Коллекция страхов прет-а-порте

Дима – молодец, не теряется! – юлой ввернулся между обеих девушек, обхватил каждую за плечи и потащил к выходу:

– Все, девчонки, тогда уходим. Немедленно.

– Немедленно не получится. Мне надо переодеться, – возразила Лера.

– Зачем? – изумился Полуянов.

– Ну, у меня ж платье вечернее. (О том, что к тому же не ее собственное, говорить не стала.)

– Оно тебе так идет, Лерочка, – подлизнулся журналист. – Давай, ты потом переоденешься, а?

«Ну и вставит же мне Марат! – мелькнуло у Леры. – У меня же в контракте: «использовать одежду для показа только в помещении для показа…»

Впрочем, противиться Полуянову сил не было.

– Хорошо, – покорно сказала она. – Я переоденусь потом. Пошли.

* * *

Лера не очень разбиралась в журналистах, но Дима Полуянов, похоже, был очень опытным. По крайней мере, конфетку из Сонькиной гибели склепал непринужденно, красиво и быстро. Лера только рот разинула, когда увидела, как, оказывается, делаются заметки для газеты – раньше-то думала, что журналистов муки творчества терзают, что они пишут-правят и даже в отчаянье рвут неудачные страницы… Дима же работал безо всяких мук. Задал Лере и Наде всего-то четыре вопроса, черкнул в блокноте пару строк и объявил, что «готово дело».

– Но… – опешила Лера. – Но я же про Соньку еще много чего другого знаю! И мысли, кто ее мог убить, у меня есть!..

– Расскажешь, Лерочка, – заверил Дима. – Все расскажешь, в деталях. Но позже, для следующего номера. Мы с тобой тогда вообще аналитическую статью напишем. А сейчас – подожди, я информашку быстренько скину…

«Мы с тобой!.. Напишем! Во, классно!» – восхитилась про себя Лера. Дима же тем временем достал мобильник, набрал номер, закурил сигарету и, как по писаному, принялся диктовать кому-то неведомому:

– Топ-модель Софья Перепелицына была убита примерно в девять часов вечера на показе весенне-летней коллекции в ресторане «Континенталь». Смерть застала ее в туалетной комнате, где девушка приводила себя в порядок перед выходом на подиум. Неизвестный нанес Софье несколько ножевых ударов в область грудной клетки – один из них, по предварительным данным, оказался смертельным…

Лера заметила, что блокнот с пометками журналист захлопнул, глаза прикрыл, и восхищенным шепотом спросила у Нади:

– Он что же, прямо из головы придумывает?!

Надя только плечом дернула – насмешливо, вполне в Сонькином стиле.

– И это правда завтра в газете появится? – не отставала Лерочка. – В самих «Молодежных вестях»?!

– У тебя кофе стынет, – буркнула Надя. – Пей.

Лера машинально – мерси Марату, уже реакция выработалась на командный тон – отхлебнула кофе и решила Надьку больше ни о чем не спрашивать: нервная она какая-то, или менты довели, или и правда – ревнует.

А тут и Дима отдиктовался. Нажал на «отбой», отбросил мобильник, устало выдохнул:

– Ф-фу, еле успел… Газета уже в типографию уходила.

– И завтра уже прочитать можно будет? – спросила Лера – на этот раз не сердитую Надьку, а самого Полуянова.

– Ну да. С утра газета уже в киосках, – пожал плечами Дима. – Разбирают «Молвести», кстати, быстро. Так что лучше пораньше встань, чтобы наверняка купить.

– А во сколько пораньше? – продолжала упорствовать Лера.

– Ну… скажем, в шесть утра. Когда киоски только открываются. Проснешься?

– Проснусь, – серьезно пообещала Лерочка. – И куплю.

А Надя фыркнула.

Дима виновато взглянул на подругу детства и обратился к Лере:

– Ладно, не заморачивайся. Я тебе номерок оставлю. Из личных запасов.

«Значит, еще раз увидимся», – порадовалась Лера.

А Полуянов – снова покосился на Надю и, видно, почел за благо опять перейти на официальный тон:

– Теперь так, девчонки. Пьем еще кофе – а потом вы мне рассказываете все поэтапно. От альфы до омеги.

Встретил непонимающий Лерин взгляд и пояснил:

– Во-первых, весь ваш сегодняшний вечер – по минутам. А во-вторых – это уже к тебе, Лерочка – мне нужна полная биография этой Соньки. Ее интересы, контакты, связи. Имена любовников и поклонников. Что рекламировала, в каких показах участвовала. В общем, вся подноготная.

– Будешь на ее костях славу себе делать? – не очень-то любезно поинтересовалась Надя.

– Нет, – покачал головой Полуянов. – Буду выяснять, кто ее убил.

«Класс!» – оценила Лерочка.

Глава 4

Лера

До чего же приятно, когда двое взрослых – да не абы каких, а красавчик-журналист и умная, как сто энциклопедий, библиотекарша слушают тебя разинув рот! Удерживать бы их внимание вечно! Любой ценой. Даже такая шальная мысль в голове пронеслась: «Сказать, что ли, будто это я – Соньку?.. Ножом?! Вот у них рожи вытянутся!!!»

Но от столь явной глупости Лерочка, конечно же, удержалась. Обойдемся без самооговора – сплетен, идей и мыслей и так хватает.

Она откинулась на неудобном кафешечном стуле и заговорщицки произнесла:

– Так сказать вам, кто Соньку убил? Скорее всего?

Надя с Димой переглянулись. В глазах библиотекарши Лера с обидой подметила насмешку. Дима же остался серьезным. Кивнул.

– Конечно, скажи. – И подначил: – А ты, что ли, знаешь?

– Знаю, – снисходительно кивнула Лера. Выдержала паузу и закончила: – Сонька, царство ей, конечно, небесное, той еще фруктой была. Врагов себе нажила – как в бразильском сериале. Серьезных. Таких, что грохнуть могут на раз.

Надя снова хмыкнула, а журналист спокойно спросил:

– А можно, Лерочка, поконкретней?

– Можно, – кивнула девушка. – Взять, например, Сонькиного папика. Дядю Андрея Черкашина. Вроде – лопух лопухыч, мухам со своего компота хлебать дает. Сонька всегда болтала, что им, как хошь, вертеть можно. И вертела: бабки тянула, трубку не снимала, когда он названивал, на свидания не являлась. Трепала, что папик ей что угодно с рук спустит. Но у меня-то, – Лера постучала пальцем по лбу, – тоже глаза есть. Так что я видела, как этот Черкашин на нее смотрит.

Лера примолкла.

– И как же он на нее смотрел? – подбодрил девушку Дима.

– Как, как… – Лера задумалась, подбирая нужное слово.

Дима с Надей терпеливо ждали.

– Как Отелло – на Дездемону, вот! – наконец сформулировала девушка.

– Какие страсти… – насмешливо выдохнула Надя.

А Дима заинтересовался:

– И как, Лерочка, ты сказала, этого папика зовут? И где он работает?

– Черкашин, Андрей Борисович, – будто по писаному, отбарабанила Лера. – Казино «Золото Маккены».

– А на какой он там должности, не знаешь? – продолжал пытать Полуянов.

Лера задумалась:

– Вроде Сонька говорила, хозяин…

– Владелец – или управляющий? – уточнил Дима.

– Пес его… то есть я без понятия, – покачала головой Лера. И решительно добавила: – Хотя я думаю, что ни то, ни другое. «Шестерка», короче, какая-нибудь…

– Почему ты так считаешь? – улыбнулся журналист.

– Да потому, что вид у него не хозяйский. И «мерс» старый, – отрезала Лерочка. – И камень в кольце крохотный – полкарата максимум.

Надя – она в беседе не участвовала, хотя слушала внимательно – метнула взгляд на собственное колечко – в нем, Лера уже давно заметила, вообще не камень, а так, бриллиантовая пылинка.

– А почему, ты говоришь, Отелло? – задал новый вопрос Полуянов. – Так он Соню ревновал?

– Пас ее конкретно. Сонька жаловалась, что он расписание у Марата берет.

– Это как?

– Как-как… Ну, например, на сегодня в нашем расписании написано: показ в девять, на грим к восьми, окончание в одиннадцать. Так Черкашин, старый ревнивец, еще раньше восьми подгреб.

Журналист аж поперхнулся:

– Так он был сегодня на показе?!

– Ну да, – пожала плечами Лерочка.

– Что ж ты раньше молчала? – укорил Полуянов.

– Ты, можно подумать, спрашивал, – дернула плечом девушка.

Тут в разговор встряла Надя. Строго спросила:

– Подожди, Лера. Откуда ты знаешь, что Черкашин присутствовал на показе? Ты сама его видела?

– Нет.

– Так как же ты говоришь, да еще и с подробностями?! Что он именно раньше восьми подъехал?! – возмутилась библиотекарша.

– А я его «мерин» у входа видела. Когда сама заходила, в девятнадцать пятьдесят. Он, кстати, и сейчас у «Континенталя» стоит. Хотите, к окну пересядем – сами увидите.

– Конечно, хотим! – оживился Дима. И вежливо обратился к «подруге детства»: – Ты не возражаешь, Надюша?

– А если б и возражала? – буркнула та. (Лера отметила – с того момента, как в их компанию влился журналист, общаться с Надей стало сплошным бедствием.)

Пересели к окну. Лера, продолжая наслаждаться непривычной, но, как оказалось, очень приятной ролью Главного Рассказчика, велела:

– Ну а теперь все смотрите: вон, у самого входа. Пятисотый «мерин», ясное дело, черный, на левом крыле вмятина. – И объяснила: – Это Черкашин Соньку водить учил, и она в помойку врезалась, страшно этим гордится… – Лера вдруг почувствовала, как в носу предательски защипало, и поправилась: – То есть гордилась.

– Хотелось бы знать, где Черкашин сейчас, – задумчиво произнес Полуянов. – Расслабляется на фуршете? Или его уже допрашивают?..

– А ты у него сам спроси. Когда он выйдет, – ехидно посоветовала Лера. – Ты ведь журналист, должен уметь без мыла в жо… то есть я имею в виду, умеешь с народом общаться.

– Спрошу, – пообещал журналист. И снова обратился к Лере: – А был у Сони кто-то еще, кроме Черкашина?

– Был, – поморщилась Лера. – Илюшка.

– А он чем знаменит? – заинтересовался Дима.

– А это Сонькина, как это она говорила… неземная любовь. Маньяк, в общем.

– Не понял? – озадачился Полуянов.

– Ну, мутный, короче, какой-то. Приходил на каждый ее показ, – с плохо скрываемой досадой объяснила Лера. – Всегда с цветочками. Дорогими. Подарит, глазами похлопает – и прочь. Даже ручку – и то не целовал. Боялся, видно, что Черкашин ему по ушам настучит.

– Платоническая любовь? – усмехнулся журналист.

– Ха! Да где это видано, чтоб у Соньки – и платоническая! – не без злорадства хмыкнула Лера. – Ясен перчик, спала она с этим Илюшкой. Правда, редко. Ему это дело, говорила, особо и не надо. Он ей по полсвидания о неземной любви по ушам тер… И замуж звал. Очень Сонька стебалась.

– И сегодня этот Илюша тоже присутствовал?

– А куда ж без него! – фыркнула Лера. – Присутствовал. У самой черной икры, гад, стоял. Помнишь, Надь, я тебе показывала?

– А как бы мне его фамилию узнать? – поинтересовался Полуянов.

– Ой, точно не помню. Казарин, кажется. Но не уверена. Можешь у Марата спросить, – пожала плечами Лера.

– А Марат-то здесь каким боком? – не понял журналист.

– А он всем Сонькиным хахалям подробный учет ведет, – объяснила Лера. – Порядок такой, все уже привыкли. Каждого, кто на показе больше двух раз появляется, – остановит, расспросит, документы посмотрит.

– И они не возражают? – удивился Полуянов.

– А будут возражать – он на них службу охраны натравит, – объяснила Лера. – Мы ж, как Марат говорит, товар. Дорогой, штучный.

– Не обидно вам – товаром-то быть? – встряла в разговор Надя.

– А чего тут обидного? – хмыкнула Лера. – Обидно – если ты третий сорт. А если высший – то нормально.

– Да, это, конечно… – начала Надя.

Но ее перебил Полуянов:

– Девчонки, внимание: к «мерсу» мужчина подходит! Лера, смотри быстро – он?

– Он. Черкашин, – кивнула девушка.

Полуянов вдруг вскочил:

– Одну минуту, девчонки. Сейчас вернусь. – И бросился прочь из кафе.

– Куда он? – растерялась Лера.

Надя промолчала.

– Ну правда – куда? – повторила Лерочка.

– Ты что, совсем глупая? – фыркнула Надя.

– Считай, что так, – поморщилась Лера. И снова спросила: – Так куда он пошел, в туалет?

– И ты называешь себя высшим сортом? – закатила глаза Надя. Но все же смилостивилась, пояснила: – Ясное дело – пошел с Черкашиным знакомиться. Ты ведь ему сама предлагала!

Тут и Лера увидела: журналист вышел из кафе и торопливым шагом направляется к черкашинскому «мерсу».

– Я вообще-то шутила, – пробормотала девушка.

– Странные у тебя шутки, – немедленно пригвоздила библиотекарша. И поинтересовалась: – А почему бы Диме и правда с этим Черкашиным не поговорить?

– А потому, что Черкашин… Черкашин… – Лера понизила голос и закончила: – Он убийца… Не в том смысле, что точно Соньку убил, – а по жизни.

Встретила недоверчивый Надин взгляд и добавила:

– Сто пудов, мне Сонька рассказывала. Она сама видела…

За неделю до описываемых событийСоня

Каждый раз, когда Черкашин вывозил ее за город, в свой коттедж, Сонька жалела, что коммунизм, который старательно строили ее родители, не состоялся. Тогда жили бы все, как ее папик живет, – на воздухе, с соловьями и «мерином» в гараже. Революционер Ленин ведь как учил: «От каждого по способностям, каждому по труду». Ну, и что, Черкашин очень уж способный? Или сильно больше трудится, чем ее родаки? Только и работы у него – шляться по мягким коврам казино да напускать на себя важный вид. Зато живет – будто элита какая, гордость нации. Забор – трехметровый, дом – фигуристый, со всякими витражами-башенками, а на участке, особенно если спьяну, – и вовсе заблудиться можно: и сосны, и кусты разные, и тропинки меж ними витиеватые. Ну а больше всего Соньку инсталляция бесила. Это Черкашин так свою гордость именовал – сам вроде придумал и спроектировал: речка, которая ходит по кругу (воду гоняет хитро скрытый насос), а посредине – островок, и на нем голая мраморная баба с кувшином, богиня, что ли, какая-то.

Черкашин от этой своей богини фанател не по-детски: и завтраки, как он говорил, «под ее божественной сенью» устраивал, и для секса на дурацкий остров лазить приходилось. Та еще радость: холодный взгляд мраморной бабы, мутные от кайфа глазенки Черкашина и комары, ясное дело, слетаются на воду со всей округи. А в траве (взять подстилку папик тоже не позволял, чтобы, видите ли, «единения с природой» не нарушить) – в избытке всяких муравьев и прочих ползучих тварей. Но сколько ни пыталась Сонька от «островной любви» отбиться, не выходило никак, папик только злиться начинал.

Хорошо, что в черкашинский коттедж часто ездили не вдвоем – в такие-то дни от папика с его фантазиями эротическими хоть на стенку лезь, – а еще и с Зыряниным (ну и, ясное дело, с его девицей).

Зырянин приходился папику «школьным другом» – как выпьют, начинают мусолить: то вспоминают, как классный журнал в конце четверти сперли, то хвалятся, кто сколько раз в школьном спортзале, под конем, с девицами обжимался. Слушать противно. И еще противней – представлять папика подростком, с прыщами и в школьной форме. (Маманя говорит, в старые времена весь молодняк смотрелся хреново, особенно парни. Ходили поголовно в серых костюмчиках и с перхотью, потому что хоть и ждали коммунистического рая со дня на день – а шампуней хороших тогда в продаже не было.)

Папик-то и сейчас, хоть при деньгах да при личном косметологе, и то не красавец, а уж подумать, каким он в школе был, сразу дурно становится…

Сонька отроков вообще не жаловала. От ровесников, давно заметила, даже запах неприятный: спермы у них много, использовать не в кого – видно, застаивается продукт, и потому от всего организма воняет.

А быть при Черкашине, спору нет, совсем неплохо – покладист, и руки распускает только уж с очень большого бодуна. И еще повезло: папик бездетный, и потому с ним капризничать можно – он неопытный. Не знает старичок, что плакать, просить конфетку – это у детей просто забава такая. И если б ей предки каждый раз сластей отсыпали столько, сколько она требовала, – всей семье пришлось бы голодной сидеть. Ну а Черкашин, как Соня губы надует, – тут же пугается: «Ох, не плачь, деточка!» И тут уж – дело техники, что с него сдаивать: хоть сумку фирмовую, новую, хоть тех же баксов «на конфетки».

А вот Зырянин, папиков друг, – тот совсем другой. Его ни капризами не прошибешь, ни слезами, как только его подружка, Маруся, с таким дубом живет?! Наклюкается Зырянин джина с тоником – и начинает квакать:

– Я вас, финтифлюшки продажные, насквозь вижу.

И все пытается другу своему «глаза открыть»:

– Да Сонька твоя тебя не то что за тридцать – за полсребреника продаст!

И постоянно стучит, шпионит, всякие гадости про нее собирает. Доложил раз папику: вроде бы Сонька из его бумажника регулярно деньги подтаскивает, сам видел. (А реально, всего-то полтинник гринов она однажды и свистнула. И то только потому, что нужно было цветные контактные линзы купить, а Черкашин на них башлять отказался: «У тебя, детка, такие прекрасные глазки, зачем же вставлять в них какой-то полиэтилен?!»)

Или подслушал, как они с Марусей задумали на мужской стриптиз сходить, – и тоже разорался на тему, что «бабы тратят бабки на какой-то бред». (Черкашин – тот Соньку другими словами упрекал, типа, что чужие голые мужики – это безнравственно, надо ж такое завернуть!)

С дружбаном своим школьным хоть и пьют вместе, а Зырянин тоже раз через раз ругается. Во все детали их ссор (а лаялись «друзья» частенько) Сонька не вдавалась – подслушивать удавалось не часто, да и понять не всегда получалось. Но суть, похоже, была такая: когда-то давно, чуть не в школьные, прыщавые времена, они шустрили на пару. Сначала фарцевали (то есть, как объяснила маманя, покупали у форинов – то есть иностранцев – жвачку и джинсы, а потом впаривали втридорога одноклассникам). Потом, вроде уже после института, какой-то «цех» у них общий был (опять же, мать проконсультировала: в магазинах в старые времена одна фигня продавалась, ну, а нормальные шмотки шили в «цехах» – и потом продавали на барахолках). Ну, а когда коммунизм отменили и начался рынок, Черкашин с Зыряниным выползли на волю и торговлю повели с размахом – товары разные чуть не поездами гоняли туда-сюда… А потом, лет, похоже, пять назад, что-то с их общим бизнесом случилось. Вроде наезд какой-то – то ли братки налетели, то ли налоговая. В общем, пришлось откупаться, а потом – всю торговлю перестраивать. И вот настолько хитро они ее перестроили, что Черкашину хоть и достался особняк, «мерин» – да и денег, видно, немало, – но превратился он в наемного работника и ушел из собственного бизнеса в казино. В чужое казино – обычным управляющим. (Сонька как-то порылась в бумагах папика и нашла: у него с этим «Золотом Маккены» обычный трудовой договор – такой же, как у нее самой с модельным агентством Марата.)

Ну а Зырянин остался единоличным хозяином некогда общей торговли. («Прихапал, паразит, весь мой бизнес», – упрекал его, когда выпьет, Черкашин. Друг же только похохатывал.)

Но этих старичков не поймешь. Вон, сама Сонька, когда у нее задавака-Ленка новую тушь из сумочки сперла, расцарапала той морду до кровавых полос, никакой тональный крем не помог, – а Черкашин, хоть у него не тушь – бизнес украли, – этого, якобы кореша, привечает, в особняк привозит, завтраками кормит на любимом островке со своей долбаной каменной богиней.

Сонька даже однажды, после добротного секса, когда папик, разморенный и благостный, дымил сигарой у камина, напрямую спросила – ты, мол, папуля, по жизни такой добрый – или, извини, просто дурак? Черкашин, ясное дело, разозлился, грозился «настучать по губам» и велел «во взрослые дела не лезть».

Пришлось прибегнуть к испытанному оружию: надуть губы. И сказать грустным тоном:

– Да что ваши дела, мне-то с них прибыли нет. Я ж тебя просто жалею – а ты кричишь…

Черкашин – обиженный Сонькин вид на него всегда действовал безотказно – злиться перестал. Но и в детали своих отношений со школьным другом вдаваться не захотел. Просто сказал задумчиво:

– Не волнуйся за меня, деточка. Отольются еще кошке мышкины слезки.

Но в этот момент был сам так похож на мышь – престарелую, предынфарктную, – что Сонька едва удержалась, чтоб не фыркнуть…

Больше к разговорам о бывшем черкашинском бизнесе они не возвращались, и дружбана своего Сонькин папик по-прежнему привечал. Зырянин частенько бывал в папиковом особняке. Старички вместе ходили в баню, стреляли уток, дымили вонючими «гаванками», а как глаза до нужного уровня зальют, заставляли Соньку и зырянинскую Марусю плясать перед ними на столе. (Причем каждый раз спорили: Зырянин требовал настоящего стриптиза, а старый девственник Черкашин настаивал, чтоб девушки обходились обычными танцами, в одежде.)

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Подробнее об этих приключениях Дмитрия Полуянова и Татьяны Садовниковой можно прочитать в романе Анны и Сергея Литвиновых «Отпуск на тот свет», издательство «Эксмо».

2

Эти перипетии из жизни Димы описаны в романе Анны и Сергея Литвиновых «Эксклюзивный грех», издательство «Эксмо».

3

См. романы Анны и Сергея Литвиновых «Эксклюзивный грех» и «Рецепт идеальной мечты», издательство «Эксмо».

4

В журналистике: краткое изложение события.