Буря мечей

И, что еще важнее, только один одичалый из ста едет верхом. Старый Медведь пройдет сквозь них, как топор сквозь овсянку, и когда это случится, Мансу придется пустить в дело свой средний отряд, чтобы отвести угрозу. Если он падет в бою, который неминуемо за этим последует, Стена спокойно простоит еще лет сто – так рассудил Джон. Если же нет…

Он согнул и разогнул обожженные пальцы на правой руке. Длинный Коготь был приторочен к седлу, и Джон в любой миг мог взяться за его оплетенную кожей рукоять с каменным эфесом в виде волчьей головы.

Когда они несколько часов спустя добрались до своего отряда, снег повалил еще гуще. Призрак по дороге скрылся в лесу, почуяв добычу. Он вернется, когда они остановятся на ночлег, самое позднее к рассвету. Призрак всегда возвращается, как бы далеко ни убежал… и Игритт, видимо, тоже.

– Ну что, поверил теперь, Джон Сноу? – спросила она, увидев его. – Видел великанов верхом на мамонтах?

– Хар-р! – крикнул Тормунд, не дав Джону ответить. – Ворона влюбился! Хочет жениться на одной из них!

– На великанше? – засмеялся Длинное Копье.

– Нет, на мамонтихе! Хар-р!

Игритт поравнялась с Джоном, который перевел коня на шаг. Она на полфута ниже его, хотя уверяет, что на три года старше, но, сколько бы там ей ни было лет, палец ей в рот не клади. Каменный Змей сразу нарек ее копьеносицей, когда они взяли ее в плен на Воющем перевале. Ее излюбленное оружие – короткий лук из рога и чардрева, но тем не менее она в самом деле копьеносица, воительница. Она немного напоминает Джону его сестренку Арью, хотя Арья гораздо младше ее и, пожалуй, худее. Об Игритт не поймешь, худая она или толстая, столько всего на ней намотано.

– Ты знаешь песню «Последний из великанов»? – спросила Игритт. – Тут нужен голос пониже, чем у меня. – И она запела: – «О-о-о! Я последний из великанов, народ мой исчез навсегда».

– «Когда-то мы правили миром, но те миновали года», – загремел, вторя ей, Тормунд.

– «На смену великим и сильным ничтожный пришел человек», – присоединился к ним Рик Длинное Копье.

– «Он занял леса и долины и выловил рыбу из рек», – гудели великанскими голосами Игритт и Тормунд.

Песню подхватили сыновья Тормунда Торегг и Дормунд, дочь Мунда и все остальные. Копья застучали о кожаные щиты, отбивая такт, и хор грянул:

В горах моих горны пылаютИ молот тяжелый стучит,А я все брожу, одинокий,Тоскую и плачу навзрыд.Затравленный, всеми гонимый,Я слышу собак за спиной —Ведь мелкий не станет великим,Чтоб честно сразиться со мной,Я последний из великанов,Услышьте же песню мою:Умрет она вместе со мноюВ украденном вами краю.

Игритт допела песню со слезами на щеках.

– О чем ты плачешь? – спросил Джон. – Ведь это только песня. Великанов сотни – я сам видел.

– Сотни, сотни, – огрызнулась она. – Ничего ты не понимаешь, Джон Сноу. Ты… ДЖОН!

Шум крыльев внезапно послышался над самой его головой. Джон обернулся и увидел перед собой голубовато-серые перья. Острые когти вонзились в лицо, и мир наполнился красной болью. Клюв навис над Джоном, не оставляя времени выхватить оружие. Отшатнувшись назад, Джон упустил стремя, конь в панике метнулся вбок, и он почувствовал, что падает. Орел продолжал терзать его когтями, крича и хлопая крыльями. Мир перевернулся вверх ногами в хаосе перьев, лошадиной шерсти и крови, и земля рванулась навстречу.

Опомнившись, он сообразил, что лежит ничком со ртом, полным грязи и крови, а Игритт стоит на коленях с костяным кинжалом в руке, прикрывая его собой. Крылья еще шумели, но орел уже скрылся из виду. Мир стал наполовину черным.

– Глаз, – в испуге сказал Джон, потянувшись рукой к лицу.

– Это только кровь, Джон Сноу. Глаз цел, он только кожу с тебя содрал.

Лицо горело. Джон, протирая от крови левый глаз, видел правым орущего Тормунда. Потом застучали копыта, закричали чьи-то голоса и заклацали старые сухие кости.

– Эй ты, Костяной Мешок, – рявкнул Тормунд, – отзови свою паскудную птицу!

– Паскудная птица – это твоя ворона! – крикнул в ответ Гремучая Рубашка. – Валяется весь изодранный, точно паршивый пес! – Орел уселся на пробитый череп великана, служивший Костяному Лорду шлемом. – Я приехал за ним.

– Ну так бери его, – сказал Тормунд, – только сначала достань меч, потому что я достану свой. На этот раз я сам выварю в котле твои кости, а череп возьму вместо ночного горшка. Хар-р!

– Когда я проткну тебе брюхо и выпущу воздух, ты станешь меньше этой вот девчонки. Отойди, не то я скажу Мансу.

– Так это Манс его требует? – встав, спросила Игритт.

– А я что толкую? Пускай поднимается на свои черные ноги.

– Ступай тогда, раз Манс зовет, – нахмурился Тормунд.

Игритт помогла Джону встать.

– Из него кровь хлещет, как из резаной свиньи. Поглядите, что с ним сделал Оре́лл.

Способна ли птица так ненавидеть? Джон убил одичалого по имени Орелл, но часть души убитого перешла в орла. Золотые глаза смотрели на Джона с холодной злобой.

– Иду, – сказал Джон. Кровь продолжала течь, заливая глаз, и щека горела огнем. Джон потрогал лицо, и его черная перчатка стала красной. – Только коня поймаю. – Призрак был нужен ему больше, чем конь, но волк еще не вернулся. Может быть, он теперь за много лиг отсюда и гложет убитого им лося. Пожалуй, оно и к лучшему.

Когда Джон подошел, конек шарахнулся от него, испугавшись крови, но Джон успокоил его тихими словами и поймал за узду. Сев в седло, он справился с приступом головокружения. Надо бы перевязать рану, но это потом. Пусть Король за Стеной посмотрит, что со мной сделал его орел. Размяв пальцы правой руки, Джон повесил Длинный Коготь за спину и подъехал к Костяному Лорду. Игритт со свирепым видом ждала, сидя на своем коне.

– Я тоже поеду.

– Убирайся. – Костяной Лорд громыхнул своим панцирем. – Меня послали за вороной, тебе там делать нечего.

– Я вольная женщина и еду, куда хочу.

Ветер швырнул снег в глаза Джону, и он почувствовал, как кровь замерзает на лице.

– Ну что, болтать будем или поедем?

– Едем, – сказал Костяной Лорд.

Они проскакали около двух миль вдоль колонны, сквозь летящий снег, проехали через скопище обозных кибиток и перебрались через Молочную в месте, где она закладывала большую излучину к востоку. Лошади проламывали копытами тонкий лед на мелководье. У восточного берега река была глубже, метель еще сильнее, и даже ветер казался более холодным. Над лесом уже сгущалась ночь.

Но даже в метель белый холм, возвышающийся над деревьями, нельзя было спутать ни с чем. Кулак Первых Людей. Сверху донесся крик орла. Ворон каркнул с гвардейской сосны, увидев всадников. Что со Старым Медведем? Атаковал он или нет? Вместо лязга стали и гула летящих стрел Джон слышал только хруст подмерзшего наста под копытами коней.

Они молча проехали вокруг холма к южному склону, где подъем был легче. Там, у подножия, Джон увидел наполовину заметенный снегом труп лошади. Внутренности вывалились из ее живота, как мерзлые змеи, одной ноги недоставало. Волки, первым делом подумал Джон, но тут же понял, что ошибается. Волки съедают добычу целиком.

На склоне валялись другие мертвые лошади с вывернутыми ногами и выпученными в смертном ужасе глазами. Одичалые, кишащие вокруг, как мухи, снимали седла, уздечки, котомки, броню и разделывали туши каменными топорами.

– Наверх, – скомандовал Гремучая Рубашка. – Манс там.

У кольцевой стены они спешились и прошли через узкий пролом. На колья, которые Старый Медведь поставил у каждого входа, был насажен мохнатый бурый конек. Он пытался убежать, а не войти внутрь, понял Джон. Всадника нигде не было видно.

Внутри дело обстояло еще хуже… Джон никогда еще не видел, чтобы снег был розовым. Ветер свирепствовал, колебля его тяжелый овчинный плащ. Вороны перелетали с одной мертвой лошади на другую. Дикие птицы или вороны Дозора? Где-то теперь бедняга Сэм и что с ним сталось?

Под ногами хрустела замерзшая кровь. Одичалые сняли с лошадей всю сталь и кожу, даже подковы содрали. Несколько человек обшаривали поклажу, ища съестное или оружие. Труп одной из собак Четта лежал в густой луже стынущей крови.

В дальнем конце лагеря еще стояли палатки – там они и нашли Манса. Под рваным, зашитым красным шелком плащом на нем была черная кольчуга и мохнатые меховые штаны, на голове шлем из бронзы и железа с крыльями ворона на висках. Его окружали Ярл, Харма, Стир и Варамир Шестишкурый с волками и сумеречным котом.

Манс встретил Джона мрачным и холодным взглядом.

– Что у тебя с лицом?

– Орелл хотел выклевать ему глаз, – сказала Игритт.

– Я его спрашиваю, а не тебя. Он что, язык проглотил? Может, оно и к лучшему – меньше наврет.

Магнар Стир вытащил длинный нож.

– Авось одним глазом он будет видеть яснее, чем двумя.

– Хочешь сохранить глаз, Джон? – спросил Король за Стеной. – Тогда расскажи, сколько их было. И на этот раз постарайся говорить правду, бастард из Винтерфелла.

У Джона пересохло в горле.

– Милорд, что здесь слу…

– Я не твой лорд, а что здесь случилось, ясно и так. Твои братья мертвы. Вопрос в том, сколько их было.

Снег хлестал в изодранное лицо Джона, мешая думать. «Ты не должен колебаться, что бы от тебя ни потребовали», – сказал ему Куорен. Слова застревали в горле, но Джон заставил себя выговорить:

– Нас было триста человек.

– Нас? – резко повторил Манс.

– Их. – Ты не должен колебаться, сказал Куорен, – отчего же ему так скверно? – Двести человек из Черного Замка и сотня из Сумеречной Башни.

– Эта песня правдивее той, которую ты пел в моем шатре. Сколько лошадей мы нашли? – спросил Манс, обращаясь к Харме.

– Больше сотни, но меньше двухсот, – ответила она. – На восточной стороне под снегом есть еще – не знаю, сколько. – Позади Хармы стоял ее знаменосец с собачьей головой на шесте, совсем свежей – из нее еще капала кровь.

– Ты не должен был лгать мне, Джон Сноу, – сказал Манс.

– Да… знаю. – Что еще он мог сказать?

Король одичалых смотрел ему прямо в глаза.

– Кто здесь командовал? Говори правду. Риккер? Смолвуд? Уж точно не Уитерс, этот слишком немощен. Чья это палатка?

Джон чувствовал, что и так уже сказал слишком много.

– Значит, вы не нашли его тела?

Харма презрительно фыркнула, пустив пар из ноздрей.

– Ох и дураки же эти черные вороны.

– Если ты еще раз ответишь мне на вопрос вопросом, я отдам тебя моему Костяному Лорду, – пообещал Манс и подступил к Джону вплотную. – Кто ими командовал?

«Вот сейчас, – подумал Джон, переместив руку поближе к рукояти Длинного Когтя. – Если я промолчу…»

– Если ты схватишься за свой бастардный меч3, я снесу твою бастардову голову, – предупредил Манс. – Мое терпение на исходе, ворона.

– Скажи, – вмешалась Игритт. – Кто бы он ни был, он все равно мертв.

Джон нахмурился, заставив лопнуть корку подсохшей крови на щеке. Как это, оказывается, тяжело. Можно ли изображать предателя, не став им на деле? Куорен об этом ничего не сказал, но второй шаг всегда легче первого.

– Старый Медведь.

– Сам старик? – недоверчиво молвила Харма. – Кто же остался командовать в Черном Замке?

– Боуэн Мурш. – На этот раз Джон не стал тянуть с ответом. «Ты не должен колебаться, чего бы от тебя ни потребовали».

– Если так, то война нами выиграна, – засмеялся Манс. – Боуэн лучше умеет считать мечи, чем пользоваться ими.

– Здесь командовал Старый Медведь, – снова заговорил Джон. – Это хорошее, сильное место, а он укрепил его еще больше. Вырыл ямы, поставил колья, сделал запасы воды и пищи. Он готовился…

– …Встретить меня? – закончил за него Манс. – Ну что ж, приготовился он на славу. Если б у меня хватило глупости полезть на этот холм, я потерял бы пять человек на каждую убитую ворону и еще считал бы, что мне повезло. – Он плотно стиснул губы. – Но когда мертвые встают, от стен, кольев и мечей нет никакой пользы. С мертвыми сражаться нельзя, Джон Сноу – я это знаю лучше, чем кто бы то ни было. – Манс взглянул на потемневшее небо. – Вороны сами не знают, как здорово нам помогли. А я-то думал, почему же нас никто не атакует. Однако нам надо пройти еще сотню лиг, а холод крепчает. Варамир, пусть твои волки поищут, нет ли поблизости упырей. Я не хочу, чтобы они застали нас врасплох. Костяной Лорд, удвой караулы и позаботься, чтобы у каждого были факел и огниво. Стир, Ярл, вы отправитесь в путь на рассвете.

– Манс, – сказал Гремучая Рубашка, – отдай мне вороньи кости.

Игритт выступила вперед, загородив Джона.

– Нет. Нельзя убивать человека за то, что он солгал, пытаясь защитить своих братьев.

– То-то и есть, что они ему до сих пор братья, – ответил Стир.

– Нет, – упорствовала Игритт. – Он не убил меня, как они ему велели. А вот Полурукого убил, мы все видели.

Дыхание вырывалось паром изо рта Джона. «Если я солгу, он узнает». Глядя Мансу в глаза, он сжал и разжал обожженные пальцы.

– Я ношу плащ, который дали мне вы, ваше величество.

– Овчинный! – подхватила Игритт. – И мы провели под ним много ночей!

Ярл засмеялся, и даже Харма ухмыльнулась.

– Правда это, Джон Сноу? – мягко спросил Манс. – Насчет ее и тебя?

За Стеной легко заблудиться. Джон не знал больше, где честь, а где позор, что хорошо и что дурно. «Да простит меня Отец», – подумал он и сказал:

– Да.

– Хорошо, – кивнул Манс. – Поедешь утром вместе с Ярлом и Стиром. И она тоже. Не в моих обычаях разлучать два сердца, которые бьются, как одно.

– Куда мы должны ехать? – спросил Джон.

– За Стену. Пришло время доказать свою верность не только на словах, Джон Сноу.

– На что мне ворона? – недовольно возразил Стир.

– Он знает Дозор, Стену и Черный Замок лучше любого нашего разведчика. Если ты не совсем дурак, он тебе пригодится.

– А если окажется, что его сердце осталось черным?

– Тогда ты его вырежешь. Костяной Лорд, колонна должна двигаться во что бы то ни стало. Если мы доберемся до Стены раньше Мормонта, победа будет за нами.

– Будет двигаться, – сердито проворчал Гремучая Рубашка.

Манс кивнул и зашагал прочь вместе с Хармой и Шестишкурым. Волки и сумеречный кот Варамира последовали за ними. Игритт и Джон остались с Ярлом, Гремучей Рубашкой и магнаром. Двое последних смотрели на Джона, не скрывая злобы, Ярл же сказал:

– Слыхали? Мы выезжаем на рассвете. Соберите съестного, сколько сможете, охотиться у нас времени не будет. И сделай что-нибудь со своей ободранной рожей, ворона.

– Ладно, – сказал Джон.

– Ты не врала бы, девушка, – сказал Гремучая Рубашка Игритт, поблескивая глазами сквозь глазницу великаньего черепа.

Джон вынул из ножен Длинный Коготь.

– Уйди прочь, не то получишь то же, что и Куорен.

– Тут нет твоего волка, чтобы помочь тебе, парень. – Гремучая Рубашка тоже взялся за меч.

– Ты уверен? – засмеялась Игритт.

На кольцевой стене, ощетинив свой белый мех, сидел Призрак. Он, как всегда, молчал, но его темно-красные глаза сулили кровь. Костяной Лорд убрал руку от меча и с проклятием отошел.

Призрак бежал рядом с лошадьми, когда Игритт и Джон спускались с Кулака. На середине Молочной Джон наконец счел безопасным сказать:

– Я не просил тебя лгать ради меня.

– А я и не лгала – просто умолчала кое о чем.

– Ты сказала…

– …что мы с тобой провели много ночей под твоим плащом, но не сказала, когда это началось. – И она улыбнулась ему – почти застенчиво. – Пусть Призрак поспит сегодня где-нибудь в другом месте, Джон Сноу. Дела, как говорит Манс, правдивее слов.

Санса

– Новое платье? – Настороженность Сансы не уступала изумлению.

– Такого у вас еще не было, миледи, – заверила портниха, смерив ей бедра узловатой бечевкой. – Шелк и мирийское кружево, на атласной подкладке. Красавицей будете. Королева лично распорядилась.

– Которая? – Маргери еще не стала королевой Джоффа, но она была королевой Ренли. Или женщина имеет в виду Королеву Шипов? Или…

– Королева-регентша, конечно.

– Королева Серсея?!

– Она самая. Она уже много лет оказывает мне честь, заказывая у меня платья. – Женщина приложила бечевку к внутренней стороне ноги Сансы. – Ее величество сказали, что вы теперь взрослая и должны одеваться, как взрослая девушка. Вытяните, пожалуйста, руку.

Санса вытянула. Новое платье ей будет очень кстати, это правда. За последний год она подросла на целых три дюйма и притом испортила дымом почти весь свой гардероб, пытаясь сжечь свой тюфяк в день своей первой крови.

– Грудь у вас обещает быть такой же красивой, как у королевы, – сказала портниха, измеряя ее объем. – Вы напрасно ее прячете.

Эти слова вогнали Сансу в краску. Последний раз, собираясь кататься верхом, она не смогла зашнуровать камзол до конца, и конюх пялил на нее глаза, помогая ей сесть в седло. Она стала замечать, что и взрослые мужчины смотрят на ее грудь, и некоторые сорочки стали ей так тесны, что она едва могла в них дышать.

– А какого оно будет цвета? – спросила она.

– Это вы предоставьте мне, миледи. Останетесь довольны, ручаюсь. Кроме платья, у вас будет еще и белье, и чулки, и накидки, и плащи – все, что подобает молодой леди из благородного дома.

– Поспеет ли все это к королевской свадьбе?

– Раньше, намного раньше. Ее величество так распорядилась. У меня шесть швей и двенадцать учениц, и мы отложили всю другую работу ради этой. Многие леди будут на нас в обиде, но такова воля королевы.

– Поблагодарите ее величество за проявленную ею заботу. Она слишком добра ко мне.

– Ее величество – само великодушие, – согласилась портниха, собрала свои вещи и ушла.

С чего это вдруг? – подумала встревоженная Санса, оставшись одна. Скорее всего к этому приложила руку Маргери или ее бабушка.

Присутствие Маргери изменило все. Она относилась к Сансе с величайшей добротой, а вслед за ней и ее дамы. Санса давно уже не бывала в женском обществе и успела позабыть, как это приятно. Леди Леонетта давала ей уроки игры на большой арфе, леди Янна делилась свежими сплетнями, Мерри Крейн рассказывала забавные истории, маленькая леди Бульвер напоминала Сансе Арью, но без ее свирепого нрава.

Ближе всего по возрасту Сансе были кузины Элинор, Элла и Мегга из младших ветвей дома Тиреллов. «Розы с нижних веток куста», – как говорила остроумная, гибкая Элинор. Говорливой толстушкой Меггой и хорошенькой застенчивой Эллой она командовала по праву старшинства: Элинор уже расцвела, а две другие считались еще детьми.

Эти девочки приняли Сансу в свою компанию, как будто знали ее всю жизнь. Дни они проводили за шитьем, разговорами, лимонными пирожными и медовым вином, вечером играли в плашки, вместе молились в замковой септе. Часто одна или две из них спали вместе с Маргери и шушукались в постели до поздней ночи. Элла, обладавшая хорошим голосом, после долгих уговоров порой играла на маленькой арфе и пела о рыцарских подвигах и несчастной любви, Мегга петь не умела, но обожала целоваться. Она признавалась, что они с Эллой иногда играют в поцелуи, но это совсем не то, что целоваться с мужчиной, не говоря уж о короле. Любопытно, что бы сказала Мегга, если б ей, как Сансе, пришлось поцеловать Пса. Он пришел к Сансе в ночь битвы, разящий вином и кровью. Он поцеловал ее, и грозил ее убить, и заставил ее спеть для него.

– У короля Джоффри такие красивые губы, – знай себе щебетала Мегга. – Бедняжка Санса, твое сердце, должно быть, разбито оттого, что ты его потеряла. Как ты, наверное, плакала!

«Джоффри заставлял меня плакать чаще, чем ты полагаешь», – хотелось ответить Сансе, но Маслобоя не было поблизости, чтобы заглушить ее голос, и ей приходилось молчать.

Элинор была помолвлена с молодым оруженосцем, сыном лорда Амброза, и они собирались пожениться, как только он получит шпоры. Он имел на себе знак ее отличия в битве при Черноводной, где убил мирийского арбалетчика и латника Маллендоров.

– Алин говорит, что ее лента сделала его бесстрашным, – рассказывала Мегга. – Он выкликал ее имя в бою – как это галантно! Я тоже хочу повязать свою ленту какому-нибудь воину, чтобы он убил сто человек. – Элинор велела Мегге замолчать, но видно было, что ей это приятно.

Какие они еще дети, думала Санса. Глупые маленькие девочки – все, даже Элинор. Они ни разу не видели боя, не знают, как умирают люди, не знают ничего. Головы у них набиты песнями и сказками – она была такой же до того, как Джоффри отрубил голову ее отцу. Санса жалела их и завидовала им.

А вот Маргери другая. Она мила и добра, но и от бабушки в ней тоже кое-что есть. Позавчера она взяла Сансу на соколиную охоту, и Санса впервые после битвы выехала за пределы города. Убитых уже похоронили или сожгли, но таран лорда Станниса разнес в щепки Грязные ворота, и вдоль обоих берегов Черноводной громоздились разбитые корабли; их сгоревшие мачты торчали вверх, как гигантские черные пальцы. По реке ходил только плоскодонный паром, перевезший их на тот берег, а Королевский лес превратился в пустыню из пепла, головешек и мертвых деревьев. Но болота близ залива по-прежнему изобиловали водяной птицей, и кречет Сансы сбил трех уток, а сокол Маргери – цаплю в полете.

– Уиллас держит лучших охотничьих птиц в Семи Королевствах, – сказала Маргери, когда они ненадолго остались вдвоем. – Иногда он даже орла выпускает. – Маргери взяла руку Сансы и пожала ее. – Скоро сама увидишь, сестричка.

Сестричка… Раньше Санса мечтала о такой сестре, как Маргери, – красивой, благовоспитанной и очаровательной. Арья ее в качестве сестры совершенно не удовлетворяла. Может ли она допустить, чтобы ее сестра вышла замуж за Джоффри? Глаза Сансы наполнились слезами, и она через силу проговорила:

– Маргери, прошу тебя… не выходи за него. Он не такой, каким кажется с виду. Он будет тебя обижать.

– Не думаю, – спокойно улыбнулась Маргери. – Ты поступаешь храбро, предупреждая меня, но тебе не нужно бояться. Джофф избалован, тщеславен, и я не сомневаюсь в твоих словах о его жестокости, но отец заставил его взять в Королевскую Гвардию Лopaca еще до того, как согласился на этот брак. Меня днем и ночью будет охранять лучший рыцарь Семи Королевств, как принц Эйемон охранял Нейерис, и нашему львенку поневоле придется вести себя как следует! – Маргери засмеялась и предложила: – Давай поскачем обратно к реке наперегонки, сестричка. Пусть наша стража позлится! – И она, не дожидаясь ответа, ударила каблуками своего коня.

Какая она храбрая, подумала Санса, скача за ней следом, но сомневаться все же не перестала. Сир Лорас, конечно, великий рыцарь, но у Джоффри есть и другие королевские гвардейцы, и золотые плащи, и красные плащи, а когда он подрастет, то будет командовать целыми армиями. Эйегон Недостойный ни разу пальцем не тронул Нейерис, опасаясь, вероятно, их брата, Рыцаря-Дракона, но когда другой королевский гвардеец влюбился в одну из фавориток Эйегона, король отрубил головы им обоим.

Но сир Лорас – Тирелл, напоминала себе Санса, а тот рыцарь был всего лишь Тойн. У его братьев не было армии, и они могли мстить только собственными мечами. Но чем больше Санса думала об этом, тем больше ее одолевали сомнения. Положим, Джофф и будет сдерживаться с год или больше, но рано или поздно он покажет свои когти, и тогда… В стране может появиться новый Цареубийца, война на этот раз вспыхнет внутри городских стен, и кровь сторонников льва и сторонников розы побежит по сточным канавам.

Сансу удивляло, как сама Маргери этого не понимает. Впрочем, она старше и должна быть умнее, а лорд Тирелл, ее отец, конечно же, знает, что делает. «Я просто глупа», – решила Санса.

Она рассказала сиру Донтосу, что собирается замуж за Уилласа Тирелла, и думала, что он порадуется за нее, но он схватил ее за руку и вскричал во власти хмеля и ужаса:

– Не делайте этого! Тиреллы – те же Ланнистеры, только убранные цветами. Молю вас, забудьте об этой безумной затее, поцелуйте своего Флориана и обещайте, что поступите согласно нашему плану. До свадьбы Джоффри осталось недолго – вы наденете свою серебряную сетку для волос, и мы убежим.

Он попытался чмокнуть ее в щеку, но Санса освободилась и сказала:

– Нет, я не могу. Вдруг у нас ничего не получится? Когда я хотела бежать, вы не соглашались, а теперь мне это больше не нужно.

Донтос уставился на нее с глупым видом.

– Но ведь все уже готово, дорогая. Корабль, чтобы отвезти вас домой, и лодка, чтобы доставить вас на корабль. Ван Флориан все подготовил для своей милой Джонквиль.

– Мне жаль, что я доставила вам столько хлопот, но ни корабли, ни лодки не нужны мне больше.

– Но ведь побег задуман ради вашей безопасности.

– В Хайгардене мне ничего не будет грозить. Уиллас обо мне позаботится.

– Он вас не знает и не будет любить вас. Джонквиль, Джонквиль, раскройте свои ясные глазки: Тиреллам нужны не вы, а то, что вы можете унаследовать.

– Унаследовать? – растерялась Санса.