Смерть коллекционера

Вэнс прямиком направился к мертвому телу, коснулся окоченевшей руки, осмотрел рану на виске. Затем прошел к двери, с минуту изучал задвижку, скользнул взглядом по дубовому дверному косяку, по притолоке. Вернулся к покойнику. Нахмурился. Сунул руку в карман, извлек портсигар. Прикурив, шагнул к западной стене и остановился у поблекшего изображения Учхушмы[4], датируемого девятнадцатым веком.

Тем временем мы все в молчании столпились вокруг тела Арчера Коу. Рид и Грасси, казалось, только сейчас осознали весь ужас произошедшего. Рид заговорил с Маркхэмом:

– Полагаю, я правильно сделал, что велел Гэмблу связаться с вами прежде, чем взламывать дверь. Теперь мне ясно: если бы в несчастном Арчере теплилась хоть искра жизни…

– Последняя искра погасла несколько часов назад, – перебил Вэнс, не отводя взгляда от картины. – Вы не просчитались, мистер Рид.

Маркхэм резко повернулся к Вэнсу:

– Что вы имеете в виду?

– Только одно: будь дверь взломана, спальня набита безутешными друзьями дома, тело многажды проверено на предмет пресловутых признаков жизни, а улики, возможно имеющиеся здесь, затоптаны и захватаны, нам пришлось бы изрядно попотеть, измышляя внятную версию произошедшего в этой комнате нынче ночью.

– А чего тут потеть? Все яснее ясного, – несколько воинственным тоном заговорил Хис. – Этот субчик заперся в спальне и вышиб себе мозги. Тут даже вам, мистер Вэнс, не сочинить ничего оригинального.

Вэнс наконец отвлекся от блеклого Учхушмы и покачал головой.

– Не порите горячку, сержант, – произнес он дружелюбно. – Я вовсе не собираюсь опровергать вашу версию, прекрасную и трогательную в своей безыскусности. О нет, это не моя задача.

– Вы так говорите, будто версию собирается опровергнуть кто-то другой, – с прежней воинственностью сказал сержант. – Ну и кто это?

– Труп, – улыбнулся Вэнс.

Прежде чем Хис нашелся с ответом, Маркхэм, до сих пор пристально смотревший на Вэнса, обратился к Риду и Грасси:

– Вас, джентльмены, я попрошу подождать на первом этаже… Вы, Хеннесси, ступайте в гостиную и проследите, чтобы мистер Рид и мистер Грасси не покидали дом до моего личного разрешения… Надеюсь, вы с пониманием отнесетесь к необходимости детально опросить вас обоих сразу после того, как мы получим заключение патологоанатома.

Риду не понравилась властность в голосе Маркхэма; Грасси лишь вежливо улыбнулся и кивнул. Затем оба, в сопровождении Хеннесси, покинули спальню.

– Вы, Гэмбл, ступайте к парадной двери. Сейчас подъедет доктор Доремус – проследите, чтобы ему не пришлось долго ждать ответа на звонок.

Гэмбл поспешно вышел.

Маркхэм закрыл дверь и воззрился на Вэнса, который мрачно глядел на руку покойного, сжимавшую револьвер.

– На что вы все время намекаете? К чему столько загадочности? – с раздражением спросил он.

– Я не намекаю, – спокойно ответил Вэнс, по-прежнему глядя на правую руку мертвеца. – Я размышляю вслух. Видите ли, отдельные аспекты этого впечатляющего преступления весьма меня интригуют.

– Преступления? – усмехнулся Маркхэм. – Конечно, мы, направляясь в дом Коу, говорили о такой вероятности. Я даже готов был согласиться с вами, что Арчер не имел суицидальных наклонностей. Но факты – упрямая вещь, и в данном случае они свидетельствуют в пользу одной-единственной версии. Что тут непонятного? Дверь заперта изнутри, другим способом в комнату проникнуть нельзя; Коу держит летальное оружие…

– Умоляю, называйте эту штуковину револьвером, – перебил Вэнс. – Слова «летальное оружие» звучат довольно глупо.

Маркхэм фыркнул:

– Будь по-вашему… Итак, у Арчера Коу в руке револьвер, а в правом виске – дыра. Следы борьбы отсутствуют. Окна закрыты, шторы задернуты, электричество горит. Откуда, скажите ради всего святого, вы взяли, что это не самоубийство?

– Откуда взял – не могу объяснить. – Вэнс пожал плечами. – Только это совершенно точно не самоубийство. – Он снова нахмурился. – Потому-то я и говорю – данное преступление меня интригует. Я склонен усматривать здесь даже некий юмор. Черный, разумеется. Похоже, преступник просчитался, с определенного момента все пошло не так, как он планировал, и карты обернулись против него. Нет, поистине дело в своем роде замечательное!

– А факты куда девать? – упирался Маркхэм.

– Как говорят юристы, с фактами не поспоришь. Вот и вы не спорьте, милый мой Маркхэм, а просто учтите те из них, что не сразу бросаются в глаза.

– Например?

– Например, домашние туфли, – Вэнс указал на пару туфель из мягкой красной кожи, стоявшую подле кровати. – А теперь оцените вот эти тяжелые блюхеры, которые гораздо лучше сочетаются с военным мундиром, нежели с кашемировым халатом. И тем не менее на нашем покойнике одновременно и блюхеры, и халат. И сам он посажен в мягкое кресло. Вот лично вам не кажется, что здесь наличествуют некие несоответствия? Почему Арчер Коу, известный гедонист и ценитель роскоши, не надел расслабляющих комнатных туфель? Заметьте: времени у него было достаточно. Халат мерзкого оттенка – ну да это к слову – застегнут на все пуговицы, пояс завязан великолепным бантом. Едва ли можно предположить, что идея свести счеты с жизнью явилась Арчеру в процессе переодевания в неглиже и сию же секунду получила воплощение. И однако нечто остановило Арчера Коу. Нечто вынудило его сесть к столу, вытянуть ноги и навечно закрыть глаза прежде, чем он сменил уличные ботинки на куда более комфортную обувь.

– Честно говоря, не убедили, – нахмурился Маркхэм. – Почему бы человеку не надеть ботинки с халатом? В конце концов, мы живем в свободной стране.

– Не хочу показаться педантом, – пожал плечами Вэнс. – Только примите во внимание следующее обстоятельство. Допустим, Коу действительно покончил с собой. Тогда почему он для этого уселся в кресло, повернутое лицом к двери? Человек, решивший застрелиться, инстинктивно выберет предмет мебели, на котором можно сидеть прямо, опираясь локтем на некую поверхность. Иначе – без опоры – может дрогнуть рука. Если даже Коу и надумал стреляться за столом, ему логичнее было бы сесть в виндзорское кресло, обеими руками облокотиться на стол и таким образом гарантировать себе точность попадания.

– И впрямь рука-то у него, считай, с края сползла, – вставил Хис.

– Вот именно. Весьма неудобное положение, вы не находите? Учитывая скромную высоту мягкого кресла, в котором сидит покойный, Коу едва ли мог в момент выстрела опираться локтем на стол. А раз так, значит, пуля должна была просвистеть у него над головой, не причинив вреда. Смотрите сами – его локоть не доставал до столешницы в тот миг, когда Коу производил выстрел. Если, конечно, выстрел производил именно Коу. Исходя из данных свидетельств, мы можем сделать вывод: после того, как пуля вошла в мозг, Коу поднял правую руку, положил ее на стол, да еще и устроил поудобнее.

– Может, так, а может, и нет, – пробормотал Хис после продолжительной паузы, в течение которой он изучал мертвое тело. Для того чтобы лучше вникнуть в ситуацию, Хис даже поднес ко лбу собственную правую руку. Проделав это, он добавил почти враждебно: – А почему же тогда дверь изнутри заперта?

Вэнс вздохнул:

– Эта дверь мне всю картину портит. Не будь она заперта изнутри, я бы с большей готовностью признал данный случай самоубийством.

– Ну вот, приехали! – Маркхэм изумленно воззрился на Вэнса. – Теперь вы парадоксами изъясняетесь.

– Отнюдь. – Вэнс покачал головой. – Человек с интеллектом Арчера Коу если и запланирует покончить жизнь самоубийством, то уж точно не станет чинить подобных препятствий для доступа к собственному мертвому телу. Сами подумайте: к чему запирать дверь, к чему вынуждать родных и близких взламывать ее? Для нажатия на курок достаточно секунды; нет никакой опасности, что некто ворвется в спальню и помешает человеку вершить то, на что права лишь у Господа Бога. Имей Коу действительно суицидальные наклонности, решись он застрелиться, его первейшим желанием было бы следующее: чтобы Гэмбл или кто-нибудь еще как можно скорее обнаружили его тело. Он не стал бы затруднять им этот процесс.

– Вы сами себе противоречите, Вэнс. По-моему, вы с теориями перемудрили, – сказал Маркхэм. – Кто, кроме Коу, мог запереть дверь изнутри?

– То-то и оно, что никто. – Вэнс испустил вздох, окрашенный безнадежностью. – Но именно это обстоятельство меня и интригует! Что мы имеем? Человек гибнет от рук преступника; тот уходит обычным путем. Труп встает и запирает дверь за своим убийцей, после чего устраивается в кресле таким образом, чтобы создать впечатление суицида.

– По-моему, вся теория за уши притянута! – скривился Хис. – Ладно, дождемся доктора Доремуса. Держу пари, он скажет, что это самоубийство.

– А я, сержант, – мягко возразил Вэнс, – держу пари, что все будет с точностью до наоборот. У меня устойчивое внутреннее ощущение, что доктор Доремус со всей ответственностью заявит нам: это убийство.

На лице Хиса появилось вопросительное выражение, он воззрился на Вэнса, а не дождавшись пояснений, хмыкнул и пробормотал:

– Посмотрим, посмотрим…

Вэнс будто не слышал. Его цепкий взгляд прощупывал столешницу. Там, по одну сторону от учетной книги, лежал томик Сянь Юань Пеня, «Li Tai Ming Ts’u T’ou P’u»[5] в одну четверть листа. Закладкой служили золотые ножницы для разрезания страниц. Вэнс открыл книгу в отмеченном месте. Это оказалась цветная вставка, фото вазы-амфоры Пин Ко Хун. Красная глазурь, как бы чуть разжиженная, переходила местами в оттенок сырой печени.

– Видите, Маркхэм, – сказал Вэнс, – Коу, перед тем как расстаться с жизнью, любовался своим последним приобретением – двумя вазами с изображением цветущих персиковых деревьев. Не правда ли, естественнее предполагать, что человек, планирующий самоубийство, отнюдь не цепляется за ценности, оставляемые им на грешной земле.

Маркхэм ничего не ответил.

– А вот и еще одна замечательная деталь, – Вэнс указал на стопочку чистой писчей бумаги, помещенную прямо на учетную книгу. – Взгляните. Бумага лежит не ровно, а под небольшим углом – так, как положил бы ее правша, надумавший написать заметку-другую. Обратите внимание также и вот на что: вверху первой страницы указано вчерашнее число – среда, десятое октября…

– Правильно, – встрял Хис. – Все самоубийцы пишут прощальные письма.

– В том-то и дело, сержант, что письмо не написано, – улыбнулся Вэнс. – Арчер Коу не продвинулся дальше даты.

– Ну и что? Взял да и передумал писать, – не смутился Хис.

Вэнс кивнул:

– Конечно, случается, люди меняют решение. Но тогда ручка была бы возвращена на свое место, в письменный прибор. Однако соответствующее гнездо в приборе пусто, а ручки не видно вообще.

– Может, Коу сунул ее в карман.

– Не исключено.

Вэнс отступил, наклонился, скользнул взглядом по полу. Стал на колени, принялся искать под столом. Наконец извлек чернильную ручку из-под комода и не без торжественности предъявил ее сержанту Хису.

– Арчер уронил ручку, она закатилась под комод. – Вэнс положил ее возле стопки писчей бумаги. – Как правило, люди не роняют ручки в процессе написания писем, а если и роняют, то наклоняются за ними и поднимают.

Хис не нашелся с ответом, а Маркхэм спросил:

– Вы считаете, что Коу был потревожен во время своих занятий?

– Потревожен? Что ж, можно и так выразиться. – Впрочем, Вэнс выглядел озадаченным. – И все-таки следы борьбы отсутствуют, а труп сидит в кресле у письменного стола. Вдобавок смотрите, как спокойно его лицо. Глаза закрыты, он будто видит приятные сны. И дверь заперта изнутри… Очень, очень странно, Маркхэм. Необъяснимо. Невероятно.

Вэнс подошел к окну с задернутыми портьерами, вернулся к столу, закурил. Потом вдруг поднял голову, и взгляд его проницательных глаз скрестился со взглядом Маркхэма.

– Вот именно – потревожен! Только речь не о внешнем вторжении! Коу отвлекло нечто не столь очевидное. Нечто, наводящее суеверный страх. Он был потревожен, когда находился в полном одиночестве. Что-то случилось – что-то зловещее, – и он оставил письмо, уронил ручку, забыл о ней, поднялся, сел в более удобное кресло. Затем последовал его конец – быстрый, неожиданный. Коу не успел даже переобуться… Видите? Уличные ботинки – еще одно доказательство некоего ужасного смятения.

– А как же револьвер? – высокомерно спросил Хис.

– Едва ли Коу вообще видел это оружие, сержант.

Глава 3. Потрясающее открытие

(Четверг, 11 октября, 9.30 утра)

В этот миг парадная дверь отворилась и почти сразу с грохотом захлопнулась. Донесся визгливый женский голос:

– Гэмбл, возьмите мои клюшки и велите Ляну принести мне чай с маффинами, да поживее.

Женщина заспешила вверх по лестнице. Вслед ей летел умоляющий речитатив Гэмбла:

– Мисс Лейк, тут такое дело… Постойте, мисс Лейк… Я даже не знаю, как и сказать…

– Чай с маффинами, – бросила с верхней ступени мисс Лейк.

Маркхэм, Хис и я ринулись к двери и поспели как раз в тот момент, когда молодая леди достигла лестничной площадки.

Мисс Хильде Лейк на вид было под тридцать. Невысокая, крепко сбитая, сильная, она передвигалась упругой поступью человека, увлекающегося спортом. Редкий праведник без трепета выдержал бы взгляд ее серо-голубых глаз. Назвать мисс Лейк красавицей не позволял нос, слишком маленький и рыхлый; полные губы не спешили ни улыбнуться, ни округлиться в искреннем изумлении. Пегие волосы она коротко стригла и зачесывала без затей – назад от низкого лба. Под мышкой мисс Лейк держала мягкую фетровую шляпу. На ней был костюм из твида и высокие светло-коричневые ботинки-оксфорды на резиновой подошве. А всякому, кто заколебался бы с определением «мужеподобная», в помощь имелись белая рубашка и зеленый галстук-самовяз.

Увидев Маркхэма, мисс Лейк широким шагом направилась к нему и протянула руку для приветствия.

– Доброе утро. Что привело вас к нам в этакую рань? Полагаю, дело к дядюшке?

Хильда Лейк смерила оценивающим взглядом сначала Хиса, затем меня, нахмурилась и, прежде чем Маркхэм успел ответить, добавила:

– Что-то не так?

– Да, мисс Лейк. К сожалению, случилось несчастье, – произнес Маркхэм и попытался преградить Хильде Лейк путь в спальню Арчера Коу. – Постойте. Подождите здесь…

Но молодая женщина оттерла плечом сначала Маркхэма, а затем и нас с Хисом и ворвалась в комнату. При виде Арчера Коу она бросилась к нему, стала на колени перед креслом и распростерла объятия.

– Не трогайте тело! – выкрикнул Хис, шагнул к Хильде и весьма бесцеремонно схватил ее за плечо, понуждая встать.

Мисс Лейк резко повернулась, сунула руки в карманы твидового жакета и застыла, широко расставив ноги. Глаза ее метали молнии.

Маркхэм поспешил разрядить ситуацию:

– До прибытия патологоанатома здесь ничего нельзя трогать, мисс Лейк.

Хильда смерила его мрачным взглядом:

– А посвятить меня в курс дела закон тоже запрещает?

– Нам известно немногим больше вашего, к сожалению, – произнес Маркхэм и продолжал проникновенным тоном: – Мы сами только что приехали. Тело вашего дядюшки пребывало именно в том положении, в каком вы видите его сейчас.

Не вынимая рук из карманов, Хильда Лейк повернулась к недвижимой фигуре в кресле.

– Допустим. Какова ваша версия? – ровным голосом спросила она.

– Налицо все признаки суицида…

– Суицида? – Маркхэму достался ледяной взгляд. – Я бы это иначе назвала.

Вэнс, до сих пор стоявший в глубине спальни, у кровати, выступил вперед:

– Я тоже, мисс Лейк.

Она чуть повернула голову и вскинула брови:

– Ой, доброе утро, мистер Вэнс. Под впечатлением от дядиной кончины я вас сразу не заметила. Вы совершенно правы, это не самоубийство. – Хильда сузила глаза. – Давненько вы к нам не захаживали. Похоже, заманить вас можно только китайской вазой да свежим трупом.

Определенно, в голосе мисс Лейк сквозило возмущение.

– Почему вы отвергаете версию насчет самоубийства, мисс Лейк? – с учтивостью спросил Вэнс.

– Что тут непонятного? Дядя Арчер был слишком эгоистичен, чтобы лишить сей мир своей особы.

– Но ведь как раз эгоизм зачастую становится причиной самоубийства, – возразил Вэнс. – Человек жаждет признания, а его нет. Самоубийство дает эгоисту вожделенное чувство триумфа, пусть и минутного.

– Дяде Арчеру не нужно было добиваться минутного триумфа такой ценой, – презрительно выдала Хильда Лейк. – Соответствующие ощущения он испытывал всякий раз, когда доставал новую китайскую безделушку. Любой черепок, завернутый в шелковую тряпицу, совершенно бесполезный с точки зрения нормального человека, приводил дядюшку в такой экстаз, какого лично я бы не почувствовала, даже если бы обыграла в гольф самого Бобби Джонса.

– А разрешите узнать, какую пользу углядел бы нормальный человек в этом достижении? – улыбнулся Вэнс.

– Ах, знаю я, знаю, что вы неровно дышите к древней керамике, – добродушно отвечала Хильда Лейк. – Я вовсе не пыталась блеснуть эрудицией, просто не нашла с ходу лучшей аналогии, чтобы объяснить, почему дядя Арчер никогда не наложил бы на себя руки.

– Простите меня, – склонил голову Вэнс. – Вы, безусловно, правы. Впрочем, ни мистер Маркхэм, ни сержант Хис не настаивают на версии о самоубийстве.

Хильда Лейк оглядела названных джентльменов с холодной, недоброй улыбкой.

– Отчего же? Это было бы так просто в плане расследования и вдобавок помогло бы избежать скандала.

Маркхэма изрядно задел ее тон. В привычной для себя манере, усвоенной в зале суда, он вопросил:

– Как вы считаете, мисс Лейк, кто и по каким причинам мог желать смерти вашего дядюшки?

– В первую очередь – я сама, – без колебаний ответила Хильда Лейк. – Дядя Арчер меня просто бесил. Никакого взаимопонимания у нас не было. Что бы я ни задумала, что бы ни пожелала, дядюшка неизменно говорил «нет». Ущемлять меня ему было нетрудно – он распоряжался моими деньгами. С ужасом вспоминаю тот день, когда дядя Арчер был назначен моим опекуном, когда я стала полностью от него зависеть.

В ее голосе слышалась горечь. Глаза помутнели от праведного гнева, тяжелая нижняя челюсть чуть выдвинулась вперед.

– Смерть дяди Арчера в любой момент за последние десять лет была бы для меня подарком Провидения. Теперь, когда он наконец мертв, я получу наследство и стану жить, как всегда мечтала. И никто мне слова не скажет!

Маркхэм и Хис с негодованием воззрились на Хильду Лейк. В ее словах и интонациях было нечто сродни змеиному яду из тех, что парализуют жертву. Ненависть, взращенная, видимо, на скрупулезных, мелочных ежедневных подсчетах грядущих выгод, казалась разрушительнее самих слов. Тишину, повисшую после тирады мисс Лейк, нарушил спокойный голос Вэнса:

– Поистине, мисс Лейк, ваша прямота подобна глотку свежего воздуха. Однако давайте сразу определимся – следует ли нам считать эту речь признанием в убийстве?

– Пока нет, – нимало не смутившись, отвечала Хильда Лейк. – Впрочем, если официальными лицами будет признана версия насчет суицида, я, пожалуй, позднее возьму на себя ответственность за уход дражайшего дядюшки в мир иной. Исключительно чтобы защитить честь семьи. По-моему, полезное для окружающих, грамотно мотивированное убийство куда пристойнее, чем какой-то там бесхребетный суицид.

Маркхэм побагровел – непочтительность Хильды Лейк взбесила его.

– Здесь не место для упражнений в остроумии!

– О, разумеется! – Хильда Лейк смерила Маркхэма ледяным взглядом. – Напротив, нам выпал отличный случай продемонстрировать скорбь. Правда, я в скорби не сильна. Ничего, буду стараться изо всех сил.

– Кто, кроме вас, – заговорил Маркхэм, из последних сил сдерживая негодование, – имел причины убить вашего дядю?

Мисс Лейк подняла глаза к потолку, как бы размышляя, и присела на краешек письменного стола.

– Всех и не упомнить, – безразличным тоном начала она. – О мертвых принято говорить либо хорошо, либо ничего, но это полная чушь. Тот факт, что дядюшка Арчер остыл, не делает его симпатичнее. Да, есть люди, для которых мертвый он гораздо предпочтительнее живого.

Хис во время этой исполненной цинизма беседы отмалчивался, попыхивал длинной черной сигарой и не сводил с Хильды изумленных глаз. Однако тут не стерпел:

– Вас послушать, так вы спали и видели, как бы дядюшку схоронить. Что же вы тогда бросились к нему, обняли, на коленки встали, а?

Хильда Лейк окинула сержанта уничижительным и одновременно кокетливым взглядом.

– Милый мой мистер Полисмен, я лишь хотела убедиться, что дядя действительно мертв.

Маркхэм шагнул вперед и процедил:

– Вы жестокая, бессердечная женщина, мисс Лейк.

Вэнс протянул Хильде Лейк портсигар:

– Не желаете «Реджи»? Угощайтесь, прошу вас.

– Спасибо, не желаю. – Хильда глядела теперь на труп Арчера Коу. – Я редко курю. Это вредно для легких, да и для нервной системы тоже… Да, – принялась она размышлять вслух, будто вернувшись к разговору с Маркхэмом, – вряд ли кто станет скорбеть по поводу безвременной кончины дражайшего дядюшки.

Маркхэм воспользовался этой фразой:

– Вас не затруднит назвать тех, кого обрадует смерть мистера Коу?

– Ничуть. И вот, кстати: есть пара-тройка китайцев, у которых дядюшка почти за бесценок выманил их драгоценные черепки. Эти джентльмены с восторгом примут весть о том, что одним коллекционером стало меньше. Вероятно, вы, мистер Маркхэм, сами в курсе неприятных слухов, что тянулись за дядюшкой с самого его возвращения из Китая. Говорят, он опустился до осквернения могил, не брезговал погребальными урнами и статуэтками с надгробий. Ему даже письма с угрозами приходили.

Маркхэм кивнул:

– Помню, помню. Мистер Коу показывал мне пару таких писем… То есть, вы считаете, его могли убить разгневанные китайцы?

– Нет, конечно. Китайцы не такие идиоты, чтобы убивать из-за никчемного куска обожженной глины.

Вэнс зевнул и прошелся между Хильдой Лейк и Маркхэмом. Снова раскрыл портсигар:

– А все-таки взяли бы вы сигаретку, честное слово. Сами знаете, курение успокаивает.

Мисс Лейк подняла на Вэнса глаза, усмехнулась – дескать, неужели? Затем, после секундного колебания, взяла сигарету. Вэнс поднес ей огонь.

– А вы что думаете обо всем этом, мистер Вэнс? – как бы между прочим спросила Хильда Лейк.

– Черт меня побери, если я хоть что-нибудь понимаю, – беззаботно ответил Вэнс. – Впрочем, ваше предположение насчет китайцев кажется мне занятным. Нелишне было бы проверить, все ли произведения искусства наличествуют в доме.

– Не удивлюсь, если чего-нибудь недостает. – Хильда Лейк выпустила в потолок длинную ленту дыма. – Да хоть бы их все похитили! Мне лично больше нравится веджвуд, ну и классика – синий пейзаж с ивой[6].

Маркхэм заходил по комнате.

– Боюсь, мы все чересчур драматизируем… Если смерть вашего дядюшки, мисс Лейк, наступила не в результате суицида, как тогда вы объясните, что дверь в его спальню была заперта изнутри?

Хильда Лейк встала. На ее лице впервые появилось недоумение.

– Заперта изнутри? – повторила она, переводя взгляд на дверь. – Значит, вы ее взломали! – Несколько секунд Хильда взирала на болтающуюся задвижку. – Это меняет дело.

– В какую же сторону? – осведомился Вэнс.

– Может, это все-таки самоубийство!

Внизу зазвонил звонок, и мы услышали, как Гэмбл ринулся отпирать парадную дверь.

Маркхэм встал рядом с Хильдой Лейк, положил руку ей на плечо.

– Наверное, патологоанатом приехал. Не лучше ли вам переждать ближайшие события в своей комнате?

– Пожалуй.

Хильда Лейк шагнула к двери, сунула руки в карманы. Впрочем, прежде, чем выйти, она оглянулась:

– Умоляю, передайте Гэмблу, чтобы прислал мне чай с маффинами. Не то я умру с голоду.

Минутой позже в спальню ворвался доктор Эмануэл Доремус, мужчина жилистый, нервный, циничный, строптивый и развязный. В буром пальто и котелке, Эмануэл Доремус куда больше походил на коммивояжера, чем на врача. Он махнул нам всем в знак приветствия и бегло оглядел комнату. Пару раз качнулся вперед-назад на носках, мрачно покосился на сержанта.

– Скажите, Хис, вы нарочно подгадываете посылать за мной, когда я принимаю пищу? Только я приступил к оладьям с сосисками – и вот оно, известие от вас, извольте радоваться! Ну, что вы для меня припасли на этот раз?

Хис осклабился и пальцем указал на мертвое тело. Он давно привык к брюзжанию патологоанатома.

Доремус повернул голову и несколько мгновений равнодушно взирал на труп.

– Дверь была заперта изнутри, доктор, – пояснил Маркхэм. – Мы ее взломали.

Доремус испустил тяжкий вздох и с гримасой отвращения обернулся к сержанту.

– И ради этого надо было отвлекать меня от завтрака?.. Все, что вам требовалось, – разрешение на перемещение трупа. – Доктор полез в карман, извлек пачку бланков. – Изложили бы сразу суть дела, я бы вместо себя ассистента прислал. – В голосе теперь слышались сварливые нотки.