Молилась ли ты на ночь?

– И-эх! – крякнула я, вздергивая болтающуюся на моих запястьях Трошкину вверх.

Алка не сплоховала, моментально нашла опору для ног, и мне сразу стало легче. Я подвела ее судорожно сжатые лапки к перилам, подождала, пока она за них ухватится, а потом взяла подружку под мышки и перетащила на балкон. Физкультурница Трошкина пружинисто приземлилась на ноги.

– Уф-ф! – сказала я, разминая плечи. – Сколько в тебе весу, Трошкина? Пора тебе прекращать лопать шоколадные конфеты килограммами!

– Это чтобы тебе их больше досталось, да? – съязвила Алка. – Ну-ка, пропусти меня к балконной двери, я замерзла и очень хочу в тепло.

– Не думаю, что дверь в ожидании нашего прихода гостеприимно открыта, – пробормотала я.

– Пустяки, – обмолвилась Алка, вдумчиво повозив носом по дверному косяку. – Тут очень простая защелка, я знаю, что делать.

– Правда? – уважительно протянула я.

Трошкина – большая умница, в школе она была отличницей, да и институт культуры окончила с красным дипломом, хотя применения своим культурным знаниям в реальной жизни как-то не нашла, у нас все больше некультурные навыки в цене. Однако я и не подозревала, что подружка кумекает не только в философских исканиях Сартра и Кьеркегора, но и в непростом деле организации проникновения со взломом!

– Дай кредитную карточку! – потребовала Алка.

– Ты где-то видишь банкомат?

– Дай мне карточку и помолчи!

Я заткнулась и достала из бумажника кредитку. Трошкина просунула кусочек упругого пластика в щель двери, провела карточкой вверх, ловко отжала язычок защелки и гордо обронила:

– Прошу!

Я не заставила себя уговаривать и торопливо нырнула в комнату, Алка юркнула следом за мной и аккуратно прикрыла дверь. Сразу стало не только теплее, но и темнее. Я снова пошарила в сумке и нашла ручку-фонарик – сувенирное изделие, которое наше рекламное агентство изготовило по заказу инвестиционной компании «Поиск». На пластмассовом черенке авторучки был начертан тематический девиз: «Днем с огнем!». Полагаю, это означало, что компания «Поиск» без устали ищет выгодные проекты для размещения инвестиций.

Лампочка в сувенирном фонарике была дохленькая, но кое-какой свет все-таки давала. Во всяком случае, слабого лучика подсветки хватило, чтобы убедиться – в комнате никого нет. Вообще ни одной души, ни живой, ни мертвой!

– А где же труп? – с претензией спросила Трошкина. – Ты же говорила, он лежал на ковре?

Похоже, подружке очень хотелось своими глазами увидеть импозантного Полуянца с кинжалом в черно-бурой груди.

– Знаешь, а я даже рада, что его тут уже нет, – призналась я, вылезая из-под тюлевой занавески на простор комнаты.

При ближайшем рассмотрении обнаружилось, что на ковре нет не только трупа, но и кровавого пятна, однако ощупывание показало, что покрытие подозрительно мокрое. Трошкина опустилась на корточки, как такса, и шумно обнюхала ковер.

– Чем пахнет? – спросила я.

– Стиральным порошком, – ответила Алка. – Похоже, по ковру прошлись хорошим моющим пылесосом.

– Заметали следы!

– Зачищали, – поправила она. – Ковер почистили, полы помыли, труп убрали… Ну и ладно, нам же лучше, мы-то с тобой сюда не за трупом пришли. Куда ты, говоришь, бросила свой паспорт?

– Сюда, за стенку! – я стукнула ладонью по дверце платяного шкафа.

Оставить на мебели следы своих рук я не боялась, потому что я пришла в перчатках, а Алка – вообще в варежках.

– Постучи еще! – попросила Трошкина, высвободив из-под шапки примятое розовое ухо и приложив его к дверце шкафа.

Я постучала в разных местах.

– Звук всюду одинаковый, – важно сообщила Алка.

– И что это значит?

– А черт его знает! – призналась самозваная специалистка по акустике. – Думаю, твой документ за шкафом не застрял, он провалился до самого низа и лежит на полу.

– У-у, плохо дело! – пригорюнилась я. – Шкаф большой и тяжелый, да еще соединен с другими модулями стенки, всю конструкцию разом нам не сдвинуть, даже пытаться не стоит!

– Ах, Кузнецова, Кузнецова! – вздохнула бывшая отличница-медалистка. – Вспомни, что я говорила тебе на каждой контрольной по алгебре?

– Ты говорила, чтобы я не кривила шею, заглядывая в твою тетрадь, потому что у нас с тобой разные варианты, – вспомнила я.

– Я говорила: чтобы правильно решить задачу, надо сначала четко ее сформулировать! Зачем это нам двигать всю трехметровую мебельную стенку разом? Разве ты разбрасывала многочисленные документы хаотично, в стиле сеятеля, куда бог пошлет?

– Нет, – кротко ответила я. – Я бросила всего один паспорт и точно за этот шкаф.

– Значит, ограничим зону наших интересов нижней частью этого шкафа, – постановила Алка. – А в нижней части шкафа есть что?

– Ящик, – и кротко, и коротко ответила я.

– Выдвижной ящик! – уточнила Трошкина, после чего присела и резко дернула упомянутый ящик на себя.

Ящик с готовностью выкатился по направляющим. Шкаф стал похож на высоколобого интеллигента с выдвинутой челюстью питекантропа.

– Тут фиксаторы, – посетовала Алка. – Инка, помоги дернуть!

Я тоже присела, взялась за «челюсть» шкафа, и мы дружно дернули. В шкафовом нутре что-то мучительно крякнуло, и низкий выдвижной ящик со всем своим содержимым вылетел на пол.

– Вытянули репку! – воскликнула я, своевременно убрав ноги, чтобы их не придавило.

Трошкина бесцеремонно отодвинула вырванный с корнем ящик в сторону и полезла в образовавшуюся дыру, повелительно бросив:

– Посвети мне своим дегенеративным фонариком!

– Дегенеративным, прям уж! – обиделась я. – Отличный фонарик, между прочим!

– Дай сюда! – Трошкина не стала продолжать хаять осветительный прибор, вырвала его из моей руки и с головой скрылась в проеме.

Мне видна была только задняя половина подружки – подол шубы и азартно ерзающие ножки в уморительных детских сапожках с полосатыми гетрами. У Алки цыплячья лапка тридцать шестого размера, и она запросто подбирает себе обувь в «Детском мире» – там дешевле, чем в магазине для взрослых. Правда, с получением Трошкиной австралийского наследства необходимость нещадно экономить деньги у нее отпала, но соответствующая привычка осталась.

– Слышь, Кузнецова? – глухо воззвала ко мне Алка из недр шкафа.

– Что?

– Фотография в паспорте у тебя просто безобразная! Я не помню, когда это ты ходила завитая и брюнетистая, как каракулевая овца?

– В двадцать пять, когда фотку меняла, – ответила я и всерьез подумала, не обидеться ли мне на «овцу», но тут до меня дошло, что Алкин ехидный комментарий может означать только одно: подружка нашла за шкафом мой паспорт!

Дуться мне тут же расхотелось, возникло другое желание – схватить свой документ, покрыть его красную кожицу горячими поцелуями и прижать к сердцу. Трошкина забилась в шкаф, как моль на зимовку, и огорчительно медлила вылезать, поэтому я крепко взяла ее за щиколотки в детских гетрах и одним рывком выдернула наружу.

В одной руке у Алки был мой фонарик, в другой – мой же паспорт. Я отняла у нее эти важные и нужные предметы и хотела уже спрятать их в сумку, но она сказала:

– Стоп! А ящик на место запихивать мы в темноте будем, что ли? Методом ненаучного тыка?

С возвращением ящика на его законное место пришлось повозиться, он, подлый, никак не хотел заталкиваться обратно в шкаф, и мы с Трошкиной аж взмокли от усилий.

– Жарко! – объявила Алка, машинально стерев пот со лба какой-то тряпочкой, подхваченной из ящика.

– Ты утираешься носком, – сообщила я подружке.

– Могу предложить тебе второй, тоже утрешься, – парировала она.

– Я лучше платочек найду, – сказала я и с новым интересом взглянула на содержимое ящика, дотоле не привлекавшее моего внимания. – Вот это да! Неужели?

– В чем дело? – спросила Алка.

Я двумя руками торопливо вытянула невесомый сверток белого батиста, оказавшийся мужской рубашкой из превосходного тонкого полотна. На ощупь ткань была чуточку влажной, как будто ее совсем недавно достали из барабана стиральной машины с хорошим отжимом и не дали окончательно просохнуть.

– Алка, это же та самая рубашка, которая была на убитом Полуянце! – возбужденно сообщила я. – Я ее отлично запомнила, такая тонкая белая ткань в крошечных бурбонских лилиях, и оборванная верхняя пуговка на воротнике! Значит, рубашку с трупа сняли и постирали!

– Постирать ее, конечно, могли, – согласилась Алка. – Но где же, в таком случае, дырка от кинжала? Ее что, зашили?

– Гм… Действительно, где же дырка? – я внимательнейшим образом рассмотрела грудь рубашки, особенно – район кармана на левой полочке, но никаких сквозных отверстий не нашла.

И никаких швов тоже!

– Может, у Полуянца было две одинаковых рубашки? – подумав, предположила я.

– И обе с оборванными верхними пуговками? – напомнила Алка. – Думаешь, у Полуянца такой бзик – пуговки обрывать?

На всякий случай мы еще покопались в белье Ашота Гамлетовича и выяснили, что такого бзика у него не было, на других сорочках все до единой пуговицы оказались на месте.

– Вопрос «А был ли мальчик?» вновь приобретает остроту! – заметила по этому поводу Трошкина. – Был ли Полуянц убит кинжальным ударом в область грудной клетки или же это тебе примерещилось? Вообще-то, конечно, ковер мокрый…

– Трошкина, я сейчас тебя убью! Или себя! – рассердилась я. – Не морочь мне голову! К черту этого загадочного Полуянца с его кинжалом, рубашкой, ковром и прочим барахлом в ассортименте! Давай засунем проклятый бельевой ящик на место и унесем ноги из этого приюта блудного покойника, пока нас тут не застукали!

Против обыкновения, Трошкина не стала спорить. Мы удвоили усилия, затолкали ящик в брешь, частыми нервными пинками загнали его на место и покинули странную шестьдесят пятую квартиру тем же путем, каким пришли, – через балкон.

На козырек подъезда мы прыгать не стали, оборвали с одной стороны имевшуюся на балконе одинокую веревку для сушки белья и по ней спустились прямо на елочку.

– Аки херувимы! – прокомментировала Алка.

– Кто?!

– Ангелочки с крылышками, типичное украшение рождественского дерева, – объяснила она.

Елочка протестующее затрещала, недвусмысленно намекая на несоответствие габаритов ангелочков и украшенного ими дерева, и мы поспешили с нее слезть.

– Ну, что? Миссия выполнена! – гордо и радостно объявила Алка, выбравшись из заснеженной клумбы на несколько менее заснеженную улицу и отряхнув подол. – Это надо отметить!

– С меня тортик! – согласилась я.

Оживленно обсуждая вопрос выбора тортика и трогательно поддерживая друг друга на скользких участках дороги, мы с подружкой прошествовали по Белоберезовой улице до ее пересечения с какой-то другой магистралью, тоже абсолютно белой, и там поймали такси, доставившее нас сначала в кондитерскую, а потом к Алке домой.

Глава 4

Димон прилип к дивану, как мыльница на присосках к бортику ванны. Мозг его лихорадочно работал, а тело оставалось неподвижным: ноги и руки стали чугунными. На дальнем краешке сознания, не занятом широкомасштабным мыслительным процессом, Димону мерещился он сам, сидящий в такой же позе, но не на мягком домашнем диване, а на жестких тюремных нарах. Это виденье его сильно нервировало и отвлекало от дум, он очень старался от него избавиться, для чего выпил полфлакона валерьянки, но добился только того, что одна безрадостная картинка превратилась в целый комикс: Димон сидит на нарах, Димон хлебает баланду, Димон печально глядит в зарешеченное окошко, Димон гуляет по кругу в полосатой робе, крайне мало похожей на модели одежды из каталога «Гюнтер».

– Чтоб его черти взяли! – в сердцах выругался Димон в адрес этого самого каталога.

Увы, было гораздо более вероятно, что толстенный журнал с цветными картинками возьмут не черти, а оперативники, которых рано или поздно кто-нибудь вызовет в шестьдесят пятую квартиру шестого дома по Белоберезовой улице телефонным звонком с сообщением о двойном убийстве.

Димон понимал, что при таком раскладе ничего хорошего ему не светит. Между страницами каталога, опрометчиво оставленного им на месте преступления, лежал листок, на котором он собственноручно записал новый заказ. Его сделала усиленно молодящаяся дама позднего бальзаковского возраста, любезно пообщавшаяся с Димоном в квартире номер сорок того же дома. В «Гюнтере» мадам присмотрела себе прелестный девичий гарнитур: летние шортики в голубенький цветочек, маечку с крупным изображением придурковато улыбающейся пчелы и соломенную шляпку с букетиком незабудок, на каждой из которых сидела дебильная пчелка поменьше. Димон с жаром заверил мадам, что в этом оригинальном наряде она будет совершенно неотразима, и записал ФИО, адрес и телефон пожилой кокетки. Не было никаких сомнений, что она вспомнит приятного молодого человека, щедро осыпавшего ее комплиментами, и наведет сыщиков на Димона.

Да, так и будет: менты найдут на месте преступления каталог, а в нем – листок с записью данных тетки из сороковой квартиры, зададут ей пару вопросов и выйдут на Димона. Откреститься от «Гюнтера» не удастся, в приступе трудового энтузиазма он совался во все квартиры подряд, так что запомнили его в том доме многие. Димон это понимал, но не знал, что ему теперь делать.

Может, метнуться обратно и попытаться забрать свой каталог? Увы, Димон прекрасно помнил: убегая, он захлопнул наружную дверь и замок громко щелкнул. Ключа у него, разумеется, нет, а ломать чужую дверь слишком рискованно: если его за этим делом поймают, приплюсуют к убийству грабеж со взломом.

Димон никогда не умел принимать правильные решения под давлением времени и сейчас прямо-таки физически чувствовал, что с каждой секундой, проведенной в бездействии, его шансы прожить долгую жизнь на свободе неуклонно понижаются. Нехотя, с большим трудом, Димон разлучил свой зад с мягкой поверхностью дивана, обулся, оделся и вышел из квартиры.

Снегопад закончился, но машин на улице было мало. Димон долго семафорил руками на краю тротуара, пока не остановил частного извозчика. Машина, под брюхом которой налипло так много грязного снега, что она походила на кита, медленно поползла на Белоберезовую улицу.

В окнах шестьдесят пятой квартиры горел свет. Димон вздохнул и поплелся в подъезд, на ходу прикидывая, каковы шансы на то, что он ослышался и замок не защелкнулся. Димон поднялся на второй этаж и толкнул нужную дверь. Зря он надеялся на чудо: дверь была заперта. Значит, прошмыгнуть в квартиру повторно и потихоньку утащить свой каталог не удастся.

Безрезультатно потолкав невозмутимую дверь, он совершенно машинально потянулся к стучалке и начал колотить по дереву тяжелым бронзовым кольцом. Наверное, это было очень глупо – не ожидал же он, в самом деле, что кто-нибудь из покойников любезно поднимется с ковра и соизволит впустить в квартиру Димона!

Размеется, никто ему не открыл, даже не отозвался. За дверью царила самая настоящая мертвая тишина. Димон в отчаянии пару раз ударился в стену головой, это ничего не изменило, и он обессиленно опустился на извращенческий коврик с изображением смуглого педика с козлиной бородкой и густо накрашенными глазами.

Обхватив плечи руками, он раскачивался из стороны в сторону и думал, думал, думал… Единственное решение, которое он видел, Димону ужасно не нравилось, но другого выхода, похоже, не было. Он скажет, что зашел в шестьдесят пятую квартиру, чтобы предложить жильцам посмотреть каталог. Дверь была открыта, вот он и вошел. Двинулся на голоса – в комнату. Увидел работающий телевизор и два трупа на ковре. Испугался, выронил каталог, убежал из квартиры и захлопнул за собой дверь. Пришел в себя уже на улице, и то не сразу: шок, знаете ли! Такие сцены не для слабонервных, а он даже фильмы ужасов не смотрит и детективы не читает, только добрые детские сказки. В общем, как только очухался, сразу позвонил в милицию. Все. Больше он ничего не знает.

Димон вытянул из кармана сотовый телефон, набрал простенький номер из двух цифр и дрожащим голосом произнес в трубку:

– Алло, милиция? Совершено убийство! Запишите: улица Белоберезовая, дом шесть, квартира шестьдесят пять. Там два трупа.

– Кто звонит?

– Я! Я случайно зашел и увидел покойников. Приезжайте! – И он совершенно искренне добавил:

– Мне очень страшно!

Разбираться с анонимным заявителем приехал дежурный милицейский наряд. Машина с выключенной мигалкой тихо, без шума подкатила к пятому подъезду. Димон топтался на ступеньках.

– Ты, что ли, в милицию звонил? – проявив проницательность, спросил толстый дядька в милицейском тулупе, меховой воротник которого поддерживал его бульдожьи щеки не хуже бюстгальтера.

Димон с перепугу сначала замотал головой, но потом все-таки признался:

– Я, я!

– Шпрехен зи дойч? – фыркнул второй милиционер – помоложе, не толстый и не в тулупе.

– Я, я! – вспомнив школу, повторил затурканный Димон.

– Белкин, не морочь голову свидетелю! – буркнул щекастый.

– А я не свидетель, я их просто нашел! – поспешил возразить он.

– Свидетель, не морочьте нам голову! – потребовал щекастый. – Вперед!

Он подтолкнул Димона в спину, и они втроем быстро поднялись на второй этаж.

– Квартира шестьдесят пять! – констатировал «бульдог», изучив номер на двери.

Он постучал и прислушался. Постучал еще, толкнул дверь и недовольно посмотрел на Димона:

– Закрыто, что ли?

– Это я случайно захлопнул! – повинился тот.

– Что, Семеныч, ломать будем? – догадался Белкин. – Тогда я сейчас понятых организую.

– Я сам организую, – сказал щекастый. – А ты за пацаном смотри, чтобы не сдернул в разгар событий. Знаю я нынешнюю молодежь, сплошь шутники, а юмор у них дурацкий.

Ворча что-то нелестное в адрес младого поколения, он двинулся по лестничной площадке и поочередно стучал в каждую дверь, но ни одна из них не открылась, хотя в шестьдесят восьмой квартире – Димон ясно видел – кто-то надолго приложился к глазку. Сердитый Семеныч сменил адресную аудиторию и начал ругать безразличных ко всему обывателей, которым по барабану, есть по соседству трупы или трупов нету. Ругался он громко, и был услышан, на что, очевидно, и рассчитывал.

– Никак, убили кого? – вопросил из-за двери шестьдесят восьмой квартиры басовитый голос с сочными вампирскими нотками.

Один за другим щелкнули три замка, зазвенела цепочка, дверь открылась.

– Уж не Ашотку ли убили? – поинтересовалась толстая бабка в затрапезном махровом халате с чужого плеча.

Кроме халата, обметающего подолом пол, на ней были очки с огромными круглыми стеклами и одинокая бигудина на месте предполагаемой челки. Бигудина была здоровенная, как банка из-под пепси, и затеняла бабкину физиономию на манер козырька. Виден был главным образом длинный вялый рот, углы которого круто загибались вниз – очевидно, под тяжестью двух больших волосатых бородавок, расположенных поразительно симметрично. Судя по бигудине, бабка еще не изжила в себе кокетство, хотя хороша была примерно так же, как престарелая родственница Царевны-лягушки по земноводной линии.

– Стойте здесь, гражданка, вы нам понадобитесь, – сказал старухе-лягухе строгий Семеныч, удаляясь на первый этаж.

– Нипочем не уйду! – пообещала бабка, настырно разглядывая сквозь окуляры потерянного Димона. – А ты, милок, кто будешь?

Он предпочел притвориться, будто не услышал вопроса.

– Вот от таких молодых да нахальных все беды! – заявила на это старуха-лягуха. – Ашотка, дурак, с приличными людями знаться не хотел, ну, так ему и надо!

– Вы это, гражданочка, о чем? – заинтересовался Белкин. – Вы в курсе, что с соседом вашим приключилось?

– Знать не знаю, вот те крест! – Бабка размашисто перекрестилась и снова вылупилась на Димона. – А только что бы там с Ашоткой ни приключилось, он это заслужил! Невежливый мужик, невнимательный: с праздником не поздравит, за солью не зайдет, сумку с картошкой даме поднести – не дождешься…

С нижнего этажа с топотом примчались щекастый Семеныч и дородная молодая женщина с деревянной лопаточкой в руке.

– Что тут у вас, давайте побыстрее, у меня котлеты жарятся, – попросила молодайка.

Очевидно, судьба котлет была милиционерам не безразлична, потому что просьбу черноокой гражданочки они уважили и перешли к решительным действиям. С третьего этажа на подмогу представителям правоохранительных органов был вызван мужик с топором, и с его помощью удалось справиться с несговорчивой дверью шестьдесят пятой квартиры.

– Хорошо, всего один английский замок защелкнулся! – сказал сноровистый дядька с топором. – Тут ведь еще два замка, засов и стальные штыри растопыркой в косяк!

– Хорошо, – согласился Семеныч и отчего-то посмотрел на Димона.

Ему сразу стало совсем нехорошо, и он не пошел на экскурсию в открытую квартиру вместе со всей делегацией, остался на лестничной площадке в компании бдительного Белкина.

Из квартиры послышались охи-вздохи. Громче всех пыхтела старуха-лягуха, ее притворно горестное кваканье разносилось на весь подъезд.

– Что, Семеныч, есть такое дело? – крикнул с порога понятливый Белкин.

– Есть.

– Пойдем, приятель, – Белкин крепко ухватил деморализованного Димона повыше локтя и увлек в квартиру.

Димон не сопротивлялся, но глаза малодушно закрыл. К счастью, Белкин привел его не в комнату, а в кухню. Тут Димон еще не был, поэтому не без интереса осмотрелся. Интересовало его главным образом одно: нет ли в пищеблоке еще каких-нибудь убиенных граждан и гражданок. Их там не было, и Димон в относительном спокойствии сел на табурет – дожидаться приезда опергруппы.

Серьезные деловитые мужчины наводнили квартиру минут через двадцать. За это время Димон успел три раза рассказать свою историю скучающему Белкину и отшлифовал рассказ, как театральный монолог. Лысоватый мужик из числа вновь прибывших уединился с ним на кухне, отпустив с миром Белкина, и с готовностью принял на себя роль публики. В первый раз он выслушал Димона, не перебивая, и попросил повторить сказанное на бис. Тот повторил, попутно отвечая на вопросы. Лысоватый слушал и кивал, так что Димон приободрился и начал всерьез надеяться, что все обойдется.

Как бы не так!

– Давайте, гражданин Касаточкин Дмитрий Иванович, подытожим сказанное вами, – задушевно предложил лысоватый. – Итак, вы вошли в эту квартиру с целью предложить ее обитателям полистать каталог одежды. Однако заняться этим милым делом было некому. Вы увидели два мертвых тела, мужское и женское. Смуглый мужчина в белой рубашке и черных брюках лежал на залитом кровью ковре, и в груди его торчал кинжал. Красивая молодая женщина в пальто с капюшоном лежала тоже, там же, так же, но без кинжала. Так?

– Так! – кивнул Димон, радуясь достигнутому взаимопониманию.

– Не так! – тихо, душевно, с сожалением возразил лысоватый. – У нас тут не два трупа, а всего один. Он, правда, смуглый и мужского пола, но не в брюках и рубашке, а в спортивном костюме, и убит не кинжалом, а ударом тяжелого тупого предмета по голове.

– Кажется, я адресом ошибся! – глупо пробормотал Димон и привстал с табурета, словно собираясь бежать, искать в окрестностях квартиру с двумя трупами, подходящими под его описание.

– Сидеть! – крикнул лысоватый. – Удар по голове жертвы нанесен толстым журналом в самодельной фанерной обложке.

Димон рухнул на табурет. Крепкую фанерку к каталогу «Гюнтер» он приспособил самолично, чтобы журнал не мялся и не терял форму. Лысоватый печально посмотрел на Димона и снова заговорил тихо, ласково:

– А теперь, Дмитрий Иванович, расскажите честно, как и почему вы убили гражданина Ашота Гамлетовича Полуянца?

Глава 5

Тортик был чудесный: бисквитные коржи в меру пропитаны ликером, сливки взбиты в крепкую пышную пену, фрукты в прослойке восхитительно свежи.

– У-м-м-м! – промычала я, облизывая пальцы после второго куска и уже косясь на третий.

– Тебе ш рожовым шветощком или ш беленьким? – с набитым ртом прошамкала Трошкина, в очередной раз занося нож над ополовиненным тортом.

Я задумалась, обстоятельно сравнивая достоинства розового и беленького цветочков, и немного замешкалась с ответом, поэтому Алка рассудила по-своему:

– И ш тем, и ш другим!

С этими словами подружка старательно выпилила из торта кусочек в форме большой буквы «г» – эта загогулина позволила захватить сразу два розана.

– Спасибо, дорогая! – с признательностью сказала я, принимая сладкий кус. – И за тортик, и вообще!

– Пользуйся моей добротой! – важно ответствовала Трошкина и отхватила себе немалый ломоть сразу с тремя цветочками.

– Чин-чин!

Мы звонко чокнулись серебряными ложечками и уже приготовились погрузить их в нежную бисквитную плоть тортика, когда в прихожей запел звонок.

– Кто это так некстати? – заволновалась Алка, покосившись на торт, которого осталось уже не так много, чтобы с кем-то делиться.

Она положила ложечку и убежала в прихожую. Я услышала щелчок замка, а потом умиленный голос подружки: