Стилет с головой змеи. Петербургские детективы

Стилет с головой змеи

Петербургские детективы

Виктор Зорин

Дарья Семикопенко

© Виктор Зорин, 2017

© Дарья Семикопенко, 2017

ISBN 978-5-4483-7615-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Письмо

День первый

В тот тихий летний вечер, когда воздух над Невой уже остывает, а солнце ещё отказывается заходить за горизонт, в дверь моей квартиры на Миллионной позвонили. Открыв дверь, я увидел перед собой посыльного.

– Письмо для господина Гальского, лично в руки, ― с поклоном произнёс человек.

– Вот мои руки, ― откликнулся я, забирая протянутое письмо.

На фуражке посыльного виднелся номер артели – 4. Мне нравится цифра «четыре» за то, что она похожа на букву «ч», а буква «ч» у меня всегда ассоциируется с честностью. Готов поспорить, что если вы дадите этому малому чек на 1 000 рублей на предъявителя, он в разумные сроки доставит его по названному вами адресу.

Дав посыльному на чай за честность, я отправил его восвояси.

Окна моей комнаты выходят на Петропавловскую крепость. Этот величественный вид украшают живописные закаты, благодаря чему по вечерам солнце помогает мне экономить на свечах.

Я вскрыл письмо ножом из слоновой кости, который подарил мне отец. На лезвии ножа искусно вырезаны две фигурки, сидящие на коленях напротив друг друга – махараджи и обезьяны. Они о чём-то размышляют. Надеюсь, что однажды этим ножом я открою письмо с удивительной тайной.

Пока же – я знал это точно – мне пришло письмо от моей сводной тётушки или второй жены дяди Феликса – Елизаветы Кондратьевны. Дядя Феликс терпеть не мог писать письма, но обожал их надиктовывать. У себя на работе он именно так и поступал, а семейные послания поручал отправлять своей новой супруге.

Письмо пахло пудрой и сладковатыми жасминовыми духами. Елизавета Кондратьевна писала:

«Мой дорогой Michelle.

Я уговорила твоего дядю не делать из домашнего события официальную церемонию. Мне кажется, что присутствие адвоката, которым возможно в будущем станешь и ты, слишком утяжелит атмосферу в доме. Кроме того, адвокаты ужасно скучно и долго читают. Надеюсь, что ты не будешь им подражать. Гораздо лучше было бы устроить званый обед, где каждый сможет немного отдохнуть, развлечься и провести время с пользой.

Я решила собрать домашних и несколько друзей, чтобы Феликс сам, нормальным русским языком, рассказал, как он решил распорядиться имуществом и деньгами в случае (не попусти Бог!) своей смерти. Поскольку Феликс искренне принимает участие в твоей судьбе, твоё присутствие в нашем доме будет крайне желательно.

Ждём завтра к трём.

Всех ожидает большой сюрприз!

Твоя Елизавета Лескова».

Бог мой, как долго женщины доходят до сути вещей!.. А это непременное желание поинтересничать! Напишите ясно: «Ожидается прибытие индейского вождя в полном боевом облачении», и я по дороге куплю ему в подарок связку деревянных бус. Или: «Будет огромный взрыв», и я захвачу второй платок, чтоб уберечься от дыма. Но – нет: сегодня я усну на две минуты позже.

В путь

Отчего мне дорога квартира на Миллионной?

Не оттого, что совсем рядом стоят дворцы, а великие князья с богатейшими людьми Петербурга живут или на моей стороне улицы, или на противоположной.

Одно окно с видом на Петропавловскую крепость чего стоит!..

Есть и ещё одна приятная особенность. Я просыпаюсь довольно поздно, но не люблю просыпать. Тут мне вынь да положь выстрел петропавловской пушки. И – не абы как, а ровно в двенадцать: в жизни я уважаю точность. Опять же: не нужно просить дворника, чтоб постучал вовремя, и ― как результат – не надо никому давать на чай.

Кстати: на вчерашнем званом обеде у Юрловых было вдоволь еды, и посему утренний чай я проглотил, не закусывая.

Погода за окном была великолепная: солнце грело влажную со вчерашнего дня мостовую, но лужи почти пропали. Я смекнул, что в такой день лучше будет прогуляться до дядиного дома, прекрасно сэкономив на извозчике. Этот конный грабитель потребует тридцать копеек, хотя я в другой конец города доеду за двадцать, а я буду торговаться, пока не собью цену до десяти или двенадцати копеек. А так я за те же деньги побреюсь, прогуляюсь да ещё и останется.

Я надел котелок и прихватил зонтик: никогда не доверяю этому капризному городу!

Жаль, что приходится бриться, но это очень удобно: борода не колет, не щекочет и ― что немаловажно – приятно касаться девичьего лица гладкой щекой во время поцелуя.

На углу Миллионной и Мошкова переулка вы не пропустите кованую вывеску, висящую на доме: мужская усатая физиономия в облаках пены, раскрашенной белой краской. Это цирюльня Пьера Дайена – милого болтуна с буйными чёрными волосами и маленькими усиками, которому я доверяю своё лицо, а иногда и причёску с пробором.

– Михаил Иванович, за что нам такое счастье?! ― кричит он, не давая дозвенеть колокольчику над входом и жутко грассируя. ― Садитесь. Пожалуйста, ― Дайен суетится, разворачивая стул, взмахивая простынями и создавая вокруг меня ветер.

– Вы знаете, какое горе? ― ужасается он и его отражение в зеркале.

– Что случилось, Пьер, у вас кончилось мыло?

– Гораздо, гораздо хуже! Умер наш великий художник. Ван Гог!

– Ну он же голландец, Пьер.

– Что вы говорите, Михаил Иванович? ― Пьер начинает взбивать шапку мыльной пены в тазике. ― Он жил и рисовал только у нас – во Франции.

– Конечно, конечно. ― Журчание Пьера о последних французских новостях отлично подходит для моих раздумий. Ответа не требуется: лучше не болтать, когда у носа сверкает опасная бритва.

Не будем притворяться: сейчас меня волновало возможное наследство и моя доля в нём. Но не будем и обольщаться. Во-первых, дядя себя неплохо чувствовал: я видел его три дня назад. Во-вторых, я всегда завидовал Онегину: этот фантастический персонаж был наследником всех родных. Куда Евгений подевал бедных детей своей родни, Пушкин почему-то скрыл, но устроился этот франт превосходно.

Мой дядя Феликс Петрович был ценен тем, что владел хлопкопрядильной фабрикой «Волховец» и поставлял свои ткани в десятки городов России. Дела шли неплохо, и модные дома столицы знали дядю и его сукно в лицо.

Я же был далеко не первым и не самым близким наследником вполне здорового дяди Феликса. Вместе с ним в его доме жили дочь и сын от первого брака ― Игорь и Ирина.

Игорь любил играть на скачках, отчего деньги у него долго не водились.

Ирина, как я знал, симпатизировала дядиному секретарю ― довольно дельному молодому человеку Александру Ланге. Немецкая въедливость и аккуратность сделали его незаменимым помощником в торговле тканями. Однако Феликс Петрович не собирался отдавать Ирину замуж за безродного немца. Хотя амурные перспективы Ирины и Александра были очень смутными, мой опыт говорит, что во время взаимных симпатий деньги молодым людям всегда необходимы.

Третьим моим конкурентом – или соперницей – в очереди за наследством была милейшая Елизавета Кондратьевна. Новая дядина супруга.

Я не испытывал иллюзий насчёт щедрости моего родственника. Своей родной сестре – моей матери ― он присылал открыточку на Рождество и на Пасху. На этом его душевное расположение исчерпывалось. В гости к нам в череповецкое имение он тоже не наведывался, ссылаясь на занятость.

Мной же он интересовался только потому, что я мог стать стряпчим, полезным в его тканевом деле. Да, он давал мне немного денег просто так, пока я держал экзамены в Императорский университет. Но как только испытания завершились моим поступлением, дядя справедливейшим образом решил, что оставшееся до лекций время я с полным успехом проведу у себя на родине.

Возможно, вы сумели заметить, что мои перспективы в деле наследства строились на зыбких надеждах, что в один прекрасный день я так устрою дядины дела, что ему останется лишь снимать сливки со своего процветающего дела.

Я умею трезво мыслить, иначе навряд ли поступил бы на юридический факультет. Честно взвесив дядину сдержанность и моё не начавшееся обучение, я пришёл к неутешительному выводу: самый толстый кусок моего наследства будет включать оплату университетского курса без затрат на жильё и возможное жалование в годы счастливой работы на дядюшку.

В это мгновение я так искренне вздохнул, что перепуганный Пьер отпрыгнул, вскричав:

– Я не мог вас царапать, Михаил Иванович!

Я утешил моего петербургского цирюльника, сказав, что, размышляя о Ван Гоге, искренне ему посочувствовал. После случившегося Пьер провожал меня с болью в глазах.

Гладкий и благоухающий, я вышел на улицу и тут же был остановлен непередаваемым запахом булочек. Наискось от цирюльни Дайена, на углу моей любимой речки Мойки, стояла миниатюрная кондитерская «Dresden», где хозяин-бельгиец Флориан Мертенс уверял посетителей, что он – лучший ученик мсье Филиппова. Что ж: булочки и пирожные зазывали ароматами куда лучше, чем фантазии Мертенса.

Тут я понял, что после пустого чая, выпитого утром, мой желудок станет жаловаться до прибытия в дядин дом. В день оглашения завещания я вдруг решил себя беспричинно порадовать, и купил за четыре копейки малиново-маковое пирожное, которое таяло во рту и наполняло меня новыми силами.

Идя по камням Дворцовой площади, я всегда смотрю на огромных гвардейцев в красно-черной форме и чёрных же косматых медвежьих шапках. Однажды мне довелось подойти к этим молодцам вплотную и оказалось, что я доставал им только до груди. С тех пор предпочитаю держаться поодаль, но чудо-богатыри вызывают у меня неизменное восхищение.

Тут же, на площади, в обычные дни бегают вездесущие мальчишки-газетчики, наперебой выкликивая заголовки листков. Частенько они привирают, крича о несуществующих новостях, поэтому советую относиться к ним настороженно.

– Манна небесная выпала под Тамбовом!

– Стамбул отказал Болгарии в независимости!

– Стилет с головой змеи! Страшная тайна! Новая игрушка барона Феликса Лескова!

Услышав имя моего дяди, я опешил. Он никакой не барон, но имя Феликс не так уж часто встретишь в России. Пришлось купить «Новое время» за три копейки. Я бы предпочёл журнал «Всемирная иллюстрация», но «новую игрушку барона Лескова» пропустить было нельзя.

История стилета

Газета «Новое время» любила приврать, как и мальчишки-газетчики. Однако редакция не пожалела типографского места, чтобы подробно рассказать о приобретении моего дяди. Тут уж репортёр развернулся на полную катушку. Статья называлась «Стилет с головой змеи» и была богата художественными деталями.

«Недавно известный барон Феликс Лесков приобрёл знаменитый стилет с головою змеи на рукоятке и двумя крупными изумрудами на месте змеиных глаз. Наше доверенное лицо сообщает, что редкое оружие стоило барону почти целого состояния. Ценность же оного стилета в том, что именно им был зарезан король Франции Генрих III Валуа. Здесь мы дадим нашим почтенным читателям историческую справку.

В мрачные времена французского средневековья одна религиозная война сменяла другую. Время, о котором у нас идёт речь, острословы назвали «войной трёх Генрихов». С одной стороны бились католики под эгидой братьев Гизов, а с другой – протестанты во главе с королём Генрихом III и Генрихом Наваррским Бурбоном.

Католики убедительно побеждали, и Генрих Гиз Лотарингский, по прозвищу Меченый из-за ужасного шрама на лице, занял столицу – Париж. Он уже мнил себя королём Франции.

Полгода спустя под предлогом подписания мира коварный Генрих III созвал всефранцузское собрание в своей резиденции в Блуа. Доверчивый герцог Гиз прибыл на переговоры. В одном из коридоров замка Блуа гвардейцы короля подло напали на герцога. Они нанесли ему кинжалами несколько смертельных ударов и перебили охрану.

Но и этого Генриху III показалось мало. На следующий же день по его приказу гвардейцами был убит кардинал Людовик Лотарингский – брат Генриха Гиза Меченого. Услышав эту страшную весть, Папа Римский Сикст V проклял убийцу.

Узнав о проклятии Папы, молодой монах Жак Клеман поклялся отомстить королю, и преданные папскому престолу люди стали подготавливать заговор.

Жестокое убийство Гизов не помогло Генриху III занять Париж, ― он продолжал копить силы для штурма в парижском предместье Сен Клу в королевском замке Екатерины Медичи. Здесь он и получил прошение Жака Клемана встретиться, чтобы передать письма сторонников Генриха III, томящихся в плену у католиков.

Легенда рассказывает, что сам Сикст V вручил монаху стилет с рукояткой, украшенной змеиной головой с изумрудами вместо глаз, и благословил на подвиг. Для верности Жак Клеман прихватил с собою несколько писем от роялистов, которые папские писцы искусно подделали.

1 августа 1589 года Клеман прибыл на аудиенцию к королю, глубоко спрятав стилет в складках рыжей монашеской рясы бенедиктинца. Войдя в зал для приёмов и поприветствовав Генриха, он подошёл к нему и протянул заготовленные письма.

– Ваше Величество, Высокочтимый Сир, ― произнёс он. ― В бумагах сих спрятаны тайные сведения, кои должны касаться лишь вас и больше никого.

Охрана короля по знаку Генриха отступила на несколько шагов, дабы не иметь возможности случайно заглянуть в письма. Король принялся их читать. Клеман, видя, что тот отвлёкся, выхватил из-за пазухи стилет и вонзил его Генриху в живот, распоров до груди. Охрана же как будто ничего не замечала. Король вдруг начал оседать, и не упал, лишь опёршись о стоявший рядом стул. Он пришёл в себя и вскричал: «Убил!.. Этот подлый монах убил меня! Убейте же его!..», после чего у Генриха достало сил вытащить из раны стилет и ткнуть им в голову Клемана, который оцепенел от происходящего. Стилет рассёк монаху бровь и лоб. Тогда он очнулся и с лицом, заливаемым кровью, бросился к выходу из зала.

Генрих с ужасом взирал на свою рану, сочившуюся кровью, и вывалившиеся из распоротого живота внутренности, и стонал от ужасной боли. Он присел на стул, но не удержался и тут же упал на пол. Однако он успел увидеть, как два его телохранителя пронзили шпагами монаха―убийцу, так и не добежавшего до дверей.

Генриха бережно отнесли на кровать, и королевские лекари зашили ему живот. Но проклятие делало своё дело. Той же ночью в муках король скончался, объявив наследником трона Франции Генриха Наваррского.

Так стилет с головой змеи стал орудием папского проклятья.

Новый владелец стилета барон Феликс Лесков отказывается публично демонстрировать оружие баснословной исторической и художественной ценности».

Оказывается, мой скучный дядюшка Феликс способен меня поразить. Я поймал себя на том, что стою, как вкопанный, у Александрийского столпа. Этому репортёру далеко до графа Толстого, но писать жуткие истории, как Эдгар По, он горазд.

Порыв ветра тащил по мостовой какую-то бумажку, и я отправился вслед за ней по направлению к Александровскому садику, засунув газету в карман сюртука. Впечатлённый только что прочитанной статьёй, я размышлял, отразилась ли «баснословная ценность оружия» на состоянии дядюшки или нет. Несложно догадаться, что такую драгоценную вещь я никогда не получу в наследство.

Для молодости нет неразрешимых проблем, поэтому мне подумалось, что в скором времени я узнаю, чем мне грозит «игрушка барона Лескова». У фонтана, обдававшего гуляющих свежестью, как всегда толпились барышни, дети с боннами, и играл военный оркестр. Я взял темп трогательного военного марша и довольно быстро добрался до Сенатской площади. Вдоль Адмиралтейского бульвара, как вы знаете, стоят киоски, торгующие пряниками, молоком и лимонадом. Там я и заприметил милую цветочницу.

Должен сознаться, что я профессионально хожу в гости. Денег для житья в столице, как правило, не хватает, поэтому расширяя свои знакомства, можно и вкусно поесть, и порадовать окружающих умением танцевать, играть на гитаре или составить партию в бридж. Два главных правила гостя: приятно выглядеть и приятно пахнуть. Со вторым правилом я блестяще справился у Поля Дайена. Первое правило обязывало меня купить цветок в петлицу и почистить обувь. Туфли мне начистил до солнечных зайчиков один старик с малороссийскими унылыми усами, сидящий недалеко от фонтана. А из многочисленных цветочниц я всегда стараюсь выбирать самую симпатичную.

– Откуда ты, прекрасное дитя? ― спросил я юную особу.

– Не шутите, барин, ― улыбнулась она, опуская глаза, но не забывая постреливать ими исподтишка.

– Дай-ка мне анютиных глазок в петлицу. Тебя не Анюта зовут?..

– Конечно нет, барин. Я – Варвара, ― и она приподнялась на цыпочки, чтобы вставить мне цветок в петлицу.

О, как мне дороги такие мгновения! Я чувствовал тепло девичьего тела и запах цветов. Кажется, я дал ей даже больше денег, чем следовало…

Визит

Когда я стану богат и независим, прихожая в моём доме будет не меньше, чем у дяди Феликса. В доме Лесковых меня встретил Ерофей, дворецкий Лесковых. Он почтительно поприветствовал меня так, что его рыжие бакенбарды, похожие на клыки моржа, упёрлись в парадную ливрею.

Елизавета Кондратьевна любит иностранные слова, и посему прихожая зовётся по-английски «холл». Дядюшкина жена любовно обустроила холл огромным зеркалом, лосиными рогами, вместо вешалок в гардеробе, двумя кадками с небольшими деревьями и плетёными корзинами для зонтов и тростей. Я вставил свой любимый зонтик в одну из корзин, туда же засунул газету с шедевром пера и повесил котелок на чей-то бывший рог.

Почти сразу появилась хозяйка – дама, приятная во всех отношениях. Её рыжие волосы, собранные в высокую причёску, притягивали взгляд. Что-то детское в открытом, улыбающемся лице делало её моложе своих двадцати шести лет. Сегодня она была в пышном лиловом платье с оборками, большим бантом на турнюре и аппетитным декольте. Я всегда с удовольствием смотрю на неё и думаю, что в этом браке дядюшка не промахнулся. Она проворковала слова приветствия, дала мне поцеловать ручку и, когда я наклонился, громко прошептала:

– Феликс привёз стилет, которым убили Генриха Французского!

Я выпрямился: она смотрела на меня круглыми глазами, сияя восторженной улыбкой.

– О! ― вымолвил я, вложив в эту букву изумление и радость. Я не мог лишить свою тётю удовольствия поразить меня до потери речи. Она насладилась произведённым эффектом и повела меня в гостиную, шурша юбками и оставляя за собой аромат жасмина.

Чтобы гости ненароком не заскучали, Елизавета Кондратьевна старается придерживаться плана даже в мелочах. В этом они схожи с дядей Феликсом с той только разницей, что дядя планирует доходы, а жена его – развлечения и расходы. Порядок дня был таков: сперва обед порадует гостей и домашних, а дядюшка в застольной речи расскажет о своём сокровище―стилете. Затем реликвия будет продемонстрирована публике. В заключение члены семьи узнают, что Феликс Петрович задумал оставить им в завещании, переговорив с каждым лично в своём кабинете.

Хотя я нисколько не опоздал, веселье было в полном разгаре. Желая придать благородному собранию домашние черты, Елизавета Кондратьевна исключила из плана торжественные выходы камердинера Ерофея с патетически произнесёнными званиями гостей, вроде «Женераль Тюфяков с супругою и детьми!» и тому подобное. Мы вошли в гостиную, и она тут же оставила меня, приободрив словами, что я уже взрослый мальчик.

Я не стал спорить и направился к парочке, сидящей у рояля. За инструментом сидела моя кузина Ирина и что-то рассеянно играла. Рядом с ней пытался сыпать комплиментами Егор Федотыч Кудасов – крупный чиновник полиции. Этому странному знакомству наша семья была обязана дядюшке Феликсу, который считал, что состоятельному человеку полезно иметь в друзьях кого-то из полицейского управления. Егор Федотыч умел вести себя в обществе, но я всегда считал его себе на уме. Ирина была чем-то сильно расстроена, ― я заметил это по сосредоточенному взгляду и слегка невежливому игнорированию комплиментов Кудасова. Она улыбнулась мне на мгновение, но не прекратила играть. Я уж было думал, что она играет пьесу под названием «Чижик-пыжик заболел», однако на пюпитре стояли ноты «Польки-пиццикато» Штрауса.

Егор Федотыч горячо пожал мне руку, улыбаясь в пышные усы. Все знали, что усы Кудасова – предмет его гордости: такие же пышные, как у Бисмарка, но завитые по-русски колечками. Кажется, равнодушие Ирины его ничуть не обескуражило. Я подозреваю, что под крылом рояля он пытался избежать общения со своей женой.

У окна стояли мой кузен Игорь и супруга полицейского чиновника – Амалия Борисовна. Это была замечательная в своём роде женщина. Женщина―настроение. Если она приходила на «дивертисмент», как говорит Екатерина Кондратьевна, или – попросту – для развлечения, вся энергия её была направлена на то, чтобы получить удовольствие. Она лучилась улыбками и смеялась по поводу и без. Видел я её и в день похорон первой дядиной жены: это было воплощение скорби. Её рыдания стали фоном для всего печального действа. Сегодня её радость обрушилась на Игоря, поскольку благоразумный муж сбежал к Ирине и к роялю. Мы знали, что Егор Федотыч взял в жёны Амалию Борисовну не за красивые глаза: глаза у неё были чуть навыкате, рот и зубы – крупноваты, фигура отсутствовала, но было неоспоримое достоинство – приданое. В наш век довольно часто достоинство это важнее любви.

Кузен терпел восторг собеседницы только из-за хорошего воспитания, но и оно быстро сдавало позиции под натиском госпожи Кудасовой. Игорь смотрел в окно, боясь встречаться глазами с Амалией Борисовной. Заметив моё появление, он обрадовался возможности спихнуть на меня весёлую гостью.

– Мой бедный брат Михаил! ― подтолкнул он меня навстречу Амалии Борисовне, продолжая трясти мою руку, чтоб я ненароком не сбежал. Вообще-то, кузен Игорь – неплохой человек, но, встречая меня, он сыплет колкостями и шутками в мой адрес. Я не даю себя в обиду, однако братское, как он полагает, подтрунивание уже вошло в его привычку. ― Давно ли мы видели его вот таким? ― показал он полметра от пола.

Я видел, что Амалия Борисовна уже готова излить свою радость на меня и, галантно кланяясь, парировал:

– Да, я немного вырос с нашей последней встречи. Прошу извинить: я должен поздороваться с гостями, ― и оставил Игоря наедине с судьбой.

Правда и он не терялся, и с криком: «Ирина, сыграй же наконец мазурку, а не похоронный марш!» бросил свою даму и проворно спрятался за рояль, перебирая ноты. Амалия Борисовна, решив, что веселье набирает градус, устремилась за ним.

На красной оттоманке с кривыми барочными ножками я застал лучшую подругу Елизаветы Кондратьевны ― mademoiselle Кати Бенуа. Кати – давняя знакомая семьи Лесковых. Ей оказывал покровительство в делах сам Феликс Петрович, который, насколько я знаю, предпочитает вести дела с мужчинами. М―lle Бенуа возглавляет модный дом «Брюссель», весьма популярный среди петербургского света, особенно среди состоятельных дам. А начинала она свою головокружительную карьеру простой модисткой.

Кати всегда ярко и модно одета. Не секрет, что таким образом она рекламирует наряды своего модного дома. Сегодня на ней было алое шёлковое платье с белыми фестонами и весьма нарочитым турнюром, а белый волнистый воротничок многозначительно уходил в глубокое декольте. Даже втайне завидовавшие дамы признавали, что Кати Бенуа, не обладая совершенной внешностью, обладает тайной женственности. Мужская половина света была с этим согласна, и я в их числе.

Я поцеловал Кати руку, а она заглянула мне в душу своими карими глазами.

– Любезная Кати, цвет вашего платья напоминает мне весенний восход! ― тут надо отметить, что наша законодательница мод запрещает называть себя по имени―отчеству.

Она ответила мне глубоким контральто:

– Вы были бы великолепны, Мишель, если б не разбрасывались комплиментами. Впрочем, барышням только этого и надо.

Вот так она поставила меня на место. Интересно, отчего она не выходит замуж? Ищет ли мужа по уму или по деньгам? Правда и у m―lle Бенуа был недостаток: неблагородное происхождение. Я знаю, что в наше время на это смотрят не так уж строго, и даже графы иногда ухитряются связать свою жизнь с балериной. Но предрассудки ещё никто не отменял: многие браки расстроились из-за протеста родных.

Завидное общество этой дамы с удовольствием разделял уже знакомый мне Иван Сергеевич Веригин. Этот крупный, полный мужчина из-за своих усов и круглого лица напоминал мне известный портрет Бальзака. Не знаю, насколько был деятелен Бальзак, но Веригин славился неторопливостью и основательностью. С дядей Феликсом он сошёлся потому, что занимался коллекционированием холодного оружия. Дядя, что ни говори, был новичком в этом деле. В его коллекции было штук шесть стилетов, но большой ценности они, в сравнении с коллекцией Веригина, не представляли. Другое дело – стилет, которым был убит Генрих III. Тут дядя обскакал Ивана Сергеевича: подобной редкости у него никогда не было.