Как перевоспитать герцога

Эта комната была… Короче, эта комната в тошнотворных розовых тонах оказалась совсем не такой, какой, по мнению Лили, должны быть комнаты в доме, выбранном герцогом для постоянного проживания.

Но все мысли о неудачной цветовой гамме вылетели у нее из головы, когда она увидела его. Он был в комнате один; ребенка при нем не было.

Лили была потрясена до глубины души. Она представляла себе герцога иначе – совсем иначе.

Он стоял перед секретером, само собой, розовым, и весь он был таким… ужасно внушительным, что Лили диву давалась, как он не переломал всю эту игрушечную розовую мебель.

Он был высоким и очень, очень импозантным. Чрезвычайно мужественным. И сильным. Мужская сила била буквально через край, и при мысли об этом Лили почувствовала, что щеки ее розовеют в тон обстановке.

Право же, Лили видела немало картин с изображением богов, воинов, королей и прочих героев, ведущих за собой племена и народы, но, глядя на всех этих достойных мужчин, она ни разу не испытала желания сорваться с места и пойти за ними туда, куда они позовут. Хоть в бой, хоть на смерть. Хоть в светлое будущее.

Однако за этим герцогом она, возможно, и пошла бы туда, куда он поведет, даже если по дороге случится такое, о чем порядочной девушке думать не пристало. Особенно если эта девушка – добропорядочная гувернантка, которой крайне необходимо произвести хорошее впечатление.

У него были прямые темные волосы длиной чуть ниже края воротника. Если его прическа и выглядела немного небрежно, то это ничуть не портило общего впечатления. Скорее наоборот – добавляло ему привлекательности. Прямые черные полоски бровей над темно-карими глазами придавали взгляду особую пристальность. Казалось, эти глаза видели ее насквозь, заглядывали в душу.

И если он действительно читал ее мысли, то это могло создать проблемы.

Его довольно резким чертам лица придавала особую выразительность синеватая щетина на щеках, делавшая его похожим на ночного разбойника – красивого и в то же время наводящего ужас.

Коварный герцог – похоже на заглавие готического романа. И внешность его вполне соответствовала образу коварного искусителя, толкающего женщин на весьма опасные поступки.

Герцог вопросительно приподнял бровь, и Лили, к своему ужасу, поняла, что все это время беззастенчиво его разглядывала. Но, возможно, он так привык к тому, что женщины не могут отвести от него глаз, что не увидел в ее поведении ничего предосудительного? Хотя, наверное, беззастенчиво разглядывать хозяина дома при первой встрече решится не всякая женщина, особенно если она метит в гувернантки. Или его вопросительно поднятая бровь имеет совсем иное объяснение: у герцога имелась особая комната для того, чтобы его разглядывать, а эта предназначалась для иных целей.

– Гувернантка, – сказал он с ноткой сомнения в голосе.

По правде говоря, его сомнения были оправданы, поскольку, хотя Лили и имела опыт общения с детьми, он ограничивался общением с собственной сестрой, то есть с детьми до пяти лет включительно. Воспитанием детей старше пяти лет она никогда не занималась. Вспомнив о сестре, Лили испытала ставшую привычной боль утраты. То была первая из утрат, за которой последовали и другие, в конечном итоге приведшие ее сюда, в этот дом. «Риск вполне оправдан», – шепнул голос в ее голове.

– Ваши рекомендательные письма, – произнес герцог и протянул руку.

– Рекомендательные письма? – повторила Лили, чувствуя, как заливаются краской щеки. Возможно, эта комната специально отводилась для того, чтобы в ней краснеть, и тогда она делала как раз то, что требуется. Герцог обладал уникальной способностью разговаривать бровями. Одна из его черных бровей оставалась приподнятой, словно она – его поднятая бровь – заметила, что Лили покраснела, но сам герцог ничего необычного не замечал.

Они продолжали молча смотреть друг на друга. Ситуация напоминала детскую игру в гляделки, когда ни один из игроков не желает проигрывать.

И вот уже вторая его бровь поползла вверх, поближе к своей товарке.

– Смею предположить, что заслуживающая доверия гувернантка, присланная заслуживающим доверия агентством – я видел объявление в газете, и мой дворецкий осведомлен о репутации агентства, – идет на собеседование, вооружившись рекомендательными письмами?

Лили молча смотрела на герцога. Щеки ее полыхали багрянцем.

Герцог вскинул голову и скрестил руки на груди.

– Вы хотите сказать, что мой дворецкий плохо информирован? Или вы намекаете, что я принял неверное решение? – с едва уловимой иронией осведомился хозяин дома.

Лили продолжала молчать. Не потому что она пришла на собеседование неподготовленной. Она готовила к собеседованию всех тех шесть женщин в трудных жизненных обстоятельствах, которые благодаря ей получили путевку в новую, надо думать, более счастливую, жизнь. Лили могла бы без запинки сказать все, что полагается говорить в таком случае, даже если бы ей приказали это сделать, разбудив среди ночи. Но сейчас что-то мешало ей говорить. Может, дело было в его бровях, а может, и не в них.

И чем дольше она молчала, тем меньше (даже в собственных глазах) соответствовала образу добропорядочной гувернантки с безупречной репутацией.

Губы его, чьей упругой полнотой она только что восхищалась, вытянулись в струнку.

– Мне нужна гувернантка. Не мне лично, прошу заметить, – добавил он, и левый угол его губ пополз вверх, будто этот герцог, в отличие от большинства ему подобных, обладал чувством юмора, – а для моей… моей воспитанницы. Юной леди четырех лет от роду. – Точеные брови сдвинулись, насупились. – Или около того. Я точно не знаю.

Ради агентства она не имела права на ошибку. И на молчание тоже. Не имело также никакого смысла открывать и закрывать рот, словно выброшенная на берег рыба.

– Да, конечно, ваша светлость. – Лили сделала неглубокий реверанс, в точности в соответствии с теми наставлениями, что давала другим соискательницам. Все для того, чтобы польстить клиенту, потешить его тщеславие, заставив забыть о том, что он просил… – Рекомендации. С сожалением вынуждена сообщить вам, что у меня при себе их нет. Я поторопилась явиться сюда, как только получила сообщение о вакансии, не теряя времени. Приняв во внимание ваши слова «срочно требуется гувернантка», я не стала тратить лишний час или два на то, чтобы заехать за рекомендательными письмами. – Вместо того чтобы собраться с мыслями и запастись всем, что может понадобиться, она скакала вокруг стола и визжала от радости. – Я непременно исправлю свою ошибку завтра или когда вам будет угодно позволить мне это сделать. Я хочу, чтобы вы знали, что воспитание девочек старшего дошкольного и младшего школьного возраста – моя специализация, и если бы я могла познакомиться с юной леди, о которой мне предстоит заботиться, вы имели бы возможность лично убедиться в моих умениях.

Брови его опустились. Похоже, герцог обдумывал ее слова.

– Вы готовы доказать свое мастерство, приняв участие в конкурсе гувернанток?

Лили ответила, не дав себе труда предварительно обдумать ответ.

– Обучение девочек – не та область, в которой соревнование имеет смысл. Они либо учатся чему-то, либо не учатся. Уверяю вас, я знаю, о чем говорю.

«Ах ты, безголовая курица! Неужели тебе незнакомо железное правило: герцог всегда прав?!» Особенно когда речь идет о том самом герцоге, в чьих руках находится ее будущее трудоустройство! Плюс будущее агентства, ради процветания которого и она, и ее партнерши отдали столько сил.

Хорошо еще, что она вовремя спохватилась. А то ведь могла еще наговорить глупостей.

Но герцог не выставил ее вон. По крайней мере, пока не выставил. Затаив дыхание, Лили наблюдала за тем, как в подобии улыбки пополз вверх правый уголок его губ и одновременно с ним правая бровь. Право же, брови его были на удивление подвижными. Глядя на него, можно было подумать, что она его развеселила.

Лили выдохнула, когда он кивнул и сказал:

– Вы меня устраиваете.

Услышав эти слова, Лили с восхищением подумала о тех женщинах, что приходили в агентство, чтобы найти работу. Они-то знали, на что идут, и их мужество, безусловно, достойно всяческих похвал.

Больше не сказав ни слова, герцог достал из дальнего угла розового секретера крохотный розовый колокольчик и, хмуро оглядев сей странный предмет – кто же станет его за это винить? – тряхнул им. Вполне ожидаемо звук у этого колокольчика был высоким и слабым. Лили непроизвольно задержала дыхание, чтобы вообще не издавать никаких звуков, поскольку, чтобы расслышать этот звон, надо обладать поистине феноменальным слухом. Как ни странно, через пару мгновений дворецкий открыл дверь.

– Приведите сюда мисс Роуз прямо сейчас. – Ни «пожалуйста», ни иных намеков на вежливость. Но для Лили эта фраза звучала слаще ангельской музыки. Слаще, чем пирожные с кремом в шоколадной глазури. Мысль о пирожных была лишней. Лили вспомнила, что не ела с раннего утра. Что, если у нее заурчит в животе? И может ли урчание в животе являться основанием для того, чтобы не брать человека на работу?

Лили надеялась, что ей не придется получить ответ на этот вопрос в ближайшее время.

Герцог, разумеется, не предложил ей сесть; она пришла просить места гувернантки, а не чаи распивать. После того как герцог распорядился привести к нему девочку, он не удостоил Лили ни единым взглядом. А вот Лили то и дело украдкой бросала взгляды на своего потенциального нанимателя. Как же, право, несправедливо устроена жизнь, где одним – все, а другим – ничего. Взять, к примеру, хозяина этого дома. Мало того, что он герцог и богат как Крез, так он еще и красавец, каких поискать.

Как раз сейчас этот возмутительно везучий герцог изучал какие-то документы, лежащие на куда более подходящем какой-нибудь жеманнице розовом секретере, и пальцы его правой руки – длинные, узкие, но ни в коем случае не женственные – перебирали бумажные листы. Левой рукой он приглаживал волосы, но в результате прическа его принимала все более растрепанный вид – и эта растрепанность страшно ему шла.

Нос его – разве раньше она замечала, какая у кого форма носа? – был прямым, острым и, пожалуй, слишком длинным, но при этом опасно привлекательным, как и все в нем.

Выдающийся нос. Лили целиком погрузилась в его изучение.

От ее внимания не мог ускользнуть тот факт, что на носу его не было бородавок и прочих довесков. Бородавки сами по себе могли бы стать предметом исследования, но в этом случае, хоть материалов для изучения у Лили и прибавилось бы, процесс был бы намного менее приятным.

Наконец Лили услышала, как открылась дверь у нее за спиной, и, обернувшись, она увидела маленькую худенькую девочку в поношенном платье. Девочка прижимала к груди остатки какого-то печеного изделия, с которого на пол сыпались крошки.

А что до выражения ее лица, так девочка выглядела такой же встревоженной и напуганной, какой если не выглядела, то чувствовала себя Лили, и потому Лили сразу же прониклась к девочке особым чувством, которое можно охарактеризовать словами «ты и я одной крови». Наверное, эта девочка даже не может сосчитать все комнаты в доме герцога. Возможно, их первый урок следует посвятить именно этой теме, если, конечно, Лили получит работу.

– Мисс Роуз, эта леди хотела бы стать вашей гувернанткой, и сейчас решается вопрос о том, получит ли она это место. – Тон герцога, когда он обратился к девочке, изменился. Голос его был спокойным, даже ласковым. Можно подумать, он понимал, каким его видит эта крохотная, похожая на Дюймовочку, девочка. Он для нее человек из совсем иного мира, чужого и страшного. И сейчас этот суровый незнакомец вершит ее судьбу. Страшно было не только маленькой девочке, жующей печенье, страшно было и Лили, которая давно уже вышла из детского возраста и в людоедов и злых волшебников не верила. Лили приказала себе не завидовать мисс Роуз на том основании, что ей досталось печенье, а Лили – нет. Хотя она бы не отказалась и от куска хлеба. Впрочем, не хлебом единым, как говорится. Лучше подумать о высоком. И, подумав о высоком, Лили была приятно удивлена тем, что этот надменный высокородный господин, привыкший получать от жизни все, ничего и никому не давая взамен, все же оказался не чужд участия и такта. На своем веку Лили ни разу не встретила ни одного участливого (или тактичного) джентльмена. В том месте, где ей – вот уж не скажешь – «посчастливилось работать», таких точно сроду не бывало.

И об этом ее последнем месте работы участливый герцог Резерфорд ни в коем случае узнать не должен. Иначе о месте гувернантки придется забыть, это точно.

– И эту леди зовут… – все так же мягко продолжил герцог. – Как вас зовут? – с легким раздражением в голосе бросил он в сторону Лили.

Лили сглотнула слюну.

– Лили Рассел, ваша светлость, но вы можете называть меня мисс Лили.

– Мисс Роуз, позвольте вам представить мисс Лили. – Герцог негромко рассмеялся, чем удивил Лили даже больше, чем способностью войти в положение другого человека. – Возможно, меня следовало бы называть герцогом Садоводом, а не герцогом Резерфордом. – Его умение шутить стало для Лили еще большей неожиданностью, чем умение смеяться, и она чуть было не углубилась в размышления о том, насколько более опасным делает Коварного герцога (или герцога Сердцееда – она еще не решила, какое прозвище подходит ему больше) обладание чувством юмора. К счастью, она вовремя спохватилась, вспомнив, зачем здесь находится.

– Привет, мисс Роуз. – Лили говорила тихо и ласково, как и герцог. Она прекрасно понимала, как важно еще сильнее не напугать и без того напуганного ребенка. И ей не пришлось притворяться участливой, она искренне сопереживала и сочувствовала девочке, поскольку была напугана сама. И ей было чего бояться: опасность грозила ей и с фронта, и с тыла. Она боялась не получить эту работу и подвести агентство, и она боялась, получив работу, потерять голову и остаться с разбитым сердцем. А Лили хорошо знала, к чему зачастую приходят женщины с разбитым сердцем, и ей совсем не хотелось разделить судьбу этих несчастных.

Лили боялась и того, что не сможет помочь этой девочке распрощаться со страхами и найти для себя в этой жизни достойное место, как в свое время никто не смог помочь в этом ей.

– Приятно познакомиться. – Лили опустилась на колени и протянула девочке руку. – Мне бы хотелось остаться здесь и учить тебя. А ты бы этого хотела?

Роуз посмотрела на руку Лили, немного погодя кивнула и, пройдя навстречу Лили несколько робких шагов, протянула ей руку в ответ.

– Да, хочу, – прошептала малышка.

Лили услышала, как выдохнул у нее за спиной герцог.

– Она только что приехала, – сказал он, – и до сих пор не произнесла ни слова. – Сейчас он был совсем не похож на того грозного вельможу, что требовал от нее рекомендательных писем. Сейчас он казался почти… встревоженным. – Ни одного слова за все время чаепития. Я боялся, что она немая.

Интересно. Выходит, он только что познакомился со своей воспитанницей? Это, конечно, не ее дело, напомнила себе Лили, вернее та ее половина, которая отличалась рассудительностью и уравновешенностью. И все же интересная ситуация. Лили улыбнулась Роуз, и Роуз, пусть неуверенно и робко, улыбнулась в ответ.

– Я думаю, у нас с мисс Роуз найдется немало интересных тем для разговора. – Девушка посмотрела на герцога. – Могу ли я считать себя принятой на работу, ваша светлость?

Он окинул ее быстрым взглядом, и этот взгляд, казалось, вытащил на свет божий ту самозванку, что лишь притворялась опытной гувернанткой, но ею никогда не была, а была, и то в прошлом, юной леди с младшей сестрой на попечении. Живот у Лили подвело от голода и тревоги.

– Да, можете, – сказал он наконец. Роуз и Лили одновременно выдохнули с облегчением и тут же одновременно вздрогнули от его властного окрика, адресованного, слава богу, не девочке и не ее гувернантке. – Томпсон, отведите мисс Роуз и мисс Лили в одну из гостевых спален, не важно какую. Там будет классная комната.

У девочки заметно дрожали пальцы, и Лили хотелось сказать ей, что в этом нет ничего странного – дрожать, находясь в ядовито-розовой комнате в обществе Коварного герцога Сердцееда вполне естественно. Но только она подумала, что девочке не стоит знать о том, что внутри у ее новой гувернантки вместо крепкого стержня хлипкая субстанция и что ее новая гувернантка не прочь поскулить и повизжать, а также поразмышлять о носах, и увядших бегониях, и о громадном количестве комнат неизвестного назначения. Пусть уж лучше девочка думает, что рядом с ней пусть чопорная и скучная, зато сильная духом училка, которая всегда знает, какой ответ правильный, а какой нет.

Возможно, в будущем Лили скажет Роуз то, что хочется сказать сейчас. Во время урока под названием «Глупости, которые лезут в голову твоей гувернантке, когда та паникует».

Если герцогу и случается совершать поступки, которые выходят за рамки принятых в высшем обществе приличий, герцог обязан вести себя так, словно верхом неприличия было бы не поступать так, как поступил он. В таком случае высшее общество сочтет поведение герцога безукоризненно приличным и единственно правильным.

«Энциклопедия этикета для герцога»

Глава 3

Дверь захлопнулась за ними, за ними всеми, и он остался один на один с вопросом: что же он, прости господи, только что сделал? Хотя Маркус знал ответ на этот вопрос, ведь так? Он приютил, по крайней мере на время, у себя в доме свою незаконнорожденную дочь, мать которой на днях скоропостижно скончалась. И он не просто предоставил своей дочери кров и стол, но даже нанял для нее гувернантку.

Немногие из аристократов его ранга, оказавшись в такой же ситуации, поступили бы так же. Даже для английских джентльменов с высокими моральными принципами такой поступок является далеко не типичным, что уж говорить о моральных разложенцах вроде него, Маркуса, прожигающих жизнь в пьяных кутежах.

Впрочем, джентльмен с высокими моральными принципами едва ли оказался бы в схожей ситуации. Во-первых, если у кого-то из истинных джентльменов и имеется дочь, то она, как правило, законная и, как следствие, к ней прилагается мать, приходящаяся джентльмену законной женой, которая и занимается наймом гувернантки. А что касается тех отщепенцев, для которых законы морали не писаны, то у них, конечно, могут быть незаконные дети. Но с точки зрения буквы закона незаконный отпрыск не требует признания, а тем более гувернантки.

Кстати, о гувернантке. Хорошо все-таки, что он не обременен женой. Что-то есть в этой гувернантке такое, за душу берущее, – ощущения были почти такими же необычными и острыми, как тогда, когда он впервые увидел Роуз.

Или, возможно, он просто устал.

Двадцать четыре часа назад он был озабочен единственной проблемой – и самой на тот момент главной: кого из двух его закадычных приятелей, Коллинза или Смитфилда, назначить своим лучшим другом. Эта дилемма до сих пор не была решена, но он склонялся в пользу Смитфилда, поскольку Коллинз съел последний кусок ростбифа – что неприлично, и имел дерзость задать вопрос герцогу – что непозволительно.

Смитфилду в упрек он мог поставить только храп.

Но сейчас у Маркуса появился ребенок. Ребенок, за которого он отвечает. В то время как он не вполне уверен в том, что этот ребенок от него. Как бы там ни было, он не позволит такого рода сомнениям увести его с верного курса. На этот раз он поступит как истинный джентльмен. Раз в жизни, но он поступит по совести. До сих пор обладание титулом не вызывало в нем никаких положительных эмоций. Ничего, кроме презрения к титулу и к себе. И, само собой, он никак не использовал возможности, что предоставлял ему герцогский титул. Но, будучи герцогом, он может изменить жизнь этой девочки к лучшему, ведь так? Тем не менее Маркус слишком хорошо понимал, что одному ему не справиться.

И потому он нашел для нее гувернантку. Гувернантку, которая не боялась ему возражать, чего никто не осмеливался делать с тех самых пор, как он стал герцогом, а может, и с более ранней поры. Он точно не помнил.

Гувернантку, которая застыла, словно каменное изваяние, когда он спросил ее о рекомендательных письмах; чьи щеки пылали, когда он говорил с ней. Гувернантку, одетую в платье, для описания которого у него не было ни одного хорошего слова. Лучшее, что можно о нем сказать, это то, что оно сшито из ткани.

Гувернантку, которая его зацепила.

Гувернантку, которая заставила его закрыть глаза на отсутствие у нее рекомендаций, на ее досадную привычку краснеть, на поношенное платье. Гувернантку, которая вопреки всему вышеперечисленному пробудила в нем желание узнать, раскраснеются ли ее щеки, когда он ее поцелует; разрумянится ли она, если он отважится разведать, какие изгибы скрываются под ее одеждой. И еще ему бы очень хотелось услышать, что она будет говорить, если он добьется того, чтобы она все время говорила ему то, что думает.

Маркусу не составило никакого труда догадаться о том, что мисс Лили намеренно выставляет себя серой мышкой. Ее роскошные густые волосы цвета самого вкусного шоколада были стянуты в тугой узел, но несколько прядей выбились из плена, придавая ей соблазнительно растрепанный вид. Глаза у нее были зелено-карими, но они меняли цвет в зависимости от владевших ею эмоций. К примеру, когда щеки ее заливались особенно густым румянцем, глаза ее темнели. А вот в тот момент, когда она увидела свою новую воспитанницу, глаза ее – и он мог в этом поклясться – сделались почти золотистыми. Что касается ее форм, то талия у нее узкая, точеная, а грудь…

Но, возможно, она не догадывается о том, что ему под силу разглядеть красоту там, где она есть, как ее ни прячь? Как не знает она и о том, что он выведет ее на чистую воду, даже если на это придется бросить все имеющиеся ресурсы. Им уже владел азарт, знакомый разве что археологу, который знает, что вот-вот извлечет из-под земли сокровище, которое поразит мир. Маркус легко распознал ее притворство. Она вела свою игру, он – свою. В ней была недосказанность, а недосказанность, как известно, порождает интерес. И что-то подсказывало ему, что она умеет держать интригу.

«Довольно глупостей», слава богу мысленно отчитал себя герцог Резерфорд. Что за блажь: петь, пусть мысленно, дифирамбы прислуге! И не чьей-то чужой прислуге, с которой не зазорно завести интрижку, а той, которой предстоит работать в его доме. Он, герцог Резерфорд, нанял гувернантку не для того, чтобы она его развлекала, а для того, чтобы наставляла и воспитывала… его дочь.

Он ведь, кажется, решил сойти с пути порока и вступить на путь исправления. По крайней мере, об этом намерении свидетельствуют его недавние поступки. Он посчитал нужным окружить девочку заботой. Пока она живет у него в доме, у нее будет все, что положено иметь девочке ее возраста и его круга. Встает вопрос о том, надолго ли она вошла в его жизнь? На этот вопрос Маркус не был готов ответить. Но до тех пор, пока он не решит, что делать с ней дальше, она будет жить здесь. И пока она живет здесь, у нее будет гувернантка. Гувернантка, которая, кстати говоря, совсем не вела себя как женщина, имеющая цель его соблазнить. Необходимо оставить за скобками ее соблазнительно растрепанные волосы и соблазнительные формы. Больше того, манерой поведения она сильно напоминала его до оскомины правильных тетушек, безуспешно пытавшихся наставить его на путь истинный.

Возможно, примерив на себя роль примерного отца и даже, если получится, роль примерного работодателя, то есть такого, который никогда не заметил бы, что у нанятой им гувернантки глаза золотисто-зеленые, как бархатистый болотный мох, «кукушкин лен», на который не отказалась бы прилечь привередливая лесная фея, он наконец найдет в себе силы вплотную заняться обустройством своего жилища. До сих пор ему было все равно, как и чем обставлены комнаты в его доме, лишь бы этих комнат хватало, чтобы разместиться ему самому и его собутыльникам. И еще, чтобы в этих комнатах было тепло и мебель под ним и его приятелями не трещала и не разваливалась. А о том, чтобы привести дом в соответствие со своими вкусами, он даже не думал. Вернее, он гнал от себя подобные мысли, как гнал мысли о том, что однажды придется остепениться и обзавестись женой. Но, с другой стороны, если он обзаведется женой, то обустройством дома и прочими бытовыми вопросами будет заниматься она, а не он. А может, до этого и не дойдет.

Маркус упрямо продолжал верить в то, что и в новом статусе он сможет жить так, как жил раньше: плевать на мнение окружающих и ни за что, а тем более ни за кого не отвечать.

Но с появлением в его жизни Роуз неизбежность перемен стала неоспоримой.

Как ни печально, пришла пора провести ревизию своего образа жизни и внести необходимые коррективы.

По крайней мере, его нынешние излишества, те самые, что несовместимы со званием ответственного родителя, ограничивались выпивкой и азартными играми. Блудил же он куда меньше, чем прежде. Время от времени у него случались интрижки, но ничего серьезного. Маркус уже давно убедился, что романы с дамами из общества требуют слишком много усилий при непропорционально малом вознаграждении. Две минуты, слава богу, и все закончено. А дальше надо вести беседу. Оно того не стоит. Возможно, если это длится всего две минуты, он что-то делает не так, но что именно? Научный подход и методичность помогли бы поправить дело, но для проведения подобных изысканий у Маркуса не хватало мотивации, да и процесс не слишком его увлекал. И еще его несколько пугали возможные научные выводы. Что, если окажется, что он действительно что-то делает не так? Стоит ли загонять себя в столь неловкое положение? Когда он женится – если до этого все же дойдет, – жене его уже поздно будет жаловаться. К тому же хочется верить, жене не с кем будет его сравнивать.