Органический прогресс в его отношениях к историческому прогрессу

Рассматривая условия, от которых зависит брак в моногамичных обществах, мы не находим, чтобы сила являлась тут главным регулятором спариванья. Конечно, злоупотребление властью и тут имеет место, но здесь это уже злоупотребление, исключение, вначале, правда, весьма частое, но все же исключение, а общее правило – либо добровольное соглашение спаривающихся, либо, с одной стороны, добровольный выбор, а с другой, – согласие родителей, либо с обеих сторон соглашение между родителями. Чтобы половой подбор мог проявиться, необходимы следующие условия: 1) те, от которых зависит заключение брака, обладают наклонностью выбирать качества, более или менее однородные и органически наследственные, 2) особи, обладающие этими качествами, оставляют более многочисленное потомство. Почему бы им оставить более многочисленное потомство, если условий, указанных Дарвином: неравночисленности полов, неединовременности созревания и полигамии, – не существует? Быть может, это было бы возможно, если бы особенно нравящиеся качества находились в генетической связи с плодовитостью. Если бы те качества, которые обыкновенно ценятся при браке, были причинно связаны с плодовитостью, то они, по-видимому, могли бы размножиться и способствовать размножению мужских качеств. Конечно, их собственное размножение можно приписать подбору только с натяжкою, но чрез их посредство могут, как выше упомянуто, размножиться и некоторые мужские признаки. Процесс этот мы можем себе представить следующим образом: качество А высоко ценится в невестах, это качество генетически связано с плодовитостью, им обладает только, положим, 1/2 невест; эта 1/4 невест поэтому осаждается женихами, и ей представляется поле для выбора; в женихах преимущественно ценится качество В, поэтому большинство обладающих им поженятся на плодовитых невестах и, вероятно, оставят более многочисленное потомство. Конечно, логически представить себе этот процесс весьма возможно, но реализировать его в мысли на конкретном примере чрезвычайно трудно. Во всяком случае, я не вижу другого пути, которым бы мог проявиться половой подбор при строгой моногамии, исключая высшие классы. Завидное положение жены лица, принадлежащего к господствующему классу, дает мужчинам этого класса широкую возможность выбора между женщинами всех классов, а таким путем в высших классах подберется красота. Впрочем, эндогамия, господствующая в большинстве моногамичных аристократий, сильно препятствует этому.

Итак, единственный путь, сколько-нибудь общий, которым может совершаться половой подбор при строгой моногамии, – это высокая оценка при заключении брака женских качеств, соединенных причинною связью с плодовитостью, т. е. либо таких, которые зависят от плодовитости, либо таких, от которых зависит плодовитость, либо, наконец, тех, которые имеют причину, общую с плодовитостью. Обыкновенно руководством при заключении брака служат порознь или вместе следующие качества: красота, богатство, общественное положение, нравственные достоинства. Все эти качества ценятся как в невестах, так и в женихах. Реже в невестах обращают внимание на другие физические качества, силу, иногда даже на здоровье прямо. Впрочем, значение физических качеств, которые, однако, одни могут иметь связь с плодовитостью, постепенно падает в глазах обоих полов, и поэтому, хотя и можно сказать, что их преимущественный выбор мог бы порою восстановить половой подбор, однако это восстановление должно пониматься в весьма тесных пределах. Из психических качеств разве только про одну энергию можно сделать предположение, что она несколько связана с плодовитостью чрез посредство здоровья, но она-то именно менее других качеств ценится в женщинах; что касается качеств эмоциональных, интеллектуальных, нравственных в тесном смысле, то для этих трех преимущественно ценимых категорий психических качеств даже с натяжкою нельзя установить связи с плодовитостью. Два остальные условия заключения брака: состояние и общественное положение – органически не наследственны.

Из этих рассуждений мы видим, что с развитием цивилизации, т. е. с прогрессом социальных деятелей, значение полового подбора падает, с одной стороны, вследствие установления моногамии, с другой – от изменения мотивов спариванья. Самое большое, что мы можем допустить – это, что он проявляется чрез посредство высокой оценки физических достоинств, да и то весьма проблематично. При строгой и наследственной сословности он может содействовать дифференцованию сословий по внешнему виду, но с успехами цивилизации сословность падает, а с нею, по-видимому, исчезает последняя возможность деятельного полового подбора. Вообще, при строгой моногамии, как мы только что видели, половой подбор может быть вызван к действию при двух условиях: или строгая наследственная сословность, или высокая оценка в невестах качеств генетически связанных с плодовитостью. Оба эти условия с развитием цивилизации падают; сила почти вовсе не берется в расчет, особенно для женщин; значение красоты тоже уменьшилось, да и ее связь с плодовитостью проблематична; фортуна весьма непостоянна и потому не может сыграть роль наследственной аристократии; наконец, нравственные качества, если бы и имели большее значение при заключении брака (чего надо ожидать с развитием цивилизации), к плодовитости отношения не имеют.

Итак, мы можем сказать о последовательном развитии полового подбора в человеческом обществе, что главные фазисы его были следующие: 1) коммунальный брак – подбор обусловлен абсолютною неравночисленностью полов вследствие детоубийства; 2) полиандрия – подбор обусловлен тем же, подбирается красота и развивается эндогамия; 3) рядом с полиандрией полигамия умычкой – подбор обусловлен господством личной силы как регулятора брачных отношений; 4) законная полигамия – подбор обусловлен кастовым устройством и деспотизмом высших классов; 5) моногамия – подбор обусловливается сословностью и связью подбираемых женских качеств с плодовитостью при взаимном подборе женщинами мужских качеств. Ход прогресса в последнем фазисе уничтожает оба условия, так что половой подбор, игравший на первых ступенях прогресса большую роль, теряет, по-видимому, при его поступательном движении всякое значение и должен быть, наконец, исключен, как кажется, из числа факторов исторического прогресса, хотя бы второстепенных. Первым ударом по его значению в полигамичных племенах было образование государственной власти, положившей конец похищению силой и сосредоточившей его деятельность только в высших классах; в полиандричных и частью полигамичных племенах удар его влиянию нанесло установление моногамии, которая ограничила его компетентность только аристократией и существованием довольно сложных условий, соединенных с ценимостью качеств, связанных с плодовитостью. Развитие демократии, с одной стороны, а с другой – первенствующее значение и привлекательность богатства и высокого положения и замена в идеалах качеств физических нравственными – вот что решительно вытеснило половой подбор даже с того тесного поля, которое первоначально было ему предоставлено моногамией. Возникновение государственной власти, распространение моногамии, торжество демократии, изменение идеалов – вот последовательные ступени падения полового подбора. Основные биологические законы, сочетанием которых порождается половой подбор, остались в полном значении, но их сочетание разложилось под влиянием новых уже чисто социальных деятелей: государства, религии, законодательства, богатства, эстетических и нравственных идеалов.

Глава VIII

Половой подбор вне брака

Мы видели, что с тех пор как государство и общество вмешались в межполовые отношения, с одной стороны, ограничив и сделав их более постоянными, а с другой – изменяя мотивы брака, половой подбор брачащихся особей начал свое падение, пока, наконец, не исчез совершенно в строгом моногамическом браке при демократических учреждениях и возвышении нравственных идеалов. Но, помимо брачной формы, регулируемой законодательством и общественным мнением, всегда существовала форма союза, избегавшая этого влияния или даже шедшая прямо навстречу их контролю; с тех пор как возникла законная полигамия, а затем законная моногамия, рядом с ними начали свое развитие незаконные связи, тайные (прелюбодеяние) или явные (конкубинат), смотря по состоянию общества, а чаще всего те и другие одновременно. Нельзя сказать, чтобы они, конечно, остались вне влияния социальных деятелей; с одной стороны, мотивы сближения зависели от умственного и нравственного состояния общества, в котором эти формы развивались, а с другой стороны, на них отражалось весьма сильно и непосредственное давление государства и общества; только отражалось оно иначе: если на брачной законной форме оно отражалось охранением, упрочением раз заключенного союза, дошедшим в строгой моногамии до абсолютной неразрывности его, то влияние их на незаконную форму было совершенно противоположное. Как законодательство, так и общественное мнение старались по возможности положить препоны ее развитию, препятствуя заключению союза, облегчая разрыв или даже прямо разрывая уже заключенный союз, наказывая вступивших в него, отвергая их от общества и т. д. Такие различия в социальных условиях, при которых развиваются обе формы – законная и незаконная, налагают на нас обязанность рассмотреть особо незаконную форму и определить, не открывает ли она половому подбору, по крайней мере, калитку для входа в общественный процесс, когда ворота, находящиеся в распоряжении брака, по-видимому, наглухо заперты?

Выше я показал, как ничтожно в сущности число незаконных сближений относительно числа браков. Ничтожный % незаконнорожденных, (среднее число за пятилетний период с 1859–1863 гг. всего 108 620, т. е. лишь 3 без малого процента) доказывает тоже весьма красноречиво, что влияние незаконных спариваний на состав поколений не должно быть сильно. Вообще для Европы мы находим у г. Янсона[41] следующие данные. На 100 рождений приходится незаконных:

Не надо забывать, кроме того, что закон и общество ставят незаконнорожденных обыкновенно в весьма непривлекательную жизненную обстановку, так что им не под силу конкурировать с законнорожденными, появление которых на свет так тщательно регулируется и контролируется государством и обществом. Незаконнорожденных умирает относительно больше еще до достижения зрелости; поставленные в худшие условия жизни, они, конечно, оставляют меньше потомства. Все это сводит до нуля значение незаконных форм в сложении будущих поколений при том состоянии общественного развития, на котором стоит, например, в настоящее время Россия.

Однако это нас не освобождает от обязанности исследовать процесс незаконных форм с занимающей нас точки зрения. Мы видели, что в России ежегодный перевес предложения невест над их спросом – 19 552; излишек женихов гораздо меньше. За тот же период (1820–1860 гг.) он не превышал ежегодно средним числом 2 566 не нашедших пары женихов, принимая созревание мужчины, как оно определено законом, в восемнадцать лет, двумя годами позже, чем у женщины[42]. Такая неравночисленность совершенно понятна; хотя преобладание женского пола для целого народа и невелико (102,5: 100), однако при большой абсолютной численности жителей и при большой абсолютной численности браков, которая совершенно одинаково вычитается из числа жителей обоего пола, естественно, остатки для мужского и для женского населения должны оказаться в совершенно другом отношении. В государстве, где вообще незначительно преобладание одного из полов, в частности, для не вступивших в брак преобладание выразится весьма резко, если только браки заключаются часто. Например, в России ежегодный контингент невест, остающихся вакантными, более чем в 7 раз превосходит число не нашедших пары женихов; на одного такого жениха приходится 7,61 не нашедших пары невест, тогда как отношение полов для всего населения выражается только как 1:1,025. Но обыкновенно неуравнительность бывает даже больше: для Царства Польского она выражается отношением 100:106,8, для Финляндии – 100:105,4, для Сибири – 100:95,9. Но уже и при том отношении, которое представляет нам Европейская Россия, неравновесие созревших, но не нашедших пары девушек и мужчин очень значительно; правда, выше добытые цифры выражают верно только арифметическое отношение, тогда как геометрическое должно несколько измениться от прибавления числа вдов и вдовцов. Вообще, чем более будут возрастать абсолютные цифры, тем менее резка будет неравночисленность. В той резкой форме, в которой мы ее констатировали для России, неравночисленность эта могла бы вызвать половой подбор.

Вероятность полового подбора, обусловленного этою неравночисленностью, падает вместе с падением строгости семейных нравов, с ослаблением прочности и ненарушимости семейных уз, так как в таком случае на рынок незаконного спроса и предложения явится много лиц обоего пола, состоящих в браке, и, таким образом, если бы их явилось даже и равное число, то геометрическое отношение между незаконно спаривающимися полами было бы сильно поколеблено и равновесие было бы несколько восстановлено. Однако есть основание предполагать, что мужчин, состоящих в браке, обратится к незаконной связи больше, чем женщин, потому что даже при обоюдной, явной размолвке, женщина, имеющая детей, часто воздержится от второго союза, не говоря о том, что общество полагает на этом пути больше препятствий женщине, чем мужчине. Таким образом, тот самый общественный процесс, который распространяет значение незаконных форм конкубината и прелюбодеяния, с другой стороны, устраняет условие, которое могло бы вызвать при этих формах деятельный половой подбор. Но посмотрим, не открываются ли ему другие пути? Может ли тут установиться неравночисленность относительная? Прямая полигамия тут не может с достаточною силою проявить свое влияние, хотя несомненно эта форма встречается. Значение ее уничтожается следующими соображениями: 1) нескольких конкубин одновременно могут содержать только люди богатые и развратные, так что, хотя разврат между богатыми и распространеннее, тем не менее относительно всего населения или даже всех незаконных связей число их будет ничтожно; 2) лицо, имеющее несколько конкубин, имеет их, конечно, не по любви, а за деньги, а так как обладание деньгами органически ненаследственно, то тут нечему и подбираться, и 3) развратные связи бывают обыкновенно бесплодны. Итак, прямая незаконная полигамия, выражающаяся в содержании любовниц, столь близком к проституции, не может иметь определенного влияния на состав будущих поколений; половой подбор тут ни при чем. Можно разве сказать, что, делая красивых женщин бесплодными, обычай так называемого содержания их понижает общий уровень красоты расы. Но, помимо полигамии, относительную неравночисленность ищущих пары можно представить и при моногамных отношениях, если только легко допускают разрыв. В таком случае, естественно, особи, обладающие привлекательными качествами, имеют шансы в разные периоды своей жизни сблизиться с большим числом лиц другого пола, а следовательно, и потомство должны, вероятно, оставить более многочисленное. Таким образом, можно, кажется, думать, что конкубинат (по любви, а не содержание) допускает половой подбор, особенно если взять в расчет тот путь, которым бы он мог совершаться и в моногамном браке, т. е. связь некоторых качеств с плодовитостью. Возможность реализации полового подбора в этих двух видах подтверждается даже самым общим сравнением стимулов сближения в браке и в конкубинате. Богатство, которое является таким могучим определителем при заключении брака, теряет свое значение для незаконных форм. Оно может тут проявиться только в облегчении богатым развратникам удовлетворять своим похотям, но это, как мы видели, к половому подбору не относится. То же дСлжно сказать (хотя и в меньшей мере) и об общественном положении. Таким образом, устраняются мотивы, обусловленные качествами, органически ненаследственными. Остаются красота и нравственные достоинства, которые, таким образом, по-видимому, могут быть подбираемы[43]. Все незаконные связи должны быть разделяемы на связи по любви и связи по разврату, связи купленные. Первые (при неравночисленности полов) допускают половой подбор, который ведет к подбору обоих полов по красоте и нравственным качествам; вторая группа бесплодна и распространение ее может повести только к понижению уровня красоты. Вот каковы последствия, которые производятся распространением незаконных форм: восстановление полового подбора, направляемого развитием нравственных и эстетических идеалов. Роль его тут служебная, правда, но и в этой роли он мог бы выказать свое значение, если бы только незаконные связи были чаще и если бы жизнь молодого поколения, порождаемого ими, не была столь много хуже жизни законнорожденных. Распространение незаконных связей, сопровождающее ныне, по-видимому, прогресс цивилизации, ведет к устранению первого ограничения, но второе остается в полной силе. Установление гражданского брака, облегчающего развод, и вообще всякое облегчение этого акта ведет отчасти к тому же, как и обращение значительного числа лиц к незаконной связи по любви, не производя вместе с тем тех же печальных последствий для потомства. Правда, с узаконением свободной моногамии богатство и общественное положение возвращают свое значение как определители при сближении, но едва ли в такой степени, как при пожизненной ненарушимости супружеских обетов.

Таким образом, исторический прогресс, который сначала, установляя пожизненную моногамию, сословное равенство и экономическую неуравнительность, совершенно устранил половой подбор, сам же при дальнейшем развитии стремится возвратить его к действию, уничтожая пожизненность моногамии или подтачивая прочность семейных уз. Последнее явление, конечно, нельзя назвать прогрессивным, потому что оно вносит в общество обман, вызывает множество и других безнравственных явлений и создает в молодом поколении целый разряд людей, незаслуженно поставленных с самого рождения в печальное положение. Все эти последствия являются естественною карою для общества, столь упрямого в своем консерватизме, что оно противится всякому смягчению суровости пожизненной, неразрывной моногамии. Эти невзгоды, вероятно, много превышают ту пользу, которую общество могло бы извлечь из возобновленного действия полового подбора, который является теперь лишь воплотителем нравственных и эстетических идеалов эпохи. Несомненно, оно извлекает эту пользу, когда идет навстречу прогрессу и устанавливает более свободную форму моногамии. Впрочем, это уже вопрос не абстрактной, а прикладной науки, и решение его зависит от соображения частных условий и обстоятельств, от вычисления вреда или выгоды не одного фактора, но всех в совокупности. Так, например, в нашем случае прочность семьи для общества важна как обеспечение лучшей участи большинства молодого поколения, хотя вместе с тем оно жертвует меньшинством. Вопрос прикладной науки – решить, когда это меньшинство стало достаточно значительно, чтобы дальнейшее пренебрежение им не сделалось опасным и когда, следовательно, надо улучшить его долю, ухудшив, может быть, долю другой части молодежи? Много и других соображений необходимо брать в расчет прикладной науке; но нам, занимающимся абстрактным анализом явлений, довольно и того, что мы сделали. Как бы взаимодействие факторов ни спутывало и ни изменяло последствий, все же мы теперь уяснили себе влияние тех из них, которые исследовали; мы знаем, в каком направлении каждый из них толкает общественное развитие, причем в общих чертах выясняется и ход, и значение прошлого прогресса.

Проституция, строго говоря, не может иметь какое-либо положительного значения для состава будущих поколений; поэтому и при рассмотрении полового подбора ею можно пренебречь. Благодаря своему бесплодию, она стремится понизить в расе те качества, которыми обладают проститутки. Главный определитель – нищета, условие органически ненаследственное, подбору подлежать не может. Затем выбор красивых для разврата, несомненно, должен повлиять на общий тип расы, если проституция приняла широкие размеры. Что касается нравственных качеств, то едва ли непосредственно, путем органической наследственности, проституция может повлиять на ослабление которого-либо из них. Нравственные качества проституток слишком различны; слабость воли так же, как и решимость самопожертвования или отчаяния, любовь к свободе так же, как и нравственная тупость, покоряющаяся чуждому влечению, и многое другое может вывести девушку на путь разврата. Проституток по природной, наследственной развращенности в здоровом обществе не должно быть много; так как подобные женщины потомства не оставляют, значит, они наследовали свою наклонность от непроституток, и их многочисленность показывала бы распространение глубокой развращенности в среде общества. Их бесплодие производит только благие последствия, останавливая разлитие заразы. Этими немногими замечаниями о проституции я и ограничусь.

Прорезюмируем теперь все наше исследование о значении и деятельности полового подбора в историческом прогрессе. Половой подбор проявляется только при двух условиях, которые должны находиться налицо одновременно: во-первых, мотивы, которыми руководствуются оба пола или один из них при сближении, относятся к признакам, которые могут быть органически унаследованы; и во-вторых, лица, обладающие этими качествами, необходимо оставляют более многочисленное потомство, а это второе условие осуществляется или при неравночисленности полов, или при многобрачии, или при генетической зависимости между подбираемыми женскими качествами и плодовитостью. При двух первых условиях половой подбор является весьма могучим деятелем, при последних сила его значительно уменьшается и самое проявление обусловливается некоторыми обстоятельствами. При первобытных формах отношений между полами и при первобытных обычаях человечества господствует абсолютная неравно-численность полов, и ею обусловливается в эту пору половой подбор. Путем, который выше указан, она уступает место второму условию – многобрачию, в одних обществах – полигамии умычкой, в других – полиандрии, которые, в свою очередь, переходят в законную полигамию и пожизненную моногамию. Переход этот совершается под влиянием возникновения национальной религии и государственной власти. Законная полигамия сильно извращает действие полового подбора; и только, быть может, кастовое устройство спасает его от совершенного вытеснения; именно это делает пожизненная моногамия, когда оставляет в силе только третье условие, а оно постепенно теряет значение вследствие перемены идеалов и развития экономического неравенства. В пожизненной моногамии так же, как и в законной полигамии, временно половой подбор поддерживается сословностью, но успехи демократизма уничтожают и эту последнюю точку опоры полового подбора. Это – кульминационная точка, апогей процесса, минута, когда половой подбор окончательно изгоняется с арены народного развития или – вернее – когда он загоняется в тесные рамки незаконных связей. Ничтожные по количеству эффекты полового подбора, действующего в этих рамках, исторический прогресс окончательно изглаживает, затирая и унижая незаконнорожденных. Россия находится, по-видимому, в этом периоде; незначительность незаконных рождений при строгой пожизненной моногамии служит тому доказательством. Однако дальнейшее развитие вновь вызывает к действию половой подбор, но уже в качестве деятеля служебного, воплотителя идеалов, созданных общественным развитием. Это совершается установлением права развода, или распространением конкубината. Этот процесс восстановления полового подбора, по-видимому, развивается в Западной Европе. Во всяком случае, он является вовсе не самостоятельным органическим деятелем, но только, так сказать, мультипликатором эффектов деятеля социального, эстетико-нравственного движения.

Но не может ли произвести половой подбор в сочетании с другими органическими деятелями полового дифференцования? Если да, то, пожалуй, придется признать за ним некоторую самостоятельную роль. Мы видели, что половой подбор, даже облеченный всею мощью, которую он проявляет в органическом прогрессе, предоставленный самому себе, не может вести к половому дифференцованию. Только встречаясь в своем течении с естественным подбором или определенным действием условий, половой подбор проявляет наклонность дифференцовать полы.

Естественный подбор, подвергая либо истреблению неприятелем, либо закону экономии роста, устраняет ранние и женские уклонения, направляя половой подбор на поздно уклонившиеся мужские особи. Но ни экономия роста, ни нападения хищников не будут падать на особей рано уклонившихся в цивилизованном человеческом обществе, а потому при гипотезе равного % уклонений ранних и поздних ранние должны, как выше показано, непременно восторжествовать. В таком случае половой подбор в будущем не может встречаться с естественным, и с этой стороны половое дифференцование невероятно. Но может быть случай и такого рода: условия жизни общественной вызывают в мужчинах и женщинах уже в зрелом возрасте приспособительные процессы, различные для двух полов, так что значительнейшая часть уклонений будет происходить в зрелом возрасте. Если так, то влияние этого обстоятельства будет вести к половому дифференцованию и без полового подбора. Но если идеалы для обоих полов будут различны, то половой подбор может еще усилить и ускорить процесс дифференцования. Это случай, нами вышеуказанный, когда дифференцование полов является следствием согласного действия условий и полового подбора; только условия тут социальные, а половой подбор является их мультипликатором. Остается третий случай, когда условия и половой подбор друг другу противоречат, т. е. в нашем случае идеалы находятся в противоречии с бытом; в этом случае половой подбор не будет иметь времени проявить свое влияние, потому что это переходное время борьбы между старыми идеалами, воплотившимися в жизнь, и новыми, стремящимися воплотиться. Итак, в цивилизованном обществе половой подбор всегда и во всяком случае является простым мультипликатором различных социальных деятелей. Такова-то служебная роль, к которой нисходит в историческом прогрессе деятель, некогда проявлявший себя столь мощным двигателем органического прогресса.