Петля Афродиты

– Нравится?

На дурацкий вопрос Надежда Алексеевна ответила уклончиво:

– Видно, что ваша мама хороший человек.

– Да, она была просто сама доброта и очарование.

– Была? – подняла брови хозяйка дома.

– Мама умерла много лет назад. Это очень старая фотография.

– Ой, простите, я не хотела напомнить…

– Ничего страшного, я все равно о ней помню всегда. Перед ответственным шагом думаю, как бы мама поступила или что посоветовала мне. Если верить эзотерическим учениям, у нас с ней осталась ментальная связь.

Глядя в ясные, как южное небо, глаза гостьи, Надежда Алексеевна поймала себя на мысли, что голос у Сати убаюкивающий, подчиняющий, даже берущий власть над человеком. Может, она владеет гипнозом? Вдруг эта хитрая девица, ищущая богатых мужчин и знающая о своих способностях, сознательно загипнотизировала Костика – завидного жениха? Сердце матери беспокойно забилось. Ну вот смотрит – словно сию минуту проглотит с милой улыбкой!

– Вам не трудно позвать всех за стол? – отвернулась от «гипнотизерши» Надежда Алексеевна, занявшись неотложным делом – бумажными салфетками, которые вставляла в стаканчики.

– Конечно.

А походка… не идет, она несет себя, можно подумать, Сати является наследницей престола. Надежда Алексеевна, искоса поглядывая на нее, решила, что подруга сына ей не нравится и не подходит ее блестящему мальчику.

* * *

За столом атмосфера господствовала натянутая, вежливо-искусственная, это заметил даже такой нечуткий человек, как Артем. Юноша скользил скучающим взглядом по лицам, не узнавая любимых родственников – откуда у них взялась чопорность, неразговорчивость, псевдоделикатность и куда делись простота со свободой? Пожалуй, только два человека были естественным бельмом на глазу – Богдан Петрович и Элла. Эти сидели рядышком, дядя Богдан галантно ухаживал за девушкой, они не заботились о том, как выглядят, кайфовали от блюд, тихонько, но весело ворковали. К вечеру от изобилия еды и возлияния устали все, Артем толкнул локтем Эллу и предложил:

– Пошли, покажу достопримечательности?

– Я должна спросить разрешения у сестры, – поднялась Элла.

Юноша офонарел! Девочка совершеннолетняя, а спрашивает разрешения – это как? Ну и ну. Он терпеливо подождал, когда старшая сестра, оценив его мимолетным взглядом – способен ли парень защитить принцессу Эллу, кивнула, дескать, иди. Ребята вышли на улицу, тонувшую в сумерках, прохладную, как после дождя.

– А что ты хочешь показать? – поинтересовалась Элла.

– Ручей.

– Не поздно?

– Это рядом.

– Почему ты злой? – подметила Элла. – Я тоже бываю злой, но когда есть причина. Твоей причины я не видела, значит, ты всегда злой.

Подметила, между прочим, укоренившееся состояние Артема, дома он всегда в таком состоянии, однако он полагал, что при своих протестантских выходках выглядит иначе – смело, креативно, вольно. Но сегодня ни словом, ни делом юноша не осквернил семейных смотрин – почему-то ему так показалось, однако Элла разглядела его, как мошку через лупу. Натягивая свитер, уличенный Артем буркнул, в сущности, оправдываясь:

– Не терплю притворства.

– А кто притворялся?

– Да все. Не ужин, а копеечный бомонд. Твоя сестра задала тон.

– Сати никогда не притворяется, она такая и есть.

– Не может быть. Все особи одинаковые, только разыгрывают разные роли, которые они выбрали, надеясь, что так легче достичь цели.

– Самых близких людей называешь особями? Странно. Тебе повезло, ты имеешь хорошую и любящую семью, но, кажется, для тебя это сущий пустяк. А кто ты есть? Тоже особь? Или ты из другого материала сделан? Кто ты, скажи?

Артемка попал впросак, своими простецкими вопросами Элла вогнала его в краску – хорошо хоть, этого не видно из-за сумерек. В самом деле, сказать, что он другая субстанция, отличная от убогого человечества и тем более родных, – это будет наглым заявлением, вызывающим гомерический хохот. Что-то другое выдать, умное и креативное, – а что? Он правда не знал, как ответить, чтобы взобраться на недосягаемую высоту и взирать оттуда на глупую Эллочку. Ловят на слове, а она поймала его на молчании:

– Вот видишь, ты не знаешь, кто ты есть, а осуждаешь тех, кто тебя любит, с позиции совершенства. Извини.

Совсем неожиданный поворот: она пошла назад, предоставив ему возможность поразмышлять над глобальным вопросом – кто он есть.

– А ручей? – выкрикнул Артем ей вдогонку.

– Не хочу, – бросила Элла через плечо. – Ты мне неинтересен.

У Артемки глаза вылезли из орбит, а нижняя челюсть отскочила аж к пупку! Ни одна девчонка так с ним не поступала, да что она себе позволяет! М-да, не произвел он на девочку впечатления сверхчеловека – всевидящего и всезнающего. Обидно.

Между тем за столом разговорились, это произошло благодаря Марьяне, задавшей невинный вопрос гостье:

– А чем занимаешься, Сати? Ты же где-то работаешь?

– На данный момент благотворительностью, – ответила гостья. – Это тяжелая работа, хотя дохода не приносит.

– Тяжелая? А в какой области ты творишь благо?

– Я… не одна, конечно… мы помогаем детским домам.

– Детским домам? – оживилась Надежда Алексеевна. – А почему детским домам? Есть же инвалиды, старики…

– Дети – самые незащищенные создания, они нуждаются в человеческом тепле, внимании, любви. Кто все это способен дать тем, у кого нет главного – родителей? Нас с Эллой воспитывал дедушка, он был очень строгим и хотел, чтоб мы, когда его не станет, были готовы к жизни без него. Он болел, поэтому боялся, что уйдет раньше, чем я повзрослею. А любви, маминой любви, нам не хватало, хотя дедушка любил нас. Сейчас мы доводим до ума медпункты.

– И все? – допытывалась Марьяна. – Это вся твоя работа?

– А как бы мы с сестрой жили, если б это было – все? – кинула встречный вопрос Сати. – У меня есть собственное дело…

– Парикмахерская?

Константин бросил в сторону сестры уничтожающий взгляд, остальные притихли, чувствуя неловкость. И дураку понятно, что Марьяна оскорбила гостью, в ее представлении сапожник, парикмахер, официант – это полный отстой, свое отношение к «отстою» она не то что не скрывала, а демонстрировала. Разумеется, данная позиция не от большого ума, тем не менее ставила в неловкое положение окружающих. К счастью, Сати, наверняка заметившая шпильку, отнеслась к ней с достойным безразличием:

– Нет, мое дело проще – я же руковожу.

На реплику гостьи хихикнул глава семейства, ведь Сати, не желая того, нанесла удар в самое больное место дочери. Не раз он ругался с Марьяной по поводу ее «руководства» – как с гуся вода. Зато сейчас дочь мстительно прищурилась, обещая папе в недалеком будущем проблемы. Когда же она снова уставилась на Сати, готовя очередной каверзный вопрос, Константин решил выправить ситуацию:

– Вы не слышали, как Сати поет! Споешь? Ну, пожалуйста.

– Хочешь сказать, здесь стоит рояль в кустах? – спросила гостья.

– Рояля нет, а гитара имеется, – поднявшись с места, сказал Константин. – Шестиструнка. Наш Артемка бренчит. Я принесу, м?

– Неси.

Пару минут спустя она настраивала гитару, предупредив:

– Константин сильно преувеличил мои способности, но я люблю петь. Для себя, конечно. Прошу не судить строго. – На веранду пришла сестра, увидев ее, Сати замахала рукой, привлекая внимание девушки. – Элла, сядь рядом, поможешь мне. Вот у моей сестры красивый голос… Что будем петь?

– «Не искушай…» – упав на стул, который уступил Константин, заявила хмурая Элла.

– Русский романс, – на всякий случай пояснила Сати, вероятно, для таких «продвинутых», как Марьяна. – Извините, но репертуар у нас специфический, не всем по вкусу. Начнем, Элла?

Та кивнула. Сати взяла несколько аккордов, потом сделала небольшое вступление… и сестры запели на два голоса. У старшей высокий тембр, у младшей – низкий, вместе оба голоса зазвучали довольно неплохо, можно сказать, профессионалам не уступали. И Богдан Петрович после окончания романса поспешил выразить восторг, аплодируя:

– Девочки, это было великолепно. А еще?

Удивительное дело – сестрички не ломались, обе были доброжелательны и настолько просты в общении, естественны в проявлениях, что складывалось впечатление, будто они здесь свои с давних пор. Но одна общая черта девушек всех удивляла: мера. И в доброжелательности, и в простоте, и в общении – во всем присутствовала мера.

Попели, еще поели, выпили кофе-чаю, пора настала заканчивать уикенд. Женщины убирали со стола, Костя с Кириллом растаскивали по комнатам стулья, Артем сидел надутый в углу, а Болотов с Богданом Петровичем вышли во двор подышать воздухом. Вечерами здесь особенно хорошо, и притом в любое время года. Удаленность от города дает не только желанную тишину и покой, но и потрясающее ощущение пространства вокруг, которое никто не способен сузить. Казалось бы, это дивное место способствует выделению необходимого и неуловимого гормона счастья, однако друг Валера был невесел и неразговорчив.

– Как тебе Сати? – задал ожидаемый вопрос Богдаша.

– Слишком, – непонятно выразился Болотов.

– А что сие короткое слово означает? Извини, с метафорами не дружу, я натура упрощенная.

– Слишком красивая, слишком холодная, слишком стильная, слишком независимая. Вряд ли Косте по зубам эта птица Гаруда.

Вместо того чтобы посмеяться, оценив удачное сравнение, Богдаша с серьезной миной погрозил пальцем:

– Валера, ты это брось…

– Что именно? – изумился тот.

– Глаз положил на Сати? – поставил диагноз Богдаша.

– Сбрендил, да? – рассердился Болотов. – Какой глаз! Буквально на днях, точнее, неделю назад она врезалась в мою машину! День был хуже некуда: Инна плешь проела, что больше не может жить в подполье, тещу в парке удар хватил, и эта… снесла мне фару. Как думаешь, приятно ее видеть?

Но сердитость не подействовала. Богдаша, предварительно и украдкой оглядевшись по сторонам и убедившись, что рядом никого, приблизился к другу и шепотом процедил:

– Да я тебя как облупленного знаю. При виде красивой бабы у тебя портится настроение – раз. Ты обязательно высказываешься о ней негативно – два. И последнее – смотришь на нее глазами голодного дракона. Есть еще мелкие факторы, подтверждающие: ты на охоте. Не забудь только, охотник: Сати нравится твоему родному сыну. Надеюсь, ты услышал меня.

Хотел было Болотов возмутиться, да, немного подумав – совсем чуть-чуть, решил для начала уточнить:

– Что, я действительно… все это проделываю? – Богдаша лишь утвердительно закивал. – Хм… Тебе показалось.

– Я не женщина, чтобы мне что-то там казалось, – отрубил Богдаша. – Знаешь, дорогой друг Валера, с возрастом ты стал читаем, как букварь. Если раньше хотя бы придерживался подпольных правил, то сейчас… Думаю, не только я такой наблюдательный, у тебя умная жена, умные дети. Когда ты успокоишься, старый пень?

Болотов задумался. Вот так в лоб ему никто не скажет, кроме Богдаши, хотя далеко не все он видит правильно. Но, может быть, стоит прислушаться к нему? Ведь что-то внутри Валерия Витальевича бьется и трепещет в какой-то адской пляске, бросая его из одной крайности в другую. Они давно не говорили откровенно, то есть от прямых разговоров уходил Болотов, наверное, настал миг, когда ему нужно исповедаться.

– Знаешь, Богдаша… Нет, ты не так понял. Последнее время у меня состояние… как бы сказать… неудовлетворенности, что ли. Жизнь проходит. Она проходит безумно быстро, а я не все узнал, понял, испытал, достиг. Возможно, вообще не тем занимался, не то делал… Почему-то тяжело. Те, кого любил, стали раздражать, кого ненавидел и осуждал – привлекают… наверное, порочностью… тем, что они позволяют себе запретные вещи. И всегда со мной ощущение, будто я потерял свое законное место.

Богдан Петрович некоторое время глубокомысленно молчал. Этот мир ему представлялся большим подарком, где нет места пессимизму и уж точно не стоит размениваться на заурядные интрижки, когда столько неизведанного. Как врач он видел истинное горе, знал, в чем счастье, – в жизни. Да, счастье – чтобы жить. Не все это понимают. Если же эту жизнь искажают, как Болотов, то правомочен единственный совет:

– Валера, сходи к психиатру, у тебя проблемы.

– Ну, вот… – неожиданно рассмеялся Болотов. – Я тебе о возвышенном, а ты переводишь на низменные рельсы. Идем, нас зовут.

Прощание длилось недолго, выглядело поспешным. Поскольку Богдан Петрович был сердит и не хотел ждать.

Уже и огоньки автомобилей исчезли, и звуков работающих моторов не слышалось, а Болотов торчал на дороге, глядя в темноту, проглотившую два автомобиля. С веранды за ним наблюдала Марьяна, периодически усмехаясь, впрочем, ей виден был только силуэт отца в белом вязаном свитере и светлых джинсах. Последнее время у нее с отцом установились неважные отношения, совсем не те, на которые она вправе рассчитывать. Дело в папе, а он пытается списать свою вину на нее, ищет поводы досадить, не отдает консультацию. В результате Марьяна не может влиться своим не очень дружным коллективом в солидную фирму и стать серьезной организацией под престижной вывеской.

– Что высматриваешь в темноте?

Надежда Алексеевна зашла на веранду, чтобы протереть стол, а тут статуя к окну приросла. Одно то, что Марьяна осталась ночевать на даче, а не рванула тусить в город со своим полуслугой-полукавалером Кириллом, несказанно удивляет – с чего бы это? Дочь не любительница загородной жизни. Короче, девочке что-то надо. И надо от папы.

– Высматриваю? – повторила Марьяна. – Нет, наблюдаю. За нашим папой. Стоит он, как сирота казанская, на дороге и смотрит вдаль, куда уехал дядя Богдаша… или кто-то еще.

Мать не отреагировала на «кто-то еще», а ей пора бы раскрыть глаза, но Марьяна не собиралась становиться открывашкой. Вообще-то, вопреки мнению общественности, их благообразная семейка вся в трещинах, которые члены семейства мужественно замазывают улыбочками, заботой, дежурными фразочками. Марьяна еще рассуждала бы по поводу семейных трещин, но вошел папа, она направилась к нему:

– Пап, мне надо с тобой поговорить…

– Не могу, – не останавливаясь, бросил он.

– Папа! Это очень срочно!

– Я сказал – нет. Ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра разговоров у нас не будет, потому что знаю, о чем заведешь песню.

– Но папа!..

– Нет.

И ушел в дом. Пыхнув-фыркнув, Марьяна плюхнулась в угловое кресло, ее просто трясло, она не узнавала родного отца. А маме так и вовсе не стоило в этот плохой час влезать с советами:

– Что, не удалось на этот раз отца раскрутить? Значит, предложение твое никуда не годится. Ты прислушайся к нему, у него все-таки громадный опыт и он тебе не враг…

И вот тут, припомнив дневную стычку, после которой дочь превзошла себя и не довела ее до ссоры, а также копившиеся обиды на мать, Марьяна вскочила на ноги и уже не сдерживала себя:

– Ты хоть помолчи! Могла бы помочь, но от тебя дождешься! Учишь, учишь… Кому нужны твои советы? На себя посмотри, может, ты чего-то не понимаешь? Может, тебе стоит поучиться?

Естественно, Надежда Алексеевна тоже завелась, но она привыкла держать эмоции в узде. К тому же истерические выплески у Марьяны не редкость, да и вечер вытянул силы, поэтому отреагировала она вяло:

– Девочке не дали игрушку, она рассержена, капризничает и грубит. Не пора ли повзрослеть?

– А тебе поумнеть, – агрессивно парировала дочь, но ее же понесло. – Почему ты лезешь туда, где ничего не понимаешь? Не видишь дальше собственного носа, а всем указываешь. Даже папа устал от тебя, поэтому его часто ночами согревают другие.

– Что ты сказала?

– Не притворяйся, что не знала… Хотя с тебя станется. Ха! Только набитая дура не видит, что ее муж спит с другими бабами.

Это был перебор. Надежда Алексеевна подошла к дочери, внимательно рассматривала ее черты, возможно даже, вопрос себе задавала: откуда она такая? При всем при том ответ мать должна знать, но она его не знала. И вдруг… хрясь! Марьяна инстинктивно схватилась ладонью за щеку. Запоздала Надежда Алексеевна с воспитанием, тем не менее пощечина – действенный метод даже в этом возрасте, хотя бы на будущее обозначит границы дозволенного. Но Марьяна урока не усвоила, пылая, как доменная печь, выговорила сквозь стиснутые зубы:

– Ну, мамочка! Ты пожалеешь об этой минуте. Обещаю.

Оскорбленная мамочка, бросив и тряпку, которой вытирала стол, в холеное лицо дочери, ушла в дом. Марьяна опустилась в кресло, в котором сидела до драки, и кусала губы. Она не чувствовала себя победительницей и уже раскаивалась, что повела себя глупо, но поезд ушел. С другой стороны, пощечина…

– Это правда?

Марьяна подняла глаза – у двери стоял Артем. Значит, он все слышал… Но старшая сестра до упора будет делать вид, будто не понимает, про что он спросил:

– Что?

– Про отца?

– Ой, не делай из всего трагедии…

– Я хочу знать: это правда? То, что ты сказала маме?

Он стоял у стола такой строгий – прямо учитель гимназии из дореволюционной эпохи. А почему, собственно, от него надо скрывать, тем более когда он все слышал?

– Да, правда, – ответила она. – У нашего папы есть постоянная… м… вторая жена. Он купил ей квартиру, машину, наряжает… только в гости с ней не ходит и не водит ее по банкетам.

– Откуда знаешь?

– Пф! Благодаря мне она познакомилась с нашим папочкой, мы с ней в агитбригаде пахали на выборах… ну, знаешь – стишки и песни, мол, голосуйте за сволочь, которая обещает быть доброй. А на костюмчики денежки кинул наш папа по моей просьбе. Конечно, сначала он пришел посмотреть наши агитки и увидел Инночку. А как увидел, так и влюбился без задних ног…

– Не язви. Инна, говоришь? Я ее помню, ты, кажется, дружила с ней.

– Не я с ней, она со мной. Инка просто порхала вокруг меня! Учились мы на разных факультетах, представляешь, сколько усилий она тратила, чтобы со мной иногда поболтать? Мне в голову не приходило, что все ее ужимки ради отца. Потом вдруг перестала навязываться… нет, она стала избегать меня. Ну и фиг с ней, думала я. А у Инки тем временем появилась хорошая одежда… Представь, заявляется однажды в универ в норковом полушубке, как старая грымза. Ну, вкуса у нее никогда не было – деревня. Перед госами она из общаги переехала куда-то, а на экзамены приезжала на личном авто. Но как-то ехала я на такси, смотрю – машина отца на парковке, а в ней Инночка прохлаждается, потом наш папа пришел. Разумеется, я проследила за ними и выяснила, что у них и почем.

Артем уже не мальчик, но слова сестры шокировали парня. Его ограждали от проблем, собственно, в их доме ничего катастрофического не случалось, только бабушка начудила, зачем-то потащилась в парк, где ее нашли полумертвой. Артем жил в единоличном комфортном мирке, а все, что за границами круга, он недолюбливал из-за предсказуемости, банальностей и скуки. Но оказалось, это его не пускали в свой мир мать с отцом и брат с сестрой, а в их круге… хуже, чем он полагал, совсем не айс.

– Ты дура, – наконец сказал Артем.

– Что?! – оскорбилась сестра.

– Маме не нужно было говорить. И угрожать не нужно было, глупо. Это ты еще не раз пожалеешь, вот посмотришь.

Он вышел из дома, у парня возникла потребность побыть одному, подумать. А Марьяна вызвала такси и вскоре уехала в город.

6

Самоубийство? Нет…

Понедельник прошел в обычном режиме, это же рабочий день, а на работе разнообразия маловато, в основном рутина. Пожалуй, лучшее время – часик после трудового дня, когда Болотов, развалившись в кресле, думал… обо всем.

В этот понедельник он задержался в кабинете надолго, строил предложения, которыми убедит Инну, что его решение благо, прежде всего, для нее. Не очень получалось. Да, он так решил – расстаться. Окончательно. Это самый удобоваримый вариант, вызревал давно. Просто когда Валерий Витальевич в объятиях Инночки и ему хорошо, он готов всех послать к чертовой матери ради нее, но стоит отъехать от дома девушки на полкилометра, магия заканчивается, остается послевкусие обмана. Да, он обманывал себя и Инну. Если уж и страдать, то одному человеку, а не всему семейству.

Только в девять вечера Болотов поднимался по лестнице, разговор предстоял тяжелый, но настроен он был решительно. В конце концов, Инночка молодая и хорошенькая, а он по сравнению с ней – похотливый старикан, которого околдовала ее молодость и доверчивая простота. Все лучшее у нее впереди, квартира есть, работу «не бей лежачего» подыщет – это он и скажет ей.

Разумеется, Болотов имел собственный ключ, его он вставил в замочную скважину, повернул всего один раз. Валерий Витальевич купил квартиру Инне, посему вправе являться, когда ему заблагорассудится, без предупреждений и звонков в дверь. Тем более сказал: в понедельник вечером. Но больше не звонил ей, не напоминал, когда именно придет, готовился к разговору. А она звонила и присылала эсэмэски – не отвечал, не имело смысла.

– Инна! – громко позвал он, войдя в прихожую.

Его встретила темнота. И тишина. «Спит, что ли?» – подумал он. Однако… не столь уж и поздно, чтоб завалиться в кровать. И вдруг его осквернила подлая мысль: а одна ли она почивает в такой неподходящий для сна час? Вопреки логике (ведь решил расстаться с Инночкой), в Болотове заговорил примитивный собственник: да как она посмела в моем доме наставлять мне рога! С другой стороны, это был бы весьма удачный шанс: встал в позу и ушел разобижено-оскорбленный.

Зная расположение комнат и мебели, он стремительно двинулся в спальню, нащупал выключатель, щелкнул… А там никого! Постель никто не разбирал.

Значит, Инны нет дома, ушла. Но и эта мысль принесла не облегчение, а, напротив, взвинтила Болотова. Он же ясно сказал: вечером в понедельник, Инна должна, обязана ждать его в квартире, вместо этого ушла. Назло, что ли? Как выражается Артем, замстила старому козлу за отказ жениться? Куда, спрашивается, ушла так поздно? Нет, Валерий Витальевич не противоречит сам себе: мол, то поздно, то рано. Девять часов – поздно для прогулок и хождений по гостям, а для сна – рано. Но, может быть, она выскочила в круглосуточный магазин за едой, а он тут зря бесится? У нее же постоянно нет хлеба, потому что она его не ест, мол, и так толстая… А кстати, где она находится, проще простого выяснить, надо позвонить. Всего-то!

Валерий Витальевич ждал ответа, приложив мобилу к уху… но что это? Где-то рядом заиграла лирическая мелодия. Болотов пошел на звук, который привел его назад в прихожую. На столике под зеркалом, в сумочке, он обнаружил айфон Инны. Скорей всего, впопыхах она позабыла трубку, а может быть, рассчитывала вернуться через несколько минут. Мусор побежала выбросить, к примеру. Что ж, следует просто подождать ее, заодно выпить чайку, да и голоден Валерий Витальевич.

Болотов отправился на кухню, включил свет и… на какое-то время он вылетел из реальности.

Это было как временная потеря сознания, даже темнота заволокла мозг, а перед глазами поплыли черные круги, только без падения на пол. Сколько длилось это состояние – он не сказал бы, вероятно, недолго, раз устоял на ногах. Вернулся в реальность, когда покрылся холодным потом, который охладил разум и тем самым привел в чувство.

Но ничего не изменилось, не исчезло, все осталось на местах, к ужасу Болотова. Стало страшно…

При слове «крах» возникают абстрактные ассоциации и умозрительное понимание происходящего, если речь идет о конкретном событии – цунами, торнадо, пожаре. А Болотов крах ощутил всем своим существом, даже не вспомнив этого слова. В сознании проносилось: семья… дети… жена… репутация… подчиненные… газеты… скандал…

Воочию Болотов представил весь объем катастрофы, который обрушится на него с разрушительной силой – это и есть крах. Вот теперь и ноги подкосились, он опустился на колени перед телом девушки, не зная, что делать. В растерянности Валерий Витальевич вяло растирал грудь, оглядываясь по сторонам, словно искал в углах некую помощь.

Что Инне «Скорая» не поможет – это без вариантов. Она лежала на полу в луже крови, по всей видимости, лежала долго, поэтому растрепанные пряди волос намокли и погрузились в густую жижу, которая успела подсохнуть, особенно по краям.

Это была уже не Инна.

Болотов не узнавал приоткрытых бескровных губ, тусклых глаз, бессмысленно смотревших в никуда. Нет, он никогда не целовал эту восковую кожу, которую подкрасила смерть особым бледно-желтым цветом, такого цвета в живой природе не существует. Да и само личико Инны отчего-то сузилось, осунулось, заострился нос, резче обозначились скулы, глаза немного запали в почерневшие глазницы…

На полу в луже крови лежало подобие Инны.

Подкатила тошнота, а сил подняться на ноги не хватило. Перед ним лежала женщина, которую он еще недавно обнимал, целовал, ласкал и любил, как любят последний раз в жизни, сейчас же она вызывала отвращение. Болотов запрокинул голову и постарался стереть кровавую картинку из памяти хотя бы на минуту, чтобы загнать тошнотворный комок внутрь. Потом просто сел у стены, вытер платком лоб и виски, по которым катились струйки пота.