Поле зрения

– Я ехал по скоростной автостраде, – произнес Глен.

Джеймс замер, Эль тоже. Старик облизал губы и прищурился:

– Я вижу… вижу рядом мужчину. Он в маленьком «субару», одно стекло немного приспущено.

Между ними со свистом пронесся порыв ветра.

– У него зачес на лысине. – Раненый улыбнулся, но как-то неестественно, будто каждая мышца лица действовала сама по себе. Так дети позируют фотографам – одни сплошные зубы, никаких глаз, точно мумии с туго натянутой кожей. – Ветер сорвал его длинные волосы с головы, а он так увлекся рулежкой, что не заметил, и они метались по салону, как ондатра в ловушке. Просто развевались во все стороны. – Он дважды хрипло хохотнул и покрутил пальцем. – В тот день я тоже решил прикрыть себе лысину. Как у того парня.

– В какой день это было? – спросила Эль, надеясь хоть что-то прояснить.

Глаза Глена затуманились.

– Не помню.

– Но сам случай запомнили.

– Во мне вот какая штука, – тяжело выговорил старик. – Словно… трение разных мыслей. Я не знаю, чьи они.

– Мы вам обязательно поможем!

По этой дороге проезжают три машины в день, вспомнил Джеймс. Он прикидывал, сумеют ли они протопать вверх по склону к тому месту на шоссе, где начинался объезд оползня. Расстояние не менее трех миль, а путь на подъем по каменистому предгорью. Потом еще шесть или семь миль до бензоколонки в Мосби. Пешком до темноты не одолеть. Плохи дела. Наверное, нужно идти, пока не появится мобильная сеть. В его телефоне осталась четверть заряда батареи, но Эль заряжала свой прошлым вечером в мотеле.

Что бы они ни выбрали, на все потребуется время, но сколько его осталось у Глена? Можно было бы захватить несколько бутылок воды и поспешить вперед одному, однако Джеймсу была невыносима мысль оставлять во впадине Глена и особенно Эль. В этом месте было что-то от чистилища: горизонт наподобие стенок аквариума, суровость открытого пространства и неба. Пребывание здесь сродни судилищу. Солнце – прожектор. И он на всеобщем обозрении на сцене.

– Возьми побольше воды, – тихо произнес он. – Солнцезащитный крем, все, что может понадобиться в течение нескольких часов. Тут ждать нечего. Оставляем машину и все вместе будем выбираться на шоссе. Дальше в Мосби.

Эль, к его удивлению, согласилась.

– Все что угодно, только бы убраться отсюда!

– Да.

Джеймс вспомнил, что за указателем объезда не заметил никакого оползня. Шоссе изгибалось за преграждающими путь оранжевыми бочонками. Конечно, паранойя подозревать во всем сионистский заговор… А если на дороге нет никакого оползня? Если указатель объезда – уловка, чтобы направить их сюда к несчастному мистеру Флойду?

По спине пробежал холодок и поднялся между лопаток. Если указатель объезда – уловка, то она отлично сработала. Парочку либералов из Калифорнии загнали в глушь на красные камни, в прерию под враждебным солнцем, где растут колючие растения и обитают существа с зубами и жалами. Соленый ветер разносит песок. Ни телефонов, ни оружия. А оба сотрудника местного отделения шерифа заняты другими вопросами – пытаются заманить на службу девятнадцатилетних. Встретить же здесь машину – недобрый знак, поскольку, согласно статистике «косолапого» полицейского, за рулем скорее всего окажется тот, кто проделал дыру в голове Глена.

Поэтому, слава богу, им до сих пор никто не попался.

Эль похлопала Джеймса по плечу:

– Приближается автомобиль. Едет быстро.

Глава 4

Джеймс увидел машину, похожую на красную «акуру». Что-то спортивное, низкое, ослепительно сверкая и урча, поднималось в их сторону из темной середины долины. За ней следовал петушиный хвост поднятой в воздух пыли. Джеймс знал: это либо очень хорошо, либо очень плохо. Никакой середины.

Глен сидел, скрестив ноги и глядя себе между колен. Он впал в беспокойный транс – не бодрствовал и не спал. На самодельной повязке проступило красное пятно размером с кулак. Испугавшись, что он тихо умирает, Джеймс нажал ему на ключицу, и старик болезненно заворчал. Джеймс повернулся к жене:

– Это ведь кто-то сделал. Пуля или нечто иное – дело рук человека.

– А вокруг на многие мили ни души.

– Кроме этого автомобиля.

Джеймс достал из заднего кармана многолезвийный нож – корейскую подделку американской фирмы «Лизерман», подарок к прошлогодней покупке горных ботинок. Открыл и выставил лезвие между большим и указательным пальцами. Хрупкое средство для очистки овощей длиной два дюйма, но у пацифиста Джеймса ничего более похожего на оружие не было. Он проверил острие большим пальцем, надавил посильнее, но кожу так и не проколол. И вздохнул, понимая, что не готов к серьезным событиям.

– Я считала, ты оптимист, – сказала жена.

– Так и есть.

Она ответила вымученной улыбкой. Джеймс хотел поцеловать ее, но не стал. «Акура» приблизилась на двести ярдов. Мотор ревел. Яркие солнечные блики плясали на тонированном ветровом стекле, и Джеймс разглядел на фоне поднятой пыли лишь общий абрис салона с пассажирами. По крайней мере, две головы, а может, три или четыре. Внутри у него похолодело.

– Советский ковбой. – Эль опять провела рукой по волосам.

– Не его машина.

– Связался с кем-то по рации…

Что-то захлопало неподалеку от них, словно на плиточный пол шлепнули тряпку. Эль подскочила и вскрикнула. Джеймс посмотрел на низкорослый кустарник вдоль дороги и заметил маленький трепещущий желтый флажок на проволочном флагштоке высотой двенадцать дюймов.

– Это еще что такое? – воскликнул он.

Она показала вдоль Тенистого спуска. Примерно через каждые пятьдесят ярдов его обозначали маленькие желтые флажки. Некоторые шелестели и хлопали на ветру, другие спокойно висели. Вроде тех, что на поле для гольфа. Раньше он этого не заметил. Джеймс опять почувствовал, будто он на сцене, ослепленный Божьим софитом в миллионы ватт. Мир внезапно стал для него чужим, и вместе с приступом паники возник вопрос: куда же нас занесло?

Эль пожала плечами:

– Насколько хватает глаз, флажки стоят по обеим сторонам дороги.

– Зачем?

Она развела руками.

«Акура» была совсем близко, мотор взревел сильнее, раздался звук переключения передач. Джеймс разглядел подпрыгивающие в неслышном разговоре три головы. Три лучше четырех, отметил он. Взвизгнули тормоза, покрышки вырыли борозды в земле, облако пыли накрыло автомобиль и понеслось дальше.

– Встань за мной, – велел жене Джеймс, словно это могло кого-то спасти.

Она послушалась, сжала его руку и тихо, словно шорох травы на ветру, прошептала:

– Я тебя люблю.

– Я тебя тоже люблю.

– И так много, так много любовников…

Хрустнули последние камешки, и «акура» замерла, чуть накренившись в сторону востока, наполовину съехав с колеи. Боковые стекла не пропускали света, но за ветровым обозначилось движение: водитель что-то кричал и указывал пальцем.

– Видимо, спорят по нашему поводу, – предположил Джеймс.

Эль промолчала.

В голове мелькнула мысль: а если эти люди собирались убить Глена, выстрелили ему в голову, приняли за мертвого, а через несколько часов вернулись и обнаружили, что он жив и на ногах. Да еще с идиотами-супругами, остановившимися оказать помощь. Теперь у них еще два свидетеля, и их необходимо убрать. Они в бешенстве, ругаются между собой. Джеймс сообразил, что сам во всем виноват: вовлек жену в ситуацию, из которой не способен выпутаться. В ушах снова зазвучали слова отца: «Будь вежлив, обходителен, но планируй убить всех и каждого, кого…»

Водительская дверца с треском распахнулась. Секунду-другую вопил трэш-металл, затем водитель ткнул в кнопку «стоп» своего плеера. Вылез из машины и замер, уперев руки в бока, волосы под поношенной кепкой клуба лос-анджелесских «Лейкерс» сбились комом. Он был широк в плечах, грудь колесом, с прищуром задиры, в черной футболке с надписью: «Я вас всех имел!»

Тишина.

– Спасибо, что остановились. – Задохнувшийся от каменной пыли Джеймс понял, что если бы этот герой собирался их убить, он бы уже принялся за дело. – С нами раненый, он нуждается…

– Я остановился не ради вас, – заявил водитель.

– Что?

Скрипнув, открылась пассажирская дверца, из салона вышла девушка лет двадцати с волосами цвета темного меда. Она повесила на плечо сумку, в которой свободно бы уместился автомобильный аккумулятор. Зато из одежды на ней было совсем немного.

– Оставайся в машине! – рявкнул водитель.

– Мне нужно размять ноги.

– Я сказал, сиди в машине с сестрой, Сара. – Он вытер нос и при этом продемонстрировал татуировку льва на внутренней стороне бицепса. – Мы не знаем этих людей…

– В таком случае зачем вы остановились? – спросил Джеймс.

Водитель нагнулся в салон и дернул тросик замка капота.

– Так зачем вы остановились?

– В тот момент, когда я увидел вашу троицу… – Водитель облизал обветренные губы и приблизился к «акуре». У него была своеобразная речь, особенный деревенский выговор. Он произносил слова одновременно слишком быстро и слишком медленно, будто пытался воспроизвести манеру Клинта Иствуда. – Когда я поднялся на холм и оказался от вас в сотне футов, то потерял управление и стал перегреваться. Такое впечатление, что полетел ремень. – Словно выбрав момент, машина выплюнула облако белого дыма.

У Эль округлились глаза. Неужели? Джеймс посмотрел поверх ее плеча на свою «тойоту», на то, что в суматохе раньше не заметил. Десять минут назад, когда он с глупым видом таращился на истекающий жидкостями мотор, он стоял вплотную к бамперу. Теперь же с расстояния разглядел на решетке радиатора две отметины другого цвета. Прячущиеся в тени дырочки размером с десятицентовую монету. И третью, на нижней кромке бампера, где остались зазубренные края алюминия. Похоже на…

– Нас обстреляли. – Он произнес это бесстрастно, будто пошутил.

Водитель моргнул.

Девушка Сара, казалось, хотела что-то сказать, но вдруг ее лицо исказилось, словно надулись защечные мешки бурундучка, и она извергла сквозь зубы горячую кровь.

Тэпп передернул затвор, выбросив золотистую гильзу. Вверх, назад, вперед, вниз, подал новый патрон в патронник и запер затвор. Плавное действие было еще безукоризненнее, благодаря совершенству лишенной трения конструкции и десятилетиям мускульной памяти. Иногда он тренировался с воображаемым затвором во сне.

Тэпп провел языком по коренным зубам и сделал очередной отмеренный вдох, каждый из которых отмечался в его подсознании. На каждый вдох приходилось ровно двенадцать ударов сердца. Уильям Тэпп прекрасно знал свой часовой механизм: между ударами сердца во время естественной респираторной паузы наступал золотой период покоя, и в эти мгновения его сверхчеловеческий дар, помимо нервов и мускулов, давил на спусковой крючок. Говоря словами пораженного свидетеля из гравийного карьера в Вайоминге, он просто заставляет пулю лететь.

Он демон, этот Уильям Тэпп.

Тэпп пользовался винтовкой финского производства, приспособленной под признанный во всем мире эффективным патрон лапуа «магнум-338». Оливковый композитный приклад. Затвор и ствольная коробка черные, кованые. Поворот затвора на шестьдесят градусов, движения плавные. Свободно вывешенный, хромированный ствол. Спусковой крючок с двойной ступенью хода, регулируемый по длине и углу наклона. Магазин на десять патронов, снаряжаемый боеприпасами собственного изготовления, размером с сигару, блестящими на солнце, как ракеты. Над всем этим возвышался луковицеобразный оптический прицел; такое затемненное, маслянистое на вид стекло было бы достойно любой обсерватории НАСА.

Инструменты аккуратно разложены вокруг. Справа на треноге оптическая труба, портативный баллистический компьютер, везерометр и блокнот с пришпиленным механическим карандашом. Слева лазерный дальномер, два полных, аккуратно сложенных рифленых магазина и шесть запасных коробок с самостоятельно снаряженными патронами в скелетообразных прозрачных лентах. За спиной полуприсыпанный комплект на непредвиденный случай с запасной оптикой, блестящим пистолетом с патронами кольцевого воспламенения. И конечно, кофр с едой и энергетическими напитками.

Сначала он решил, что промахнулся.

Потаскушка Макги[3] в прицеле покачнулась, едва заметно дернулась, словно ее юбку поколебал порыв ветра. В немом смущении посмотрела туда-сюда, а остальные прекратили разговор и повернулись к ней. Тихое жужжание она, наверное, приняла за полет шмеля, невинно упавшего в двадцати метрах дальше по дороге.

«Я промахнулся…»

Сердце сдавило. Тэпп опустил голову и со свистом выпустил воздух через две дыры в передних зубах. Свалить не на что – ни на ветер, ни на изменение скорости цели. Мазок – ясно как Божий день – и при том позорный, поскольку девушка стояла неподвижно. Большинство целей на официальных соревнованиях меньше, чем эта глупая стерва. Он должен был попасть в нее с закрытыми глазами и не из снайперской винтовки, а из рогатки. Первый легкий, по его меркам, выстрел за день, и он дал маху.

Потаскушка Макги повалилась, и Тэпп вздохнул с облегчением. Ударилась о землю и осталась лежать в позе зародыша. Грохнулась посередине дороги между желтой «тойотой» и красной «акурой», и Тэпп различил расползающийся под ней темный язычок. Судя по тому, за что она схватилась руками – почему они все так делают? – он угодил чуть ниже и правее желудка. Роковое попадание для внутренних органов и кровеносной системы, можно сказать, выворот кишок (ха!). Кто это сказал, что каламбуры – низшая форма юмора?

«Так я попал?» Попал.

Остальные смотрели, разинув от ужаса рты – в безмолвной панике, оцепенело отступив, сжав кулаки. Замысловатые механизмы человеческого организма выворачивались наизнанку и выплескивались наружу – дрожью, потливостью, внезапной слабостью. Обычная реакция – на нее-то и рассчитывал Тэпп – давала время подготовиться к следующему выстрелу.

Четыре цели. Точнее, четыре с половиной, с учетом парк-рейнджера из Монтаны. С кого начать?

Тэпп выбрал брюнетку из «тойоты» и взял в перекрестье прицела. Она стояла в нескольких шагах от моторного отсека машины рядом с мужем, держа его под руку. Тэпп подумал, что если угодит ей в корпус, то раскинет широкий красный покров на весь капот и решетку радиатора. Это всегда приятно. Ничего нет лучше вида вывалившихся внутренностей Джона Кеннеди после попадания в спину…

Они побежали.

Ничего страшного. Тэпп повел прицелом вслед за ними…

Но не просто побежали. Бегут все. Никто не выдерживает. Но не так, как эти – с ясным сознанием того, что делают.

Муж с женой повернули к желтой «тойоте»; женщина, словно бегунья через барьер, перепрыгнула через капот и, кувыркнувшись, скрылась за автомобилем. Оба оказались вне зоны видимости, прижавшись к корпусу под пологом кремовой пыли. Тэпп посмотрел влево: болельщик «Лейкерс» был около «акуры» и тащил из нее уцелевшую девушку. Та успела перебраться с заднего сиденья и находилась у водительской дверцы, где Тэпп ее не видел.

Все четверо прятались за своими машинами. Завеса пыли становилась плотнее.

«Они поняли, откуда я стреляю». Тэпп моргнул, и ресницы мазнули по резиновому наглазнику оптики. Накатил новый приступ стыда, но он себя успокоил. В конце концов, он все сделал правильно. Кто-то из компании обратил внимание, где находились входное и выходное отверстия пули на теле шлюшки Макги, и догадался, с какой стороны она прилетела. Не велика хитрость. Любой на это способен.

«Я в порядке?»

Он был в полном порядке. Надо продолжать стрелять.

«Я великолепен, – сказал он себе. – Сегодня великий день. Прекрасные выстрелы».

Тэпп дотронулся языком до гланд, где горькие крупинки от прошлой еды иногда скапливаются в виде вкусных кристалликов. Сегодняшним коронным блюдом на завтрак был поперченный омлет, который он заел остатком «Читос». Когда Тэпп в первый раз попробовал такие крупинки, они показались ему гнилостными. Но если что-то делать регулярно, можно привить себе к этому вкус, и со временем возникает желание все повторить.

Тэпп принял стрелковую позу, отметив, что способность сохранять священную драгоценную неподвижность характеризует личность его калибра (ха!). И со звуком, подобным выдоху самой земли, всадил вторую тяжелую пулю в мотор «акуры». Для верности.

«Да, я великолепен».

Он убьет их всех.

Глава 5

Джеймс услышал звонкий удар о металл. Вот оно. Так он вывел из строя машины. И снова выстрелил в мотор.

– Я не слышала звука выстрела, – прошептала рядом с ним Эль.

– Не было выстрелов. – Слова застряли у него в горле. – Мы не слышали выстрелов, потому что… я не знаю почему.

– Глушитель?

– Не высовывайся.

– Может, он стреляет с глушителем?

– Понятия не имею.

– С какой стати стрелку понадобилось прятаться? – Эль спряталась за задним колесом, и гравий захрустел под ней, как попкорн. – На многие мили вокруг только пустыня.

– Значит, он очень далеко от нас.

– Насколько далеко?

– Настолько, чтобы до нас не долетал звук выстрела.

– Подобное невозможно. – Джеймс пожал плечами.

– В таком случае он там. – Эль показала поверх капота «тойоты» примерно на тридцать градусов правее Тенистого спуска. Такой угол и то, как Джеймс остановил машину, слегка повернув влево, обеспечивал их визуальной защитой почти на всю длину кузова. – И мы знаем, что он стреляет оттуда.

– Да.

– Ясно. – Она сглотнула ком в горле. – Но что произойдет, если он сменит позицию?

Джеймс вздохнул. Жена, конечно, права. При такой траектории они под защитой, но стрелок может переместиться вправо или влево. Вероятно, уже идет, а они узнают об этом, лишь когда кто-нибудь из них буквально упадет замертво.

– Сара! – крикнул водитель «акуры». – Ты как?

Сара дышала часто и неглубоко. Она кашлянула, и в ее кашле чувствовалась мокрота.

Эль побледнела:

– Она еще жива?

Джеймс распластался на животе и, прижавшись щекой к нагретой земле, посмотрел под днище. Сара лежала на боку посреди дороги, к ним спиной. Обе ладони крепко прижаты к животу на уровне почки. Ее белая футболка превратилась в ярко-красную, юбка почернела. Под ней на песке расплывалась темная лужица. Как пятно нефти на берегу. Она судорожно колотила ногами, вырывая в дороге борозды. Что-то кричала.

– Господи! – Эль зажала руками рот. – Проклятие! Проклятие! Проклятие!

Джеймс вспомнил о старике.

– А где Глен?

– Не знаю.

В следующую секунду Джеймс увидел его – коричневые ботинки, косо топающие вниз по склону мимо «акуры». Угол обзора не позволял поднять голову выше его пояса. Но ноги в джинсовке передвигались неспешно, спокойно, и было ясно, что человек не сознает, что за его спиной умирает девушка. Затем старик повернулся и направился на подъем. Новый поворот – и так до бесконечности. Будто сломанная игрушка, он не мог вернуться на прежнюю прямую.

– Сара! – крикнула из-за «акуры» уцелевшая девушка, возможно, сестра раненой. – Сара, ползи к нам с Роем. Ползи сюда.

Сара перевернулась на живот. К ее спине прилипли пропитанные кровью комья земли. Стало видно выходное отверстие пули над левым бедром – рваный цветок искромсанной плоти размером с ладонь и поперек обескровленный лоскут кожи, завернутый между передними ногами изображающей единорога татуировки, расположенной выше под юбкой.

– О! – Эль отвернулась.

– Все будет хорошо. – Водитель «акуры» Рой втянул воздух, и его голос дрогнул. Лгать он не умел, а со своей точки не видел даже выходного отверстия пули. – Я тебя люблю. Ты поправишься. Ползи ко мне.

Сара распласталась на дороге, неловко раскинув ноги. До «акуры» было десять, может, пятнадцать футов. Ее короткая юбка задралась, Джеймсу стало за нее неудобно, и он потупил взор.

– Не могу, – простонала она сквозь слезы. – Не могу.

Он слышал, как за его спиной натужно давилась Эль. Потом до него донеслись звуки рвоты.

– Я сейчас, крошка. – Голос Роя изменил тон, похоже, он поднимался на четвереньки. – Я тебе помогу.

Она приманка, догадался Джеймс. Убийца пользуется раненой как приманкой. Сейчас все за укрытиями, спрятались, и получилась патовая ситуация. Рассуждая логически, убийце остается одно из двух. Сменить позицию и стрелять под более выгодным углом или наблюдать за ними сквозь свое гнутое стекло, держа палец на спуске, и ждать, когда кто-нибудь покажется. Вероятно, он и ранил Сару специально, с этой целью, чтобы на звук ее стонов выманить из укрытия друзей и родных. Джеймса потрясла гнусность замысла.

Кому все это нужно?

Он не стал размышлять над этим. Не время. Необходимо остановить кровотечение Сары. В человеческом теле содержится почти шесть литров крови, и, по крайней мере, два из них уже вылились из нее на Тенистый спуск. С такой дырой в боку она будет терять по литру в минуту. Джеймса обескуражили размеры отверстия. В руководстве по оказанию первой помощи он видел фотографию полицейского, изрешеченного из «АК-47» во время перестрелки 1994 года. Выходное отверстие раны в плече было размером с мячик для гольфа. У Сары – Господи! – по крайней мере, в два раза больше.

«Из какого оружия в нас палят?»

Джеймс снова себя оборвал. Не время.

– Сара, положите правую ладонь на правое бедро. Левую – на левое. Зажмите обе раны и крепко надавите.

Она послушалась. Ее грудь поднималась и опускалась.

Зашевелился Рой. Ботинок заскреб по земле, рука скользнула по металлу кузова «акуры».

– Я иду за ней, я ее вытащу.

– Не делайте этого, – предупредил Джеймс.

– Что?

– Он только этого и ждет. Надо все обдумать.

– Пошел ты! Она моя невеста!

– Он ее использует! – Джеймс крикнул громче, чем хотел, и его голос заухал в плотном воздухе. – Использует, как Глена, чтобы добраться до нас. Сейчас ему в нас не попасть. Ваша невеста ему нужна, чтобы выманить нас из укрытий. Судя по тому, что мы все оказались в его ловушке, этот тип с головой. Стоит вам попробовать добраться до раненой, и вы непременно умрете.

Рой молчал, а затем спросил:

– Ты морпех?

– Я… продаю рекламу на радио.

– Для морпехов?

– Нет.

– Тогда почему я должен тебя слушать?

– Можете поступить, как он предполагает – и умереть. – Унимая дробь зубов, Джеймс погрузил руку в красную землю. – Или лучше придумаем план. Обманный маневр.

– Например?

– Кто-нибудь очень быстро поднимется.

– Потрясающе! Предлагаю тебя.

Теперь Сара смотрела на Джеймса, хотя он предпочел бы, чтобы она отвернулась. Глаза в слезах. Рот открывался и закрывался, как у выброшенной на сушу золотой рыбки, на губах надувались кровавые пузыри. Он с облегчением заметил, что Сара крепко зажала обе раны, однако тоненькая струйка продолжала сочиться между пальцами. Еще несколько минут она останется в сознании – довольно времени, чтобы придумать, как добраться до нее или вытащить из-под огня к ним.

А потом? Джеймс не хотел заглядывать настолько далеко.

– Замрите и оставайтесь на месте, – сказал он ей. – Я вам помогу. Обещаю.

Сара кивнула, и по ее щеке поползла кровавая жижа.

– Если я умру… – Девушка выплюнула изо рта кровь, и та повисла на губах тягучими нитями. – Не могу умереть, иначе все, что я наговорила матери, станет нашими последними словами. Нельзя, чтобы мы так расстались. Я обозвала ее… Сказала кучу всяких гадостей.

Джеймс пожалел, что дал обещание.

– Прежде чем мы что-либо предпримем…

Горло перехватило, и он повысил голос, чтобы слышали все. Джеймс не был оратором. Не любил говорить на публику. И ему не понравилось, как его голос прозвучал на открытом воздухе. Но все ждали, чтобы он нарушил молчание. Был бы тут кто-нибудь другой – сообразительнее, круче, спокойнее – и взял бы на себя ответственность. В этот день его уже так много напугало. И командовать этой маленькой группкой по выживанию было, безусловно, в первой тройке списка.

Все молчали. Налетел ветер, и снова стало тихо. Джеймс выдохнул и продолжил:

– Прежде чем мы что-либо предпримем, нужно точно определить, где находится стрелок. На каком расстоянии от нас.

Эль вытерла губы и посмотрела на него.

– Каким образом? – усмехнулся Рой.

Тэпп заметил, как из-за капота «тойоты» высунулась рука и ударила осколком камня по зеркальцу заднего обзора с водительской стороны. Два беззвучных удара согнули его и устроили сверкающий душ. Затем рука исчезла.

«Понадобились осколки зеркальца, чтобы наблюдать поверх машины». Тэпп провел языком по щетинистой верхней губе и ощутил вкус «Читос». Он прильнул к зрительной трубе. Телескоп на штативе был настроен на стократное увеличение, с помощью такого можно на расстоянии сотни метров читать газету. Невероятная картинка. Тэпп реально ощутил пыльный капот «тойоты», разогретый солнцем до жара печи, и пористую структуру вулканического камня. Почуял запах пота панически напуганных людей, медный привкус вытекающей и засыхающей крови, услышал ругательства, рыдания, бессмысленные споры, суматошные возгласы, обоюдные обвинения. Мощная оптика позволяла ему находиться в центре событий, затаив дыхание окунаться с головой в каждую мельчайшую деталь. Происходящее, как в видеоигре, послушно подчинялось его воле. В мире увеличительных стекол все было тщательно организовано ради удовольствия Уильяма Тэппа, он был здесь богом. Семьдесят четвертую кукурузную палочку Тэпп высосал из пачки одними губами.