Полная версия
В прекрасном и яростном мире… Стихи
Не дай мне Бог вас пережить, собратья…
Пушкин. «19 октября 1825 года»Я на войне зелёным был юнцом,И если б долголетья тяжким даромКак фронтовик был наделён Творцом,То мог предстать бы пред Его лицомПоследним самым, хоть не самым старым.Подумать страшно: вся ушла братва…И что такое Т-34,Сорокапятка, Пэ-пэ-ша, У-2И прочие старинные словаЯ буду понимать один лишь в мире.Но и один я в майский день придуК Могиле Неизвестного Солдата.А если кто-то бросит на ходу,Увидев, что гвоздики я кладу:– Какой сегодня праздник? Что за дата? —А если кто-то будет сквозь смотретьНа выцветшие орденские планки,То лучше мне сегодня умереть,Чем заживо среди живых горетьВ забвения тяжёлом танке.Малеевка,«Правда», 7 мая 1994Героическая симфония
Он тенью входит к людям в домИ днём погожим, и в ненастьеИ хнычет без конца о том,Какое у него несчастье.Вот он сидит передо мной,И меркнет свет в моей квартире.– Ах, горше участи земнойНикто не ведал в этом мире!..Я встал и музыку включил.И, к нам войдя, сказал Бетховен:– Замолчь! Ты ноги промочил,А он свой тяжкий крест влачил,Где пот ручьём, где лужи крови.1975Дубки
В тот славный год в начале мая,Надежд полна и весела,Одна крестьянка молодаяДубки из леса принесла.И в честь победы над фашистомИ чтобы муж-солдат был рад,Дубочки те с мечтою чистойУ хаты высадила в ряд.Она о той поре мечтала,Когда в их ласковой тениВнучатам сказки бы читалаВ иные благостные дни.Но не вернулся муж-воитель.В последнем яростном бою,Европы всей освободитель,Сложил он голову свою.И пролегла рекой разлука…Судьба солдатки тем грустней,Что у неё не только внука,Но нету даже и детей.Выходит, в той жестокой схватке,Что завершила наш поход,Убит не только муж солдатки,А пресечён был целый род.Солдатка уж давно седая,Дубки ж её всё зеленей.Они, листву перебирая,Шумят то тише, то сильней.И песни славы ими спеты,И песни горя да тоски —Они ж сыны самой ПобедыИ смерти воина годки.И потому так любит слушатьСедая женщина их шум…Ты не посмей ничем нарушитьНи трудных чувств её, ни дум.«Сельская жизнь», 13 мая 1994Последний парад
На смерть маршала Г. К. Жукова
– Спокойно спи, суровый маршал, —Я прошептал издалека,Когда пред ним в прощальном марше,Чеканя шаг, пошли войска.Парад последний принимал он,Как встарь, у стен седых Кремля,И шапки медленно снималаВся наша скорбная земля.То был парад сынов и внуковСолдат минувших грозных лет,Которых он, Георгий Жуков,Водил под стягами побед.Для битв великих был он скроенИ в стане вражьем сеял страх…Шли батальоны чётким строем,Держа равнение на прах.Но вот, печальный и красивый,Прошёл последним старшина,И вдруг с небес над всей РоссиейРаспространилась тишина.И я увидел вещим оком,Что нам дают иные дни,Как за живыми вслед потокомНа площадь хлынули ОНИ.ОНИ, что пали под Москвою,Чьей жизнью выжил Ленинград,Как будто их водой живоюПодняли нынче на парад.О ком по всей стране рыдалиИ кем гордиться ей века —Тут сталинградцы шли рядами,Под Курском павшие войска…Один в тулупчике, в ушанке,Другой в пилотке, босиком,Кто почернел в сожжённом танке,Кто бел лицом, как снежный ком.И те пришли из крайней дали,Кто брал Берлин и сам рейхстаг,Кого уже с победой ждали,Да не учли один пустяк…От генерала до солдата —Все перед ним текли рекой.Из них он многих в бой когда-тоПослал державною рукой.И он порой при этом ведал,Что не вернуться им назад,Что не видать им дня Победы,Как не цветёт зимою сад.Таков войны закон суровый.И всё ж, им посланные в бой,Они бы и теперь готовыВ бою прикрыть его собой.И здесь, в его последней Ставке,Хоть у стены стоял портрет,Не старца видели в отставке,А полководца в цвете лет.…И вот уж прах замуровали,И дело шло к исходу дня,А тени всё маршировали,Молчанье скорбное храня.И уж закончили мы тризну,И ночь сошла на ширь земли,А те, кто пали за отчизну,Всё шли да шли, всё шли да шли…23 июня 1974,«Омское время», № 24, июнь 1994Двадцать восьмая могила
3 сентября 1994 года воины, вернувшиеся из Германии, возложили 27 букетов гвоздик к Кремлёвской стене, где спят наши прославленные полководцы.
Говорил фронтовик двадцать третьего года рожденья,Он из тех, у кого за спиной Сталинград и рейхстаг.Он божился: «Ей-богу, не сон, не мираж, не виденье.Всё я сам это видел, и всё было именно так».И опять повторял: «Не легенда, не сказ, не былина.Навсегда сохранит в своём сердце родная земляДень, когда наши внуки вернулись домой из БерлинаИ под знаменем красным прошли по Тверской до Кремля.Двадцать семь у них было букетов им выданных алых.И с поклоном сыновьим возложили их все у стеныНа могилы прославленных маршалов и генералов,Незабвенных героев великой народной войны.Но могиле одной запретил командир поклониться,Положить в изголовье хотя бы гвоздичку одну.И косились солдаты, мрачнели солдатские лица,Ибо с помощью их ещё раз оболгали войну.Сколько лет уже лгут и не могут налгаться досыта,На могилы плюют, разбивают кресты и гробы…Ах, как хочется им, чтобы правда была позабыта!Как назвать их? Антихристы. Нелюдь. Рабы.И в кругу нашем, редком уже, но по-прежнему братскомТяжело мне, товарищ, и мерзко о них говорить,И скажу лишь одно: в сорок третьем под ГжатскомНе доверил бы им даже кашу солдатам варить.И, в душе проклиная запрет скудоумно греховный,Уходили солдаты за скорбным отрядом отряд…Вдруг один обернулся: – Спи спокойно, Верховный,Мы припомним и это – ведь настанет и наш Сталинград…А когда уж луна горизонт озарила московский,То очнулись герои, преступив роковую межу,И сказал самый младший, изгнанник Литвы Черняховский:– Разве он допустил бы! Я гвоздики ему положу.Маршал Жуков шагнул, под луною сверкнув орденами:– Вспоминаю о нём каждый раз, как вокруг погляжу.Этот смрад и развал, спор и кровь меж страны племенамиРазве он допустил бы! Я гвоздики ему положу.Адмирал Кузнецов, от него претерпевший немало,Поднял руку: – А я лишь о том вам скажу:Сколько гаваней лучших у нашего флота не стало!Разве он допустил бы! Я гвоздики ему положу.Тут и сын его Яков, погибший в плену, оказался.– Мой отец, – он сказал, – был уверен, я честно умру.И менять на фельдмаршала сына не стал, отказался.Он иначе не мог. Дайте пыль я с могилы сотру.И один за другим его маршалы и генералыПодходили за сыном к могиле и клали цветы.Это видел я сам, – мой рассказчик закончил устало.И ревниво добавил: – Неужто не веришь мне ты?«Омское время», № 115,сентябрь 1994Когда ты поднимешься снова?
Зарыли его у КремляБез почестей, ночью, украдкой.И пухом не стала земля,И сон его вечный не сладкий.Но в мае, в тот день торжества,Что в сердце храним мы особо,Лишь в полночь затихнет Москва,Встаёт император из гроба.И видит он нынешний мир,В котором России так тяжко…На нём всем знакомый мундирИ с красной звездою фуражка.Идёт… Перед ним Мавзолей.В ту чёрную осень отсюдаШеренгам своих сыновейДал веру он в грозное чудо.Сюда в 45-м годуПобеда на крыльях явилась…За это на Страшном СудуЕму бы немало простилось.Страну озирая кругом,Он ищет надежды и смысла…Вдруг видит: над звёздным КремлёмТрехцветная тряпка повисла.– Да как это терпит народ?И что с моей родиной стало? —Он маршалов грозно зовёт,Зовёт молодых генералов.Но те, кто был славен в бою,Его уж не слышат в могиле,А те, что сейчас – изменилиИ продали шпагу свою.Тогда он спросил тишину:– Где Яков, мой сын? Где Василий?– Расстрелян был Яков в плену,А младшего здесь затравили…Тогда, современник, к тебе,Как встарь, обращает он слово:– Неужто ты сдался судьбе?Когда ты поднимешься снова?!..И ходит он взад и вперёд,Ответа от нас ожидая.Но тихо. Безмолвен народИ в ночь на Девятое мая.На Спасской пробили часы,Восток оживился, алея…Платком вытирая усы,Спускается он с Мавзолея…«Правда», 8 мая 2009Молитва
Маленькая, седенькая, в чёрном,Женщина на кладбище пришла.Было в её облике покорномЧто-то выше и добра, и зла.С жизнью она счёты завершила.Здесь в могилах вся родня почти.И себе уже давненько сшилаПлатье для последнего пути.Нынче день свиданья с сыновьями.Если б их погладить по вихрам…Полземли прошли они с боями,И все трое здесь. От старых ран.Вот могила младшего, Николки.На цветке качается пчела.Подошла и не спугнула пчёлки,Тихую молитву начала.Позади вся жизнь её клубилась.Спали вечным сном её сыны.А она о будущем молилась:Чтобы больше не было войны.Еле слышно шелестели листья,Словно с ней старание деля…На таком предельном бескорыстьеТолько и стоит ещё земля.«Рдел закат причудливо и яро…»
Рдел закат причудливо и яро,Охватив, казалось, полстраны,И напоминал мне то пожары,То знамёна, то зарю войны.А моя Катюшка-Катерина,Доченька, синичка-егоза,Вдруг сказала: – Это как из Грина,Алые плывут к нам паруса!Малеевка, 1979Родное пепелище
Любовь к родному пепелищу,
Любовь к отеческим гробам…
А. ПушкинВоспоминание в Крыму об отце
Он умер от чахотки в сорок.Его в Крыму бы полечить,Но нелегко сюда в ту поруПутёвку было получить.Да, впрочем, и не в этом дело,А в складе том умов, сердец,При коем дух превыше тела.Таким и был он, мой отец.То партячейка, то субботник, —И всюду первым, не вторым —То мореплаватель, то плотник…И где там Крым! Какой там Крым!А я, продукт эпохи новой,Дитя литфондовских щедрот,Благополучный и здоровыйВ Крыму почти что каждый год.Коктебель, 1985Телефонные гудки
Звоню по телефону маме,Как вдаль гляжу из-под руки…Всем существом припав к мембране,Считаю длинные гудки.Когда-то лишь один звоночек —И мама трубку уж брала:– Я слушаю… Ах, ты, сыночек!Ну, как здоровье? Как дела?Но годы шли, старела мама.Вот и за семьдесят годков.И постепенно, но упрямоРосло, росло число гудков.Моих звонков в её квартиреЕдва ли что желанней есть,Но вот их стало три, четыре.Последний раз их было шесть.Я жду и, глядя вдаль, считаю:Семь…восемь….– Милый, как дела? —Я словно камень с плеч кидаю:Ну, слава Богу, подошла.Всё видит мать…
Я в гости к старой матери пришёл.Она ждала меня, седая, долго.– Ну, вот и славно, вот и хорошо, —Твердит старушка, суетясь без толка.Однако вот и штофик на столе,И яства из заветного запаса.А тучки на святом её челеИсчезли в свете радостного часа.А я на телефон уже гляжу,А мне уже спешить куда-то надо,За стрелками стенных часов слежу…Всё видит мать, и рада и не рада.– Конечно, – говорит она, – дела.Я понимаю: ты ведь многим нужен…Я тут вот на дорожку собрала,Когда ещё он будет-то, твой ужин…Я тяжело встаю из-за стола…О Господи, как ни мечись по свету,Как ни насущны все твои дела,Но дел важней, чем эта встреча, нету.Коломенское«Я не звонил дней десять матери…»
Я не звонил дней десять матери,Хоть знаю – надо. Сам отец.И вот, желая быть внимательным,Звоню ей нынче наконец.Как встрепенулась! Как запела!И что с тобой? И где ты был?И повторяет то и дело:– Спасибо, вспомнил, не забыл.А у меня лицо горит:Она ещё благодарит…«Я обижал порой друзей…»
Я обижал порой друзей.Прости меня за это, Боже.Хотя почти никто, ей-ей,В долгу не оставался тоже.И женщин обижал порой.Прости и это. Хоть едва лиЗа них бы кто-то встал горой, —Они мне тем же отвечали.И мать я обижал не раз.Она обиды все сносила,Не поднимая скорбных глаз,И лишь понять её просила.И как никто была верна.Любви живое воплощенье.Так велика моя вина,Что было б грех просить прощенья.Коктебель, 1979«Склоняя голову всё ниже…»
Склоняя голову всё ниже,Вслед за отцом уходит в ночьИ мать. Я это ясно вижуИ не могу ничем помочь…Вовек
Памяти А. В. Карповой
Умерла моя крёстная мать.Пусть ей будет земля наша пухом,Как и всем старикам и старухам,Коих час ей настал принимать.Трудный путь довелось им мостить,Но, неся непомерное бремя,Находили, однако же, времяПо обычаю нас окрестить.А сегодня кого ни спроси:«Вы крестили детей своих?» – Где там!Жить по новым советским декретамПовелось уж давно на Руси.Но последний уйдёт человек,Что крещён был в купели с водою,Но была ты, Россия, святою,Так святой и пребудешь вовек.Февраль 1976Смех в ночи
Доченька во сне захохотала,Словно её мать пощекотала.Видно, не хватает ей денька-тоС самого утра и до заката,Чтобы весь восторг души до днаВыплеснуть успела бы она.Смейся же, родная, что есть мочиДаже среди самой тёмной ночи!Коктебель, 1974Чудотворцы
Традиционность
Как трудно быть традиционным,Поскольку не о том же речь,Чтоб жить старьём аукционным,А пламя истины беречь.Традиционным быть не просто:Ты должен знать урок вековИ своего не медлить роста,Не знать запретов и оков.Хочу я быть традиционным —Дышать не прахом мертвецов,Не воздухом кондиционным,А духом истинных творцов.Они – живее нас любого —Идут живыми по стране.О, если молвить хоть бы слово,Чтоб с их глаголов наравне!Коктебель, май 1976Русские писатели
Когда б они не создали тех книг,Которых ты – счастливейший наследник,Когда б никто из них не стал великКак сердцевед, пророк иль проповедник,Ты и тогда бы чтить обязан их,Воздав своё Шекспиру и Гомеру:Они когда-то прадедов твоихСпасать ходили в голод и холеру.А в сорок первом, когда грянул бой,Из них иные головы сложилиЗа то, чтоб ты и дальний правнук твойСвободно на земле свободной жили.Май 1976, Коктебель.«Литературная Россия», 27 августа 1976Только и всего
(Из Кичибека Мусаева)
Однажды к знаменитому поэтуПришёл старик. Бородку теребя,Промолвил он: – Скажи мне по секрету,Что вдохновеньем служит для тебя?– Секретов нет, – поэт ему ответил. —Мне вдохновенье жизнь даёт сама:И этот день, что так высок и светел,И ночи благодетельная тьма,Волос любимой еле слышный запах,И смех детей, и тихий шум садов,И лист чинары в дождевых накрапах,И вид плывущих по морю судов,И радость у прохожего во взоре,И письмецо, что вдруг пришлёт мне дочь,И боль чужая, и чужое горе,Когда хочу утешить и помочь…– Постой, – прервал старик, – всё это было,Встречалось всё и на моём пути,Но почему ничто не вдохновилоНа песню, что рвалась бы из груди?– Да видишь ли, – помешкав чуть с ответомПоэт, однако, твёрдый дал ответ, —Ты просто в мир явился не поэтом,А я живу и мыслю как поэт.Первый
Во всём, во всём был Пушкин первый —Не только в славе и любви,Но и в презренье к сытой черни,И в буйстве духа и крови.Он первым был и есть от векаПевец народа своего,И нет в России человека,Чтоб так же чтили, как его.Он первым нас без рамок узкихСмотреть на белый свет учил,Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.