в фонтан брызг, скатывались вниз. Неожиданно в небе появились два самолёта. На бреющим полёте они с рёвом пронеслись над теплоходом и, развернувшись, пошли на сближение.

– Разойдись по каютам! – заглушая шум волн и гул самолётов, закричал капитан. – Быстрей вниз! Это американцы, нас могут атаковать. Торопись…

На палубе поднялась невообразимая паника. Возле входа на лестницу образовалась давка, но Иван остался на палубе, не в силах сдвинуться с места. Что-то подобное трудно казалось даже представить: война с Германией закончилась её поражением, мы победили, и теперь бывшие союзники угрожают советскому судну, находящемуся в своих территориальных водах. Он подумал, что это ошибка, но при очередном заходе самолёты снизились ещё больше, и на крыльях он увидел белые звёзды и даже рассмотрел самих лётчиков: «Вот подарок! А ведь это и правда американцы. Они же нарушают государственную границу, летают, как у себя дома. А где же наша авиация, где пограничники? Вдруг американцы нас обстреляют?»

Иван быстро спустился в каюту. Здесь было тихо и, как он считал, безопасно. Самолёты улетели, а о произошедшем инциденте скоро все забыли. Теперь каждый думал только о том, как побороть морскую болезнь. Волны накатывали одна за другой, теплоход швыряло, как щепку, и временами казалось, что он вот-вот пойдет ко дну. Только на пятый день пути, когда вошли в бухту Нагаева, море успокоилось.

Бухта Нагаева служила морскими воротами Магадана – столицы Колымы. В неё заходили все суда, пришедшие в этот суровый край. Сюда же привозили и заключённых.

Ивана встретили у трапа теплохода как большого начальника, приехавшего с «материка» с какой-то проверкой, и на грузовике отвезли в очередную «транзитку», расположенную на четвёртом километре Колымской трассы. Из-за этого она так и называлась «Четвёртая».

Эта гостиница «Дальстроя» как две капли воды походила на находкинскую, только была построена не из кирпичей, а из добротного круглого леса. Здесь чувствовалась такая же основательность, внушавшая уважение и покорность. От капитального здания веяло гнетущей мрачностью, давившей на психику. В просторном полупустом бараке посередине стоял длинный стол, а рядом с ним примостились две печки-буржуйки, вдоль стен размещались деревянные нары. В империи под названием «Дальстрой» всё напоминало о том, что каждый может оказаться в бараке за колючей проволокой.

* * *

После исследований, проведённых экспедициями Обручева, Билибина и Цареградского в 1920–1930 годах, на Северо-Востоке страны, оказались открыты крупные месторождения золота и других полезных ископаемых. По геологическим прогнозам, запасы золота в бассейнах рек Колымы и Индигирки составляли более двадцати процентов всех известных мировых запасов. Наибольшими в стране были запасы олова. Это предопределило будущее региона, и решением Центрального Комитета ВКП(б) в ноябре 1931 года появился «Государственный трест по промышленному и дорожному строительству в районе Верхней Колымы» – «Дальстрой».

Главной задачей треста являлась разработка месторождений золота, разведка и добыча других стратегически важных полезных ископаемых, а также создание базы для освоения и эксплуатации необжитых территорий Северо-Востока СССР. Территорию «Дальстроя» выделили в особый автономный район, решения о деятельности которого принимались на уровне ЦК ВКП(б), СНК и СТО СССР, а позднее – НКВД СССР. Все решения являлись секретными. Структура «Дальстроя» представляла собой жёстко централизованный, индустриальный лагерь во главе с директором. В руках директора находилась вся полнота власти на Колыме. Трест пользовался правом на монопольное использование всех природных ресурсов, все товары освобождались от налогов и сборов, а выручка от их реализации оставалась в его ведении.

В начале 1932 года в бухту Нагаева пришвартовался пароход «Сахалин», которым прибыл на Колыму директор нового треста Эдуард Петрович Берзин со своим руководством. Этим же рейсом доставили первых заключённых. Так начался новый этап в освоении огромного региона под названием «Колыма». Под руководством Берзина «Дальстрой» превратился в мощное горнодобывающее предприятие, однако либеральное отношение к заключенным стоило ему жизни. Берзина обвинили в организации и руководстве «Колымской антисоветской, шпионской, повстанческо-террористической, вредительской организации». Расстрел всех 139 членов этой организации утвердили Сталин и Молотов. В короткий срок высший и средний состав дальстроевских руководителей полностью обновился, а «Дальстрой» переподчинили НКВД СССР. Так с 1938 года начался гулаговский период.

Производственная база «Дальстроя» считалась колоссальной даже по масштабам СССР и включала в себя к 1953 году 450 предприятий. В их числе попало 89 приисков, рудников и фабрик, кроме того – свои электростанции, нефтебазы, узлы связи, радиоцентры, морские и речные порты, аэродромы, узкоколейные железные дороги. «Дальстрой» имел свой морской и речной флот. До 1937 года район деятельности треста не имел чётких административных границ. Его площадь составляла 700 тысяч квадратных километров, а в 1941 году уже превысила 2 миллиона. На всех предприятиях и в учреждениях «Дальстроя» работали более 200 тысяч человек. Из них только пятнадцать процентов являлись вольнонаёмными. Остальные – заключённые и спецпоселенцы.

В экстремальных северных условиях заключённые построили несколько тысяч километров автодорог, около 100 различных посёлков. Особенно быстрыми темпами развивалась горнодобывающая промышленность. Геологические исследования охватили территорию более 1 млн 700 тыс. кв. километров, оказались открыты месторождения многих полезных ископаемых, но главным на протяжении всего существования «Дальстроя» оставалось золото.