Очень опасная женщина. Из Москвы в Лондон с любовью, ложью и коварством: биография шпионки, влюблявшей в себя гениев

Бунтовские настроения носились в воздухе, но едва ли кто-нибудь – и меньше всех Мура – верил, что оно взорвется революцией. Это было больше чем привычный беспорядок, который веками был частью русской жизни. Время от времени волнения вспыхивали, но всегда утихали. Сторонница либеральных взглядов, Мура сочувствовала простому народу, но не настолько, чтобы самой тревожиться о нем. Возможно, в чем-то она была похожа на своего отца, но все-таки была другой.

С маленькой Таней на руках она повернулась к двум другим детям, которых няня вынимала из саней: четырехлетнего Павла нужно было вытащить из полости, а Кира – самая старшая из детей – грациозно выбралась сама. Кира была старше, чем брак ее матери, и ее происхождение было неясно: не по отцу, а по матери. Эта маленькая девочка была частью сложного запутанного клубка жизни, который Мура уже плела вокруг себя.

После смерти главы семьи достаток уменьшился, и Муру не отправили учиться в школу, как старших брата и сестру. Вся ее жизнь между двенадцатью и семнадцатью годами была связана с фамильным поместьем и открытой всем ветрам украинской степью, которая его окружала, – плоской равниной, казалось не имеющей конца и края и оживляемой лишь деревьями и – редко – куполом церкви.

Ее учили домашние учителя и гувернантки, но ближайшей подружкой была няня Мики, которая жила в их семье с тех пор, когда Муры еще на свете не было. Мики, или Маргарет Уилсон, была женщиной с характером – молодая, красивая, волевая и абсолютно преданная своим воспитанникам. Она также была женщиной с прошлым, которое сделало ее жизнь на родине невозможной.

Рожденная в Ливерпуле в 1864 г., Маргарет рано вышла замуж за ирландца, который прожил с ней достаточно долго, чтобы она родила ему сына, а затем ушел, чтобы принять участие в одном из восстаний, которые часто вспыхивали в Ирландии в 1880-х гг., – так называемой Ирландской войне, где его и убили. Маргарет, энергичная, чуждая условностей женщина, стала любовницей английского офицера-кавалериста, полковника Томаса Гонна, который служил в Ирландии и по возрасту годился ей в отцы. В июле 1886 г. она родила дочку Эйлин. И как будто по заведенному сценарию, спустя несколько месяцев полковник Гонн умер от тифа, и Маргарет снова осталась одна с ребенком – на этот раз позорно незаконнорожденным[13]. С того момента ее жизнь, вероятно, стала невыносимой, но в конечном счете помощь пришла, откуда не ждали.

В 1892 г. Игнатий Закревский приехал в Англию по делам. Он пришел в компанию англичан, которые были, как он, богатыми, знатными, с радикальными взглядами. Среди них была Мод Гонн – актриса, поддерживавшая стремление ирландского народа к независимости, любовница поэта Уильяма Батлера Йейтса. Она также была дочерью умершего полковника Томаса Гонна, что делало ее единокровной сестрой маленькой дочери Маргарет Эйлин, которой было в ту пору шесть лет. Мод помогала Маргарет содержать Эйлин с самого рождения (вопреки противодействию своего дяди – брата умершего полковника)[14].

Игнатий Закревский принял участие в судьбе молодой Маргарет, и было заключено соглашение. Закревский – человек, благотворительные порывы которого часто перевешивали здравый смысл, должен был увезти Маргарет с собой в Россию, где она будет обучать английскому языку его дочерей-близнецов Аллу и Асю. А заботиться об Эйлин станет Мод[15].

Когда Игнатий Закревский возвратился в Россию с Маргарет, предполагалось, что она проработает двенадцать месяцев, и ее обязанности будут состоять исключительно в том, чтобы обучать английскому языку близняшек. Но вскоре она полностью вошла в семью, и первоначальный план был забыт. Кончилось тем, что Маргарет провела остаток своей долгой жизни с этой семьей[16]. Будучи не очень образованной, Маргарет не была учительницей, и помимо английского языка дети Закревских обучались другим предметам домашними преподавателями.

Мура родилась через несколько недель после приезда Маргарет, и та стала для младенца няней, а позднее – компаньонкой, подругой и кем-то вроде суррогатной матери. Все дети Закревских ее обожали. В то время как для родителей Маргарет была официально Уилсон, дети называли ее Даки (уточка), что потом превратилось в Мики. Это имя к ней приросло, и Маргарет с тех пор навсегда осталась Мики. Считая себя частью семьи, она ни разу не взяла жалованья; достаточно было сказать, что ей необходимо, и она это получала. Ее вкусы были простыми, а нужды – немногочисленными.

Мики имела огромное влияние на детей – особенно на Муру. Так и не научившись правильно говорить по-русски, она заставляла детей (и всех остальных в семье) говорить по-английски. В результате Мура, когда выросла, говорила по-английски лучше, чем по-русски, на родном языке говорила с английским акцентом.

Ограниченная поместьем Березовая Рудка в годы раннего отрочества, Мура была разочарована изоляцией и скукой этого места и постепенно стала демонстрировать упрямство и чувственность, которые оставались с ней всю ее взрослую жизнь. Если бы Мики была ее настоящей, а не суррогатной матерью, можно было бы сказать, что эта черта – наследственная[17].

Но Мура обладала способностями, которых не было у Мики. И у нее было сильное желание их развить. Необходимость быть в центре завораживающего вихря общественной жизни становилась для нее все более острой по мере того, как она постепенно превращалась в женщину, а ее талант привлекать к себе и удерживать внимание людей проявлялся все ярче. Она умела очаровывать, восхищать и соблазнять. Ее блестящие лукавые глаза останавливались на ком-либо, и, с кем бы ни разговаривала, она умела заставить почувствовать, что в тот момент он для нее самый важный человек на свете. И по мере того как созревала физически, Мура обнаруживала власть своей сексуальной привлекательности. Она стала опасной молодой женщиной, опасной не в меньшей степени и для себя. Один современник сказал о ней:

Ее лицо излучало мир и спокойствие, а большие, широко расставленные глаза искрились жизнью… ее острый быстрый ум, ее способность понимать собеседника с полуслова и ответ, который можно было прочесть по ее лицу, прежде чем она заговорит… придавал ей ореол душевности и редкости… Ее слегка подведенные карандашом глаза всегда были красноречивы, говоря именно то, что люди хотели услышать: что-нибудь серьезное или смешное, грустное или умное, мягкое или приятное. Ее тело было прямым и сильным, а фигура изящной.

Но в то же время:

Было что-то жестокое в ее лице, которое было чуть широковатым с высокими скулами и широко расставленными глазами, но у нее была невероятно подкупающая кошачья улыбка[18].

Немногие могли устоять перед ней, и немногие этого хотели.

Первым мужчиной, который, по слухам, попал к ней в постель – или первый, чье имя нам известно, – был Артур Энгельгардт. Обстоятельства были путаные, окутанные выдумками и слухами. Энгельгардт появился в поле ее зрения в 1908 г., когда Муре было шестнадцать лет. Приблизительно в этот период появилась и малютка по имени Кира. Позднее стали утверждать, что Кира – это ребенок Муры от Энгельгардта, но были и веские причины считать, что она была дочерью старшей сестры Муры Аллы, у которой также был роман с Энгельгардтом. Необычная ситуация, когда отец ребенка известен, а мать – под сомнением.

Какой бы ни была правда о родителях Киры, именно Алла вышла замуж за Энгельгардта, и Кира была записана как их дочь[19]. Этот брак был обречен, и в жизни Аллу преследовали раздоры и наркомания.

А Мура, оставив позади роман с Энгельгардтом, в 1909 г. сбежала наконец с Украины, где не происходило ничего интересного. Другая ее старшая сестра – близнец Аллы Ася вышла замуж за дипломата и жила в Берлине – одном из самых интересных городов Европы в плане общения богатых людей. Ася была типичная своенравная девушка из рода Закревских; ее брак начался с романа и тайного бегства с возлюбленным. Она пригласила Муру приехать и пожить у нее. «Привози свои самые лучшие наряды, – писала она, – так как будет много вечеринок, придворных балов и других мероприятий, на которые мы станем ходить»[20]. Как могла Мура устоять? Она упаковала свои платья, попрощалась с Мики и, раскрасневшись от волнения, выехала в Германию.

Все сложилось так, как обещала Ася: светская жизнь, блеск и яркие впечатления. Начался новый период в жизни Муры. В Берлине она познакомилась с другом своего брата Бобика, который также был на дипломатической службе. Ася полагала, что этот человек – молодой дворянин десятью годами старше Муры – станет хорошим сопровождающим для семнадцатилетней девушки, которая тоже так думала.

Иван Александрович фон Бенкендорф принадлежал к ветви большой эстонской аристократической семьи. Наряду с другими прибалтийскими провинциями, Эстония была частью Российской империи, и на ее дипломатической службе состояло несколько Бенкендорфов. Иван был подготовлен к тому, чтобы стать представителем следующего поколения, и уже был на пути к этому, унаследовав незадолго до встречи с Мурой большое поместье своего отца в Йенделе. Самым главным из всех прочих преимуществ, которыми обладал Иван, было то, что он был умным молодым человеком, почти лучше всех из своего выпуска закончившим Императорский лицей в Санкт-Петербурге.

Мура положила на него глаз. У нее были связи в аристократических кругах, умение держаться в обществе и индивидуальность, чтобы привлечь к себе внимание такого обыкновенного, консервативного представителя знати, как Иван. Он, вероятно, не понял, что она совсем не была обыкновенной, что она имела собственные взгляды и совершенно независимый дух. После знакомства Мура обратила на него всю силу своей харизмы, и вскоре он оказался во власти ее чар. Начался период ухаживаний.

Мура не была влюблена в него, но его богатство и положение в обществе притягивали ее, да и мать считала его подходящей парой для дочери. С таким мужем Мура не будет ни в чем нуждаться и станет вести прекрасную светскую жизнь. Ей нравилось вращаться в аристократической среде, и она быстро приняла решение, что, пока жива, никогда не будет «обыкновенной».

На придворном балу во дворце Сан-Суси – этом пышно украшенном чуде в стиле рококо, построенном в Потсдаме и принадлежавшем королевской семье Германии, – Мура и Ася были представлены царю Николаю, который приехал в качестве гостя к своему двоюродному брату – кайзеру Вильгельму. Это был бал, сравнимый с балами, которые давал сам царь в Зимнем дворце в Санкт-Петербурге и которые славились невероятной расточительностью; три тысячи гостей – представителей аристократии демонстрировали на них свое богатство, разодетые в яркие военные мундиры и великолепные платья, сияющие блеском драгоценных украшений. На балу в Сан-Суси девушки Закревские «в своих прекрасных бальных платьях с вышитыми золотом шлейфами и традиционных русских головных уборах, усеянных жемчугом», произвели такое впечатление, что кронпринц, говорят, воскликнул: «Quelle noblesse!» («Какое благородство!»)[21]

Это было то значительное и вызывающее головокружение общество, которого Мура так жаждала с детства. Она согласилась выйти замуж за Ивана, и свадьба состоялась 24 октября 1911 г. Наконец Мура получила свободу, и ей не придется снова жить в отупляющей атмосфере Березовой Рудки под неусыпным надзором матери.

Следующие три года супруги провели в Берлине, где Иван занимал многообещающее положение в российском посольстве. Иван обожал жену, и гипнотические чары Муры, вероятно, заставили его думать, что это чувство взаимно. Это было не так, но не существовало и какой-либо неприязни – еще не существовало, во всяком случае. Положение Муры в обществе выросло, и она стала центром внимания в посольстве и широких дипломатических кругах Берлина. Она проводила дни на скачках, а выходные – на вечеринках в загородных домах.

Их жизнь не ограничивалась Берлином. У Ивана имелись роскошные апартаменты в Санкт-Петербурге, где они останавливались, когда ему давали отпуск. В царских дворцах устраивали грандиозные балы; царь и царица открывали их официальным танцем – полонезом, в полночь танцы заканчивались, и начинался обильный ужин[22]. Много лет спустя Мура вспоминала один из таких балов:

Внутри было душно от свечей, цветов и огней; все носили подушечки под мышками, чтобы они впитывали пот, а снаружи было 20 или 30 градусов мороза: гости приезжали в санях, закутанные в меха, шали и пледы, и во дворе дворца жгли костры, чтобы конюхи и кучеры могли погреться, пока ждут седоков. Все было очень красиво, и я помню, как бедный царь уставился мне в вырез платья, когда я сделала реверанс, и как посмотрела на него царица! Так глупо, если вспомнить, что она уже проводила дни с Распутиным[23].

Всего чуть больше года новобрачные вели беззаботную жизнь молодых аристократов без каких-либо обязательств. Потом начали появляться дети. Первым был Павел, который родился 29 августа 1913 г. Имея в своем распоряжении богатства Бенкендорфов, молодые родители не испытывали каких-то неудобств в связи с рождением ребенка. Из Березовой Рудки была вызвана Мики, которая продолжила свою работу, окружая заботой второе поколение детей.

С ней приехала Кира. Брак Аллы с Артуром Энгельгардтом был несчастливым, и в 1912 г. они развелись. Алла, непредсказуемая и пристрастившаяся к наркотикам, не могла заботиться о Кире; маленькую девочку она отправила в Березовую Рудку. Когда Мики приехала, чтобы выполнять свои обязанности няни для новорожденного ребенка Муры, Кира поехала с ней и стала жить в доме Бенкендорфов. К ней относились как к члену семьи, еще больше затемняя правду ее рождения.

У Муры было все – богатство, муж благородного происхождения, который ее обожал, место в высшем обществе двух самых космополитичных городов Европы и первый из ее любимых детей. Так не могло длиться долго. Расточительный образ жизни молодой пары ограничила начавшаяся в 1914 г. война. Германия и Россия вступили в конфликт и оказались противоборствующими сторонами, поэтому российские дипломаты были отозваны из Берлина.

Вскоре после начала войны Иван поступил на службу в армию, стал офицером в штабе Северо-Западного фронта и проводил много времени вдали от дома.

Мура потеряла берлинское общество, но Санкт-Петербург (или Петроград, как его теперь из чувства патриотизма называли русские, избегая старого немецкого названия) по-прежнему сохранял чарующую силу столицы империи. Для общения с близкими она могла на время отдыха уезжать в поместье в Йенделе. Мики заботилась о детях, среди которых теперь была уже малютка Таня, родившаяся в 1915 г., так что в светской жизни Муры мало что изменилось. По-настоящему изменилось лишь одно: отсутствовал Иван, и это отсутствие Мура переносила легко.

Мики не могла вытащить Павла из саней. Он потерял игрушечного солдатика, которого держал в маленькой ручке всю дорогу из Петрограда, и не хотел выходить, пока не найдет его. «Еще один отсутствующий солдатик», – подумала Мура. Совсем как отец ребенка, но об отсутствии этого солдатика больше сожалели. Поставив Таню на землю, Мура присоединилась к поискам, переворачивая меховые полости и залезая пальцами в щели между сиденьями. В конце концов пропавший солдатик – гусар с саблей – был найден; он оказался на полу и прятался среди складок меха. Павел выхватил солдатика из руки Муры и победно поднял его вверх, чтобы вызвать восхищение Мики.

Няня улыбнулась – немного натянуто, подумала Мура. Он напомнил Мики о реальном солдате – ее погибшем возлюбленном, полковнике кавалерии? Время от времени Мики приходили письма с почтовыми марками из Ирландии. Все знали, что они от Эйлин, ее дочери. Теперь она была уже взрослой женщиной, сделавшей Мики бабушкой. Всякий раз, когда от нее приходило письмо, Мики становилась раздражительной и была не в духе весь остаток дня[24]. Но потом она вновь оживлялась. Ничто не могло вынудить Мики долго пребывать в дурном настроении.

Мура повернулась к дому, расправляя плечи в предвкушении. Было много дел. Надо встряхнуть кухонную прислугу после нескольких месяцев отсутствия хозяйки, спланировать вечеринки, пригласить гостей, задумать пикники и увеселительные поездки. Она, конечно, пригласит своих друзей из посольства Великобритании. Мура с ее англоязычным воспитанием испытывала особую привязанность к англичанам. А еще у нее были друзья из военного госпиталя, где она служила медсестрой-волонтером. И целая куча родственников и друзей из общества.

Бенкендорфы будут представлены братом Ивана Павлом, его женой и, возможно, ненадолго самим Иваном, но, хотелось надеяться, не его матерью и особенно не другими его родственницами. Тетушки Бенкендорф были кем-то вроде собственной «нетайной» полиции: они замечали каждый недостаток в характере и поведении Муры и никогда не стеснялись высказывать свое мнение. Даже Мики, которая любила Ивана, стала ненавидеть тетушек Бенкендорф. В приближающиеся бурные годы ей придется тратить свои силы на защиту детей от их влияния и репутации Муры – от их длинных языков.

Некоторые могут сказать, что репутацию Муры невозможно было защитить – она уже стала легендой в Петрограде и за его пределами из-за ее блеска в обществе. Постоянно возникали и циркулировали интригующие, щекотливые слухи, ей приписывали всевозможные низкие поступки, включая знаменитое утверждение, что она является немецкой шпионкой[25]. Невозможно было разобраться, насколько эти слухи являлись продуктом разгоряченного воображения и насколько велико в них было (если вообще было) зерно правды, поэтому люди были склонны верить тому, чему хотели верить, о мадам Муре фон Бенкендорф. И так будет всегда.

Думая только о грядущих рождественских праздниках, Мура рассеянно подняла на руки Таню, легко взлетела по ступеням и прошла через изогнутый аркой дверной проем в теплый вестибюль. За ней вошли Мики, Павел и Кира, а после них – слуги с последними баулами багажа.

Двери за ними захлопнулись, отгородив от холода и запечатав в доме радость праздника.

Глава 2. Выбор: на чьей стороне? Декабрь 1916 г. – октябрь 1917 г.

30 декабря 1916 г.

Посол Великобритании в России сэр Джордж Бьюкенен стоял у высокого окна в огромном зале для приемов Александровского дворца. Он видел снаружи царя Николая на его ежедневной прогулке в заснеженном саду в сопровождении свиты[26].

Дворцы Петрограда были изумительны, но дворец в Царском Селе – загородной резиденции императорской семьи – обладал совершенно особым великолепием. На одном конце парка стоял Екатерининский дворец – огромный, неземной красоты белоснежно-небесного цвета с рядами колонн и высокими окнами, обрамленными богатой лепниной, щедро покрытой сусальным золотом; дворец венчал огромный бельведер из золотых куполов. Рядом располагался Александровский дворец – кремово-желтое чудо меньших размеров, где семья реально жила в относительно преуменьшенном богатстве.

Сэр Джордж приехал в тот день из Петрограда, попросив у царя аудиенции, чтобы обсудить политическую ситуацию в России. Для посла он проявлял редко встречающийся интерес к внутренним делам страны и пользовался необычно близкой дружбой царя. Один из младших консулов описывал сэра Джорджа Бьюкенена как «хрупкого на вид мужчину с усталым, печальным выражением лица», монокль, утонченные черты и серебристая шевелюра которого «придавали ему отчасти вид сценического дипломата», но он обладал «удивительной способностью внушать лояльность»[27]. Сэр Джордж был глубоко обеспокоен. Он полагал, что царь и царица имеют слабое представление о том, насколько разделена и несчастна их империя и насколько зыбко их собственное положение. Собственные министры вводили их в заблуждение, а в правительстве было полно шпионов, служивших интересам Германии. В Петрограде теперь сплетничали не о том, что императорская чета кончит тем, что их убьют, а о том, кого из них убьют первым[28].

У такого проницательного человека, как сэр Джордж, факты беспорядков вызывали глубокую тревогу. Бунт, сопровождающийся насилием, таился за углом. Он беспокоился о собственной семье и подумывал о том, чтобы отослать свою дочь Мериэл к ее русской подруге Муре фон Бенкендорф, которая жила в своем загородном поместье в Эстонии. Йендель находился достаточно близко к столице и был легкодоступен, однако был расположен достаточно далеко, чтобы стать безопасным местом, если искры в Петрограде попадут на пороховую бочку.

Мериэл и мадам Мура добровольно работали вместе медсестрами в городском военном госпитале. Они были хорошо знакомы благодаря дипломатическим связям Муры, которые ввели ее в круг сотрудников британского посольства. Эту молодую женщину, очевидно, воспитывала англоговорящая гувернантка, внушившая ей любовь ко всему английскому. Многие молодые атташе-мужчины были покорены ее обаянием, как и офицеры британского военно-морского флота, корабли которых стояли на якоре в Ревеле[29] – эстонском порту[30]. Родственники ее мужа занимали посты в правительстве империи и были на дипломатической службе. Случилось так, что в этот самый день в Россию пришла печальная весть о смерти в Лондоне графа Александра фон Бенкендорфа – посла России в Великобритании. Его брат Павел был обер-гофмаршалом императорского двора, и оба они были фаворитами императорской семьи, так что эта весть должна была расстроить царя[31].

Семья пребывала в состоянии шока после убийства Распутина (царица была убита горем, но некоторые говорили, что царь испытывал облегчение оттого, что избавился от него). Они не выезжали из Царского Села, черпая утешение в простых развлечениях, и не признавались самим себе в том, что в их народе зреют волнения. Несколько недель назад сэр Джордж уже пытался предупредить его величество о том, что влияние Распутина считают вредным и что ходят слухи о заговоре с целью покушения на его жизнь, но царь вежливо отказался слушать[32]. Внемлет ли он голосу разума сейчас?

Наконец его величество царь Николай II, император и самодержец всея Руси, вернулся с прогулки в парке, и сэра Джорджа вызвали к нему. Едва войдя в комнату, он понял, что пришел напрасно. Всякий раз, когда царь желал говорить с сэром Джорджем серьезно, он приглашал его в свой кабинет, где они сидели и курили. Но сегодня посла провели в зал для официальных приемов, и он увидел царя при полном параде. Это означало, что тот желает выслушать сэра Джорджа как посла Великобритании, а не как друга и советчика в политических вопросах. Царь догадался, что предвещает визит посла, и не хотел этого слушать.

Тем не менее сэр Джордж предпринял попытку. Используя все свои резервы обаяния и убеждения, он перевел разговор на политику России и попытался убедить царя назначить нового председателя совета, который будет одобрен Думой и устранит отчуждение, возникшее между правителем и его государством. Напомнив его величеству о своем предупреждении относительно Распутина, сэр Джордж сказал о тревоге, которая царит в правительстве, Думе и во всей стране. Царь ответил, что прекрасно знает о разговорах о бунте, но было бы ошибкой воспринимать их слишком серьезно.

Сделав последнюю попытку, сэр Джордж оставил доводы разума и попытался воззвать к чувствам, ссылаясь на свою давнюю преданность царю. «Если бы я увидел, что мой друг, – сказал он, – идет через лес темной ночью по тропинке, которая, как мне известно, ведет в пропасть, не было ли бы моим долгом, сэр, предупредить его о подстерегающей опасности? Разве не мой долг предостеречь ваше величество о бездне, которая находится перед вами?»[33]

Царь Николай был тронут и, когда они прощались, сердечно пожал руку посла. «Я благодарю вас, сэр Джордж», – сказал он.

Но шло время, и становилось очевидно, что перемен не последует. Приблизительно через неделю после встречи в Царском Селе один русский политик, его друг, сказал сэру Джорджу, что еще до Пасхи произойдет революция. Но не нужно тревожиться: революция будет исходить из среды политической элиты и просто заставит царя принять правильную конституцию. Такая революция предотвратит опасность революции рабочих и крестьян, которая была бы более жестокой и страшной[34].

Это предположение звучало несколько обнадеживающе. Тем не менее, когда его дочь Мериэл получила приглашение от Муры фон Бенкендорф погостить у нее в Йенделе, сэр Джордж посоветовал ей поехать.

Суббота 26 февраля 1917 г.

Странно, но поездка, целиком изменяющая всю жизнь, может начаться с незначительного шага: с легкомысленного смеха и веселого прощания – и ни малейшего предчувствия грядущего кошмара.

Мура раздвинула тяжелые портьеры в спальне и вгляделась в вечернюю тьму, приблизившись к стеклу, чтобы не мешало смотреть отражение ее собственных блестящих глаз. На земле тяжело и безмолвно лежал снег, зловеще блестя под восходящей эстонской зимней луной. Звезды не сияли, и сегодня ночью по лесу будут бегать волки. Мура вздрогнула. Это был хороший вечер для поездки, для перемен.

Сидя на коврике у очага, она радостно напевала себе под нос неотвязную цыганскую песню, которую пела для своих зачарованных гостей накануне вечером, и огонь отражался в ее золотых глазах…