INTERNAT 3.0

Денис закричал жутко – такой жуткой была и рука, протянувшаяся из виртуальности в реальность и связавшая их между собой.

Рука шевельнула пальцами прямо возле остренького носа парня. Денис почувствовал, как ускользают от него и компьютер, и стена, и стул… А вот и пол. Бац! Какие высокие ворсинки у ковра… Целый лес. Чаща. Чаща ворсинок. А он – паутинный клещ. И его никто не увидит, никто не заметит. Особенно эта страшная мёртвая рука.

От противного резкого запаха нашатыря Денис очнулся. Возле него на коленях стояла мама. Лицо – словно яркая белизна. Никакой виртуальной руки, пытавшейся схватить Дениса за нос, нет. Хранитель экрана погасил изображение, превратил в ночь.

– Ма… чё это было?

– Это я у тебя хотела бы узнать, милый ты мой, – упрекнула мама, всё ещё бледная от переживаний. – Захожу, а ты лежишь тут под компьютером. Выброшу я его, вот что. Смотри, до чего досиделся: уже сознание теряешь. Куда это годится, вот скажи мне?

– Мам, не… – промямлил Денис, приподнимаясь, – не выбрасывай…

– Да ты погляди на себя! Лицо зелёное, как поганка! Иди вон ложись, я тебе таблетку дам.

Она несла из кухни стакан воды и таблетку, когда в квартире прожужжал дверной звонок. Мама от неожиданности вздрогнула, и несколько капель воды выплеснулось на пол. Поставив стакан на журнальный столик возле дивана, где лежал Денис, положив рядом таблетку, мама исчезла в коридоре.

– Здравствуйте, Зинаида Аркадьевна, – услышал Денис знакомый голос. – Как хорошо, что мы застали вас дома. Похоже, это уникальный для вас случай нормального возвращения с работы.

– Что значит – нормального возвращения?

– Вовремя. Или, простите, для вас это немыслимое понятие?

– Что вам нужно? Почему здесь полицейские? Я никакого заявления не писала.

– Заявления? Насчёт чего?

– Что Денис… неважно.

– Нам всё важно, Зинаида Аркадьевна, – мягким, увещевающим голосом произнесла женщина в коридоре. – Нас интересует всё, что связано с вашей неполной семьёй. Можно пройти в комнату?

– Не думаю.

– Почему?

– Просто нежелательно. И представьтесь, пожалуйста.

– Да, конечно, Зинаида Аркадьевна. Я омбудсмен школы, в которой учится ваш сын Денис. Зовут меня Люция Куртовна.

– Как? – переспросила мама.

– Люция Куртовна Душкова, – вежливо повторила посетительница. – И я к вам с официальным визитом. Вот подтверждение моих полномочий.

– А полицейские – подтверждение чего? – с насмешливой ноткой спросила мама.

– Они не подтверждение, Зинаида Аркадьевна, – чуть жёстче ответила Люция Куртовна. – Они – гарантия моих полномочий.

– И в чём они состоят, эти ваши полномочия? – настороженно спросила мама.

Денис чуть не лопнул от любопытства. Он поднялся с дивана и прильнул к дверному косяку. В коридоре действительно стояли сияющая ямочками Душкова и два мента с кислыми физиономиями.

«Чего это они припёрлись? – обалдело подумал Денис. – Из-за денег? Откуда она узнала, что я деньги у матери спёр?! Я ж вроде никому ни намёком!»

– В качестве омбудсмена я изучила состояние вашей семьи и приняла решение.

Мама тем же настороженным тоном спросила:

– И какое решение вы приняли?

Ласково улыбаясь, Люция Куртовна прожурчала:

– Об изоляции вашего ребёнка в специализированном детском учреждении – интернате № 34 – и о направлении в суд иска об ограничении или лишении вас родительских прав. Тут уж как повезёт.

У мамы перехватило дыхание. Она секунды три молчала, потом рассмеялась громко, нервно – не зная, как реагировать.

– Что вы сказали? – дрожащим от непонимания голосом переспросила она.

Люция Куртовна прожурчала всё тот же текст – слово в слово.

– Не поняла, – призналась Лабутина. – Это что, шутка? Показательное выступление?

Душкова лучезарно показала мелкие ровные зубы.

– Вы прекрасно знаете, что нет. Можете почитать на досуге официальное заключение. А мы мальчика изымаем.

– Изымаете, значит?

Лабутина часто задышала.

– Имеете право? – изменившимся голосом поинтересовалась она.

– Имеем, – сладостно, как близкой подруге, сообщила Душкова. – Я представитель ювенального суда в России, защитник прав детей. Понимаете, Зинаида Аркадьевна? Вы умная женщина, надеюсь. Не чините препятствий. Это глупо. Всё равно ведь заберём мальчика.

– Да как вы смеете его забирать?! – закричала мама. – Вы ему кто?! Никто! Я его вы́носила, родила, инвалидом по женской части осталась, он мой единственный сын! Я его кормила, одевала, лечила, воспитывала, а вы что? На готовенькое накинулись?! Хоть одна-то причина у вас имеется его забирать? Спятили, что ли, там, наверху, что у матерей детей забирают ни за что ни про что?!

– Зинаида Аркадьевна, – душевно принялась увещевать Душкова, – всё по законам ювенальной юстиции – самой продвинутой в США и Европе системы защиты прав ребёнка. Почитайте заключение на досуге. Я бы вообще посоветовала вам изучить эти современные законы. Они включены в общую судебную систему. Вот изу́чите – и поймёте, в чём ваши недоработки как родителя, как матери.

– Да о чём вы говорите?! – кипела Зинаида Аркадьевна. – Как вы можете судить, есть у меня доработки или нет?! Вы хоть сами понимаете, как это возможно ворваться ко мне в дом с полицейскими, размахивать мне тут бумажками – кто их вам написал?! Дебил какой-то… И воображать, что из-за глупых писулек…

– Вашего сына, прошу заметить, – прожурчала Душкова.

– Что?

– Эти глупые писульки ваш сынок написал.

– Не верю! Вы врёте! И что, вы думаете, я вручу вам своего сына, которого четырнадцать лет растила, чтобы вы засадили его в интернат и сделали из него преступника, а из меня – его врага?!

– Ну зачем же так утрированно, – улыбчиво пропела Душкова. – Измени́те своё отношение к сыну, к его увлечениям, к его питанию и развлечениям, к его нуждам. Наконец, найдите более денежную работу, чаще бывайте дома, и мы пойдём вам навстречу… через суд, через освидетельствование, через некоторое неопределённое время – когда мы убедимся в вашем исправлении, вашей лояльности…

– Вы, значит, убедитесь? – усмехнулась мама. – И в моём именно перевоспитании и лояльности? Очень интересно. Безумие просто какое-то. Вы мне тут вещаете, что вот так запросто, из-за ничего, из-за того, что я работаю на двух ставках и беспокоюсь, что Денис свихнётся из-за компьютерных игр, я буду лишена родительских прав? Ну и дурость! Мне, значит, запрещено воспитывать собственного сына?

– Так, как это пытаетесь делать вы, – да, запрещено. Вы нарушаете права ребёнка. Это вы понимаете? – мягко плела паутину Душкова.

– Не по-ни-ма-ю! – отчеканила мама и схватилась за лоб: у неё отчаянно заболела голова. – Не понимаю: детдом становится лучше родной семьи, что ли?

– Смотря, какая семья. Иногда изоляция лучше и полезнее, чем родительский дом.

– Что вы говорите?!

У мамы полезли на лоб брови.

– Первый раз слышу, что чужой человек лучше любящей матери.

– Так то – любящей, – ввернула Люция Куртовна, улыбаясь, играя ямочками.

– Вы намекаете, что я сына не люблю?! – взорвалась мама. – Да из-за кого я так горбачусь?!

– Не знаю, из-за кого. Но только я вижу, как попираются права Дениса, как развито насилие и рукоприкладство в вашей неполной семье.

– Какие ещё насилие и рукоприкладство?! – не поняла мама.

Потом вспомнила.

– Это когда он в ванной о косяк ударился? Вот здорово! И тут я виновата.

– Конечно. Бить ребёнка мы вам не позволим. Обижать и тормозить его развитие – тоже.

Денис слушал и холодел от страха. Каждая строчка заполненной им анкеты, каждое произнесённое им за чашкой чая с омбудсменом слово жгло его пониманием собственной глупости и самонадеянности. Вот дурак! Чего хвост распушил, балбес? Перед кем? Перед врагом? Ведь эта Люция Куртовна – враг. И какой враг!

Страшный.

Дениса передёрнуло. Что-то защекотало ему висок, он дотронулся до кожи. Она оказалась мокрой. Холодный пот. Вот он какой, оказывается. Вот он отчего. От страха.

Мама спорила, возмущалась, отстаивая сына. Душкова смотрела ей прямо в воспалённые глаза и ямочками на щеках играла, ласково улыбаясь. Когда мама перевела дух и ладонью отёрла мокрое от слёз лицо, омбудсмен прожурчала:

– Всё? Вам больше нечего добавить? Ну что ж. Мальчики, следите за порядком, чтобы отымание было произведено законно. Денис! Подойди сюда, пожалуйста. Зинаида Аркадьевна, официальные бумаги я положу сюда. Пожалуйста, сохраните их, иначе придётся восстанавливать за ваш счёт. Понимаете? Денис дома? Денис! Разрешите пройти в комнату, проверить наличие ребёнка. Мальчики, пожалуйста.

Полицейские, глядя в пол, заливаясь краской, маясь, шагнули в комнату. Денис закричал:

– Я никуда не пойду! Не хочу! Я с мамой буду! Я сам виноват! Я деньги все спёр, она правильно орала на меня! А синяк – это я сам вдарился, она меня и пальцем не тронула!

– Денис, успокойся, – журчала Люция Куртовна. – Что ты вообще говоришь? Кого испугался? Ведь ты мне совсем иное рассказывал.

– А я врал! – кричал Денис.

– Зачем врал? Врать нехорошо, – пожурила Душкова.

– Врал, потому что… врал! Захотелось, и всё! Мы с мамой хорошо живём, просто отлично! Оставьте нас в покое, ясно вам?

Денис бросился к маме и прижался к ней крепко. Полицейские перевели взгляд с парня на омбудсмена.

– И чё теперь? – кисло спросил один. – Их вдвоём тащить?

Люция Куртовна с милой улыбкой изрекла:

– Зачем вдвоём? Оторвите мальчика и ведите в машину. За вещами пришлют кого-нибудь из интерната.

– Сына от матери, значит, отрывать? – уточнил второй полицейский.

– А что делать? – печально вздохнула Люция Куртовна. – Ничего не поделаешь, закон есть закон. Его надо выполнять, восстанавливать нарушенные права ребёнка. Жаль, конечно, но… отрывайте.

– Нет!!! – в голос закричали Денис с мамой и стиснули друг друга.

Первый полицейский возвёл очи к потолку.

– Знаете, что? Разбирайтесь сами. Смотреть на это безобразие тошно.

– Ну почему же тошно? – напевно начала Люция Куртовна, собираясь с мягкостью удава вновь расписать прелести ювенальной юстиции, но не успела.

Полицейские повернулись к конфликту спиной и зашагали прочь из квартиры. Один возмущённо сказал напарнику:

– Последние времена, слышь, настали: детей у матерей забирают… Полипы на теле детства.

– Во-во. И нас к этому гадству подключили, паразиты…

Люция Куртовна пожала плечами, обогнула Лабутиных, предупредила без малейшей досады:

– В другой раз, видимо, отъятие произведём. До скорого свидания, Зинаида Аркадьевна. Денис, до встречи.

И она – живое воплощение улыбчивой жестокости – ускользнула в осенний пасмурный вечер. Словно ждал этого, заморосил холодный дождь.

Лабутины долго стояли, обнявшись, не веря своему счастью. Молчали. Потом Денис проговорил, судорожно вздыхая:

– Мам, я не хочу от тебя никуда.

Мама шмыгнула носом, сморгнула последние слезинки:

– А я отпускать не хочу… чудо-чадо моё бестолковое…

– Почему это… бестолковое? – поинтересовался Денис.

– Да потому что… Нашёл, кому душу открывать: исповедался окунь щуке под корягой…

– И что с ним сталось? – Он отлепился от мамы и посмотрел ей в глаза.

– А что с окунем станется? В щучий желудок попал, – усмехнулась мама. – Пойдём умоемся и поедим.

– Пойдём, – облегчённо вздохнул Денис.

А мама подумала: «Какой он у меня… большой-большой, а маленький!» И провела ладонью по мягким мальчишеским вихрам.

Глава 8

Удачная попытка изъятия

Ночью оба спали отвратительно: вертелись, часто просыпались в поту, дремали тяжело, с кошмарами расставаний и неудавшимися встречами. Наконец под утро Денис не выдержал, перебежал к матери и приткнулся под бочок. Мама обняла его одной рукой, как крылом, и оба крепко уснули. Проспали, конечно. Часовые стрелки скользнули на восемь двадцать пять, когда мама сонно подняла голову, чтобы проверить, сколько ещё можно не вставать. Она взвилась на постели:

– Денька! Подъём! До уроков пять минут осталось! Бегом!

Денис, весь в остатках сна, побежал, спотыкаясь, в ванную, плеснул на лицо холодной воды, стал впопыхах одеваться.

– Учебники собрал? – спросила мама, лихорадочно нарезая купленную накануне дешёвую соевую колбасу и хлеб и засовывая бутерброды в мешочек.

– Щас!

В рюкзак вместе с учебниками и тетрадками он запихнул и завтрак.

– Ну всё, День?

– Ага.

– Ну пока, лети.

На пороге Денис всё же приостановился и посмотрел на маму.

– Чего? – сказала она.

– Мам, нас не разлучат? – тревожно спросил сын.

– Я не дам, – твёрдо обещала она, и Денис со спокойной душой припустил в школу.

Он, понятное дело, успел только ко второму уроку, и Надя сообщила ему, что его отметили как заболевшего.

– Может, если отметили, что я больной, так и вовсе слинять? – пробормотал задумчиво Денис.

Надя возразила:

– А справка?

– Какая справка?

– Официальная. Что ты сегодня на больничном, – напомнила Надя.

– Тьфу ты! Точно.

Денис скривил губы. А так здорово было бы… Он проглотил бутерброд с колбасой и сбегал к фонтанчику в фойе, чтобы попить. Прозвенел звонок, и в класс вошла Яна Михайловна Герамисова по прозвищу Герань, их классный руководитель.

– Здравствуйте, садитесь, – привычным строгим голосом велела она и обвела взглядом ребят; увидев Дениса, приподняла чёрные восточные брови. – Лабутин, ты здесь?!

– Да, Яна Михайловна, – встал Денис. – Я не заболел, я проспал.

– Так будильником надо пользоваться, Лабутин, – раздражённо сказала Герань. – Слышал об этом плоде научно-технического прогресса?

– Ну, слышал, – пробубнил Денис, разглядывая поверхность своей парты.

– Что ж не поставил? Снова допоздна в игры резался? – фыркнула русичка.

– Ничё я не резался, – буркнул Денис.

– А, знаю-знаю, – с сарказмом подначила Яна Михайловна, – расхлёбывал последствия своей подставы.

– Чего?! – вскинулся Денис.

– А чего? Маму подставил, понаписал чушь всякую, и теперь ей судебный иск вчинят. А ты как хотел? Для омбудсмена каждое твоё слово – правдивое или лживое, без разницы – предпочтительнее родительского.

– Почему это? – ещё больше скис Денис.

Яна Михайловна пожала худыми, почти девичьими плечами и внимательно всмотрелась в понурую фигуру.

– Потому как разрушение семьи – первейшее дело тех, кто этими омбудсменами руководит.

Она обвела тем же внимательным взглядом класс. Все слушали, не опуская глаз.

– Ну, – вздохнула учительница, – это тема для отдельного разговора, который, возможно… мне и не разрешат проводить… В общем, ребята, не доносите на своих родителей, любите их, цените, и если омбудсмен попросит вас рассказать о своей семье, о своих увлечениях, планах, проблемах, твердите одно: мама и папа классные, лучше всех, нам помогают во всём, никаких проблем. Иначе окажетесь в интернате. А там, поверьте на слово, совсем худо.

Она помолчала пару секунд и негромко, с нажимом повторила:

– Несладко. ОЧЕНЬ.

– А откуда вы знаете? – пискнула Галка Кугушева, сидевшая перед Денисом.

– Бываю там, вот и знаю… Ну всё. Начнём урок. И так по программе не успеваем. Садись, Лабутин. И впредь головой думай, а не тем, чем ты там себе думал… Не мальчик, а геймер. Никнейм ещё какой-то себе глупый, говорят, выдумал: Enter. Тоже мне, Enter. Только и знаешь, что… энтерить.

По классу пробежал шумок, глаза одноклассников заискрились: у Лабы появилось новое прозвище – Лаба Enter. Или просто Enter. Клёво.

– Тихо, тихо! – велела Яна Михайловна. – Откройте учебник на странице тридцать один, посмотрите упражнение номер четыре. На странице тридцать два упражнения с первого по четвёртое. Это задание на дом. Плюс ещё параграфы учить девятый и десятый. А теперь откройте тетради, небольшой диктант.

Дружный вздох, шелест бумаги…

– Лабутин, не спи. Диктант и тебя касается.

Денис что-то написал; наверняка на «парёшник», не больше. Он даже списывать у Нади не мог. Новую тему слушал вполуха. На перемене, когда шли в кабинет истории, ни с кем не разговаривал, ни на кого не смотрел. Проходя мимо двери с надписью «Душкова», содрогнулся и убыстрил шаг.

Четыре следующих урока дались Денису с головной болью. С облегчением услышал он звонок с последнего урока, смахнул с парты в рюкзак учебник, тетрадь, ручку и рванул к двери. Домой! К компьютеру, погрузиться в игру, унять эту невыносимую тревогу, это жгучее беспокойство, терзание, не дающее вздохнуть полной грудью.

Надя спросила вдогонку:

– День, тебе помочь?

Он не услышал. Он хотел домой, к привычному образу жизни. К маме.

Но в коридоре его ждал крутой поворот в судьбе в виде двух вчерашних ментов, за спинами которых королевой стояла Люция Куртовна.

– Здравствуй, Денис, – проворковала она, улыбаясь.

Не успел Денис опомниться, как полицейские подхватили его под руки и понесли к выходу. На него бросали жадные любопытные взгляды, переговаривались, шептали на ухо друг другу, но никто не кинулся ему на помощь. Во дворе школы Дениса втолкнули в полицейскую машину, стиснули с боков, и водитель тут же дал газу.

– Не имеете права! – плакал Денис, вырываясь из прижатых к нему больших тел. – Я пожалуюсь в ООН!

Полицейские даже не хмыкнули. Отвернулись от парня и стали смотреть каждый в своё окно. Водитель сквозь зубы сказал:

– Сучья работа.

И больше – ни звука. Денис в страхе замолчал. Зубы у него стали выстукивать дробь, которую никто не слышал из-за шума двигателя.

– Сопроводиловка у тебя? – спросил один мент через голову арестованного.

– У меня. – Второй даже не повернул к напарнику лицо.

Машина остановилась у железных ворот, вместе с высоким забором скрывавших невзрачное серокирпичное здание в четыре этажа.

– Идём, малец, – сказал первый мент. – Не повезло тебе.

– Раздолбёж, – кратко выразился водитель, глядя на руль.

– Я не пойду, – пискнул Денис.

– Не парь, Лабутин, – устало сказал первый мент, – всё равно ж заставим. Тебе на что горло срывать?

– Тут не помогут, парень, – кисло поддержал второй мент. – Кричать некому: не слышат. Думать надо было башкой, а не тем, чем ты думал, когда к омбудсмену попёр и семейную жизнь ей наизнанку выворачивал. Да ещё привирал, небось.

– Отвезите меня к маме, – слабым голосом попросил Денис, – пожалуйста, ну пожалуйста! Ну я же вам ничего не сделал… Я больше не буду…

– Чего ты там не будешь? – вздохнул второй мент, не ожидая ответа, но Денис ответил:

– Ничего не буду! С Люцией Куртовной разговаривать… врать… маму огорчать… – И с огромным трудом, после паузы выдавил: – И геймерить… тоже не буду. Даже в мегашутер…

– В чего? – переспросил второй мент.

– В мегашутер… – сдавленно просипел Денис. – В стрелялку крутую. Правда. Отпустите! Пожалста!

Менты переглянулись. Прокашлялись. Дениса захлестнула волна надежды: вдруг отпустят?!.. Но менты мельком взглянули на него… и парень понял: бесполезно умолять, обещать, в ногах валяться. Им его жалко, да приказ выше жалости.

– Не заорёшь? – для проформы спросил первый мент.

Денис весь сжался и даже головой не мотнул – не мог. Да что он теперь мог? Не с ментами надо будет сражаться, а в кабинетах с чиновниками. Кто бы научил – как?

«Мамочка, ты же меня вытащишь отсюда? Я хочу к тебе. Я тебя люблю. Я сам не знал, как тебя люблю!»

Мысли лихорадочно роились в его голове, и вскоре она начала болеть.

Глава 9

Новый дом

В кабинете, куда его привели полицейские, о Денисе всё уже знали: перед женщиной в кричаще-красном костюме лежала пачка исписанных листов – вся правда и неправда о Денисе Лабутине и его семье. Женщина перебирала документы холёными руками с модным маникюром и не читала, а будто освежала в памяти давно изученные факты.

– Отпустите меня к маме, – сипло проговорил Денис, с трудом глотая комок в горле. Потом, подумав, добавил: – Пожалуйста.

Женщина подняла к нему лицо – такое же холёное, как и руки, с искусным макияжем, сквозь который проглядывала неженская жёсткость. Бледно-голубые глаза впитали Дениса всего, до последней клеточки, словно выпили воду из стакана, оставив его совершенно пустым.

– Здравствуй, Денис Николаевич, – красивым низким голосом произнесла эта ухоженная женщина. – Меня зовут Алла Викторовна Крисевич. Я отныне твой начальник, потому что ты будешь жить у меня дома – то есть в интернате, который я считаю своим собственным домом. Садись. Мы обо всём поговорим, и ты всё-всё мне расскажешь подробно. Договорились? От этого зависит твоя дальнейшая судьба.

Денис сел и сразу же сказал:

– Я всё наврал. У меня с мамой полный ажур. Честно.

Алла Викторовна дежурно улыбнулась. От этой улыбки Дениса передёрнуло: он вспомнил улыбку Душковой, когда она стояла в коридоре их квартиры и приказывала ментам оторвать Дениса от мамы. Улыбчивая жестокость… Но, может, эта Крисевич – настоящая? То есть нормальная?

– Я очень рада, Денис Николаевич, что в семье у вас полный ажур, – с кажущейся искренностью сказала Алла Викторовна. – Но дело, видишь ли, вот в чём. Раз поступил сигнал от вашего школьного омбудсмена, надо его тщательно проверить, несмотря на твоё новое признание. Ведь ты и сейчас можешь нас обманывать. Как тебе верить, если ты уже столько лжи налил? Ну? Верно же? Проверим, убедимся, что мама у тебя ответственная, что папа исправно платит алименты и принимает участие в твоём воспитании, что твои психологические проблемы устранены, – и ты вернёшься домой…

«Во двор с качелями и чау-чау», – подумал Денис, охваченный неожиданной тоской.

– Ну что, Денис Николаевич? Ты всё понял?

Денис кивнул. Разговаривать было бесполезно. Алла Викторовна взяла телефон, набрала номер и сказала в трубку:

– Георгий Николаевич? Принимайте новенького… Да-да, из той же школы… И из класса… Совершенно верно, он самый. Кстати, по самым последним данным, классный руководитель невзначай дала ему новое прозвище, так что можете воспользоваться… Да-да, увидите в деле, там на первом же листе… Лабутин, подожди в коридоре, – низким контральто велела, улыбаясь, Крисевич.

Когда униженный услышанным разговором (как они прознали про Enter’а?!) Денис поворачивался к двери, в зеркале на стене он приметил, как мгновенно исчезла с женских губ улыбка. Будто куклу выключили. Лицо стало деловое, хищное…

«И Душкова такая же, когда на неё никто не смотрит», – понял Денис, и слёзы выступили у него на глазах.

«Мама! Прости! Верни меня домой! Не забывай меня!»

В коридоре к Денису подошёл упитанный невысокий парень с узкими чёрными глазами, взял его за руку повыше локтя и повёл к другому кабинету, на котором висела табличка:

ПУГИНСКИЙ ГЕОРГИЙ НИКОЛАЕВИЧ

заместитель директора интерната № 34 по воспитательной работе.

Часы приёма по личным вопросам:

среда, пятница 14.30–16.30

Пока стояли перед дверью, ожидая позволения войти, Денис внимательно изучил табличку и постарался всё запомнить. Помнил же он кучу информации по прохождению игр! Что уж тут-то запоминать?! Но войдя в кабинет, он забыл всё, что тщательно запоминал.

В просторном светлом помещении с коричневыми шкафами, где за стеклом стояли книги разных форматов, сувениры и образцы минералов, за современным чёрным столом сидел, вальяжно покачиваясь в высоком офисном кресле, представительный мужчина. Весь белый от седины, он не казался старым: настолько массивным было его крупное лицо с квадратным подбородком, настолько тяжёлым – взгляд пронзительных голубых глаз и настолько высокомерными – длинные тонкие губы.

«Солдафон», – мелькнула у Дениса мысль.

Этот спуску не даст, жалеть не будет, только звезданёт, да побольнее, чтоб на пару метров отлетел от удара. Пугинский забарабанил пальцами по листу, который читал.

– Enter, значит, – без улыбки проговорил он. – Геймерёныш… Есть у нас такие. Продвинутые… В общем, свои ни к чему не пригодные навыки оставь при себе. Компьютеры у нас только для работы. Докажешь, что достоин клавишу Enter нажимать, дадим допуск простые тексты набивать. А не докажешь – останешься унитазы чистить. С унитазов у нас начинают все, и ты не исключение. Кровать твоя в комнате 229, на втором этаже. Устав в учебке. Прочитай, что запрещено, что разрешено, выучи наизусть и выполняй. И не ныть. За нытьё отдельное снятие очков за поведение. Ренат! – обратился он к упитанному парню. – Ренат Абдуллович, отведите Enter’а в столовую, велите дать суп и компот, потом – на склад, пусть ему там выдадут всё, что нужно, и в 229-ю определите. Да построже с ним. Он уже устроил бучу, когда его брали. Ненадёжный тип.

– А мы и не таких ломали, Георгий Николаевич, – усмехнулся Ренат.

Пугинский побарабанил пальцами по столу.