Академия Сумеречных охотников. Хроники

– Более страшное? Страшнее, чем то, что по твоей вине погибли Сумеречные охотники? – вопрос сорвался с языка прежде, чем Саймон осознал, что делает.

– Демоны и маги – такие, какие есть, – мрачно ответил Бало. – Они не могут изменить свою природу. Но Сумеречные охотники следуют в своей жизни гораздо более высоким стандартам. Смерть троих нефилимов – целиком и полностью на совести Тобиаса Эрондейла. И он бы обязательно понес наказание, если бы был настолько глуп, что показался бы на глаза кому-нибудь из Сумеречных охотников. Он скрылся. Навсегда. Но долги все равно нужно платить. Суд состоялся в его отсутствие. Его признали виновным, и приговор был приведен в исполнение.

– Но вы же вроде бы сказали, что он так и не вернулся? – уточнила Жюли.

– Не вернулся. Наказание вместо него понесла его жена.

– Беременная? – Марисоль выглядела так, будто ее сейчас стошнит.

– Dura lex, sed lex, – отозвался Бало.

Эту латинскую фразу вбивали в головы всем ученикам с самого первого дня их пребывания в Академии, и Саймон уже ненавидел ее всей душой: слишком уж часто ее использовали в доказательство того, что Сумеречные охотники непогрешимы. Именно этой фразой оправдывались все их бесчеловечные поступки.

Глава будапештского Института сцепил пальцы и с удовлетворением наблюдал, как подействовали на слушателей его слова. Вот, значит, как Конклав рассматривал трусость на поле боя. Вот оно, правосудие Завета.

– Закон суров, – перевел Бало во внезапно наступившей тишине, – но это закон.

– Выбирайте с умом, – посоветовал Скарсбери, наблюдая, как студенты внимательно разглядывают богатейший арсенал оружейной комнаты.

– Как мы можем выбирать с умом, – пожаловался Джон, – если вы даже не сказали нам, с кем придется сражаться?

– Вам же известно, что это вампир, – удивился инструктор. – Остальное узнаете, когда окажетесь на месте.

Осмотревшись, Саймон выбрал кинжал для рукопашного боя – по крайней мере, меньше вероятности порезаться. Нефилимы в спешном порядке наносили на тело руны силы и ловкости и рассовывали по карманам колдовской огонь. Саймон прицепил к ремню слева и справа тонкий фонарик и портативный огнемет и прикоснулся к Звезде Давида, висевшей на той же цепочке, которую когда-то носил Джордан. Особо она, конечно, не поможет, если только вампир случайно не окажется евреем, но уверенности в себе добавляет, как ни крути. Словно за ним кто-то присматривает – оттуда, сверху.

В воздухе витало предвкушение, живо напомнившее Саймону о тех временах, когда он – просто ребенок, подросток – азартно собирался на какую-нибудь увлекательную прогулку. Вот только на экскурсии в зоопарк или на очистную станцию куда меньше шансов, что тебя разорвут в клочья. Зато не придется трястись в школьном автобусе: ученики собрались перед магическим порталом, который должен был перекинуть их через множество измерений, на тысячи миль, в мгновение ока.

– Готов? – ухмыльнулся Джордж. Упакованный по самое не могу, с грозно торчащей над плечом рукояткой меча, Лавлейс выглядел настоящим воином – до кончиков ногтей.

На мгновение Саймон представил, что говорит «нет». Поднимает руку, просит прощения. Признается, что ему не место в Академии. Что всё, чему его когда-то учили, напрочь вымелось из памяти. Что хочет собрать чемодан, вернуться домой и притвориться, будто всего этого никогда не было.

– Как всегда, – ответил Саймон и шагнул в портал.

Все, что сохранила его память от поездок на школьном автобусе, – это грязь, отвратительные запахи, летящие отовсюду бумажные шарики и приступы мерзкой тошноты, когда его начинало укачивать.

Как оказалось, путешествовать порталом еще хуже.

Когда вернулись дыхание и способность твердо стоять на ногах, Саймон огляделся – и удивленно выдохнул. Никто не говорил им, куда откроют портал, но Саймон сразу узнал это место. Они в Нью-Йорке – и не просто в Нью-Йорке, а в Бруклине. Вдоль ядовитого канала под названием Гованус тянулся одноименный район – сплошные промзоны и склады. До квартиры его матери – дай бог десять минут пешком.

Он дома. В мире, где прошли шестнадцать лет его жизни.

Здесь все в точности как всегда, – и все же совершенно по-другому. Может, за два месяца, проведенных в Идрисе, у Саймона просто выветрились из памяти звуки и запахи современного мегаполиса: гул электричества и стелющийся по земле густой смог от автомобильных выхлопов, рокот моторов и курлыканье повсюду гадящих голубей, копающихся в кучах мусора.

А может, все потому, что теперь он мог пробиться сквозь пелену иллюзий – и видел, например, как в канале Гованус плещутся русалки.

Это и дом, и в то же время совершенно незнакомое место. Дурацкое ощущение. У Саймона от него голова пошла кругом – точно как тем летом, когда он вернулся с гор, из лагеря Рама, и понял, что не может уснуть без треска цикад за окном и храпа Джейка Гроссберга на верхнем ярусе. Может, все дело в том, думал он, что никогда не знаешь, как сильно изменился за то время, пока не был дома. А стоит вернуться – и все кажется совершенно другим.

Все собрались перед зданием заброшенной фабрики. Стены ее были испещрены граффити, окна плотно заколочены.

– Так, парни! – крикнул Скарсбери, стоило только последнему ученику выйти из портала. Слушайте меня!

Марисоль громко хмыкнула, и инструктор вздохнул.

– Слушайте меня, парни и девушки! В этом здании прячется вампирша, которая нарушила Завет и убила нескольких простецов. Ваша задача – выследить ее и уничтожить. Настоятельно советую управиться до заката.

– А разве вампиры не должны были сами решить эту проблему? – спросил Саймон. В «Кодексе» ясно говорилось, что нежити доверено самостоятельно вершить суд среди себе подобных. Правда, он не был уверен, касалось ли это вампиров-отступников. Их вообще положено судить перед тем, как уничтожить?

Господи, как я вообще дошел до жизни такой? – потрясенно подумал он. – Ведь я даже против смертной казни!

– Не могу сказать, что это ваша забота, – отозвался Скарсбери, – но все-таки отвечу. Ее клан передал ее нам, чтобы вы, детки, почувствовали, что значит выполнять грязную работу. Считайте это вампирским подарком.

– Ничего себе подарочек, – вздохнул Саймон.

– Dura lex, sed lex, – как-то неубедительно, будто уговаривая себя, пробормотал Джордж и покосился на соседа.

– Вас двадцать, она одна, – продолжал Скарсбери. – За вами будут наблюдать опытные Сумеречные охотники. Так что даже если все окажется сложнее, чем мы рассчитываем, и вы облажаетесь, они вмешаются. Вы их не увидите. Зато они вас будут прекрасно видеть и сделают так, чтобы никто не пострадал. То есть постараются сделать. А если у кого-то возникнет желание слинять, вспомните, что вы недавно узнали. За трусость приходится платить.

Снаружи, под яркими лучами солнца, на просторной площади, задание казалось нечестным. Двадцать человек, вооруженных до зубов, – против одной наверняка безоружной женщины, запертой в здании и не имеющей возможности оттуда выйти: что в этом хорошего? Пусть даже они – всего лишь подростки, а она – вампир…

Но все изменилось, стоило лишь ступить под своды старой фабрики. Здесь, во мраке, повсюду мерещились вспышки света и блеск выпущенных клыков. В этой игре больше не было форы – да и не осталось в этом ничего от игры.

Разделившись на пары, они осторожно крались через темноту. Саймон предложил оставить кого-нибудь на страже у двери, надеясь, что можно будет отсидеться, как в школе на футболе. Он тогда весь матч провел на воротах и только изредка ловил вялые подачи. Правда, почему-то все подачи пожестче оказались в сетке и его команда тогда безбожно продула… но об этом он старался не думать.

Джон Картрайт замер в дверях рядом с Саймоном; в ладони его горел колдовской огонь. Время шло; оба молчали, изо всех сил стараясь делать вид, что им нет друг до друга никакого дела.

– Плохо, что ты не можешь пользоваться этими штуками, – наконец произнес Джон, махнув рукой с зажатым в ней сияющим камнем. – Или вот этими. – Он постучал себя по поясу, на котором висели несколько клинков серафимов. В Академии студентов не учили обращаться с ангельским оружием, но дети нефилимов иногда привозили его из дома. – Не боись, герой. Если покажется вампирша, я сумею тебя защитить.

– Договорились. Я спрячусь за твоим грандиозным самомнением, идет?

Джон обернулся к нему.

– Прикуси язык, тупой простец. А не то…

Он замолчал, не договорив, и прислонился спиной к стене.

– А то что? – поддразнил Саймон.

Джон издал звук, подозрительно похожий на хныканье. Его рука потянулась к ремню, пальцы судорожно шарили и никак не могли нащупать ни один из ангельских клинков. Парень не сводил глаз с чего-то за плечом Саймона.

– Сделай что-нибудь! – наконец выдавил он. – Она сейчас нас прикончит!

Саймон насмотрелся достаточно ужастиков, чтобы в красках представить себе картину. И этого было бы достаточно, чтобы прямо сейчас выскочить за дверь, под спасительный солнечный свет, ринуться домой, запереться на все замки и залезть под кровать – где он и прятался от воображаемых чудовищ, когда был маленьким.

Вместо этого он медленно повернулся.

Девушка, едва различимая в тени заколоченных окон. Его ровесница. Каштановые волосы собраны в высокий хвост. Винтажные розовые очки в роговой оправе. Футболка – кроваво-алая, вызывающая в памяти краснорубашечников из «Звездного пути», с надписью «Живи быстро, умри молодым». Саймон невольно подумал, до чего же она похожа на него самого – если забыть о сверкающих в свете фонарика клыках и о той скорости, с которой она пронеслась мимо него и пнула Джона Картрайта по голове. Парень кулем свалился на пол.

– И их осталось двое, – промурлыкала она и самодовольно улыбнулась.

Саймону даже в голову не приходило, что вампирша может оказаться одного с ним возраста. По крайней мере, на вид.

– Ты бы с ним поосторожнее, светолюб, – девочка кивнула на его руки. – Слышала, ты снова жив. Так что, думаю, хотел бы подольше таким остаться.

Саймону пришлось опустить взгляд, чтобы понять, о чем она говорит.

Оказалось, он как-то умудрился достать кинжал и теперь выставил его перед собой.

– Ты выпустишь меня отсюда? Или как? – спросила вампирша.

– Я не могу тебя выпустить.

– Ой ли?

– Там солнце. Или ты забыла? Выйдешь – и пф-ф! – Саймон не мог поверить, что у него даже голос не дрожит. И штаны сухие. И он тут один на один с вампиром. Милой, симпатичной девочкой… которую он должен убить. Любым способом.

– Глянь на часы, светолюб.

– У меня нет часов, – ответил Саймон. – И я больше не светолюб.

Она приблизилась к нему еще на шаг и стояла теперь совсем рядом. Обхватила его лицо ледяными пальцами, встряхнула голову. Кожа у нее была гладкая, как мрамор.

– Это правда, что ты ничего не помнишь? – девушка не сводила с него испытующего взгляда. – Даже меня?

– А разве я тебя знал… знаю?

Она пробежалась пальцами по губам.

– Вопрос не в этом. Вопрос в том, как хорошо ты меня знал, светолюб? А я тебе никогда этого не скажу.

Клэри и остальные ничего не рассказывали о том времени, когда Саймон был вампиром. Ни о его друзьях, ни о… не совсем друзьях. Может, они не хотели, чтобы он знал о той жизни, когда пил кровь и скрывался от дневного света. Может, его самого это настолько пугало, что он ничего никому не рассказывал.

А может, она просто лжет.

Саймон ненавидел свое незнание. Словно идешь по болоту: каждый следующий шаг, каждый неотвеченный вопрос, каждый привет из прошлого все глубже затягивают в трясину.

– Отпусти меня, светолюб, – прошептала вампирша. – Ты никогда не причинишь вреда тому, кто такой же, как ты.

В «Кодексе» упоминалось, что вампиры умеют зачаровывать своих жертв, и Саймон знал, что должен сопротивляться. Но ее взгляд так… манит. Саймон с ужасом понял, что не в силах отвернуться.

– Я не могу, – с трудом выдавил он. – Ты нарушила Закон. Убила… кого-то. Многих.

– Откуда ты знаешь?

– Мне… – Саймон вдруг остановился, осознав, как глупо сейчас прозвучит ответ: «Мне так сказали».

Но девчонка, похоже, и не нуждалась в словах.

– Ты всегда веришь тому, что тебе скажут, светолюб? Своей головы на плечах нет, что ли?

Саймон крепче сжал рукоятку кинжала. Когда-то он боялся показаться трусом. А еще – боялся брать в руки оружие и сражаться с кем бы то ни было. Но здесь, сейчас, лицом к лицу с настоящим чудовищем, он больше не боялся – он колебался.

Dura lex, sed lex.

А вдруг не все так просто? Вдруг девчонка просто допустила ошибку? Или ошибся кто-то еще? И им всем сообщили неправильную информацию. Может, она и хладнокровный убийца – но кто тогда он такой, чтобы стать ее палачом?

Вампирша скользнула мимо него к двери, и Саймон автоматически, даже не думая, потянулся, чтобы перехватить ее. Кинжал рассек воздух по кривой дуге и едва не отрезал девушке ухо. Та отпрыгнула и затанцевала, уворачиваясь от серебристого лезвия. Пальцы ее скрючились, словно когти. А Саймон впервые почувствовал ясность боя – тот самый прилив адреналина, о котором ему столько говорили. Голова отключилась, перестав мыслить терминами и названиями движений. Он вообще больше ни о чем не думал – просто действовал, блокируя ее выпады и уворачиваясь от атак. Прикидывал, как лучше ударить девушку под колени, чтобы повалить на пол. Кинжал плясал возле бледной кожи, то и дело оставляя на ней кровавые следы, а когда способность мыслить наконец вернулась, Саймон подумал: «Я это делаю. Я сражаюсь. Я побеждаю».

И тут вампирша вцепилась ему в запястье мертвой хваткой. Еще мгновение – и она повалила его на пол, словно двухлетнего ребенка, и уселась на него верхом. Она просто играла, понял Саймон. Притворялась, что сражается, пока ей не надоело.

Девушка склонилась к нему – так низко, что можно было бы почувствовать ее дыхание, если бы она дышала. Саймон вдруг вспомнил, каким холодным был он сам, когда умер. Вспомнил странную неподвижность в груди, в которой больше не билось сердце.

– Я могу все тебе вернуть, светолюб, – прошептала она. – Вечную жизнь. Хочешь?

Он вспомнил голод. И вкус крови.

– Это не жизнь.

– Но и не смерть. – Ледяные губы вампирши скользили по его шее. – Я могу сейчас тебя убить, светолюб. Но не стану. Я не чудовище. Что бы тебе кто ни говорил.

– Я уже сказал, что больше не светолюб.

Саймон понятия не имел, зачем он с ней спорит. Но ему почему-то было важно сказать это вслух. Что он жив. Что он человек. Что его сердце снова бьется. Особенно сейчас.

– Ты уже был жителем Нижнего мира, – она приподнялась над ним. – И Нижний мир всегда будет твоей частью. Даже если ты забудешь, он не забудет этого никогда.

Он уже было собрался снова спорить, когда из тени в углу зала вылетела длинная золотистая молния и захлестнулась вокруг горла девушки. Вампиршу буквально подняло в воздух, а затем она тяжело рухнула в нескольких метрах от Саймона, с хрустом приложившись головой о цементный пол.

– Изабель? – пробормотал Саймон, растерянно глядя, как Изабель Лайтвуд несется на вампиршу, а в руке ее сверкает ангельский клинок.

Только сейчас, наблюдая за черноволосой охотницей в бою, Саймон понял, как это ужасно, что он утратил воспоминания об Изабель. Как она была прекрасна в своей стихии! Настороженно замершая, распластавшаяся в прыжке или вонзающая клинок в ледяную плоть, девушка казалась богиней, сошедшей с небес и сияющей ярче, чем ее золотой хлыст. Нет, не богиней, мысленно поправил себя Саймон, – ангелом мести, разящим и смертоносным.

Он еще не успел подняться, а с вампиршей было покончено. Еще секунду Саймон видел, как закатываются ее глаза… а теперь остался лишь прах на полу.

– Можешь не благодарить. – Изабель протянула ему руку.

Он даже не взглянул в ее сторону. Стараясь не стонать, поднялся на ноги.

– Зачем ты это сделала?

– Как тебе такой ответ: потому что она чуть не убила тебя?

– Она бы этого не сделала, – холодно отозвался Саймон.

У Изабель отвисла челюсть.

– Ты что, серьезно? Ты злишься на меня за то, что я спасла твою задницу?

Точно. А ведь пока она не спросила, Саймон этого и не понимал. Он злился на Изабель за то, что та убила девчонку-вампира. За то, что он вынужден был принять ее помощь и спасти свою задницу. За то, что она права. За то, что пряталась в темноте, выжидая, пока нужно будет бежать спасать его, – несмотря на то, что он ясно дал понять: между ними ничего нет и быть не может. Злился на эту сверхъестественно сексуальную богиню-воительницу с черными, как вороново крыло, волосами – за то, что она все еще в него влюблена. За то, что придется снова с ней порвать.

– Она бы не сделала мне ничего плохого. Она просто хотела уйти.

– И что? По-твоему, я должна была ее отпустить? Так, что ли? Знаешь, на тебе свет клином не сошелся, Саймон. Пусть тебя она убивать и не собиралась, но она убивала детей. Разрывала им горло.

Он не смог ничего ответить. Просто не знал, что чувствовать, о чем думать. Девочка-вампирша – убийца. Хладнокровная убийца во всех смыслах этого слова. Но когда она его обняла, Саймон почувствовал… родную душу. Словно где-то в глубине, среди самых заветных воспоминаний, кто-то прошептал: «Мы с тобой – потерявшиеся дети».

А есть ли в жизни Изабель место тому, кто потерялся?

– Саймон? – голос девушки звенел, как туго натянутая струна. Она напряглась, и Саймон видел, скольких трудов ей стоит сдерживаться и сохранять на лице безразличное выражение.

«Откуда я это знаю?» – подумал он. Глядя на Изабель, он будто раздваивался: один Саймон видел перед собой практически неизвестную незнакомку, второй – девушку, которую прежний Саймон любил так неистово и сильно, что даже пожертвовал ради нее всем, что у него было. И тот, прежний Саймон – часть его самого, пусть и спрятанная за воспоминаниями, – отчаянно, безрассудно хотел сейчас кинуться к Изабель, поднять ее на руки, погрузить пальцы в волосы, утонуть в ее бездонных глазах, в губах, в яростной, всепоглощающей любви…

– Хватит! – рявкнул Саймон, не совсем понимая, к кому обращается – то ли к ней, то ли к себе. – Ты что, подрядилась выбирать за меня, решать, что мне делать и как жить? Или кем мне быть? Хватит. Сколько еще раз мне это повторить, чтобы меня услышали? Я – не он. И никогда им не буду, Изабель. Он принадлежит тебе, не спорю. Но я – нет. Вечно вы, Сумеречные охотники, суете свой нос куда не просят и хотите, чтобы все было по-вашему. Устанавливаете правила, решаете, что для кого лучше… Но не в этот раз, понятно? Не со мной.

Изабель с томительным спокойствием намотала хлыст на запястье.

– Сдается мне, Саймон, ты что-то путаешь.

Ни единой эмоции не слышалось в ее голосе, и ему вдруг отчаянно захотелось уловить хоть отблеск чувств в ее словах. Но там – ничего: ни боли, ни сдерживаемого гнева. Лишь пустота. Пустота и холод.

– Изабель…

– Я здесь не ради тебя, Саймон. Это моя работа. И мне казалось, ты хочешь, чтобы она стала и твоей тоже. Если ты еще не передумал, тогда советую пересмотреть кое-какие вещи. Например, то, как ты разговариваешь со своим куратором.

– Ку… куратором?

– И раз уж ты поднял эту тему… Ты прав, Саймон. Такого тебя я не знаю. Совсем. И почти уверена, что и не хочу знать.

Она шагнула мимо него, задев плечом – коротко, почти незаметно, – выскользнула из здания и растворилась в ночи. Саймон бездумно пялился в темноту, пытаясь решить, нужно ли идти следом за Изабель, но не мог заставить себя сделать ни шагу.

Уходя, девушка со всей силы хлопнула дверью. Та саданула о косяк, и от этого звука Джон Картрайт наконец открыл глаза. Моргнув, он с трудом, опираясь на стену, поднялся.

– Мы справились? – спросил он, заметив маленькую кучу пыли на том месте, где стояла вампирша.

– Да, – устало выдохнул Саймон. – Можно и так сказать.

– О да, мы это сделали, кровосос! – Джон отсалютовал сжатым кулаком. – Когда-нибудь ты будешь гордиться, что сражался плечом к плечу с Картрайтом!

– Я не сказал, что она не нарушила Закон, – кажется, в сотый уже раз объяснил Саймон. – Я сказал: если даже она его и нарушила, почему мы должны были ее убивать?

К тому моменту, как они вернулись в Академию, ужин, конечно, уже закончился. Но в порядке награды за труды ректор смилостивилась и открыла для них столовую и кухню.

Рассевшись за двумя длинными столами, двадцать учеников с жадностью вгрызлись в черствые яичные рулеты и безвкусную шаурму. Академия вернулась к своей традиции подавать на стол блюда национальных кухонь но поваром у них, похоже, работал маг: все блюда как одно казались специально зачарованными, чтобы на вкус ничем не отличаться от собачьего корма.

– Потому что так надо, – пояснил Джон. – Если вампир – да неважно, любая нежить – нарушает Завет, кто-то должен уничтожить преступника. Только не говори, что ты до сих пор этого не понял.

– А почему бы не посадить его в тюрьму? – упорствовал Саймон. – Или не предать суду Нижнего мира?

– Саймон, ты не понимаешь. Так заведено, – вмешалась Жюли. Он думал, что после того разговора в коридоре прошлой ночью девушка станет относиться к нему мягче, но не тут-то было: в голосе ее то и дело слышались резкие нотки, да и в выражениях она особо не стеснялась. – Тут не действуют ваши тупые простецкие законы. Это Закон, понимаешь? Данный Ангелом. Он выше всего остального.

Джон гордо кивнул:

– Dura lex, sed lex.

– Даже если он неправильный? – уточнил Саймон.

– Как он может быть неправильным, если это Закон?

«Молча», – едва не схамил он, но вовремя остановился. Джон – редкостный кретин и кулаки в ход пускает не задумываясь.

– Понимаете, это звучит так, словно вы все – сектанты, – попытался оправдаться Саймон.

Пальцы его теребили Звезду Давида на шее. Семья Льюисов никогда не была особо религиозной, но отец всегда охотно помогал ему разобраться в воззрениях евреев на мир и понять, что они считают правильным, а что – неправильным.

«У тебя всегда есть пространство для маневра, – говорил он Саймону, – возможность самому понять вещи как они есть».

Он учил сына задавать вопросы, возражать власти, разбираться в правилах, прежде чем слепо им следовать.

«Умение спорить – благородное наследство еврейского народа, – любил говорить отец. – Оно дано ему Богом».

Саймон невольно задумался: что бы отец сейчас сказал, узнав, что он сидит тут, среди упертых фанатиков, и спорит с ними о каком-то высшем Законе. Что значит быть евреем в этом мире, где по земле разгуливают вооруженные демоны и ангелы и творят на каждом углу свои чудеса? Вести себя так, словно ничего ровным счетом не происходит?

– Закон суров, но это закон, – с отвращением повторил он. – Ну так и что с того? Если закон неправильный, почему бы его не изменить? Знаете, на что был бы похож сейчас мир, если бы люди до сих пор жили по пещерным законам?

– Знаешь, кто разговаривал так же, как ты? – не предвещающим ничего хорошего голосом спросил Джон.

– Дай-ка угадаю. Валентин? – нахмурился Саймон. – А знаешь, как я догадался? Да потому, что во всей вашей истории Сумеречных охотников лишь он один потрудился задуматься и начать задавать вопросы. Ага, точно: я – это он, обаятельный, злой и опасный преступник. Я собираюсь устроить революцию. Бегите докладывайте.

Джордж предостерегающе помотал головой.

– Саймон, не надо…

– Слушай, Саймон, если Закон тебе так не нравится, почему ты все еще здесь? – перебила его Беатрис. В голосе девушки слышались совершенно не характерные для нее нотки враждебности. – Ведь ты тоже отнимал жизни, чтобы жить самому… – Она резко остановилась, не договорив, и окончание фразы повисло в воздухе.

Наверно, что-то типа «В отличие от нас всех», – предположил Саймон.

– Отличный вопрос. – Он положил вилку и отодвинул стул от стола.

– Эй, ты не доел свою… – Джордж махнул рукой в сторону тарелки Саймона, словно стесняясь назвать это едой.

– Аппетит пропал.

Катарина Лосс перехватила его в вестибюле, когда Саймон уже почти добрался до лестницы, ведущей в подвал.

– Саймон Льюис, нам нужно поговорить, – заявила маг.

– А можно мы поговорим утром, мисс Лосс? – попросил он. – У меня сегодня был долгий день, и…

Она помотала головой.

– Да знаю я все про твой день, Льюис. Пошли. Поговорим сейчас.

Небо искрилось множеством звезд. В лунном свете синяя кожа Катарины неярко мерцала, а волосы отливали жидким серебром. Маг настояла, чтобы они вышли на свежий воздух, и Саймону в конце концов пришлось признать, что она была права. Он уже чувствовал себя гораздо лучше – тут, среди травы и деревьев, под ночным небом. Смена сезонов Идрис не миновала, но тут они совершенно не походили на те, к которым привык Саймон. Здешние времена года представляли собой максимально улучшенную версию обычных земных: каждый осенний день свеж и ярок, в воздухе витают аромат яблок и дым костров, а приближающаяся зима напоминает о себе лишь поразительно чистым небом да легким, приятным морозцем, холодящим щеки.