Домби и сын

Крики двухъ старшихъ Макъ Стингеровъ и отчаянный вопль младшаго, Александра, довершили ужасную суматоху этой сцены. Наконецъ, воцарилось молчаніе, и капитанъ, задыхаясь отъ страшнаго волненія, съ кроткимъ и смиреннымъ видомъ остановился передъ м-съ Макъ Стингеръ.

– О, капитанъ Куттль, капитанъ Куттль! – возопила м-съ Макъ Стингеръ, выставляя впередъ свой подбородокъ и приводя его въ гармоническое согласіе съ тѣмъ, что могло бы быть названо кулакомъ, если бы учтивость позволяла намъ приписать это орудіе прекрасной дамѣ. – О, капитанъ Куттль, капитанъ Куттль! какъ вы можете смотрѣть мнѣ прямо въ глаза и тотчасъ же не провалиться сквозь землю!

– Держись крѣпче, Недъ Куттль! – бормоталъ капитанъ, объятый судорожнымъ трепетомъ.

– О, я была слишкомъ слаба и довѣрчива, когда приняла васъ подъ свою кровлю, капитанъ Куттль! – продолжала кричать м-съ Макъ Стингеръ. – Какихъ благодѣяній не испыталъ отъ меня этотъ человѣкъ! какими милостями я не осыпала его! Мои дѣти любили и уважали его, какъ отца, и ни одинъ жилецъ въ нашей улицѣ, даже ни одинъ хозяинъ не пользовался въ своемъ домѣ такими льготами! Онъ обжирался, опивался, и я, какъ набитая дура, сыпала для него деньги горстями, содержала въ чистотѣ его комнату, выметала полы каждое утро и готовила для него чай съ материнскою заботливостью… a онъ,…чѣмъ же, спрашивается, онъ награждаетъ бѣдную женщину?

М-съ Макъ Стингеръ остановилась перевести духъ, и ея лицо запылало полнымъ сознаніемъ своего торжества и побѣды надъ обвиненнымъ преступникомъ!

– A онъ… онъ бѣжитъ отъ меня прочь! Онъ пропадаетъ безъ вѣсти цѣлые двѣнадцать мѣсяцевъ! И отъ кого бѣжитъ онъ? Отъ женщины, которая была ему благодѣтельницей! Вотъ его совѣсть, вотъ его благодарность! Онъ не смѣетъ даже поднять на меня свои безстыжіе глаза и увертывается какъ подлѣйшій трусъ!.. Да если бы, – чего Боже избави! – увернулся отъ меня мой собственный дѣтенышъ, я бы взбудоражила его спину такими пузырями, какихъ бы онъ вѣкъ не позабылъ.

Молодой Александръ счелъ, съ своей стороны, необходимымъ принять эту выходку за положительную угрозу, за которою должно было послѣдовать немедленное исполненіе, и, на этомъ основаніи, вздернувъ свои ноги кверху, завизжалъ такимъ отчаяннымь голосомъ, что м-съ Макъ Стингеръ принуждена была взять своего птенца на руки и успокоить его энергическимъ качаиіемъ.

– Чудо что за человѣкъ, этотъ капитанъ Куттль! – продолжала м-съ Макъ Стингеръ, дѣлая особое удареніе на первыхъ слогахъ капитанскаго имени, – онъ изволитъ преспокойно засыпать въ своей постели, прибираетъ свои вещи, пускается въ глухую полночь, какъ отъявленный воръ, a бѣдная женщина, сломя голову, бѣгаетъ за нимъ изъ конца въ конецъ, какъ сумасшедшая, и разспрашиваетъ о своемъ жильцѣ! О, чудо, что за человѣкъ этотъ капитанъ Куттль! ха, ха, ха, ха! Онъ слишкомъ заслужилъ всѣ эти безпокойства, и поневолѣ сойдешь по немъ съ ума. Награди васъ Богъ! ха, ха, ха! Однако, почтенный капитанъ Куттль, я желаю знать: угодно вамъ воротиться домой?

Встревоженный капитанъ посмотрѣлъ на свою шляпу, какъ будто собирался немедленно выполнить строгое приказаніе своей неумолимой властительницы.

– Капитанъ Куттль, – повторила м-съ Макъ Стингеръ тѣмъ же рѣшительнымъ голосомъ, – я желаю знать: угодно вамъ воротиться домой, сэръ?

Капитанъ, казалось, совершенно готовъ былъ идти, и хотѣлъ только устроить это дѣло безъ шума и безъ огласки.

– Стоять смирно! – заревѣлъ, наконецъ, Бенсби оглушающимъ голосомъ. – Погодите, матушка моя! Чего вы хотите?

– A вамъ чего угодно отъ меня? – возопила м-съ Макъ Стингеръ. – Что вы за человѣкъ, желала бы я знать? Развѣ вы квартировали когда-нибудь въ девятомъ номерѣ, на Корабельной площади? Я еще, слава Богу, не выжила изъ ума и хорошо комню, вы никогда не были моимъ жильцомъ. Прежде меня жила въ девятомъ номерѣ м-съ Джолльсонъ, и, быть можетъ, вы принимаете меня за нее.

– Ну, ну отваливай прочь! – завопилъ м-ръ Бенсби, – я заставлю васъ замолчать, взбалмошная баба!

Куттль, несмотря на высокое мнѣніе о могуществѣ своего друга, едва вѣрилъ своимъ глазамъ. М-ръ Бенсби смѣло подошелъ къ м-съ Макъ Стингеръ и обхватилъ ее своею рукою. Къ величайшему удивленію, храбрая дама потеряла все свое мужество, залилась горькими слезами и объявила, что теперь изъ нея можно все сдѣлать.

Обомлѣвшій капитанъ увидѣлъ потомъ, какъ его другъ вывелъ неумолимую женщину въ магазинъ, какъ воротился черезъ минуту въ гостиную за ромомъ и водою и какъ, наконецъ, усмирилъ ее совершенно, не произнеся ни одного слова. Вслѣдъ за тѣмъ Бенсби надѣлъ свою мохнатую бекешь и сказалъ: "Куттль, мнѣ надо теперь проводить подъ конвоемъ эту сволочь". Эти слова поразили капитана гораздо большимъ изумленіемъ, какъ если бы его самого хотѣли сковать въ желѣзо и спровадить на Корабельную площадь. Черезъ нѣсколько минутъ м-съ Макъ Стингеръ, кроткая какъ овечка, побрела со своими агнцами изъ дверей въ сопровожденіи всемогущаго командира "Осторожной Клары". Капитанъ Куттль едва имѣлъ время вынуть изъ комода свою жестянку и украдкой всунулъ нѣсколько монетъ въ руки Юліаны Макъ Стингеръ, которую онъ всегда любилъ съ отеческою нѣжностью. Затворяя дверь, Бенсби проговорилъ своему другу, что черезъ нѣсколько минутъ онъ зайдетъ къ нему опять.

Когда капитанъ Куттль воротился въ маленькую гостиную и попрежнему остался одинокимъ, безсвязныя мечты толпами зароились въ его головѣ, и казалось ему, какъ будто онъ освободился отъ тяжелаго сна, полнаго фантастическихъ видѣній. Затѣмъ передъ его фантазіей предсталъ во всемъ величіи колоссальный образъ командира "Осторожной Клары", вызвавшій въ немъ неописуемое благоговѣніе.

Прождавъ понапрасну нѣсколько минутъ своего великаго друга, капитанъ началъ питать въ своей душѣ мучительныя сомнѣнія другого рода. Почемъ знать, – думалъ онъ, – можетъ быть, хитрая лисица нарочно заманила честнаго командира на Корабельную плошадь и теперь содержитъ его подъ строгимъ карауломъ, какъ заложника, вмѣсто него. Въ этомъ послѣднемъ случаѣ благородный Куттль считалъ своею обязанностью немедленно идти на выручку и освободить своего пріятеля изъ тяжелаго плѣна. A могло случиться и то, что м-съ Макъ Стингеръ пристыдила и осрамила его всенародно, такъ что теперь Бенсби боится показаться на свѣтъ послѣ своего униженія. Много и другихъ болѣе или менѣе основательныхъ предположеній настроилъ капитанъ, и черезъ часъ времени его безпокойства возросли до неимовѣрной степени. Наконецъ, сильный стукъ въ дверь возвѣстилъ о прибытіи командира "Осторожной Клары". Бенсби воротился одинъ и собственными руками втащилъ въ магазинъ огромный ящикъ, въ которомъ Куттль немедленно узналъ свой сундукъ, хранившійся въ домѣ м-съ Макъ Стингеръ. Это обстоятельство поразило капитана тѣмъ большимъ изумленіемъ, что м-ръ Бенсби былъ гораздо болѣе чѣмъ подъ куражемъ отъ радушнаго пріема, который, по всей вѣроятности, былъ оказанъ ему на Карабельной площади.

– Куттль, – сказалъ командиръ, поставивъ сундукъ на полъ и отворивъ крышку, – всѣ ли здѣсь твои вещи?

Капитанъ, заглянувъ въ сундукъ, поспѣшилъ дать утвердительный отвѣтъ.

– A вѣдь славно я обработалъ это дѣльцо, не правда ли, товарищъ? – сказалъ Бенсби.

Восторженный капитанъ, въ знакъ своего совершеннаго согласія, схватилъ его за руку, но едва собрался сдѣлать дружеское пожатіе, какъ вдрутъ Бенсби стремительно вырвалъ свой кулакъ и, отворивъ дверь магазина, побѣжалъ, сломя голову, на "Осторожную Клару". Было ясно, что великій человѣкъ, разъ исполнивъ задуманный планъ, не рѣшался тратить попусту время въ жилищѣ своего друга.

Капитанъ, съ своей стороны, не отважился побезпокоить его своимъ визитомъ на другой день и рѣшился выждать болѣе благопріятнаго случая для свиданія съ достойнымъ командиромъ. Такимъ образомъ, капитанъ началъ опять свою одинокую жизнь, погружаясь въ безконечное раздумье о старикѣ Соломонѣ и дожидаясь его возвращенія. Его надежды на этотъ счетъ съ каждымъ днемъ получали болѣе и болѣе опредѣленный характеръ, и маленькая гостиная убрана была такимъ образомъ, какъ будто инструментальный мастеръ уже былъ въ предѣлахъ Лондона и готовился вступить во владѣніе своимъ имуществомъ. Въ нѣжномъ безпокойствѣ объ отсутствующемъ другѣ, капитанъ позаботился даже снять со стѣны миніатюрный портретъ Вальтера изъ опасенія, чтобы этотъ милый образъ не встревожилъ старика въ первыя минуты свиданія. Томимый сильными предчувствіями, добрый морякъ иной разъ по цѣлымъ часамъ стоялъ y дверей подлѣ деревяннаго мичмана въ ожиданіи его стараго хозяина, и въ одно воскресенье приготовилъ даже двѣ порціи обѣда, чтобы раздѣлить ихъ съ дядею Соломономъ. Но проходили дни, недѣли, мѣсяцы, и не являлся старикъ Соломонъ, и сосѣди каждый вечеръ видѣли y дверей инструментальнаго мастера капитана Куттля въ его лощеной шляпѣ съ понурою головою и съ руками, опущенными въ карманы.

Глава XL

Супружескія сцены

Не въ порядкѣ вещей, чтобы такой человѣкъ, какъ м-ръ Домби, соединенный съ такою женщиною, какъ м-съ Эдиѳь, утратилъ сколько-нибудь деспотическую грубость своего характера. Не въ порядкѣ вещей, чтобы холодныя, желѣзныя латы гордости, въ которыя онъ былъ постоянно закованъ, смягчились и получили большую ковкость отъ всегдашняго соприкосновенія съ гордымъ презрѣніемъ и неукротимымъ высокомѣріемъ. Такія натуры носятъ въ самихъ себѣ печать отверженія и проклятія. Если, съ одной стороны, уступчивость и покорность раздуваютъ эти дурныя наклонности, съ другой – всякое сопротивленіе придаетъ имъ больше и больше необузданной упругости. Зло возрастаетъ съ неимовѣрной быстротой отъ противоположныхъ крайностей, встрѣчаемыхъ на своемъ пути. Пріятности и огорченія равно содѣйствуютъ къ возбужденію растительной силы, сокрытой въ негодныхъ сѣменахъ. Встрѣчаетъ ли подобный человѣкъ уваженіе со всѣхъ сторонъ или ненавистное презрѣніе, онъ одинаково хочетъ быть властелиномъ, какъ Люциферъ, основавшій свои владѣнія въ миѳологическихъ подземельяхъ.

При холодной и высокопарной надменности, м-ръ Домби велъ себя, какъ необузданный тиранъ въ отношеніи къ своей первой женѣ. Онъ былъ для нея "господиномъ Домби" въ ту минуту, когда она увидѣла его въ первый разъ, и остался для нея "господиномъ Домби", когда она умерла. Въ продолженіе всей супружеско. й жизни онъ ни разу не переставалъ обнаруживать передъ ней свое недосягаемое величіе, и она, съ своей стороны, ни разу не переставала подчиняться всѣмъ его капризамъ. Онъ всегда засѣдалъ на вершинѣ своего трона, a она скромно занимала свое мѣсто на нижнихъ ступеняхъ этого сѣдалища. Женившись теперь во второй разъ, онъ разсчиталъ, что характерь его другой жены, непреклонный для всѣхъ, согнется, однако, подъ тяжестью того ярма, подъ которымъ онъ ее закабалитъ. Онъ воображалъ, что, при высокомѣріи Эдиѳи, его собственная величавость будетъ выдаваться съ особенною рельефностью. Ему и въ голову не приходила возможность смѣлаго сопротивленія его деспотической власти. И вотъ теперь, на каждомъ шагу его ежедневной жизни, передъ нимъ холодное, гордое, непреклонное лицо его жены. Его собственная гордость, по естественному ходу вещей, пустила новые отпрыски отъ своего плодовитаго корня и сдѣлалась сосредоточеннѣе, угрюмѣе, мрачнѣе, брюзгливѣе, неуступчивѣе.

Такимъ образомъ, кто носитъ эти желѣзныя латы, носитъ вмѣстѣ съ ними неисцѣлимую язву въ своемъ сердцѣ, и нѣтъ ему средства прійти въ мирное отношеніе съ окружающимъ свѣтомъ. Онъ огражденъ противъ всякой симпатіи, противъ всякой нѣжности, всякаго сочувствія, углубляются неисцѣлимыя раны съ каждымъ днемъ, хотя ихъ наноситъ собственная рука, вооруженная гордостью.

Были такія раны въ его сердцѣ. Онъ чувствовалъ ихъ болѣзненность посреди одиночества въ своихъ великолѣпныхъ комнатахъ, въ которыхъ теперь опять по-прежнему проводилъ онъ по цѣлымъ часамъ, какъ затворникъ, отдѣленный отъ свѣта. Онъ чувствовалъ, что ему суждено быть гордымъ и могущественнымъ, и между тѣмъ не видѣлъ никакого благоговѣнія къ своей особѣ тамъ, гдѣ ему слѣдовало быть всемогущимъ. Кто устроилъ эту судьбу? Чье предопредѣленіе тяготѣетъ надъ его жизнью?

Чье? Кто пріобрѣлъ безпредѣльную любовь его жены, когда она лежала на смертномъ одрѣ? Кто отнялъ y него новую побѣду надъ сердцемъ его сына? Кто, однимъ словомъ, мотъ сдѣлать больше, чѣмъ самъ онъ со всѣми своими средствами? Онъ отнялъ отъ этой особы свою любовь, свое вниманіе, свою заботливость, и однако жъ она процвѣтала, прекрасная какъ ангелъ, между тѣмъ какъ все, что дорого была для его сердца, умирало при первомъ вступленіи въ жизнь. Кто преграждалъ ему дорогу на всѣхъ ступеняхъ его дѣятельности, какъ не эта же особа, которую онъ презиралъ въ дѣтствѣ и къ которой питалъ теперь въ своемъ сердцѣ рѣшительную ненависть?

Да и трудно теперь ему высвободиться отъ этого чувства, хотя онъ не могъ удержаться отъ пріятнаго изумленія при взглядѣ на это невинное созданіе, которое съ такою любовью обвилось вокругъ его шеи послѣ его возвращенія съ молодою женою. Онъ зналъ теперь, что она прекрасна, онъ не могъ не согласиться, что она привлекательна, и яркій расцвѣтъ ея женственныхъ прелестей пробуждалъ во всѣхъ невольное изумленіе. Но и это обстоятельство въ глазахъ его обращалось къ ея же вреду. Несчастный, онъ понималъ свое отчужденіе отъ всякаго человѣческаго сердца, и между тѣмъ осмѣливался питать неопредѣленную жажду любви, которую онъ отвергалъ всю свою жизнь. Въ его душѣ обрисовывалась изуродованная картина его правъ, и въ то же время сознаніе собственной неправды отнимало y него всякую возможность примиренія съ самимъ собою. Чѣмъ достойнѣе она казалась въ его глазахъ, тѣмъ большее требованіе онъ готовъ былъ противопоставить ея покорности и подчиненію. Когда же, въ самомъ дѣлѣ, она обнаруживала передъ нимъ свою покорность? Развѣ она составляла красу его жизни или Эдиѳи? Развѣ ея прелести обнаруживались первоначально для него или для Эдиѳи? Да, онъ и она никогда не были другъ къ другу въ такихъ отношеніяхъ, какъ отецъ и дочь, они всегда были отчуждены, и теперь развѣ она не преграждала дорогу къ его счастью? Ея красота смягчила натуру, которая упорно противится его вліянію: неестественное и вмѣстѣ ненавистное торжество.

Могъ на это м-ръ Домби посмотрѣть съ другой точки зрѣнія, и, въ такомъ случаѣ, торжество его дрчери послужило бы для него поводомъ перемѣнить къ ней свои отношенія, но онъ подавилъ въ себѣ всякое человѣческое чувство, и только одна гордость управляла движеніями его души. Онъ ненавидѣлъ свою дочь!

Теперь этому мрачному демону, терзавшему его душу, Эдиѳь противопоставила во всей полнотѣ свою собственную гордость. Какъ мужъ и жена, они счастливыми никогда не могли быть; но ничто не способно было сдѣлать ихъ столь несчастными, какъ упорная борьба этихъ сходныхъ и вмѣстѣ чудовищно-противоположныхъ началъ. Онъ хотѣлъ противопоставить ей свое величавое властительство и вынудить отъ нея признаніе своихъ правъ; она, съ своей стороны, готова была выдержать смертельную пытку, и лицо ея даже предъ послѣднимъ издыханіемъ было бы проникнуто неукротимымъ презрѣніемъ къ этому властелину. Объявлять свои права на Эдиѳь ему, м-ру Домби! Какъ мало подозрѣвалъ онъ, какая буря разыгралась въ ея душѣ передъ тѣмъ, когда брачный вѣнецъ возложенъ былъ на ея голову.

М-ръ Домби рѣшился, наконецъ, показать, что онъ былъ властелинъ, и что кромѣ него не должно быть другой воли. Гордый самъ, онъ желалъ видѣть и въ ней такое же свойство, но не къ нему должна была относиться ея гордость. Сидя одинъ въ своемъ кабинетѣ, онъ свирѣпѣлъ отъ представленія, что его жена разъѣзжаетъ по всему городу, не обращая никакого вниманія на его неблагосклонность и неудовольствіе, какъ-будто онъ былъ только ея конюхомъ. Ея холодное, высокомѣрное равнодушіе вонзалось острымъ кинжаломъ въ его честолюбивое сердце, и онъ рѣшился пробудить въ ней сознаніе ея долга.

Думая нѣсколько сутокъ сряду объ этомъ важномъ предметѣ, онъ въ одну ночь рѣшился отправиться въ ея отдѣлеыіе, какъ скоро ему было доложено о ея позднемъ возвращеніи домой. Эдиѳь сидѣла одна въ своемъ великолѣпномъ платьѣ и не ожидала никакого визита. Ея лицо выражало глубокую задумчизость, когда онъ вошелъ въ ея комнату; но физіономія красавицы тотчасъ же измѣнилась, и м-ръ Домби увидѣлъ въ противоположномъ зеркалѣ отраженіе ея нахмуренныхъ бровей.

– М-съ Домби, – сказалъ онъ при входѣ, – миѣ надобно сказать вамъ нѣсколько словъ.

– Завтра, – отвѣчала Эдиѳь.

– Всего лучше теперь, м-съ Домби. Вы ошибаетесь въ своемъ положеніи. Я привыкъ самъ назначать время и не требую такого назначенія отъ другихъ. Кажется, вы совсѣмъ не понимаете, кто я и что я для васъ, м-съ Домби.

– Надѣюсь, что я понимаю это очень хорошо.

Сказавъ это, она сложила на груди свои бѣлыя руки, украшенныя золотомъ и брилліантами, и отворотила отъ него свои глаза.

Будь она менѣе прекрасна и величественна въ своей холодной позѣ, впечатлѣніе, произведенное на м-ра Домби, могло бы быть для нея болѣе благопріятнымъ. Но гордый супругъ во всей ея фигурѣ замѣтилъ выраженіе власти, обдавшей его холодомъ съ ногъ до головы. Онъ осмотрѣлся кругомъ комнаты; тамъ и сямъ въ безпорядкѣ разбросаны были драгоцѣнныя принадлежности ея туалета, разбросаны не по безпечности, не по капризу, a изъ полнаго и упорнаго презрѣнія ко всѣмъ этимъ драгоцѣниостямъ. Такъ, по крайней мѣрѣ, думалъ м-ръ Домби и былъ увѣренъ, что думалъ справедливо. Гирлянды, плюмажи, драгоцѣнные камни, кружева, шелковыя и атласныя матеріи, – все это было скомкано кое-какъ, и ни на что не обращалось никакого вниманія. Самые брилліанты – брачный подарокъ – вздымались и волновались на ея груди съ какимъ-то нетерпѣніемъ, какъ будто хотѣли насильственно разорвать золотую цѣпь на ея шеѣ.

М-ръ Домби почувствовалъ невыгоду своего положенія и на этотъ разъ не скрылъ своего чувства. Странный и торжественный среди этой груды роскошной мишуры, онъ вполнѣ сознавалъ свою неловкость, и уже начиналъ бросатъ презрительные взгляды на гордую красавицу, величавыя позы которой отражались въ роскошныхъ зеркалахъ. Встревоженный и раздраженный, онъ, наконецъ, сѣлъ и продолжалъ такимъ образомъ:

– М-съ Домби, между нами, какъ видно по всему, произошло нѣкоторое недоразумѣніе. Намъ должно объясниться. Ваше поведеніе, сударыня, мнѣ не нравится.

Эдиѳь опять только взглянула на него и опять немедленно отвернула глаза; но это мимолетное движеніе стоило многихъ страницъ блистательной рѣчи.

– Повторяю, м-съ Домби, ваше поведеніе мнѣ не нравится. Оно должно быть исправлено; я уже имѣлъ случай говорить вамъ объ этомъ и теперь возобновляю свое требованіе.

– Вы выбрали удобный случай для вашего перваго упрека, сэръ, и теперь принимаете удобную манеру повторить вашъ второй упрекъ. Вы возобновляете свои требованія? С_л_у_ш_а_ю, сэръ, продолжайте!

– Я сдѣлалъ васъ своею женою, сударыня, – началъ м-ръ Домби оскорбительновеличавымъ тономъ. – Вы носите мое имя. Ваша судьба связана съ моимъ положеніемъ и моею репутаціею. Не считаю нужнымъ говорить, за какую честь вмѣняетъ вамъ общество такую связь; но я должень сказать, что привыкъ вокругъ себя видѣть приличную зависимость и подчиненность и не п_о_т_е_р_п_л_ю ихъ нарушенія, въ особѣ, до которой это касается ближайшимъ образомъ.

Эдиѳь пристально взглянула на своего властелина. Ея губы дрожали, грудь волновалась, лицо поперемѣнно блѣднѣло и покрывалось багровымъ румянцемъ. Все это видѣлъ и понималъ м-ръ Домби; но онъ не видѣлъ и не понималъ, что одно слово удерживало еще взрывы гордой красавицы, и это слово было – Флоренса?

Глупецъ! онъ думалъ, что Эдиѳь начинаетъ е_г_о б_о_я_т_ь_с_я!

– Вы слишкомъ неразсчетливы, сударыня, – продолжалъ м-ръ Домби, – и ваши поступки переступаютъ за предѣлы благоразумія. Вы слишкомъ много тратите денегъ, заводя свѣтскія связи, совершенно безполезныя для меня. Вамъ давно слѣдовало образумиться и понять, какъ это для меня непріятно. Я требую, чтобы во всѣхъ этихъ отношеніяхъ произведена была совершенная перемѣна. Я знаю, что при новизнѣ положенія, которое вдругъ позволяетъ располагать огромными средствами, женщины способны впадать въ противоположную крайность. Ваши крайности слишкомъ чрезмѣрны и требуютъ ограниченія. Желаю, чтобы м-съ Грейнджеръ воспользовалась своими прежними опытами для благоразумія, какое требуется отъ м-съ Домби.

Тотъ же пристально устремленный взглядъ, дрожащія губы, волнующаяся грудь, лицо, поперемѣнно блѣдное и багровое, и повторенный, насильственно-вырвавшійся изъ сердца шепотъ: Флоренса! Флоренса! служили отвѣтомъ м-ру Домби на его вступительную рѣчь.

Гордость м-ра Домби возвысилась еще болѣе, когда онъ замѣтилъ въ ней эту перемѣну. Раздутая сколько прежнимъ ея презрѣніемъ, столько же настоящею ея покорностью, она возвысилась до неимовѣрной степени въ его груди и перешла всѣ возможные предѣлы. Стало быть, теперь нѣтъ никакого сомнѣнія, что никто въ свѣтѣ не можеть противиться его всесильнымъ распоряженіямъ! Онъ рѣшился усмирить свою жену, и усмирилъ едва ли не въ одно мгновенье! Чего же больше?

– Далѣе, – продолжалъ м-ръ Домби тономъ верховнаго властительства, – вы должны понять съ отчетливою ясностью, что я привыкъ видѣть безпрекословное повиновеніе своей волѣ. Свѣтъ долженъ видѣть, что я теперь не отступилъ ни на шагъ отъ своихъ однажды принятыхъ и утвержденныхъ правилъ. Ваше повиновеніе – мое неотъемлемое право, и еще разъ я требую его разъ навсегда. Я возвелъ васъ на самую высокую ступень общественной лѣстницы, и, конечно, никто не будетъ изумленъ, если прежняя м-съ Грэйнджеръ будетъ оказывать безпредѣльное повиновеніе м-ру Домби. Слышите ли вы это, м-съ Домби?

Ни одного слова въ отвѣтъ. Ни малѣйшей перемѣны въ лицѣ. Ея глаза попрежнему были обращены на него.

– Я слышалъ отъ вашей матушки, м-съ Домби, – продолжалъ м-ръ Домби съ величавой важностью, – что доктора рекомендуютъ брайтонскій воздухъ для ея здоровья. Это, конечно, знаете вы сами. М-ръ Каркерь былъ такъ добръ…

Эдиѳь быстро измѣнилась. Ея лицо и грудь зардѣлись такимъ образомъ, какъ будто бы на нихъ отразился яркій свѣтъ угрюмаго солнечнаго заката. Замѣтивъ такую перемѣну, но объясняя ее къ совершенному своему удовольствію, м-ръ Домби продолжалъ:

– М-ръ Каркеръ былъ такъ добръ, что уже съѣздилъ въ Брайтонъ и нанялъ тамъ временную квартиру. Послѣ вашего возвращенія въ Лондонъ, я приму необходимыя мѣры для введенія лучшаго порядка въ своемъ домѣ. Прежде всего, если удастся, я найму въ Брайтонѣ почтенную особу, по имени м-съ Пипчинъ, которая уже пользовалась значительнымъ довѣріемъ моего семейства. Ей будетъ поручена должность ключницы. Вы понимаете, что домъ, которымъ управляетъ м-съ Домби только по имени, a не на самомъ дѣлѣ, требуетъ особаго надзора.

Эдиѳь перемѣнила свою позу еще прежде, чѣмъ онъ дошелъ до этихъ словъ. Ея глаза попрежнему были обращены на него, но она судорожно повертывала вокругъ своей руки драгоцѣнный браслетъ, и новертывала съ такимъ отчаяннымъ усиліемъ, что на бѣлой рукѣ ея показалась багровая полоса.

– Еще одно замѣчаніе, м-съ Домби. Мнѣ показалось, что мой намекъ на м-ра Каркера вы приняли какимъ-то особеннымъ образомъ. Прежде вамъ угодно было изъявить свое неудовольствіе, когда въ присутствіи этого агента я сдѣлалъ вамъ замѣчаніе относительно холоднаго пріема моихъ гостей. Вамъ придется, сударыня, преодолѣть подобныя чувства и пріучиться заранѣе къ этимъ сценамъ, которыя, по всей вѣроятности, будутъ повторены; во всякомъ случаѣ, вы примите зависящія отъ васъ средства не подавать мнѣ впередъ повода къ жалобамъ на васъ же самихъ. М-ръ Каркеръ пользуется полнымъ моимъ довѣріемъ, и, надѣюсь, вы, сударыня, удостоите его такого же довѣрія.

Здѣсь м-ръ Домби еще разъ взглянулъ на свою супругу и окончательно убѣдился, что подчинилъ ее своей власти. Съ минуту не говорилъ онъ ни слова, спокойно наслаждаясь своимъ торжествомъ. Его гордость, какъ и слѣдовало ожидать, получила въ этотъ промежутокъ значительное приращеніе, и онъ уже продолжалъ болѣе рѣшительнымъ и самовластнымъ тономъ:

– Надѣюсь, м-съ Домби, вы избавите меня отъ необходимости посылать къ вамъ м-ра Каркера съ выговорами и замѣчаніями относительно вашего поведенія. Всякія мелкія ссоры, вы понимаете, несовмѣстны ни съ моимъ положеніемъ въ свѣтѣ, ни съ моими личными достоинствами, и я бы желалъ окружить соотвѣтствующимъ уваженіемъ даму, которая возведена мною на блистательную степень высоты. Если же вы не воспользуетесь этимъ урокомъ, м-ръ Каркеръ не замедлитъ явиться съ непріятнымъ порученіемъ повторить вамъ мою волю.

Затѣмъ м-ръ Домби горделиво всталъ со стула и нриготовился выйти изъ комнаты, повторяя самому себѣ:

– Теперь она знаетъ меня и понимаетъ мои рѣшенія.

Рука, сжимавшая браслетъ, теперь съ такимъ же волненіемъ перенеслась на грудь. Не измѣняя своего лица, Эдиѳь сказала, наконецъ, тихимъ голосомъ:

– Погодите! Ради Бога, погодите! – Почему же не говорила она прежде? Какая внутренняя борьба отнимала y нея языкъ въ эти минуты, когда она вперила въ него свой пытливый взоръ съ неподвижностью статуи, взоръ, не выражавшій ни ненависти, ни любви, ни гордости, ни униженія, ни покорности, ни сопротивленія?