Черная стрела (сборник)

При этой попытке к сопротивлению в чаще леса вокруг Селдена раздался хохот. По крайней мере человек двадцать – в засаде сидело наибольшее количество людей – приняли участие в этом жестоком и несвоевременном веселье. Потом стрела пролетела мимо плеча Селдена, он прыгнул и отскочил немного назад. Другая стрела, дрожа, упала у его ног. Он бросился под прикрытие деревьев. Третья стрела, направленная, казалось, прямо в лицо, упала недалеко от него. И хохот повторился снова, отражаясь эхом в разных уголках чащи.

Ясно было, что нападающие только дразнили несчастного, как люди в те времена дразнили бедного быка или как кошка и поныне играет с мышкой. Стычка уже окончилась; дальше по дороге человек в одежде зеленого цвета спокойно собирал стрелы; а остальные доставляли себе жестокое удовольствие смотреть на муки грешника, своего ближнего.

Селден понял, в чем дело. С гневным криком он натянул свой лук и послал наудачу стрелу в лес. Случай помог ему: в чаще раздался легкий крик. Селден бросил свое оружие и побежал вперед вдоль просеки, почти прямо к тому месту, где скрывались Дик и Мэтчем.

Члены шайки «Черная стрела» начали стрелять не на шутку. Но в отместку за их жестокость счастье отвернулось от них: большинству пришлось стрелять против солнца, а Селден на бегу перепрыгивал с одной стороны на другую, чтобы обмануть их и не дать им верно прицелиться. Боле того, повернув вдоль просеки, он уничтожил все приготовления врагов – там не было расставлено стрелков, кроме того, которого он только что убил или ранил. Очевидно, между нападавшими произошло смятение. Раздался свисток, повторенный сначала три, потом два раза. В ответ раздались свистки с другой стороны. Лес с обеих сторон наполнился гулом шагов людей, которые пробирались сквозь заросли. Перепуганная лань выбежала на полянку, постояла одно мгновение на трех ногах и потом снова исчезла в чаще.

Селден продолжал бежать, перепрыгивая с одной стороны на другую. По временам его преследовали стрелы, но все они не попадали в цель. Казалось, что ему удастся остаться невредимым. Дик держал наготове свой арбалет, чтобы помочь ему; даже Мэтчем забыл о своих интересах и в душе сочувствовал бедному беглецу. Оба мальчика дрожали нервной дрожью от глубокого волнения.

Селден был ярдах в пятидесяти от них, когда в него попала стрела и он упал. В то же мгновение он поднялся на ноги и побежал, шатаясь, словно слепой, в другую сторону. Дик вскочил на ноги.

– Сюда! – крикнул он, махая рукой. – В эту сторону! Тут есть помощь! Беги, беги!..

Но как раз в эту минуту вторая стрела попала в плечо Селдену между пластинками его лат и прошла сквозь куртку. Он упал на землю.

– Бедняга! – вскрикнул Мэтчем, сжимая руки.

Дик словно окаменел: стоя на холме, он представлял собой удобную мишень для стрельбы.

Он, наверное, был бы немедленно убит, потому что преследователи были вне себя от ярости на свою неудачу и от негодования на неожиданное появление Дика в тылу их позиции, но вдруг из лесу на поразительно близком расстоянии от мальчиков раздался громовой голос – голос Эллиса Декуорса.

– Остановитесь! – кричал он. – Не стреляйте! Возьмите его живым! Это молодой Шелтон, сын Гарри!

Тотчас же раздался пронзительный свист, повторенный несколько раз и передававшийся все дальше и дальше. Свист, по-видимому, выполнял у Джона Мстителя роль боевой трубы, посредством которой он отдавал свои приказания.

– Ах, беда! – крикнул Дик. – Мы пропали. Скорее, Джек, скорее!

Мальчики повернулись и побежали назад через группу сосновых деревьев, покрывавших вершину холма.

Глава VI. Конец дня

Действительно, мальчикам пора было бежать. Члены шайки «Черная стрела» устремлялись на холм со всех сторон. Те, кто умел лучше бегать или кому приходилось бежать по ровной местности, далеко опередили остальных и были уже близко к цели; бежавшие по долинам рассеялись направо и налево, окружая мальчиков с обеих сторон.

Дик бросился в первое попавшееся место. То была роща высоких дубов, с твердой почвой, без зарослей. Так как она спускалась вниз по холму, то мальчики могли бежать очень быстро. Затем шла открытая лужайка. Дик избежал ее, повернув налево. Через две минуты им повстречалось такое же препятствие, и мальчики избежали его таким же способом. В конце концов вышло, что мальчики, держа постоянно влево, все более и более приближались к большой дороге и реке, через которую они переплыли час или два назад, а большинство их преследователей уклонились в другую сторону и побежали к Тонсталлу.

Мальчики остановились, чтобы передохнуть. Шум преследования прекратился. Дик приложился ухом к земле, и все же ничего не было слышно. Однако ветер по-прежнему шумел в деревьях, и потому трудно было убедиться, действительно ли настала тишина.

– Вперед! – сказал Дик, несмотря на усталость и на то, что Мэтчем продолжал хромать на больную ногу.

Они собрали все свое мужество и снова бросились вниз по холму. Три минуты спустя они бежали через чащу плотно сомкнутого вершинами леса. Над их головами высокие деревья образовали густой покров листвы. Как бы поддерживаемая колоннами, чаща леса, высокая как кафедральный собор, была открыта и удобна для бегства, за исключением кустов остролиста, через которые приходилось продираться мальчикам.

Пробравшись на другую сторону через последние кусты остролиста, они очутились опять на открытом месте.

– Стой! – крикнул чей-то голос.

И среди толстых стволов, менее чем в пятидесяти футах перед собой, они увидели толстого малого в зеленой одежде, который сейчас же вложил стрелу в лук и прицелился. Мэтчем с криком остановился. Дик не останавливаясь бросился прямо к разбойнику, выхватывая на ходу кинжал. Был ли незнакомец поражен смелостью нападения или связан какими-нибудь приказаниями, как бы то ни было, он не выстрелил и стоял, очевидно, колеблясь. Прежде чем он успел опомниться, Дик бросился на него, схватил его за горло и опрокинул навзничь на землю. Стрела отлетела в одну сторону, лук – с громким звоном в другую. Обезоруженный лесной житель схватил напавшего на него мальчика; но в воздухе два раза сверкнул и опустился кинжал. Послышались стоны, и Дик поднялся на ноги. Незнакомец лежал неподвижно, пораженный в сердце.

– Вперед! – сказал Дик.

Он бросился вперед; Мэтчем еле тащился за ним. Сказать правду, они бежали не очень быстро, так как это было очень трудно для них: они ловили ртом воздух, словно рыбы. Мэтчем чувствовал острую боль в боку; голова у него кружилась. Колени Дика были как будто налиты свинцом. Но мальчики старались бежать с не уменьшавшимся мужеством.

Наконец они добрались до конца чащи. Она окончилась внезапно – в нескольких ярдах перед ними лежала большая дорога из Райзингема в Шорби, шедшая между двумя ровными стенами леса.

При виде дороги Дик остановился и, лишь только перестал бежать, услышал какой-то неясный шум, постепенно усиливавшийся. Сначала этот шум походил на порыв очень сильного ветра, но вскоре стал более определенным: послышался топот галопирующих лошадей, и в одно мгновение целый отряд воинов обогнул угол, промчался мимо мальчиков и исчез. Всадники ехали в полном беспорядке, очевидно, спасаясь: некоторые из них были ранены, лошади без всадников скакали рядом, с окровавленными седлами. Очевидно, то были беглецы с поля большого сражения.

Топот лошадей только что начал замирать в стороне Шорби, как снова послышался стук копыт и по дороге проскакал еще беглец – на этот раз одинокий всадник и, судя по его великолепным латам, человек высокого положения. Сейчас же за ним следовали фуры обоза; лошади, понукаемые возницами, как будто дело шло о спасении жизни, бежали неуклюжей рысью. Очевидно, эти люди бежали заблаговременно с поля сражения, но трусость не спасла их. Только они поравнялись с местом, где стояли удивленные мальчики, какой-то человек в изрубленных латах, по-видимому, вне себя от бешенства, нагнал фуры и начал избивать погонщиков рукояткой меча. Некоторые из них вскочили с мест и убежали в лес, а он продолжал избивать сидевших, проклиная их все время как трусов.

Все это время шум в отдалении усиливался; ветер доносил скрип телег, топот лошадей, крики людей, какой-то смутный, постепенно усиливавшийся шум. Ясно было, что целая армия хлынула, словно наводнение, на дорогу.

Дик стоял, мрачно задумавшись. Он намеревался идти по большой дороге до поворота к Холивуду, а теперь ему приходилось изменять план. Но главное – он узнал цвета графа Райзингема и понял, что приверженцы Ланкастерской розы потерпели полное поражение. Был ли сэр Дэниел с ними? И если да, бежал ли он, разбит ли он? Или он перешел на сторону Йорка и изменил чести? И то, и другое было плохо.

– Пойдем, – сурово проговорил он и, повернувшись, пошел вперед по роще. Мэтчем заковылял вслед за ним.

Некоторое времени они молча шли по лесу. Становилось поздно, солнце опускалось в долину Кеттли, верхушки деревьев горели золотым светом, но тени уже становились темнее, и начинал чувствоваться ночной холод.

– Если бы было что поесть! – вдруг проговорил, останавливаясь, Дик.

Мэтчем сел и заплакал.

– Ты можешь плакать из-за ужина, а когда нужно было спасать жизнь людям, так сердце у тебя было довольно равнодушное, – презрительно проговорил Дик. – У тебя на совести семь смертей, мастер Джон, – я никогда не прощу тебя за это.

– Совесть! – вскрикнул Мэтчем, смотря на Дика с яростью в глазах. – Моя совесть! А у тебя на кинжале красная человеческая кровь! И за что ты убил его, бедного? Он вытащил стрелу, но не пустил ее, он держал тебя в своих руках и пощадил! Нужно столько же храбрости, чтобы убить котенка, сколько для убийства беззащитного человека.

Дик онемел от изумления.

– Я убил его в честном бою! Я бросился после того, как он поднял лук! – закричал он.

– Это был удар труса, – возразил Мэтчем. – Ты просто грубый хвастун, мастер Дик, ты только пользуешься удобным случаем. Покажись кто-нибудь посильнее – ты будешь валяться у него в ногах! Ты не думаешь и о мести, потому что смерть твоего отца остается неотмщенной и его бедный дух требует справедливого возмездия. Но если в твои руки попадет бедное существо, у которого нет ни искусства, ни силы, она должна погибнуть.

Дик был слишком взбешен, чтобы обратить внимание на слово «она».

– Черт побери, вот так новости! – крикнул он. – Из каждых двоих людей один бывает сильнее другого. Сильный побеждает слабейшего, и поделом ему. Ты заслуживаешь, чтобы я побил тебя, мастер Мэтчем, за твою необузданность и неблагодарность ко мне, и ты получишь то, что заслужил!

И Дик, умевший в самом сильном гневе сохранять наружное спокойствие, стал расстегивать пояс.

Мэтчем удержал слезы. Он был бледен как полотно, но смело смотрел в лицо Дику и не двигался с места. Дик сделал шаг вперед, размахивая поясом, и остановился, смущенный взглядом больших глаз и худым, усталым лицом товарища. Мужество начало изменять ему.

– Скажи, что ты был не прав, – запинаясь проговорил он.

– Нет, я был прав, – сказал Мэтчем. – Ну иди, жестокий! Я хромаю, я устал, я не сопротивляюсь, я не сделал тебе никакого вреда – так побей меня, трус!

При этих последних вызывающих словах Дик поднял пояс, но Мэтчем вздрогнул и скорчился в таком ужасе, что у Дика снова не хватило смелости. Рука с поясом упала, и он стоял в нерешительности, чувствуя себя глупцом.

– Черт тебя побери, проклятый! – сказал он. – Если ты так слаб телом, то тем более должен сдерживать свой язык. Пусть меня повесят, если я побью тебя! – надевая пояс, продолжал он. – Побить я тебя не побью, но простить тебя никогда не прощу. Я не знал тебя, ты был врагом моего господина, я одолжил тебе своего коня, ты съел мой обед, ты назвал меня человеком из дерева, трусом и хвастуном. Ну, клянусь мессой, мера переполнилась. Признаюсь, великая вещь – быть слабым: можно совершить самый дурной поступок, и никто не накажет тебя; можно украсть у человека оружие в минуту нужды, а человек, у которого оно украдено, не может взять его обратно, – ведь ты слаб, черт возьми! Значит, если кто-нибудь направит на тебя копье и крикнет тебе, что у него силы мало, ты дашь ему пронзить тебя! Экая дичь!

– А все же ты не бьешь меня, – возразил Мэтчем.

– Пусть будет так, – сказал Дик, – пусть будет так. Я научу тебя кое-чему. Мне кажется, тебя плохо воспитывали, но в тебе есть хорошие задатки. К тому же ты, несомненно, спас меня… Впрочем, нет, я забыл это, я так же неблагодарен, как ты. Однако идем вперед. Если ты хочешь попасть в Холивуд сегодня вечером или завтра рано утром, то нам лучше поторопиться.

Дик совершенно пришел в себя и говорил с обычным добродушием. Но Мэтчем не простил ему ничего. Жестокость Дика, воспоминание об убитом им человеке, а самое главное, эпизод с поясом – все это было нелегко забыть.

– Благодарю вас, – из вежливости сказал Мэтчем, – но, право, добрый мастер Шелтон, я предпочитаю найти дорогу один. Лес велик, пусть каждый из нас выберет себе путь. Я обязан вам за обед и урок. Прощайте!

– Ну, – крикнул Дик, – если такова твоя песня – пусть так и будет, и чума тебя возьми!

Они разошлись и пошли в разные стороны не думая о направлении, каждый погруженный в мысли о ссоре. Но не сделал Дик и десяти шагов, как услышал свое имя: Мэтчем подбежал к нему.

– Дик, – сказал он, – было бы невежливо расстаться так холодно. Вот моя рука и вместе с ней мое сердце. За все, что ты сделал для меня, за то, что так помог мне, благодарю тебя не из вежливости только, а от всего сердца. Всего хорошего!

– Ну, малый, – сказал Дик, беря протянутую руку, – желаю тебе успеха, но сильно сомневаюсь в нем. Ты слишком любишь спорить.

Они расстались во второй раз, и на этот раз Дик побежал за Мэтчемом.

– Вот, – сказал он, – возьми мой арбалет, нельзя идти невооруженным.

– Арбалет! – сказал Мэтчем. – Нет, мальчик, у меня нет ни силы натянуть его, ни умения прицелиться. Это не помогло бы мне, добрый мальчик. Но все же я благодарю тебя.

Наступила ночь, и под деревьями они не могли разглядеть лиц друг друга.

– Я пройду немного с тобой, – сказал Дик. – Ночь темна, не хотелось оставлять тебя на этой тропинке. Мне кажется, ты можешь заблудиться.

Не разговаривая больше, он пошел вперед, и Мэтчем снова последовал за ним. Тьма становилась все гуще и гуще; только иногда на открытых местах мальчики видели небо, усеянное мелкими звездами. Издали продолжал доноситься слабый шум бегства ланкастерской армии, но с каждым шагом они удалялись от него.

После получаса молчаливой ходьбы они вышли на большое, открытое место, поросшее вереском. Полянка, покрытая папоротниками, с островками из групп тисовых деревьев, слабо освещалась звездами. Тут мальчики остановились и взглянули друг на друга.

– Ты устал? – спросил Дик.

– Да, я так устал, – ответил Мэтчем, – что, кажется, готов лечь и умереть.

– Я слышу журчание реки, – сказал Дик, – дойдем до нее – мне страшно хочется пить.

Местность медленно понижалась. Действительно, внизу мальчики нашли журчащую реку, бежавшую между ивами. Оба бросились на берег и, наклонившись к блестевшей от звезд поверхности воды, напились всласть.

– Дик, – сказал Мэтчем, – я не могу больше.

– Я видел, когда мы опускались, какую-то яму, – сказал Дик. – Ляжем там и заснем.

– О, с большим удовольствием! – воскликнул Мэтчем.

Яма была песчаной и сухой; с одной стороны ее прикрывала группа терновых кустов, росшая над ней. Мальчики легли, крепко прижавшись друг к другу для тепла и совершенно забыв о своей ссоре. Скоро сон сошел на них, словно облако, и они мирно заснули на росе под звездами.

Глава VII. Закрытое лицо

Они проснулись на рассвете. Птицы еще не пели, а только чирикали то там, то сям в лесу; солнце еще не взошло, но на востоке небо было покрыто красивыми, разноцветными полосами. Полуголодные, измученные от усталости, они лежали неподвижно, испытывая чувство восхитительной истомы. Внезапно до слуха их донесся звук колокольчика.

– Колокольчик! – сказал, вставая, Дик. – Неужели мы так близко от Холивуда?

Немного спустя снова раздался звук колокольчика, но на этот раз несколько ближе; и с этих пор он продолжал звучать отрывисто в утреннем молчании, приближаясь все более и более.

– Что бы это могло значить? – сказал Дик, который проснулся окончательно.

– Это идет кто-то, – ответил Мэтчем, – колокольчик звенит при каждом его движении.

– Я сам понимаю это, – сказал Дик. – Но для чего? Что делает он в Тонсталлских лесах? Джек, – прибавил он, – смейся надо мной, если хочешь, но мне не нравится этот глухой звук.

– Да, – сказал Мэтчем, и дрожь пробежала по его телу. – В нем есть что-то печальное. Если бы не наступил день…

Но как раз в это мгновение колокольчик зазвучал быстрее и отчетливее, потом издал громкий, нестройный звук и замолк на некоторое время.

– Тот, кто идет с колокольчиком, как будто бежал некоторое время, а потом бросился в воду, – заметил Дик.

– А теперь он снова пошел тише, – прибавил Мэтчем.

– Нет, – возразил Дик, – не так уж тихо, Джек. Этот человек идет очень быстро. Он или боится за свою жизнь, или спешит по какому-нибудь делу. Разве ты не замечаешь, как быстро приближаются шаги?

– Они совсем близко, – сказал Мэтчем.

Мальчики стояли на краю ямы, а так как она находилась на возвышении, то перед ними открывался вид на большую часть прогалины вплоть до окружающих ее густых лесов.

При дневном свете, очень ясном, хотя небо было серым, мальчики увидели тропинку, извивавшуюся белой лентой среди дроков. Судя по ее направлению, Дик решил, что она должна более или менее прямо вести к Моот-хаусу.

На тропинке показалась белая фигура, вышедшая с опушки леса. Она остановилась ненадолго, видимо, оглядываясь по сторонам; потом медленно, согнувшись почти вдвое, пошла через вереск, приближаясь к месту, где находились мальчики. Колокольчик звенел при каждом ее шаге. Лица у фигуры не было: белый капюшон, в котором не были даже прорезаны дырочки для глаз, закрывал голову; неведомое существо, по-видимому, ощупывало дорогу палкой.

Смертельный ужас охватил мальчиков.

– Прокаженный! – проговорил Дик слабым голосом.

– Его прикосновение – смерть, – сказал Мэтчем. – Бежим!

– Нет, – возразил Дик, – разве ты не видишь, что он совсем слепой? Он ощупывает дорогу палкой. Будем лежать смирно – ветер дует в сторону тропинки и он пройдет мимо, не причинив нам вреда. Увы, бедняга, нам следует пожалеть его!

– Я пожалею его, когда он пройдет мимо, – ответил Мэтчем.

Слепой прокаженный прошел уже полпути до них. Взошло солнце и осветило его закрытое лицо. До своей отвратительной болезни он был, видимо, высокого роста и даже теперь шел уверенной походкой сильного человека. Печальный звон колокольчика, стук палки, покрывало без дырочек для глаз на лице, сознание, что он не только приговорен к смерти и страданиям, но и навсегда осужден не прикасаться к ближним, – все это наполнило ужасом сердца мальчиков, и с каждым шагом, приближавшим его к ним, мужество и силы покидали их.

Незнакомец поравнялся с ямой, остановился и повернул лицо прямо в сторону мальчиков.

– Пресвятая Дева, защити меня! Он видит нас! – слабым голосом сказал Мэтчем.

– Тс-с! – шепнул Дик. – Он только прислушивается. Ведь он слеп, дурачок!

Прокаженный смотрел или слушал. Как бы то ни было, он простоял несколько секунд на одном месте. Потом он пошел дальше, но снова остановился, повернулся и как будто взглянул на мальчиков. Даже Дик смертельно побледнел и закрыл глаза, точно мог заразиться от одного взгляда прокаженного. Но вскоре зазвучал колокольчик, и на этот раз прокаженный без малейшего колебания прошел остальную часть маленькой прогалины и исчез под сенью леса.

– Он видел нас, – сказал Мэтчем, – я готов поклясться в этом!

– Вздор! – возразил Дик, несколько оправившись от страха. – Он только слышал нас. Он сам боялся, бедняга! Будь ты слеп и ходи постоянно во мраке, ты сам испугался бы, если бы хрустнула ветвь или зачирикала птица.

– Дик, добрый Дик, он видел нас, – повторил Мэтчем. – Когда человек прислушивается, он поступает не так, как этот, а совсем иначе. Он видел, а не слышал. У него злые намерения. Вот послушай, ведь колокольчик не звонит больше.

Действительно, это было правдой. Колокольчик не звонил больше.

– Да, мне не нравится это, – сказал Дик. – Да! – крикнул он. – Мне очень не нравится это! Что бы это могло значить? Идем скорее!

– Он пошел к востоку, – прибавил Мэтчем. – Добрый Дик, пойдем прямо на запад. Я вздохну свободно только тогда, когда повернусь спиной к этому прокаженному.

– Ты слишком труслив, Джек, – возразил Дик. – Мы пойдем прямо в Холивуд, то есть по крайней мере настолько, насколько я могу вести тебя, и, значит, на север.

Они поднялись, прошли до камням через реку и начали взбираться на противоположный берег, который подымался более круто к опушке леса. Местность стала очень неровной; поминутно встречались то бугорки, то впадины; деревья стояли то отдельно, то группами. Становилось трудно выбирать дорогу, и мальчики шли несколько наугад. К тому же они устали от вчерашних усилий и недостатка пищи и тяжело тащили ноги по песку.

Войдя на холмик, они вдруг увидели прокаженного, который переходил дорогу по впадине в нескольких сотнях футов впереди них. Колокольчик безмолвствовал, палка более не стучала по земле. Он шел быстрой, уверенной походкой зрячего человека. В следующее мгновение он исчез в маленькой роще.

При первом взгляде на прокаженного мальчики спрятались за кустиком дрока и продолжали лежать там, пораженные ужасом.

– Наверное, он преследует нас, – сказал Дик. – Ты видел, он придерживал рукой язычок у колокольчика, чтобы он не звонил? Ну, да помогут нам все святые и да научат нас! У меня нет сил бороться с заразой!

– Что он делает? – проговорил Мэтчем. – Что нужно ему? Кто слышал, чтобы прокаженный стал преследовать несчастных лишь по злобе?! Ведь колокольчик у него именно для того, чтобы люди могли избегать его? Дик, тут скрывается что-то более серьезное.

– Мне все равно, – со стоном сказал Дик, – сила моя пропала, ноги – словно ватные. Да помогут мне святые!

– Неужели ты будешь лежать тут? – крикнул Мэтчем. – Пойдем назад на открытое место. Там нам удобнее: он не сможет подкрасться неожиданно.

– Я не могу, – сказал Дик, – мое время пришло, он может случайно пройти мимо.

– Ну так натяни мне твой арбалет! – воскликнул Мэтчем. – Будь же мужчиной!

Дик перекрестился.

– Неужели ты хочешь, чтобы я стрелял в прокаженного? – сказал он. – У меня рука не поднимется на это… Нет, – прибавил он, – будь что будет! Я буду драться с людьми, но не с призраками и прокаженными. Я не знаю, кто это! Но Небо защитит нас от того или другого.

– Ну, – заметил Мэтчем, – если таково мужество мужчины, то что он за жалкое создание! Однако если ты ничего не хочешь делать, то будем лежать смирно.

Колокольчик отрывисто звякнул.

– Он не удержал язычка, – шепнул Мэтчем. – Святые угодники! Как он близко от нас.

Дик ничего не ответил: от страха у него чуть не стучали зубы.

Скоро они увидели между кустиками кусок белой одежды. Затем из-за пня высунулась голова прокаженного; казалось, он пристально оглядел окрестность, прежде чем удалился. Для напряженных чувств мальчиков весь куст как бы ожил от шороха листьев и треска ветвей; оба они ясно слышали биение сердца друга у друга.

Внезапно прокаженный с криком выскочил на ближайшую прогалину и побежал прямо на мальчиков. Громко крича, они бросились в разные стороны. Но их страшный враг живо догнал Мэтчема и схватил его так крепко, что он не имел возможности сопротивляться. Парнишка испустил отчаянный крик, раздавшийся далеко в лесу, и судорожно забился; потом ослабел и упал без чувств на руки человека, который его схватил.

Дик услышал крик и обернулся. Он увидел, как упал Мэтчем, и бодрость духа и сила вернулись к нему. С криком сожаления и гнева он снял свой арбалет и натянул его. Но прежде чем он успел выстрелить, прокаженный остановил его, подняв руку.

– Погоди стрелять, Дикон! – крикнул знакомый голос. – Погоди стрелять, безумный смельчак! Неужели ты не узнаешь друга?

Прокаженный положил Мэтчема на землю, снял с лица капюшон, и перед Диком явились знакомые черты сэра Дэниела Брэкли.

– Сэр Дэниел! – вскрикнул Дик.

– Да, клянусь мессой, сэр Дэниел! – сказал рыцарь. – Ты что же это вздумал стрелять в своего опекуна, плут? Но вот этот… – Тут он прервал себя и спросил, указывая на Мэтчема: – Как имя его, Дик?

– Я зову его мастером Мэтчемом, – сказал Дик. – Разве вы его не знаете? Он говорил, что вы его знаете.

– Да, – ответил сэр Дэниел, – я знаю этого мальчика. – И усмехнулся. – Но он потерял сознание, и, правду сказать, было из-за чего. Да, Дик? Ведь я напугал вас до смерти, не правда ли?