Стилет с головой змеи. Петербургские детективы

Веригин встал и душевно сжал мне руку обеими руками. При этом он так тепло улыбался, что сходство с добрым Бальзаком было необыкновенное. Сегодня все так были рады моему приходу, что я стал побаиваться, не кроется ли здесь подвох. Предчувствия меня не обманули.

Появление Льва

Моя вторая тётя, без сомнения, знала, как добавить оживления в раут. Она с хитрой улыбкой подплыла ко мне и легонько потащила за локоть:

– Пойдёмте, Мишель, я представлю вас замечательному знатоку древностей.

Только при встрече я понял, какого она ожидала эффекта, и отчего некоторые гости улыбались, поглядывая на нас.

Елизавета Кондратьевна подвела меня к высокому, крепко сбитому лощёному господину. На вид ему было лет тридцать, но я мог и ошибиться: рассекающая бороду вертикальная полоска седины делала его старше своих лет. Коварные улыбки доброхотов сейчас же стали мне понятны: в петлице его смокинга красовался цветок анютиных глазок. Точно такого сине―жёлтого колера, как и в петлице моего костюма.

– Михаил Иванович Гальский – племянник Феликса Петровича. ― Тётя наслаждалась ситуацией.

Я поклонился, тщетно придумывая выход из конфуза.

– Лев Николаевич Измайлов ― наш хороший знакомый, интересующийся редким оружием, и обладатель дюжины талантов. ― Господин, ничуть не смущаясь, поклонился в ответ и улыбнулся.

Лиса Елизавета испытующе разглядывала нас обоих.

Я решил брать быка за рога, а затем спросить быка, как он себя чувствует:

– Похоже, что нас околдовала одна и та же цветочница…

Он ответил мне широкой улыбкой, отчего у глаз появились лучики―морщины:

– Похоже, что мы оба в ордене поклонников анютиных глазок. Мне кажется, что в нашей Анюте есть что-то от Дульсинеи.

– Чудесно, господа! ― Елизавета похлопала нам, невзначай продемонстрировав собравшимся изящные руки в длинных лиловых перчатках. ― А теперь: прошу всех в столовую! Прошу―прошу!.. ― приговаривала она, маня гостей высоко поднятой рукой.

Дядя Феликс со своей молодой женой замыслили этот обед, как триумф. И, надо признать, им это удалось. Хозяин дома встречал благодарную публику во главе стола. Гости радушно здоровались с ним, он что-то отвечал, но было ясно, что всё внимание присутствующих занимает футляр из красного дерева, лежащий по правую руку от триумфатора.

Феликс Петрович Лесков выглядел, как на параде: сухощавый старик в чёрном костюме и чёрном галстуке – он стоял очень прямо, хотя и не был офицером, как мой отец. Пробор посередине его светлых редких волос поблёскивал так же, как и его пенсне на тонком шнурке. Кончики длинных усов располагались точно параллельно полу.

Как вы догадались, вместе со мной было шестеро гостей, и я из природной скромности и с расчётом подчеркнуть родство замыкал шествие приветствующих цезаря.

– Рад вас видеть в добром здравии, дядюшка! ― воскликнул я, протягивая руку, и ничуть не покривив душой.

– Молодец, молодец, что пришёл! ― отозвался он своим низким голосом и, похлопывая меня по плечу, неожиданно наклонился и коснулся щекой моей щеки. Это было поразительно для моего скупого на чувства дяди, и мне показалось, что родственные узы кое-что для него значат.

Теперь мне удалось вблизи рассмотреть футляр, в котором, несомненно, прятался стилет. Изящная вещица вишнёвого цвета с прямыми рёбрами крышки и лёгким изгибом основания опиралась на стол четырьмя золотыми лапками. Прихотливо скрученная стальная ручка крепилась к крышке двумя золотистыми шариками. Накладка замочной скважины также была отделана позолотой. Своей щедрой основательностью футляр произвёл на меня благоприятное впечатление и напомнил по форме вытянутый ковчежец.

Дядюшка поймал мой взгляд, положил на футляр сморщенную руку и посмотрел на меня с многозначительной улыбкой. Это была его добыча, его миг торжества.

Дам сегодня не хватало. Четыре против шести. Именно поэтому я и Лев Николаевич оказались за столом рядом. Слева от меня сидела Ирина, чему я обрадовался, поскольку не хотел пикироваться с моим дорогим кузеном Игорем. Он добр ко мне tête―à―tête, но невыносим на людях.

Я положил себе три вида разноцветных салатов, три вида закусок, прислушиваясь к разговорам и потягивая аперитив «Габриэль». Ирина почти ничего не ела, и я размышлял, что же у них с дядей стряслось. Её светло―зелёное платье с пышными рукавами и белым жабо, казалось, подчёркивало бледность лица, обрамлённого русыми волосами. Она была всего лишь на год старше меня, и я искренне ей сочувствовал. Сегодня я не встретил дядиного секретаря – Александра Ланге, а ведь его всегда приглашали на семейные торжества. Отсюда я сделал вывод, что либо Ланге себя плохо чувствует, либо что-то плохое чувствует к нему дядюшка. Последняя догадка была вернее, и я не решился задать Ирине вопрос об этом. Пустое кресло в конце стола словно намекало, что кого-то не хватает…

Неожиданно Лев Николаевич обратился ко мне:

– Я вижу, вы голодны, ― произнёс он тихо.

Мне было неприятно, что он проник в мою тайну: с утра я действительно, ничего, кроме пирожного, не ел.

– У дяди неплохо кормят, ― отозвался я.― И поят.

– Да-да, неплохо, ― он просиял мне открытой улыбкой. ― Отлично!

Но я вдруг разозлился:

– И проявляют такт по отношению к гостям!

Измайлов вынул из петлицы цветок и положил на стол. Меня этот поступок удивил и почему-то успокоил.

– Я не хотел вас задеть, ― с сожалением в голосе сказал Измайлов. ― Моя беда и достоинство в том, что я многое подмечаю. Прежде этого требовала моя профессия, а теперь это вошло в привычку. Вы знаете старый русский гимн?.. И, не дожидаясь ответа, он тихо запел красивым баритоном:

Коль славен наш Господь в Сионе,Не может изъяснить язык,Велик Он в небесах на троне,В былинках на земли велик

― Лев Николаевич звякнул кончиком вилки по бокалу.

– Меня увлекают былинки жизни, ― заявил он и обезоруживающе улыбнулся.

Я вдруг почувствовал, что ранее никогда не встречал такого необычного и занимательного человека. И решил спросить, что ж за профессия у него была?

Приключения дяди Феликса

В этот момент дядюшка торжественно встал и, в свою очередь, требовательно постучал лезвием ножа по графину с клюквенной, дабы привлечь внимание почтенного собрания. Далее он поведал историю, которая поразила меня до глубины души.

Мой дядя – расчётливый, скуповатый, осторожный в делах и, на мой взгляд, скучноватый человек – ввязался в потрясающую авантюру. Я знал, что толкнуло его на скользкий путь – огромное тщеславие, но не мог предположить, насколько далеко его это заведёт.

Как вам уже известно, дядя на старости лет решил собрать коллекцию стилетов. У него перед глазами был непревзойдённый пример – коллекция его приятеля Ивана Сергеевича Веригина, которая включала в себя кинжалы, ножи, стилеты и кортики. В его собрании находились такие редкости, как византийский короткий меч паразониум, венецианский абордажный меч-пила и кинжал с эмалевой рукояткой работы мастеров Фаберже. В нашей семье все знали, что Феликс Петрович отчаянно завидует Веригину, и относились к этому чувству с пониманием. Иван Сергеевич же был настолько уверен, что недосягаем для единомышленника, что по русской доброте душевной подсказал, где во Франции можно найти превосходного продавца холодного оружия.

Здесь надо объяснить, что дядюшка каждый год ездит в Париж на выставку производителей тканей и материалов для одежды. Иногда ему удаётся заключить контракт на продажу сукна, а иногда он сам приобретает образцы ткани или рисунка. Важно, что на парижской выставке всегда крутятся репортёры из знаменитых модных журналов «Иллюстрированная Мода» и «Маленькое эхо моды», и ваш шёлк или фетр могут прогреметь на весь цивилизованный мир.

Одно можно сказать совершенно точно: за восемь июльских дней мой родственник―авантюрист пережил столько, сколько не случалось за всю его сознательную жизнь. Однако, услышим всё из первых уст…

– Мои дорогие родные и верные соратники! ― вот так браво мой дядя начал речь. ― Две недели назад я отправился на парижскую ежегодную выставку «Les tissus du monde», или «Мир тканей», по делам. Да-да, ― по делам, и по дороге туда меня сопровождала наша милая mademoiselle Кати. (Тут дядя слегка поклонился в сторону Кати, сидящей слева от него). В первые два дня я занимался исключительно работой, а на третий день мне удалось выкроить время, чтобы встретиться с одним из самых знаменитых продавцов оружия в мире – Эженом Тибо. Его порекомендовал мне любезный Иван Сергеевич (вежливый поклон вправо).

Тибо – прелюбопытный экземпляр французской галантности и львиной коммерческой хватки. На вид он – толстенький, коротконогий, в натянутом на животе смокинге. Сперва произвёл на меня прекомичное впечатление, но потом я понял, насколько он хорош в своём деле. Он обрадовал меня сообщением, что одновременно с нашей выставкой в Париже проходил международный аукцион, где на торги выставлялось и оружие. Но даже не это – главное! Буквально накануне в Отеле Друо, где обычно проходят аукционы, он встретил молодого Анри де Рогана – наследника герцогов Монбазонских.

Де Роган вместе с титулом получил в наследство и значительный капитал, и земли с поместьями, и много ценных вещей, доставшихся от высокопоставленных предков. Один из них, Эркюль де Роган, граф де Рошфор, был приближённым двух Генрихов, погибших от рук религиозных фанатиков в XVII веке. (В этом месте Елизавета Кондратьевна попросила дядю пощадить чувства дам и не расказывать жутких деталей, касающихся убийств. Феликс Петрович так горячо пообещал выполнить её просьбу, что стало видно, как замечание жены разожгло его ораторский пыл. Дядя тут же в лицах превосходно изобразил известную мне из газеты историю убийства Генриха III. Как актёр он был великолепен: два раза сумел вызвать жалобные стоны Елизаветы Кондратьевны и три раза возгласы потрясения Амалии Борисовны.).

Итак: Эркюль де Роган, потрясённый чудовищным убийством своего короля, решил в память о нём оставить у себя стилет, побывавший в теле Генриха. Нам, цивилизованным людям, подобная выходка показалась бы странной. Да-да, «странной» – не то слово, ― ужасной! Однако, что мы можем требовать от жестоких современников кровавого века?.. (Дядюшка патетически потряс руками).

Стилет переходил из поколения в поколение и, в конце концов, очутился у Анри де Рогана. Анри не собирался продавать стилет до тех пор, пока у него не случились неприятности с содержанием довольно обветшавших замков и поместий. И тогда он задумал избавиться от реликвии. Оказалось, что неизвестные люди несколько раз предлагали ему купить стилет за любые деньги, однако де Рогану они показались подозрительными и неприятными, из-за чего всё время приходилось быть настороже. Вскоре после получения огромного наследства молодой человек нанял охрану и перевёз стилет из фамильного замка в ячейку сейфа «Банк де Франс».

Анри не случайно оказался в аукционном доме Друо: проверенные люди подсказали ему, что именно там легче всего встретить известного нам Эжена Тибо, чтобы тот помог продать драгоценную вещь за хорошую цену. Уже на следующий день после знаменательной встречи на аукционе Эжен познакомился со мной. Мы провели прекрасный вечер в «Максиме», и он, близко зная мсье Веригина, решил помочь его другу «почти бескорыстно», как он выразился.

Тибо, как честный человек, предупредил меня, что сделка связана с большой опасностью, но я в первый раз за многие годы почувствовал, что владеть роковым стилетом с изумрудами – мечта всей моей жизни. Эжен сказал, что знает, кто может помочь мне вывезти реликвию в Россию. Это – русский, которого, кстати, знает и мсье Веригин, и он сейчас в Париже.

– Отгадайте, кто же был этот таинственный русский, защитник путешественников, искателей приключений и купцов?.. ― дядя оглядел сидящих за столом с хитрой улыбкой на торжествующем лице. Все скромно промолчали. Тогда он выбросил вперёд правую руку, как это делает дирижёр, обращаясь к литаврам, и объявил:

– Да-да: Лев Николаевич Измайлов!

Шпионские страсти

Лев Николаевич встал, раскланялся и взял нить повествования в свои руки.

– Дамы и господа. Я должен открыть вам, что прежде, будучи гвардейским офицером, служил по разведочной части. Подав прошение об отставке, я иногда оказывал услуги необычного свойства тем, кто в них нуждался. К примеру, мсье Тибо знает меня, как изобретательного и надёжного помощника в некоторых щекотливых делах.

– Да-да! ― высказался с места дядя, ― именно – изобретательного!

Измайлов улыбнулся, поблагодарил кивком и продолжал. Его персона буквально приковывала внимание общества.

– Благодаря Эжену, я встретился с участниками сделки и обсудил с каждым его действия: ведь от этого зависел успех всего предприятия. Феликсу Петровичу я посоветовал отправиться в Швейцарию, в Базель, сославшись на то, что необходимо срочно поправить здоровье. Там, устроившись в клинике, он должен был изображать примерного больного и найти себе надёжную охрану, чтобы без приключений вернуться в Россию со своим приобретением.

Гораздо сложнее было вывезти стилет из Франции. Де Роган не случайно боялся покушения на принадлежавшую ему реликвию: впоследствии мы нашли неопровержимое подтверждение их преступным замыслам. Итак, я сделал вид, что Анри пригласил меня погостить у него дома: перевёз для отвода глаз кое-какие вещи, и один вечер мы провели вдвоём, гуляя по беспечному Парижу. На следующий день нам надо было проверить, есть ли слежка за де Роганом. В «Банк де Франс» мы пошли поодиночке, но встретились там в условленное время. Анри обратился к одному из клерков с просьбой навестить арендованную ячейку в банковском хранилище, а я следил, кто проявит к этой процедуре интерес. Это было легко сделать: в «Банк де Франс» у меня есть небольшой счёт, и я просто сидел в общей зале, делая вид, что заполняю какие―то бумаги. Рыбка попалась в наши сети: сразу после того, как банковский служащий и Анри отправились в хранилище, старший клерк подошёл к парню, который обслуживал де Рогана, и что-то у него спросил. Затем он куда-то вышел: я подозреваю, что в этот момент он и передал через посыльного, что хозяин проявил интерес к хранящемуся в банке стилету. Было видно, что вернувшийся старший клерк заметно нервничает, ― он ходил туда-сюда за спинами подчинённых и поглядывал на дверь, в которую ушёл Анри. Вскоре я заметил в общем зале человека, который, как и я, пытался сделать вид, что чего-то ждёт, но не обращался в банковские окошки. В конце концов, Анри вернулся и вышел из банка. Старший клерк проследил, какую запись сделал сопровождавший в журнале, и в ответ на взгляд шпиона, как я его назвал, покачал головой.

Стало абсолютно ясно, что старший клерк состоит в сговоре с охотниками за стилетом. Поэтому я ненадолго уехал из Парижа, а затем вернулся с чемоданом. В этот чемодан Анри положил необходимые для грядущего путешествия вещи, а я сделал вид, что съезжаю, и оставил поклажу в камере хранения Восточного вокзала. Тогда же я приобрёл два билета на поезд «Париж – Базель», и почти все приготовления были закончены.

На следующее утро Анри де Роган сыграл роль несчастного, страдающего зубной болью. К сожалению, мне не довелось при этом присутствовать, но позднее, в поезде, он уморительно рассказал о своих мнимых страданиях. Недалеко от банка у моего знакомого дантиста есть дом, где он живёт и принимает больных. Обычно я обращаюсь к нему за помощью в таких вот необычных случаях.

Когда мы встретились в доме дантиста, де Роган выглядел прекомично: он обвязал большим платком голову и старательно изображал мучения от боли. Если кто и следил за ним, вряд ли остались бы сомнения в причинах визита к доктору.

Я в это время был уже в «Банк де Франс». В день первого посещения банка я заметил время, когда старший клерк уходит на обед, и в этот раз просто дождался, когда наш противник покинет рабочее место. Поймав на улице посыльного, я отправил его к дантисту. Получив известие, Анри снял с головы платок, переоделся в мой плащ и вышел на улицу вместе с одним из посетителей. Через пять минут он уже входил в здание банка.

Поход в хранилище занял около двенадцати минут, в то время как я, сильно волнуясь, поджидал возвращения де Рогана. К подкладке плаща по моему заказу пришили большой внутренний карман, куда и был спрятан футляр со стилетом. Пока Анри прощался со служащим банка, я выскочил на улицу и поймал коляску. Мы уселись туда вдвоём, и поскакали во весь опор. Как вы знаете, домик дантиста стоит недалеко от банка, поэтому через несколько минут мы уже дали извозчику хорошие чаевые и отпустили на все четыре стороны.

Мы подъехали к дому с другой улицы; в этом его прелесть – второй непарадный выход. Однако я и тут подстраховался: мой приятель―доктор приготовил нам крытую коляску с другим кучером. Мы пересели в неё и отправились прямиком на Восточный вокзал. Я оглядывался на протяжении всего пути, но нас никто не преследовал.

Швейцарский транзит

Дальше была долгая дорога до Базеля; нас никто не беспокоил, кроме пограничных патрулей. Чтобы не раскрывать целей нашего путешествия, я решил пойти на хитрость. Как вы помните, до нашего спешного отъезда мне пришлось ненадолго покинуть де Рогана: я побывал в Германии, чтобы купить там погребальную урну.

– Урну? ― переспросил в этом месте удивлённый Веригин. ― Вы говорите о сосуде, куда помещают прах сожжённого мёртвого тела?..

Вдоль обеденного стола прокатилась волна восклицаний. Больше всех были поражены Елизавета Кондратьевна и госпожа Кудасова: последняя даже рот открыла от изумления. Сказать честно, я и сам был сильно обескуражен. Только Ирину по-прежнему терзали какие-то переживания. Дядюшка же, по-видимому, воспринимал происходящее, как замечательно придуманный анекдот ― он один улыбался.

– Да, ― откликнулся Измайлов, ничуть не смущаясь, ― эта урна выглядит почти как античная амфора, только сделана из металла. Я приношу извинения дамам за столь странную тему разговора, но иначе вы не поймёте, в чём состоял мой замысел. Сейчас в протестантских странах официально разрешено сожжение мёртвых тел, и в этом есть разумное зерно: во-первых, чтобы предотвратить инфекцию, если покойник умер от заразной болезни, а во-вторых, чтобы похоронить человека, умершего вдали от родины. Процесс сожжения в специальных печах называется кремацией, и такие печи сейчас есть в Англии, Америке и Германии.

– А что вы хотели от этих нечестивцев?! ― выкрикнул верноподданный Егор Федотыч Кудасов под тревожный гул общества.

Измайлов продолжил:

– Русская православная и католическая церковь выступают против такого вида погребения, но нам важно то, что в Германии мне удалось приобрести погребальную урну с секретом. Металлическая амфора имела две закручивающиеся крышки – сверху и снизу. В неё мы и поместили футляр со стилетом.

– Если бы я поместил деревянный футляр в амфору, ― рассудил Веригин, ― он бы болтался внутри и громыхал…

– Мы засыпали в урну пепел по самое горлышко: он заполняет свободное место и гасит любые звуки.

– Вы насыпали настоящий пепел? ― удивился Игорь так, что даже отставил бокал.

– Конечно, настоящий, ― улыбнулся Лев Николаевич. ― Настоящий древесный пепел и золу. Если бы на границе проявили излишнее рвение и потребовали открыть верхнюю крышку урны, их глазам предстал бы подлинный пепел. Однако, забегая вперёд, скажу, что никто из пограничной стражи не решился заглянуть внутрь – ни во Франции, ни в Швейцарии, ни в Германии, ни в России. Все посчитали это святотатством, на что я и надеялся. В Базеле мы с Анри расположились в гостинице, встретились с Феликсом Петровичем, и на этом я прекращаю дозволенные речи, ― Измайлов поклонился и сел.

– Позвольте, ― послышался вдруг голос Амалии Борисовны, ― а это не контрабанда?

– Конечно, нет, Амалия, ― раздражённо обернулся к ней Кудасов, ― Ведь, Феликс Петрович приобрёл стилет не для продажи, а для коллекции.

– А-а-а, ― понимающе протянула госпожа Кудасова. Присутствующие поняли, что подобное объяснение может удовлетворить только её, но благоразумно промолчали.

– Я не буду вставать, хорошо? – подал голос дядюшка. ― Старость, знаете ли – не в радость. Сейчас я хочу поблагодарить ещё одного гостя – Егора Федотыча Кудасова, без которого бы наше приключение не удалось. (Полицейский чиновник живо вскочил со своего места, поклонился, щёлкнув каблуками, и тут же сел рядом со своей бесконечно изумлённой женой).

Егор Федотыч прислал мне для охраны двух молодцов – опытных и вышколенных. Агентов первого разряда, да. Один из них исполнял роль моего слуги, а другой – личного санитара. Я делал вид, что не всегда могу передвигаться самостоятельно, и мнимый санитар катал меня в коляске.

В оговоренный день я сказал в клинике, что желаю осмотреть Базельский кафедральный собор, и встретился с де Роганом, Львом Николаевичем и одним базельским ювелиром. Затем мы отправились в отделение банка «Швейцарский кредит» и арендовали специальную комнату для переговоров. Ювелир подтвердил, что изумруды на стилете подлинные, а серебро, которым отделано оружие и сталь – превосходного качества. В банке у меня уже был открыт счёт, и я расплатился с де Роганом. Здесь же нам помогли оформить официальную купчую на стилет, не спрашивая о его происхождении. В случае обнаружения реликвии где-нибудь на границе, всё выглядело бы как продажа дорогой безделушки.

Из «Швейцарского кредита» мы вместе с охраной и Львом Николаевичем отправились в клинику, где заявили, что во время осмотра собора мне стало плохо, поэтому я срочно возвращаюсь на родину. Билеты на поезд были куплены заранее.

Один из охранников постоянно находился в моём купе, а другой ехал вместе со Львом Николаевичем в соседнем. Чтобы спать по очереди, они менялись, так что по дороге домой ничего не случилось. Те, кто выслеживал Анри де Рогана, видимо, потеряли его во Франции, и я даже был слегка разочарован отсутствием происшествий. (Говоря это, дядя улыбался, так что всем стало понятно, что он шутит.)

– Но ведь тебе могла угрожать опасность, ― воскликнула Елизавета Кондратьевна, прижав руку к своей прекрасной груди.

– Могла, ― заявил довольный дядя, ― но, благодаря моим друзьям, мы эту опасность победили.

Я думаю, что в этом торжественном месте очень бы пригодился полковой оркестр, но из-за отсутствия места за столом, мы скромно искупали победителей в овациях. Особенно старалась Амалия Борисовна: её пухлые ручки шлёпали друг о друга громче всех. Злые языки сказали бы, что она хотела обратить внимание на своё пунцовое с пышными кружевами платье, но уверяю вас, что это – наветы завистников.

Когда отгремели аплодисменты, неожиданно раздался голос mademoiselle Кати:

– Феликс Петрович, а где сейчас находится погребальная урна?..

– В моём кабинете, конечно, ― отозвался счастливый дядюшка. ― А сейчас – приступим.

Ода стилету

Все невольно притихли, когда дядя, не торопясь, достал из кармана жилетки ключи на чёрном шнурке и открыл футляр. Затем он встал и церемонно протянул стилет двумя руками Веригину, сидящему справа от него:

– Иван Сергеевич лучше всех расскажет о моём приобретении.

Веригин взял стилет за рукоятку одними пальцами остриём вниз: в таком положении были видны все детали. Я заметил, что и сам коллекционер помолодел прямо на глазах, ― он был очарован оружием. Речь его была образной, но временами – жутковатой: наверное, так в анатомическом театре читают лекцию хирурги.

– Сознаюсь, что вижу перед собой не только ценную историческую вещь, но и настоящее произведение искусства. Феликс Петрович рассказал, что Анри де Роган предлагал ему купить ещё и доказательство подлинности стилета, а именно ― письмо Эркюля де Рогана, графа Рошфора, своему сыну Людовику, где и объясняется, для чего граф решил сохранить этот странный сувенир. Причём Анри потребовал за фамильный документ несоразмерную цену. Посоветовавшись с Тибо и Львом Николаевичем, они вместе пришли к выводу, что сама покупка стилета у потомка герцога Монбазонского, заверенная швейцарским стряпчим, подтверждает его подлинность. Я считаю, что это было самым разумным решением. Многие детали подтверждают, что я держу в руке то самое оружие, которым был заколот Генрих III.

Возможно, вы читали о стилете не только в романтических итальянских и испанских сагах о доблестных кабальеро и безжалостных разбойниках. К сожалению, лет десять назад шефа жандармов Мезенцева заколол стилетом молодой щелкопёр из банды террористов «Земля и Воля». Он бежал за границу и там написал свой «шедевр» о кровавой мести за смерть такого же бандита, как он сам.

Как мы уже знаем, монах―убийца пронёс оружие под рясой. Именно поэтому отсутствуют оригинальные ножны. О том, что они существовали, нам говорит небольшая неровность―защёлка. По этой же самой причине значительно позже по приказу Эркюля де Рогана был сделан футляр для стилета. Отдадим справедливость французам: его формы изысканны и не лишены изящества. Вишнёвый цвет сандалового дерева перекликается с тёмно-красным бархатом, которым дерево обито изнутри.