Академия Сумеречных охотников. Хроники

– Вообще-то да, – Жюли кивнула на Саймона. – То есть ты можешь.

Саймон был не в настроении. Да и как тут будешь в настроении, когда тебе светит подохнуть в лапах вампира, нарушившего Закон?

– Что вам нужно?

Жюли смущенно покосилась на Беатрис. Та не сводила взгляда с пола под ногами.

– Спрашивай ты, – пробормотала она.

– Лучше ты, – открестилась Жюли.

– Какого ангела?! – Джон закатил глаза. – Ладно, давайте я сам спрошу.

Он выпрямился, расправил плечи и, задрав свой королевский нос, упер руки в бока. Похоже, эту позу он долго репетировал перед зеркалом.

– Мы хотим, чтобы ты рассказал нам о вампирах.

Саймон осклабился.

– И что именно вы хотите знать? Самая страшная – Эли из «Впусти меня». Самый стильный – Лестат. Самый недооцененный – Дэвид Боуи в «Голоде». Самый сексуальный – определенно Друсилла. Хотя, если спросить у девчонок, они наверняка скажут, что самый сексуальный – Дэймон Сальваторе или Эдвард Каллен. – Он пожал плечами. – Ну, это же девчонки.

Девушки смотрели на него расширенными от ужаса глазами.

– Я даже не думала, что ты со столькими знако́м! – восхитилась Беатрис. – И они… они все – твои друзья?

– Да, конечно, мы с графом Дракулой закадычные приятели, – Саймон демонстративно скрестил пальцы. – А еще с графом Чокулой. А с графом Клёцкулой мы вообще друзья навек. Он такой обаяшка…

Он рассмеялся, но тут же оборвал смех. Никто его не поддержал. Кажется, никто даже не понял, что Саймон пошутил.

– Они из «ящика» все, – подсказал он. – Ну, или… из упаковки с быстрыми завтраками.

– О чем он говорит? – в замешательстве наморщив носик, спросила Жюли.

– Да кто его разберет? – отозвался Джон. – Только зря тратит время. Ему вообще на всех, кроме себя, плевать.

– Что ты сказал? – Саймон почувствовал, что начинает заводиться.

Джордж выразительно кашлянул.

– Да пошел он. Не хочет говорить об этом – его дело.

– Дело-то его, а жизни-то наши, – Жюли с трудом моргнула, словно ей что-то попало в глаз. Или… Саймон задержал дыхание. Она сморгнула слезу?

– Что происходит? – растерянно спросил он.

Беатрис вздохнула и смущенно улыбнулась Саймону.

– Мы не хотим, чтобы ты рассказывал нам о чем-то личном или… э-э… ну, ты знаешь… болезненном для тебя. Мы просто хотим, чтобы ты рассказал нам все, что знаешь о вампирах, потому что ты… ну…

– Потому что ты сам был кровососом, – закончил за нее Джон. – Если ты, конечно, помнишь об этом.

– Проблема в том, что я не помню, – Саймон голосом выделил последние два слова. – Или вы еще не заметили?

– Ты так говоришь, – заспорила Беатрис, – но…

– Но вы думаете, что я лгу, – сам не веря в то, что произносит это, сказал он. Черная дыра в памяти – центральный факт всего его теперешнего существования. Саймону и в голову не могло прийти, что кто-то может в этом усомниться. Зачем об этом лгать? Да и кто из людей по доброй воле стал бы это делать? – Вы и правда так думаете? В самом деле?

Они закивали, один за другим… даже Джордж, хотя ему, по крайней мере, хватило ума сделать это неуверенно.

– И зачем мне такое симулировать, по-вашему?

– А зачем им запихивать тебя сюда, если ты и правда ничего не помнишь? – парировал Джон. – А так… это единственное, что имеет смысл.

– Ох уж этот безумный, безумный, безумный мир, – выдохнул Саймон. – Ребята, вот что вы видите – то так и есть.

– Иными словами, мы видим дырку от бублика, – ответил Джон.

Жюли недовольно пихнула его локтем в бок. Странно. Обычно она с восторгом соглашалась со всем, что бы ни сказал Картрайт.

– Ты обещал, что будешь вежливым.

– А нафига? Если он ничего не знает или не хочет нам рассказывать. Да и какая разница, в самом деле? В конце концов, там обычная нежить. Случались вещи и похуже.

– Можно подумать, ты знаешь! – отпарировала Жюли. – Ты вообще хоть в одном сражении участвовал? Видел хоть одного раненого? Убитого?

– Я же Сумеречный охотник, разве нет? – ответил Джон. Хотя ответом это, с точки зрения Саймона, назвать было трудно.

– Тебя не было в Аликанте во время Войны, – мрачно заметила Жюли. – Ты не знаешь, как это было. Ты никого не терял.

– Зачем ты мне это говоришь? – вызверился на нее Джон. – Не знаю, как ты, но я здесь затем, чтобы научиться сражаться, так что в следующий раз…

– Хватит, Джон, – попросила Беатрис. – Никакого следующего раза не будет.

Он пожал плечами.

– Всегда бывает следующий раз.

Джон произнес это, едва скрывая надежду в голосе, и Саймон понял, что Жюли была права. Картрайт ни разу не сталкивался со смертью, тем более лицом к лицу.

– Я видел мертвую овцу, – ясным голосом сказал Джордж, явно пытаясь разрядить атмосферу. – Это считается?

Беатрис нахмурилась.

– Не очень-то мне хочется драться с вампиром. Вот если бы это была фейри…

– Можно подумать, ты что-то знаешь о фейри, – заметила Жюли.

– Ну, я точно знаю, что не отказалась бы пришить парочку-другую.

Жюли резко выдохнула, словно кто-то проткнул ей легкое.

– Я тоже. Если бы это было так легко…

Саймон не особо-то разбирался во взаимоотношениях нефилимов с Нижним миром. Единственное, что он точно знал, так это то, что теперь фейри – враг номер один для Сумеречных охотников. Строго говоря, этим самым врагом для нефилимов был Себастьян Моргенштерн, развязавший Смертельную войну и обративший многих Сумеречных охотников в толпу поклоняющихся ему зомби. Но он давно мертв, а его тайные союзники, Благословенный народец, продолжают его темное дело. Даже Сумеречные охотники вроде Беатрис, ничего не знающие об оборотнях (ну, максимум, что те просто более волосаты, чем обычные люди) и восторженно вопящие от одного только упоминания имени Магнуса Бейна, не отзывались о фейри иначе, как о противных, расплодившихся повсюду тараканах.

– Джордж, сегодня утром ты был прав, – сказала Жюли. – Они не имеют права посылать нас вот так, в самое пекло. Мы не готовы. Никто не готов.

– Говори за себя, – мрачно заметил Джон.

Троица принялась препираться о том, легко ли убить вампира, и Саймон поднялся на ноги. Паршиво, если все думают, что он лжец. И еще паршивее, что частично он и есть лжец. Саймон не помнил ничего из тех времен, когда был вампиром, – во всяком случае, ничего полезного, – но вот остальное… Остальных воспоминаний вполне хватало, чтобы его передергивало даже от одной мысли кого-то убить. Пусть даже оно неразумное. Саймон был вегетарианцем, и список убитых им существ ограничивался экранными драконами и компьютерными морскими змеями.

Неправда, напомнил ему прозвучавший в голове голос. У тебя руки по локоть в крови.

Саймон предпочел пропустить это мимо ушей. То, что он ни о чем не помнит, конечно, не значит, что ничего страшного с ним никогда не происходило. Но стоит лишь притвориться, что это так, – и жизнь становится легче.

Но быстро исчезнуть не удалось – Джордж схватил его за руку.

– Прости за… за… ну ты понял, – попросил он. – Мне стоило бы тебе верить.

– Определенно стоило, – вздохнул Саймон, понимая, что сосед сейчас искренен как никогда.

Он уже прошел почти половину коридора, еле освещенного мерцающими свечами, когда услышал позади шаги. Его кто-то догонял.

– Саймон! – крикнула Жюли. – Подожди!

За последние несколько месяцев Саймон узнал столько всего, что голова шла кругом. Магия и демоны на самом деле существуют. Его воспоминания о прошлой жизни так же фальшивы и ненастоящи, как старые бумажные куклы его сестры. Ах да, а еще он все бросил, чтобы попасть в волшебную невидимую страну, и теперь учится драться с демонами. Ошизеть можно.

Но шизел Саймон не от этого, а от того, с какой скоростью увеличивался список потрясных красоток, которым от него все время что-то было нужно. И его это не сказать чтобы сильно радовало.

Он остановился и дождался Жюли.

Девушка была выше его сантиметров на десять. Она стояла и смотрела на Саймона сверху вниз ореховыми с золотыми точечками глазами. Цвет их неуловимо менялся от малейшего ее движения и здесь, в тусклом свете канделябров, больше всего походил на жидкий янтарь. Двигалась Жюли с неуловимой грацией – как балерина, если, конечно, балерины имеют привычку резать людей на кусочки кинжалами, украшенными рунической вязью. Иными словами, она была Сумеречным охотником, и по тому, как она вела себя на тренировочной площадке, Саймон давно уже понял, что демоноборец из Жюли получится превосходный.

А как любой превосходный Сумеречный охотник, она не особо-то рвалась общаться с простецами. Даже с теми, кто спас мир практически ценой собственной жизни, хоть и не помнит об этом. И уж тем более не стала бы иметь дело с простецом, который когда-то был нежитью.

Но с тех пор, как в Академию заявилась Изабель Лайтвуд и в буквальном смысле предъявила свои права на Саймона, Жюли не сводила с него пытливого взгляда. Не так, конечно, чтобы вот прямо сейчас попытаться затащить его в кровать, но Саймон определенно вызывал у девушки интерес. Она внимательно его рассматривала, как изучают под микроскопом букашку, и пыталась понять, что именно могло привлечь к нему красавицу вроде Изабель Лайтвуд.

Саймон, впрочем, не возражал. Ему нравилось острое, нетерпеливое любопытство, легко читавшееся во взгляде Жюли. Девушки, оставшиеся там, в Нью-Йорке, – Изабель, Клэри, Майя, – утверждали, что знают и любят его, и Саймон им верил. Но он понимал, что на самом деле они любят не его самого, а его двойника, того Саймона, который был с ними в Сумеречном мире. И когда они смотрят на него, то видят – хотят видеть – того, прежнего парня по имени Саймон.

Жюли, должно быть, его ненавидела – да нет, она точно его ненавидела, – но она тоже видела того, другого Саймона.

– Слушай, это правда? – наконец спросила девушка. – Ты ничего не помнишь? Не помнишь, как был вампиром? Демонические измерения? Смертельную войну? Вообще ничего?

Он вздохнул.

– Жюли, я устал. Давай сделаем вид, что ты задала мне эти вопросы еще миллион раз, получила миллион одинаковых ответов, и мы разбежимся, а?

Она взмахнула ресницами, и Саймон вновь задумался: может ли быть такое, что Жюли Боваль испытывает настоящие человеческие чувства? Что она пытается не расплакаться, неважно по какой причине? Но в коридоре было слишком темно, и все, что он мог разглядеть, – лишь неясные очертания лица девушки да тусклую золотую вспышку, когда ее кулон шевельнулся в ложбинке между ключиц.

Рука его сама собой дернулась к груди. Саймон вдруг вспомнил, как оттягивал его шею тяжелый камень, как вспыхивал он рубиновым светом. Вспомнил биение пульса под тонкой кожей – в такт ударам сердца; вспомнил выражение лица, с которым она, прощаясь, отдавала ему кулон. Осколки памяти никак не желали складываться в целое. Но стоило только спросить себя, с кем он так печально прощался, чье лицо видел перед собой, как в голове будто сам собой появился ответ.

Изабель.

Всегда Изабель.

– Я тебе верю, – ответила Жюли. – Не понимаю почему, но верю. Наверное, я просто надеялась…

– На что?

В ее голосе Саймону послышались незнакомые нотки – мягкие и странно неуверенные. Он поднял глаза и увидел почти такое же растерянное выражение на лице девушки.

– Я думала, ты, в отличие от других, сможешь понять, – сказала она. – Понять, что значит сражаться за свою жизнь. Сражаться с Нижним миром. Думать, что вот-вот погибнешь. Видеть… – Тон ее голоса не изменился, выражение лица тоже, но Саймон почти почувствовал, как заледенела кровь девушки, словно она заставила себя это сказать: – Видеть, как падают мертвыми близкие тебе люди…

– Мне жаль, – отозвался Саймон. – То есть… я знал, что произошло, но…

– Но это не то же самое, что быть там, – закончила Жюли.

Саймон кивнул, вспоминая, как провел много часов у постели отца, пока удары сердца на мониторе в изголовье не превратились в одну горизонтальную линию. Он знал, что отец никогда не проснется. Когда-то Саймон думал: «Да ладно, я знаю, как это бывает». Он видел кучу фильмов, в которых умирает отец героя. Он считал, что понял, что такое горе. Он даже пытался нарисовать лицо Люка Скайуокера, когда тот вернулся к развалинам своего дома на Татуине и осознал, что дядя с тетей мертвы.

– Есть многое, чего ты никогда не поймешь, пока сам через это не пройдешь.

– Ты никогда не задумывался, что я здесь делаю? – спросила Жюли. – Почему я учусь в Академии, хотя могла бы с тем же успехом тренироваться в Аликанте или в любом Институте?

– Вообще-то… нет, – признался Саймон, уже понимая, что, наверное, стоило бы и вправду задуматься. Академия десятилетиями стояла закрытая, и семьи Сумеречных охотников предпочитали самостоятельно учить своих детей. Особенно сейчас, после Смертельной войны, когда родители и вовсе старались не отпускать отпрысков далеко от себя.

Жюли отвернулась. Пальцы ее сжались, словно девушка старалась что-то удержать.

– Я сейчас тебе кое-что скажу, Саймон, но ты никому никогда этого не повторишь.

Ответа она, похоже, не ждала.

– Мою мать обратили одной из первых, – голос Жюли ослаб и был едва слышен. – И она пропала. Мы эвакуировались в Аликанте, как и многие другие. А когда на город напали… то взрослые закрыли детей в Зале Договоров. Они думали, мы там будем в безопасности. Но в те дни такого безопасного места на земле просто не существовало.

В Зал зашли фейри, а потом – Отреченные. И они бы убили нас всех, Саймон, если бы не ты и твои друзья. Моя сестра, Элизабет… она погибла одной из последних. Я видела того фейри с серебристыми волосами. Он был таким прекрасным, Саймон! Прекрасным – и опасным, как жидкая ртуть. Вот о чем я думала, когда он опустил меч, – о том, что фейри, убийца моей сестры, прекрасен.

Девушка тряхнула головой.

– Ладно, это все неважно. От моего отца сейчас тоже никакого проку. Вот поэтому я тут. Чтобы учиться сражаться. Так что в следующий раз…

Саймон понятия не имел, что сказать. «Сочувствую» тут явно не подходило. Да и самой Жюли, казалось, уже не хватало слов.

– Почему ты мне все это рассказываешь? – мягко спросил он.

– Потому что я хочу, чтобы хоть кто-нибудь понимал, насколько все это серьезно. То, что нас хотят отправить воевать с нежитью. Пусть даже это будет один полудохлый вампир против нас двадцати. Мне плевать, что сказал Джон. Бывает всякое. Люди… – она резко мотнула головой, будто пытаясь откреститься от собственных слов, да и от Саймона тоже. – Я хотела поблагодарить тебя за все, что ты сделал, Саймон Льюис. И за принесенную тобой жертву.

– Я и правда не помню ничего из того, что сделал, – сказал Саймон. – Не стоит меня благодарить. Я знаю, что тогда произошло, но и только. Словно все это случилось не со мной.

– Может быть, пока что это и так, – ответила девушка. – Но если ты хочешь стать Сумеречным охотником, тебе придется научиться видеть вещи как они есть.

Она развернулась на каблуках и направилась в сторону своей комнаты.

– Жюли? – тихо окликнул он. – А Джон и Беатрис – они в Академии по той же причине? Из-за людей, которых потеряли на войне?

– Спроси их сам, – не оборачиваясь, ответила она. – У каждого из нас – своя история Смертельной войны. Все мы что-то потеряли. Некоторые потеряли всё.

На следующий день преподаватель истории, маг Катарина Лосс, объявила, что к ним в Академию прибыл особый гость и она передает класс в его руки.

У Саймона замерло сердце. Последним и пока что единственным приглашенным лектором, почтившим учеников своим присутствием, была Изабель Лайтвуд. А «лекция» ее тогда состояла из твердого и оскорбительного предупреждения, чтобы все девушки в радиусе десяти миль держали свои маленькие шаловливые ручки подальше от ее парня. То бишь от Саймона.

К счастью, нового гостя – темноволосого высокого мужчину – Саймон, похоже, совершенно не интересовал.

Лектор вышел вперед и встал перед классом.

– Ласло Бало, – представился он таким тоном, словно имя говорило само за себя. Должно быть, он полагал, что Катарина рассказала о нем ученикам заранее – и это, конечно, стоило бы сделать, по крайней мере, из вежливости.

– Глава будапештского Института, – прошептал Джордж Саймону на ухо. Несмотря на столь отчаянно провозглашаемую лень, Лавлейс еще до приезда в Академию выучил имена руководителей всех Институтов – не говоря уж обо всех знаменитых Сумеречных охотниках.

– Я приехал сюда, чтобы рассказать вам историю, – сказал Бало. Брови его сердито изогнулись домиком. Со своей бледной кожей, треугольным мысом волос надо лбом и венгерским акцентом глава будапештского Института смахивал на графа Дракулу сильнее, чем любой из знакомых Саймону вампиров.

Он невольно подумал, что странный гость сравнения бы точно не оценил.

– Кое-кому из вас вскоре предстоит выйти на свою первую битву. Я здесь лишь затем, чтобы проинформировать вас, что стоит на кону.

– Не думаю, что нам следует об этом беспокоиться, – с противным смешком сообщил с дальнего ряда Джон.

Бало пригвоздил его к месту испепеляющим взглядом.

– Джонатан Картрайт! – из-за акцента он проглатывал половину слогов, и звучало это угрожающе. – Будь я сыном ваших родителей, я попридержал бы язык за зубами в присутствии более достойных людей.

Джонатан побледнел как бумага. Саймон почувствовал исходящую от него ненависть и подумал, что глава будапештского Института только что заимел себе врага на всю жизнь. Кажется, о том же подумали и остальные в классе – Джон Картрайт был не из тех, кто способен сносить публичные оскорбления.

Парень открыл рот, потом снова закрыл. Губы его сжались в тонкую упрямую линию. Бало кивнул, кажется, совершенно удовлетворенный результатом – словно Картрайту действительно стоило вести себя именно так: заткнуться и тихо сгорать со стыда на последней парте.

Лектор откашлялся.

– Вопрос к вам, дети. Какой проступок для Сумеречного охотника следует признать самым непростительным?

Марисоль подняла руку.

– Убийство невинного?

Бало нервно втянул ноздрями воздух, словно учуял неприятный запах. (Кстати, так оно могло и быть, учитывая полчища клопов, обитавших в стенах Академии.)

– Ты из простецов, – заметил он наконец.

Она решительно кивнула. Вот что Саймону больше всего нравилось в этой упрямой малолетке – она никогда не извинялась за то, кем была. Наоборот, казалось, что Марисоль гордится своим происхождением.

– Было время, когда ни один простец не мог переступить границ Идриса, – Бало покосился на Катарину. Та нерешительно топталась в самом углу. – Как и нежить, кстати говоря.

– Времена меняются, – парировала Марисоль.

– О да, определенно. – Он осматривал класс, практически поровну заполненный нефилимами и простецами. – Может быть, кто-нибудь еще из… более информированных студентов рискнет предположить, о чем идет речь?

Беатрис медленно подняла руку.

– Мама всегда говорила, что хуже всего для Сумеречного охотника – забыть свой долг. Забыть, что он охраняет и защищает человечество.

Саймон краем глаза уловил, как губы Катарины изогнулись в язвительной полуулыбке.

Глава будапештского Института повернулся в другую сторону. Не дождавшись ответа, он, видимо, решив, что иного выхода нет, прибегнул к методу Сократа – то есть, попросту говоря, ответил на собственный вопрос сам.

– Проступок, совершенно непростительный для Сумеречного охотника, – это в самый разгар сражения предать своих товарищей, – отчетливо выговорил Бало. – Хуже всего для Сумеречного охотника – оказаться трусом.

Саймон не мог отделаться от ощущения, что лектор говорит это исключительно ему. Словно Бало влез ему в голову и теперь точно знал, как неохотно Саймон брался за оружие, даже в битве, особенно против живых существ.

Ну, строго говоря, не совсем живых, напомнил он себе. Ему уже приходилось драться с демонами, но спать от этого хуже он не стал. Но демоны – чудовища. А вампиры – по-прежнему люди, хоть и без души. Они, в отличие от героев компьютерных игр, могут чувствовать боль, истекать кровью, умирать – и сопротивляться.

В прошлом году на занятиях по литературе Саймон прочитал «Алый знак доблести» – нудный роман о солдате времен гражданской войны, который в самый разгар сражения дезертировал с поля боя. Книга оказалась бесполезнейшим чтивом и повергала его в сон. Но одну мысль оттуда он все-таки вынес: «Он был малодушным козлом».

Эрик, изучавший роман вместе с ним, предложил назвать их группу «Малодушные Козлы», и несколько недель они дружно решали, хорошее ли это название, – пока все не забылось само собой. А фраза нет-нет да и всплывала в мозгу Саймона. «Козел» вряд ли когда-нибудь даже задумывается о том, чтобы стать воином или героем. А «малодушный» – бесхребетный, всего боящийся, робкий и зашуганный. Короче, большой жирный трус.

– Год тысяча восемьсот двадцать восьмой, – хорошо поставленным голосом начал Бало. – Договор еще не заключен, заметьте. Нежить еще не заставили подчиняться и не научили Закону.

Краем глаза Саймон увидел, как напряглась Катарина Лосс. Не очень-то хорошая это идея – оскорблять мага, даже такого хладнокровного, как она, но Бало, кажется, ничего даже не заметил.

– Европа погружена в хаос. Революционеры тут и там, повсюду на континенте, разжигают войны, никого не слушая и никому не подчиняясь. Кучка магов-интриганов, прячущаяся где-то в немецких княжествах, пользуется ситуацией и насылает на местное население совершенно недостойные и неподобающие своему положению бедствия. Наверняка многие простецы знакомы с этой печальной историей разрухи и смерти – по сказкам братьев Гримм. – Заметив удивленные лица учеников, он впервые позволил себе улыбнуться. – Да-да, Вильгельм и Якоб знали, о чем писали. Помните, дети, все сказки – это правда.

Пока Саймон изо всех сил пытался представить себе, что же должно было случиться, чтобы посреди Германии вдруг вымахал огромный бобовый стебель, Бало продолжал лекцию. Он рассказал классу, как была назначена группа Сумеречных охотников, которые должны были «договориться» с магами. Как они отправились в глухой лес в глубине Германии. Деревья в нем источали черную магию, а заколдованные звери и птицы старались защитить волшебное место от чужаков. А в самой чащобе ждал их Высший демон, вызванный магами. В качестве награды ему было обещано все население Баварии.

– Зачем? – спросил кто-то из учеников. – Зачем они это сделали?

– Магам причины не нужны. – Бало снова кинул взгляд на Катарину. – Темная магия всегда привлекает тех, кто слаб и легко соблазняется.

Маг что-то пробормотала. Саймон от души понадеялся, что это было проклятие.

– Итак, к магам отправились пятеро Сумеречных охотников, – продолжал глава будапештского Института. – Этого было вполне достаточно, чтобы справиться с тремя магами. Но Высшего демона, конечно, никто из них не ожидал там увидеть. Впрочем, даже и тогда добро победило бы зло, если бы не трусость самого молодого из нефилимов, Сумеречного охотника по имени Тобиас Эрондейл.

По классу прокатилась волна шепота. Эрондейла знали все – и нефилимы, и простецы. Это фамилия Джейса. Это имя героического рода.

– Да-да, все вы, конечно, слышали об Эрондейлах, – нетерпеливо прервал их Бало. – И наверняка вы слышали о них только хорошее. Например, об Уильяме Эрондейле или о его сыне Джеймсе и, естественно, о Джонатане Лайтвуде Эрондейле. Но даже на самом сильном и здоровом дереве всегда найдется гнилая ветка. Через десять лет после тех печальных событий брат Тобиаса и его жена пали благородной смертью в большом сражении. Казалось бы, этого достаточно, чтобы навсегда стереть пятно с репутации славного рода. Но ни слава Эрондейлов, ни жертвы, которые они принесли во имя Завета, не заставят нас забыть о том, что сделал Тобиас. У нас просто нет на это права.

Тобиас был неопытен и рассеян; на задание он отправился не по собственной воле, а по приказу. Дома его ждала беременная жена, и он почему-то решил, что это освобождает его от выполнения долга. И когда демон бросился в атаку, Тобиас Эрондейл – да будет его имя покрыто позором во веки веков – развернулся и побежал прочь. Побежал. Прочь. – Два последних слова Бало выделил, ударив кулаком по столу.

Он продолжал рассказ. С болью и ужасом дети слушали о том, что случилось дальше. Как были уничтожены трое из четырех оставшихся Сумеречных охотников: одному демон вспорол живот, другого сжег заживо, а третьего залил своей ядовитой кровью, которая растворила его, как сильнейшая кислота. Как четвертый выжил только благодаря помощи магов: те вернули нефилима – изуродованного незаживающими демоническими ожогами – Сумеречным охотникам в качестве назидания и предупреждения держаться подальше.

– Конечно, мы пришли туда целым войском и десятикратно отомстили магам за то, что они сделали с мирными жителями Баварии. Но гораздо более страшное преступление, куда хуже трусости Тобиаса Эрондейла, все еще взывало к мести.