Врачи двора Его Императорского Величества, или Как лечили царскую семью. Повседневная жизнь Российского императорского двора

Игорь Зимин

Врачи двора Его Императорского Величества, или Как лечили царскую семью

Повседневная жизнь Российского императорского двора

© Зимин И. В., 2016

© ООО «Рт-СПб», 2016

© «Центрполиграф», 2016

Введение

Для любого политика фактор здоровья является важнейшей частью его политической биографии. Совершенно очевидно, что только здоровый, эмоционально устойчивый человек может выдерживать напряженный график лидера страны, по определению связанный с бесконечными стрессовыми ситуациями.

В России с ее традициями персонифицированной власти эта медицинская составляющая всегда была особенно значима вне зависимости от того, как именовались первые лица страны: цари, императоры, генеральные секретари или президенты, поскольку здоровье главы государства не является его личным делом, а становится важнейшим фактором государственной стабильности. Примером тому политические реалии времен «поздних» Л. И. Брежнева, Ю. В. Андропова, К. У. Черненко и Б. Н. Ельцина, когда личные медицинские проблемы лидеров переросли в проблемы политического характера.

Проблема взаимоотношения медицины и власти в ее политико-психологическом аспекте не носит узко национального характера, а является проблемой интернациональной. Ее суть определяется сложившимися или складывающимися традициями передачи власти, моделью самой политической системы, существующей в обществе в тот или иной отрезок исторического бытия. При этом врачи неизбежно и объективно входят в «ближний круг» общения с власть имущими, так как по роду своей деятельности они посвящены в самые интимные тайны, связанные со здоровьем своего «хозяина».

Очевидно, что для политика состояние здоровья является важной составляющей как его политического облика, так и характера его деятельности. Об этом неоднократно писали медики, связанные с сильными мира сего. Например, Е. И. Чазов, который почти два десятка лет возглавлял «Кремлевку» – 4-е Управление Министерства здравоохранения СССР, писал, что это «очень важный участок: здесь хранятся самые сокровенные тайны руководства страны и его окружения – состояние их здоровья, прогноз на будущее, которые при определенных условиях могут стать оружием в борьбе за власть».[1] Подчеркну, что эта цитата вполне применима как к эпохе деятельности Аптекарского приказа XVI–XVII вв. или Придворной медицинской части XIX–XX вв., так и ко дню сегодняшнему.

Проф. Б. Г. Лукичев и проф. И. В. Зимин на совместном заседании СНО кафедр пропедевтики внутренних болезней и истории Отечества ПСПбГМУ им. акад. И. П. Павлова

Профессиональная этика медиков обусловливает их крайнюю немногословность в общении с окружающими именно по профессиональным вопросам, кроме того, в этих структурах всегда действовали особые инструкции, жестко регламентировавшие поведение врачей, круг их знакомств.[2] Собственно, этим во многом объясняется скудость массива медицинских данных, которые позволили бы уверенно судить о том или ином заболевании первого лица.

Следует иметь в виду, что и для западных политиков проблемы, связанные со здоровьем, являются, безусловно, политически значимым фактором, влияющим на их политическую деятельность. При этом существующие демократические традиции и прецеденты позволяют объективно информировать общественное мнение о состоянии здоровья политических лидеров этих стран. Академик Е. И. Чазов пишет: «Демагогией пронизаны заявления, что обсуждать их (проблемы здоровья. – И. З.) в ходе предвыборной борьбы или при назначении в исполнительные органы несовместимо с моралью и принципами свободы личности».[3]

Наряду с этими, достаточно общими рассуждениями, следует сказать несколько слов, предваряющих содержание книги. Во-первых, сведения о заболеваниях монархов очень часто носят фрагментарный характер, поэтому определение характера заболевания даже совместными усилиями врачей и историков носит вероятностный характер. Во-вторых, разделение в главах книги врачей на нефрологов, кардиологов, педиатров и проч. носит условный характер, поскольку узкие медицинские специализации формировались в России в разное время, при этом бо́льшая часть из них – во второй половине XIX в. Поэтому об одних и тех же врачах речь идет в разных главах. В-третьих, автор-историк счел необходимым обратиться за консультациями к медицинским генералам Первого Санкт-Петербургского государственного медицинского университета им. акад. И. П. Павлова. Их бесценные советы и консультации позволили уточнить многие позиции, связанные с различными заболеваниями первых лиц Российской империи, поэтому их имена как научных консультантов обозначены в начале каждой главы. В-четвертых, при подготовке книги автор опирался на историографические наработки коллег, историков и врачей, занимавшихся этой проблематикой.[4] В-пятых, многочисленные детали, интересные далеко не всем, помещены в сноски, поскольку они перегружали текст. В-шестых, представленный текст только отчасти носит историко-медицинский характер, поэтому очень многие вопросы, безусловно, важные для истории медицины, опущены или прослежены пунктиром. В-седьмых, книга построена в виде ответов на вопросы, которые часто задавали автору студенты, коллеги-историки, врачи, телевизионщики и читатели моих книг, посвященных повседневности Российского Императорского двора. Эти вопросы очень разные (есть и «неудобные), но я счел для себя возможным постараться ответить на них.

Еще раз хочу выразить благодарность коллегам по работе в 1-м ЛМИ (ПСПбГМУ им. акад. И. П. Павлова), которые не раз помогали не только в работе над текстом этой книги, но и в пиковых жизненных ситуациях.

Глава I

Кто выполнял обязанности семейных врачей российских монархов[5]

В дворянской среде имелась прочная традиция, предполагавшая наличие при семье врача, десятилетиями лечившего домочадцев от всех болезней. Такой врач, знавший многие семейные тайны, со временем становился почти членом семьи.

Работали ли семейные врачи в императорских резиденциях

Это была давняя и по-человечески понятная традиция, которая в России сохранялась очень долго не только в аристократической среде, но и среди состоятельных мещан. Эти врачи лечили всю семью монарха от различных возрастных и сезонных болячек, прекрасно зная анамнез каждого из своих «штучных» пациентов. Когда по тем или иным причинам у членов императорской семьи появлялись серьезные или «специализированные» болезни, семейный врач приглашал в резиденцию узких специалистов. Обычно семейные врачи жили в тех же резиденциях, в которых «квартировали» их подопечные.[6] В силу своей должностной привязанности к семье первого лица они, как правило, не занимали больших медицинских должностей, но при этом в материальном и бытовом плане были устроены хорошо. Семейный врач, как правило, занимал свою должность десятилетиями, следя за состоянием здоровья подчас нескольких поколений членов императорской семьи.[7]

Кто из придворных врачей лечил в императорских резиденциях многочисленное окружение монарха

Состояние здоровья слуг, фрейлин и других многочисленных придворных контролировали гофмедики. Сфера ведения гофмедиков определялась инструкцией «О врачебном присмотре при Высочайшем дворе», составленной в 1818 г.

Семейный врач императора Александра I Я. В. Виллие в докладной записке (1818 г.) писал, что для «приведения в порядок врачебного присмотра, как на дежурстве при Высочайшем дворе, так и при посещении пользовании больных Придворных чинов на их квартирах»,[8] необходимо соблюдать некие правила: при ежедневном дежурстве врачей при Высочайшем дворе «смена дежурного при дворе врача должна быть ежедневная в первом часу пополудни»; при дежурном враче должны находиться «два лекарских ученика, которые так же должны иметь при себе как кровопускательный, так и фельдшерский хирургический карманный набор и бандаж»; если у дежурного врача возникнет необходимость пригласить акушера, дантиста, окулиста, костоправа или мозольного лекаря, то «дежурный имеет право пригласить их, каковому приглашению должны они беспрекословно следовать» и проч. Александр I лично утвердил эту инструкцию.

Если Императорский двор переезжал в пригородные резиденции, дежурство гофмедиков переносилось в эти резиденции. Этот порядок был установлен в 1847 г. Тогда министр Императорского двора, предписывая организовать суточные дежурства гофмедиков, писал из Петергофа руководству Придворной медицинской части: «…иметь здесь на дежурстве одного из гофмедиков, для подания помощи придворным чинам и служителям».[9] Для этого составили посменный график дежурств гофмедиков, которых доставляли в Петергоф на придворных пароходах. В следующем, 1848 г. «по примеру прошлого года… для подания помощи в случае болезни» было установлено ежедневное посменное дежурство одного из дежурных гофмедиков. Всего таких дежурств в Петергофе за сезон 1848 г. было 48.[10]

Как велось наблюдение за состоянием здоровья первых лиц

Наблюдение за состоянием здоровья монарха являлось главнейшей обязанностью семейного врача императорской семьи. Эта практика, сложившаяся еще в период Московского царства, оставалась неизменной вплоть до 1917 г. Кроме того, «прикрепленные» врачи имелись не только у первого лица, но и у остальных членов императорской семьи.

Например, записные книжки будущего Николая I, охватывающие период с 1822 по 1825 гг., свидетельствуют, что его домашний врач В. П. Крайтон[11] каждое утро находился среди лиц, с которыми великий князь начинал свой рабочий день. Так же В. П. Крайтон был последним из тех, с кем виделся Николай Павлович, отходя ко сну. Записи, в которых лаконично указывалось: «Крайтон уходит, лег», повторяются почти ежедневно. Если возникала необходимость, то домашний врач постоянно находился рядом с заболевшим пациентом. Если Николай Павлович уезжал в командировку, то В. П. Крайтон сопровождал его или, по ряду причин оставшись в Аничковом дворце, регулярно информировал великого князя о состоянии здоровья домочадцев.

Такой же порядок ежедневного наблюдения действовал и в отношении наследника престола, будущего Александра II, в 1840– 1850-х гг. Дворцовые легенды свидетельствуют, что его домашний доктор И. В. Енохин каждое утро пил с наследником кофе. Когда после восшествия Александра II на престол в феврале 1855 г. И. В. Енохин не пришел к утреннему кофе, нарушив многолетнюю традицию, «Государь немедленно поинтересовался: “Где Енохин?”. Ему отвечают: “Дожидается в прихожей”. Император: “Позвать его!”. Енохин тут же явился. Император: “Зачем ты не велел о себе доложить?”. Енохин: “Не смел, Государь. Я имел счастие каждое утро пить кофе с цесаревичем, но к государю моему без приказания явиться не смею”. Это очень понравилось Александру II, и он велел Енохину сесть с собой и пить кофе. С тех пор по утрам Енохин пил кофе с императором с глазу на глаз и мог говорить с ним, о чем вздумает».[12] Впоследствии утренние визиты Александру II наносил лейб-медик С. П. Боткин.

О том, что такой порядок мониторинга состояния здоровья первого лица являлся некой константой, свидетельствуют и воспоминания И. Соколова, ассистента лейб-медика Н. Ф. Арендта. Мемуарист пишет, что во времена Николая I они «обязаны были являться к Государю к 7–8 часам утра, когда приготовляли чай или кофе, и в это время обыкновенно завязывался не служебный, а простой разговор».[13] Можно констатировать, что ежедневные или периодические визиты врачей были включены в еженедельный рабочий график российских императоров.

Насколько закрытой являлась информация о состоянии здоровья монарха в случае его заболевания

Подобная информация всегда была либо строго дозированной, либо полностью закрытой. Но при этом имелись и нюансы. Так, в XVIII в. подобная информация носила абсолютно закрытый характер. Даже на малейший интерес к заболеванию первого лица могла последовать самая жесткая реакция. Например, когда зимой 1748/49 гг. в Москве заболела императрица Елизавета Петровна («сильные колики»), то об этом будущей Екатерине II, шепотом сообщил ее камердинер, как она вспоминала, «убедительно прося меня никому не говорить о том, что они мне сказали. Не называя их, я предупредила великого князя, что его сильно встревожило».

Те, кто имел доступ в покои Елизаветы Петровны, делали вид, что ничего не происходит, и молодой двор также не смел спрашивать о заболевании императрицы, «следовательно, и не смели послать узнать, как здоровье императрицы, потому что, прежде всего, спросили бы, как и откуда и через кого вы знаете, что она больна, а те, которые были бы названы или даже заподозрены, наверное, были бы уволены, сосланы или даже отправлены в Тайную канцелярию, государственную инквизицию, которой все боялись пуще огня». Только когда Елизавета Петровна пошла на поправку, «графиня Шувалова[14] первая заговорила со мной об этой болезни, я выразила ей огорчение, которое мне причиняет ее состояние, и участие, какое я в нем принимаю. Она мне сказала, что императрица с удовольствием узнает о моем образе мыслей по этому поводу». В XIX в. Интерес подданных к состоянию здоровья монарха, как правило, удовлетворялся при посредстве официальных медицинских бюллетеней.

И. П. Аргунов. Портрет императрицы Елизаветы Петровны. Конец 1750-х гг.

А. П. Антропов. Портрет статс-дамы графини М. Б. Шуваловой. Конец 1750-х гг.

Г. К. Гроот. Портрет великой княгини Екатерины Алексеевны с веером в руках. 1740-е гг.

Когда появились официальные медицинские бюллетени, в которых подданных начали информировать о состоянии здоровья или причинах смерти монарха

Такие бюллетени начали появляться еще в первой половине XVIII в. Например, когда в марте 1744 г. заболела «лихорадкою от флюса» будущая Екатерина II, то в «Санкт-Петербургских ведомостях» печатались бюллетени о состоянии здоровья невесты наследника российского престола.[15]

Вероятно, первым официальным бюллетенем о смерти монарха можно считать «Донесение» лейб-медика Я. Ф. Монсея,[16] опубликованное в прибавлениях к «Санкт-Петербургским ведомостям» 28 декабря 1761 г., после смерти императрицы Елизаветы Петровны: «Еще с прошедшего года монархиня подвержена была болезненным припадкам в груди, опухоли в ногах, вообще оказались все признаки завалов в животе. Простуда, последовавшая 17 ноября 1761 года, имела следствием лихорадочные припадки, которые пресеклись 1 декабря. Но с 12 числа того же месяца в 11 часов вчера началась рвота с кровью, которая с великой силой возобновилась и на другое утро в пять часов. Хотя врачи сначала почитали болезнь сию неправильным волнением крови, происходящим от геммороидов, но при кровопущении весьма изумились, находя в крови воспаление. Последнее явление служит им некоторым образом извинением касательно кровопускания, учиненного ими при опухолях в ногах; и на другой день также отворяли кровь, но без всякой ощутительной пользы для страждущей. 22 декабря последовала новая и сильная противу прежнего рвота с кровью, и императрица скончалась 25-го того же месяца в три часа пополудни. Врачи, пользовавшие монархиню в последней болезни ее, были лейб-медики Мунсей, Шиллинг и Крузе».

Судя по всему, главной причиной смерти императрицы стал портальный цирроз печени, связанный, возможно, с пороком сердца и длительной сердечно-сосудистой недостаточностью («опухоли в ногах») и осложнившимися смертельными кровотечениями из варикозно-расширенных вен пищевода («рвота с кровью») (Б. А. Нахапетов).

Худ. Г. Ф. Шмидт. Лейб-медик Джеймс Монсей. 1762 г.

Бюллетень о состоянии здоровья А. С. Пушкина. 1837 г.

Бюллетень о состоянии здоровья П. А. Столыпина. 1911 г.

Бюллетень о состоянии здоровья Николая II. 1900 г.

В XIX в. медицинская информация о заболевании первых лиц также придерживалась, но уже сложилась практика издания официальных бюллетеней, подписанных лейб-медиками. Эти бюллетени вывешивались в Зимнем дворце и публиковались в газетах. При этом официальные медицинские диагнозы могли совершенно не соотноситься с реальным положением дел, как это было, например, с «диагнозом» о причинах смерти Павла I. Придворные медики при составлении официальных бюллетеней прежде всего отталкивались от того или иного политического заказа, а не от медицинских реалий.

Официальные медицинские бюллетени стали публиковаться и в случае длительных заболеваний первых лиц, как это было зимой 1824 г., когда Александр I серьезно недомогал в результате травмы ноги.

Николай I, системно создававший образ «железного императора», был категорическим противником издания официальных бюллетеней, считая эту информацию исключительной привилегией петербургского бомонда. Например, когда в октябре 1829 г. Николай Павлович заболел, военному генерал-губернатору была направлена информация «о состоянии болезни Государя Императора».[17] При этом пояснялось, что данные сведения подлежат «объявлению публике, не припечатывая однако ж в Ведомостях». Под «публикой» император имел в виду петербургский бомонд. В последующие дни тексты бюллетеней неизменно носили оптимистичный характер («Голова свежа»; императора «можно считать выздоравливающим»), а 14 ноября сообщалось, что бюллетени «более издаваться не будут», поскольку император выздоровел.

В газетах публиковались бюллетени о ходе лечения Николая I, после того как он сломал ключицу осенью 1836 г. Печатались бюллетени во время болезни цесаревича Александра Николаевича в 1845 г. Официальные бюллетени появлялись и во время скоротечной болезни Николая I в феврале 1855 г.: бюллетени, «по образцу прошлых лет», вывешивали в Зимнем дворце с 17 февраля 1855 г.,[18] а публиковать их начали буквально за день до смерти монарха.[19]

Решение об информировании общественности принималось первыми лицами. Например, издание медицинских бюллетеней о состоянии здоровья Николая II, тяжело заболевшего в 1900 г. тифом, было дозволено только после одобрения императрицей Александрой Федоровной.

Информировались ли подданные о медицинских обстоятельствах, приведших к смерти монарха

О кончине монарха народу сообщалось в манифестах. Но далеко не всегда в них имелись даже намеки на медицинские обстоятельства, приведшие к его смерти. Например, в манифесте о кончине Петра I (1725 г.) упоминалось только о «двенадцатидневной жестокой болезни»; в манифесте о смерти Екатерины I (1727 г.) от имени Петра II лаконично сообщалось: «Наша любезнейшая Государыня бабка, от сего временного в вечное блаженство, сего месяца 6 числа о 9-м часе пополудни отъиде». В манифесте, посвященном восшествию на трон Анны Иоанновны, говорилось, что «Великий Государь Петр Вторый, Император и Самодержец Всероссийский, болезнуя оспою, генваря от 7 дня от временного в вечное блаженство того же генваря 18 числа, в 1 часу по полуночи отъиде».

Как упоминалось выше, после смерти Елизаветы Петровны (1761 г.), подданных не только проинформировали о факте смерти императрицы, но и сообщили фрагменты из истории ее заболевания. Поэтому, в силу появившегося прецедента, в июле 1762 г., когда император Петр III Федорович был убит[20] братьями Орловыми в Ропше, его «безутешная вдова» посчитала необходимым обозначить некие медицинские обстоятельства, приведшие к смерти супруга (7 июля 1762 г.): «В седьмой день после принятия нашего Престола Всероссийского, получили Мы известие, что бывший Император Петр Третий обыкновенным и часто случавшимся ему припадком геморроидическим впал в прежестокую колику. Чего ради… тотчас повелели отправить к нему все, что потребно было предупреждению следств из того приключения, опасных в здравии Его, и к скорому вспоможению врачеванием. Но к крайнему Нашему прискорбию и смущению сердца, вчерашнего дня получили Мы другое, что он волею всевышнего Бога скончался».[21] Заметим, что европейские корреспонденты Екатерины II[22] много иронизировали над этим «припадком геморроидическим».

Манифест о кончине Павла I. 1801 г.

Золотая табакерка, принадлежавшая графу Н. А. Зубову

Аналогичный манифест за подписью Александра I появился 12 марта 1801 г., сразу после гибели Павла I в Михайловском замке от рук убийц. В документе «медицинский диагноз» был оформлен следующим образом: «Судьбам Высшаго угодно было прекратить жизнь любезного Родителя Нашего Государя Императора ПАВЛА ПЕТРОВИЧА, скончавшегося скоропостижно апоплексическим ударом в ночь с 11-го на 12-е число сего месяца». Поскольку об обстоятельствах гибели императора было известно очень многим, то по Петербургу немедленно начала ходить шутка, что император умер «апоплексическим ударом табакеркой в висок».[23]

Допускались ли лейб-медиками диагностические ошибки при оценке состояния здоровья первых лиц Империи

Как это ни печально, но от диагностических ошибок не застрахованы даже очень хорошие врачи (вплоть до наших дней, при всем современном медицинском оборудовании). Как говорят, у каждого врача есть свое кладбище, только у хороших врачей оно небольшое. Поэтому диагностические ошибки бывали и у лейб-медиков.[24]

Но чаще лейб-медиков обвиняли в некомпетентности дилетанты на основании досужих разговоров, поскольку в медицине и истории «компетентны» абсолютно все. Так было после смерти Николая I в феврале 1855 г., когда общественное мнение обвинило в «неправильном лечении» императора его врача М. М. Мандта. Так было и после смерти его супруги, императрицы Александры Федоровны, в 1860 г.

В феврале 1858 г. императрица в очередной раз заболела. Благодаря усилиям медиков, кризис был преодолен, но улучшения не последовало, она медленно угасала. 19 октября 1860 г. Александра Федоровна скончалась, 5 ноября тело ее было предано земле в Петропавловском соборе.[25]

Вскрытие тела императрицы[26] провели в Александровском дворце Царского Села 21 октября 1860 г. В протоколе зафиксировано: «Паталогически-анатомическое распознавание сухожильные пятна на сердце суть останки давно бывшего воспаления околосердечной сумки (Pericarditis). Зернистая печень есть болезнь, существующая уже с давнего времени. Непосредственная причина смерти: изнеможение вследствие катарра слизистой оболочки желудка и тонких и начинавшегося застойного процесса в толстых кишках».[27] Протокол подписали профессор практической анатомии В. Л. Грубер, лечащий врач императрицы лейб-медик Ф. Я. Карелль, лейб-медик М. А. Маркус и министр Императорского двора В. Ф. Адлерберг.

Ф. К. Винтерхальтер. Портрет императрицы Александры Федоровны. 1856 г.

Портрет лейб-медика Ф. Я. Карелля. 1866 г.

После этого, естественно, начались «разговоры», в которых в смерти императрицы обвиняли ее лечащего врача Ф. Я. Карелля. Например, близкая к императрице фрейлина М. П. Фредерикс писала: «По вскрытии тела оказалось, что Императрица Александра Федоровна вовсе не страдала болезнью сердца и легких, как предполагали, – эти органы были совершенно невредимы, – но большая кишка была найдена совсем в плохом состоянии. Несчастный доктор Карель пришел в отчаяние от этой грубой ошибки; она положилась всецело на него, так как пользовавший перед ним Императрицу доктор Мандт постоянно утверждал, что у Ее Величества страдание кишок и что ее периодические биения сердца были только нервным явлением. Поступивший после кончины Николая Павловича к его августейшей вдове лейб-медик Карель стал ее пользовать исключительно от сердца и легких. Карель сейчас же после этого добровольно удалился, его честная, добрая душа не могла перенести такого для него удара; он уехал за границу, где прожил несколько лет, углубившись в науку. Когда Карель возвратился в Петербург, Император Александр II пригласил его опять к себе, в качестве личного, постоянного врача».[28]