Убожественная

– Спасибо, – я без особого энтузиазма поблагодарила крутую специалистку.

– Не за что. Всего хорошего, – неожиданно вежливо ответили мне и быстро положили трубку.

Двадцать восьмое! Больше недели сидеть без воды. Может, надо было сказать, что я готова вызвать водопроводчика за деньги? Хотя и это бы не сработало. Стоп. Я вдруг вспомнила, что не так давно видела в своем любимом базлошадном районе объявление. Замена труб, сантехнические работы, срочные вызовы. Срочные вызовы! Там был телефон. Всего две цифры! Зажмурившись, я стала лихорадочно вспоминать. Ура, вспомнила!

– Компания «Стикс», здравствуйте. – Я настолько не ожидала, что попаду на диспетчера с первого раза, что замешкалась с ответом. – Слушаю вас. – Да и голос в еще не остывшей от предыдущего разговора трубке качественно отличался от раздраженно-измученного нытья жэковской тети. Голос был учтив, добродушен и весел.

– Здравствуйте, – я постаралась ответить столь же дружелюбно. – У меня протекла труба на кухне, а водопроводчик из ЖЭКа придет через неделю. Без воды я столько не проживу!

– Будьте добры, вашу фамилию, адрес и телефон, – ласково обратились ко мне.

Я поведала трубке и то, и другое, и третье, добавив на всякий случай еще и свое имя. Было слышно, как мягко и деловито щелкает под пальцами говорящей со мной девушки клавиатура компьютера. База данных у них там, что ли?

– Вы живете не в нашем районе, – озабоченно сообщил голос из мембраны. Сердце у меня упало. – Поэтому мастер сможет к вам подъехать не раньше, чем через сорок минут. – Я утратила дар речи.

– Вы слышите? – спросили у меня. – Вас это устраивает?

– Да! Конечно! То есть вы хотите сказать, что в течение часа ко мне приедут и все починят? – после беседы с диспетчером ЖЭКа я не верила своим ушам.

– Не знаю, – рассмеялись в трубке, – починят ли вам все, но мастер посмотрит и скажет, что можно сделать.

– Спасибо, – невпопад брякнула я. – Тогда жду вашего человека. Да, у нас тут домофон…

– Наш человек, – лукаво поведала мне девушка, – умеет пользоваться домофоном. Он приедет в течение часа. Спасибо, что обратились в «Стикс». Всего доброго.

– До свидания, – растерянно прошептала я.

Значит, где-то часа через два вопрос с протечкой будет решен. Хотя бы временно. Ну вот почему у нас тут водопроводчика надо неделю ждать, а оттуда – через час приедут? Ну почему?

Так, не надо злиться, надо отвлечься. Что я сегодня планировала делать, если бы не вчерашний визит в милицию? В первую очередь, Ташке отзвониться и спросить, как у нее дела с заказанными стихотворными открытками. Наверняка она уже успела сделать если не весь заказ целиком, то уж половину – точно. Ташка у нас молоток.

Это она четыре года назад подвигла меня на создание нашей странной конторы. Это она убедила Маргариту, что бриллианты, полученные от очередного отправленного в позорную отставку мужа, надо обратить в деньги и пустить на развитие конторы. Это она нашла тогда первых заказчиков. Неунывающая, угловатая, похожая на восторженного мальчишку… И с лягающимися близнецами в огромном, как глобус, животе. Замужем Ташка тогда еще не была, и усиленно готовила себя к участи одинокой мамочки «с двумями дитями», как выразилась санитарка в женской консультации, едва не доведя Татьяну до преждевременных родов в результате смехового припадка. Рожала она, впрочем, уже будучи замужней дамой.

Ташкин муж-дальнобойщик по имени Костя, наверное, не мог и вообразить, что поведет в загс, сияя от счастья, худенького бледного воробушка на восьмом месяце беременности. Эта пара с почетным эскортом из меня, Ритки, Борьки и Ксюхи с Ивором произвела на весь загс неизгладимое впечатление. Ташка и Костя странно смотрятся вместе. Он, низкорослый, широкоплечий, кривоногий, похожий на таежного Топтыгина. Ташка почти на голову выше Кости. Она все время куда-то бежит, глядя в наше северное небо, которое, кажется, опрокинулось ей в глаза, такие же серые и бездонные. Она стройная, длинноногая, с ломкими плечами балерины или мальчика-поэта, хрупкого, но несокрушимого духом скитальца. «В прошлой жизни я была бродячим бесприютным скальдом!» – любит провозглашать Татьяна. Именно неизлечимое внутреннее беспокойство и довело Ташку до незапланированного замужества, родов и работы в нашей странной конторе.

Про таких, как она, говорят «шило в попе чешется». В общем, несколько лет назад преданной идеалам хиппи студентке филфака Татьяне Фроловой приспичило «пойти по трассе». С песней утреннего ветра по шоссе прибыть на каникулы к родителям, не потратившись на билет и получив чемодан романтических впечатлений. Идея для интеллигентной девушки-аккуратистки, мягко говоря, странная. Маме с папой, оставшимся в далекой Туле, она, разумеется, ни словом не обмолвилась о своей бредовой идее. «Я что, дурочка, что ли, родителей волновать?» – рассуждала Татьяна.

Попутчиков хиппи-неофитка себе не нашла. И отправилась по трассе в одиночку. Костя был третьим, кто ее подвозил. Когда она рассказала потному водиле здоровенной фуры, куда и зачем едет, мужик ее обматерил, назвав шалавой и безмозглой курицей, посоветовал сесть на автобус, вернуться в Питер и купить билет на поезд. Даже предложил дать денег, если у нее, дурынды, их нет. Ташка гордо отказалась. Мужик ей не нравился, и она была страшно рада, когда спрыгнула на пыльную обочину после скандала, произошедшего прямо в кабине фуры между ней, духовно богатой девушкой, студенткой филфака, и тупым детиной, выпускником ПТУ. Костя только харкнул очередной окурок ей вслед.

Невоспитанный чурбан был, повторюсь, водителем третьей машины, которая ее подвозила. А четвертой машиной, чистенькой иномаркой, управлял милый улыбчивый парень и его еще более улыбчивый приятель. Загнав чистенькую машину на глухую проселочную дорогу, милые молодые люди всю ночь поочередно насиловали студентку третьего курса филфака, духовно богатую девушку, и избили ее до полусмерти.

Когда Татьяна рассказывала мне об этом, я не могла поверить. Нет, не в то, что ее, наивную дурочку и безмозглую курицу, избили и изнасиловали. В это верилось легко. Я не могла поверить в то, что она может так спокойно рассказывать об этом и жить дальше. Она же, ласково поглаживая свой округлившийся живот и рассеяно улыбаясь, признавалась, что больше всего ее убило не то, что ее изнасиловали двое невероятных сволочей. Ее убило то, что они делали это… в презервативах. «Костя-то попроще был, – хихикнула Ташка, – вот я от него и подцепила», – и звонко щелкнула себя по пузу.

Утром она выползла на обочину. Ни один водитель даже не замедлил хода, видя скрючившуюся в придорожной пыли истерзанную девчонку. Солнце жарило во всю ивановскую, превращая асфальт в адскую сковородку, а пыль – в острый перец для грешной души. Когда эта приправа безжалостно запорошила щелочки глаз, взлетев тревожным вихрем от резкого торможения здоровенной фуры, Ташка, наконец, потеряла сознание. А когда очнулась, Костя ее уже не испугал. У не осталось сил на то, чтобы пугаться. Он, матерясь, затащил ее в кабину, влил в рот водки, и вытянул из нее всё. Не переставая обзывать дурищей, шалавой и безмозглой курицей. Но пыл его заметно поубавился, когда Ташка, с трудом ворочая распухшими губами, сообщила ему номер и марку машины с улыбчивыми ребятами. Я же говорю, несмотря на наивность, Ташка практична и наблюдательна, как и свойственно настоящему поэту. Одно стихотворение Ташки про Ритку чего стОит! Ведь не в бровь, а в глаз попала, при том, что Ритку она тогда знала без году неделю.

Но наблюдательность и крепкий внутренний стержень сыграли с Татьяной еще одну злую шутку. Она безоглядно влюбилась в Костю. Влюбилась, не замечая больше ни его медвежьих статей, ни причудливой лексики, ни пристрастия к футболу, пиву и «Беломору». Она видела одно: человека, который увидел человека в ней, вопреки всем различиям между ними. При этом она и в мыслях не держала тащить Костю в постель или женить его на себе. Она была готова больше никогда его не видеть, родить и растить ребенка самой. Тут мы с ней и познакомились.

Ташку, вернее, ее близнецов, укачало в душном автобусе. Я помогла ей выйти наружу и сунула под нос склянку с духами, от чего ее немедленно стошнило мне на сапоги. Разумеется, после такого мы не могли не познакомиться. Не прошло и трех месяцев, как возникла контора. Гриша, Олигарх, Ниночка, Ксюха с Ивором появились чуть позже. А раньше неунывающую Татьяну, в глазах которой по-хозяйски поселилась насмешливая грусть, отыскал Костя. Уж не знаю, чего он хотел от встреченной на трассе безмозглой курицы, но когда вместо угловатой девчушки-нескладушки увидал округлившуюся в разных местах взрослую женщину с печальным взглядом, вопрос решился сам собой. Ташка, не сомневаясь ни секунды, сменила фамилию с Фроловой на, ей-богу не вру, Подкузякину, зачеркнула честолюбивые планы пробиться в большую литературу, родила и все силы без остатка бросила на семью и на работу в «Сюр-призе». «Вы мне счастье принесли, я теперь от вас не отлипну», – пообещала она, когда мы пришли на смотрины Олежек.

Да, без Ташки у нас и контора не контора… Я ей сегодня позвоню обязательно. Тут, словно одобряя мое решение, мобильник отчаянно затрезвонил.

– Алё.

– Надежда Дмитриевна? – голос незнакомый, похоже, немолодой мужчина.

– Да, это я.

– Здравствуйте. Меня зовут Игорь Семенович, я мастер из «Стикса».

– Да, да, конечно. Слушаю вас, – поглядев мельком на часы, я обнаружила, что Игорь Семенович в отведенные ему сорок минут не уложился. Наверно, потому и звонит.

– Да нет, – смущенно засмеялись в трубке, – это я вас слушаю. Вы мне не объясните, как до вас доехать? Я уже минут двадцать плутаю, что-то никак не могу найти нужный поворот.

– Ой, у нас все вечно плутают! Вы сейчас где? – тут я сообразила, что не знаю ни одной улицы в том районе, откуда едет водопроводчик. – Только вы извините, я ваших краях названий улиц не помню.

– Бывает, – понятливо отозвался Игорь Семенович. – Я сейчас еду вдоль скве… – глуховатый голос перекрыло шквалом помех.

– Але! Игорь Семенович! Вы меня слышите? – трубка продолжала хрипеть. – Але?

Что же это такое? Невезуха! Нет уж, я сейчас ему сама перезвоню, мне водопроводчик дозарезу нужен. Когда я уже собиралась отключиться и перезванивать, шум затих так же внезапно и беспричинно, как появился.

– Надежда Дмитриевна? Слышите меня?

– Да!

– Извините, мистика какая-то, – озвучил Игорь Семенович мою мысль. – Ни с того, ни с сего помехи. Да, так вот, я еду вдоль скверика с памятником.

– Значит, – я поспешно принялась выдавать указания, боясь, что связь снова закапризничает, – доезжайте до конца сквера, там растет такая здоровая береза, с двумя стволами. Проедете чуть-чуть вперед, глядите направо, будет ответвление дороги. На него поворачиваете, едете до конца и заезжайте под арку ближайшего дома во двор. Так быстрее будет. Едете прямо до второго левого поворота, мимо него проезжаете и смотрите направо. Там бетонка. Вот по ней и катите до конца, попадаете снова во двор, там еще вечно канава разрыта, еще иногда бомжиха с овчаркой в кусте сидят, ее объезжаете по краешку, то есть канаву, а не бомжиху. Потом сворачиваете направо под другую арку, попадаете на проспект. Оттуда до моего дома по прямой минут десять. Девятиэтажка, третье парадное. В нашем дворе надо быть осторожнее, у нас тут все в колдобинах.

В трубке напряженно молчали. Чего это он? Вроде понятно объяснила.

– Ау? – опасливо воззвала я.

– Да-да, я все записал, минут через двадцать пять буду у вас, – поспешно отозвался Игорь Семенович и дал отбой.

Примерно через полчаса домофон разразился натужным гудком. Я поскакала к дверям.

– Игорь Семенович?

– Он самый.

– Поднимайтесь!

Дверь я распахнула, не дожидаясь звонка. Передо мной предстал длинный и худой седобородый дяденька в черных брюках, трепаной желтой куртке и беретике. В руках он сжимал пузатенький чемоданчик.

– Надежда Дмитриевна?

– Она самая. Проходите пожалуйста. Быстро сориентировались?

– Да, – кивнул Игорь Семенович. – Дорога, конечно, не самая очевидная, надежная.

– Плохого не посоветую! – закрывая дверь, улыбнулась я. – Из вашего района выехать – целая проблема…

– Неужели? – удивился Игорь Семенович. – Не замечал, Надежда Дмитриевна, не замечал. Впрочем, я крайне редко выезжаю. Возраст, знаете ли, уже не тот. Никуда не тянет. Ни на концерт, ни на выставку, а книги и диски с хорошей оперной и джазовой классикой в нашем торговом центре купить можно. Повседневные дела выездов и вовсе не требуют. Клиенты все в нашем районе живут, кроме вас.

– Расширяетесь! – я шутила, пытаясь унять тревожно мельтешащие несуразности. Водопроводчик? Концерт? Выставка? Классика? Тем временем Игорь Семенович открыл чемоданчик и… достал старомодные коленкоровые тапочки. Водопроводчик со своими тапками? Мне срочно захотелось проснуться. Не ходят водопроводчики со своими тапочками! Или те, которые из частных лавочек, ходят?

– Ну-с, Надежда Дмитриевна, – надев тапки, обратился ко мне водопровочик, – где труба?

– Э-э… На кухне.

Показывая Игорю Семеновичу трубу, я размышляла о том, что если это сон, то надо будет обязательно рассказать его ребятам, а если реальность, то лучше никому ничего не рассказывать. Кто поверит, что водопроводчик пришел со своими тапками, слушает классику и разговаривает, как учитель словесности позапрошлого века?

– Надежда Дмитриевна? – голос из-под раковины вернул меня на кухню.

– Да, Игорь Семенович. Извините, что-то я задумалась…

– Вижу. Я поставил хомут на подтекающую трубу.

– Спасибо!

– Не спешите, – охладил Игорь Семенович мой пыл. – Трубу необходимо заварить, а еще лучше полностью заменить всё, что у вас за этим фасадом, – он постучал ладонью по раковине. – Фасад красивый, конечно, но начинка сгнила. Дом ваш, наверно, с момента постройки на капремонт не ставился?

– Вроде нет, – пожала я плечами. – Тут иногда что-то течет, но не слишком часто.

– Ну разумеется. – Игорь Семенович включил кран и стал отмывать руки. – Сначала не слишком часто, потом время от времени, а в итоге вы приезжаете домой и видите аварийку, мокрых соседей и безвозвратно испорченный интерьер.

– Ой, не пугайте! – картинка, описанная Игорем Семеновичем, весной имела место быть через парадное от меня.

– Вы своего водопроводчика когда ждете? – поинтересовался мой необыкновенный гость, выуживая из кармана бумажный платочек и вытирая им руки.

– Через неделю, – со вздохом призналась я.

– Я вам настоятельно советую поговорить с ним о полной замене трубного хозяйства.

– Нереально, – ответила я, решив ничему больше не удивляться. – Они мне либо всю стенку разнесут, так что потом ремонт придется делать, либо им надо будет платить, а денег нету.

– Да-а… – протянул Игорь Семенович. – Тогда могу только порекомендовать в случае чего обращаться к нам, в «Стикс». Расценки у нас приемлемые.

– Кстати, – спохватилась я, – сколько я вам должна?

– Позвольте присесть?

– Конечно.

– Я вам сейчас выпишу квитанцию, – с этими словами он сел за кухонный стол, вытащил книжицу с отрывными квиточками и перьевую ручку. – Вот, пожалуйста.

Сумма, указанная в квитанции, была смехотворной. По-моему, он больше потратил на бензин, чтобы доехать до меня. Такой тонкий намек на толстые обстоятельства? Почти успокоившись, я сбегала за кошельком и решительно протянула Игорю Семеновичу тысячу.

– Надежда Дмитриевна, а купюры меньшего достоинства у вас не найдется? Боюсь, что сдачи у меня не будет.

Ну вот оно, с облегчением решила я. Все в норме, никаких чудес. Сначала сдачи не будет, потом: ах ну что вы, мне так, право, неудобно. Браво, Игорь Семенович!

– Меньше нет.

Когда он уже, наконец, перестанет придуриваться, возьмет деньги и уйдет?

– Какая незадача. Придется расплачиваться своими.

Он вытащил из кармана потрепанное портмоне: – Не люблю, и бухгалтер не одобряет, но что ж делать.

Пересчитав купюры, Игорь Семенович положил их на стол и только после этого взял тысячу.

– Будьте любезны, Надежда Дмитриевна, распишитесь.

Мне стало ужасно стыдно. Покраснев, я схватила ручку и торопливо подписалась.

– Извините, – все-таки сумела выдавить я.

– Ничего. – Игорь Семенович глядел на меня сочувственно и насмешливо.

– Может быть… чаю? Или чего покрепче?

Стремясь загладить неловкость, я проваливалась еще глубже.

– Нет, Надежда Дмитриевна, благодарю. Крепкие напитки я вообще не пью, а чай хорош вечером, с любимой музыкой вприкуску, – вставая, Игорь Семенович отвесил легкий, старомодный поклон. Мне захотелось сделать ему в ответ реверанс или еще какой-нибудь книксен. Хотя не поможет. Стыдно-то как!

Провожая Игоря Семеновича к дверям, я корила себя за глупость и подозрительность. Он уже стоял на площадке, когда я решилась.

– Игорь Семенович!

– Слушаю вас, Надежда Дмитриевна.

– Простите меня. Пожалуйста. Я… я не хотела.

Улыбка встопорщила седую бороду.

– Всё в порядке, Надежда Дмитриевна. Звоните, если что. Я теперь дорожку в ваш район проторил, – он запнулся. – Да уж. Проторил… Будем расширять клиентуру. Если у вас во всем доме такие же гнилые трубы, мне работы на всю жизнь хватит. До свидания.

– Всего доброго, – с облегчением сказала я и еще долго стояла и слушала, как стихают на лестнице шаги. Лифт по-прежнему не работал.

Интерлюдия

Серебро мокрых листьев на льдистом паркете асфальта.Светляки фонарей не манят, но столбят все пути.Обелиски бутылок пустых под ногами у скальда.Возвращаюсь домой.Словно дождь, что идет, но не может дойти.Ибо некуда.Ибо во тьме за плечами —Не дворец и не крепость, а старый потертый рюкзак.Короли все пропили и снулыми смотрят бомжами,Но и в белой горячке не вспомнят, как рыцарский залИстекал слезным воском свечей, и я пел перед ними.Плач и смех пробуждая дрожанием бронзовых струн.Их мечты, и сердца, и сокровища были моими.Хотя я – лишь бродячий поэт, а не ловкий колдун.Я всегда уходил до рассвета.Иные манилиЦитадели трактиров и замков, твердыни сердецКоролев и крестьянок. Они так похоже молили:«Пусть герой победит, а злодею наступит конец!».И гордыня владык, и презрение простолюдиновТанцевали в объятиях сказки под тихий напев.И, усталой рукой их привычные маски отринув,Видел дом свой я в подлинных ликах и старцев, и дев.А теперь где мой дом?Я бреду от метро до подъезда.Меня встретят не эльфы, а крысы и запах мочи.В мире мертвых легенд пусть недолгий, но все-таки крестный,Путь дождя,Что печально по декам стучитМоей лютни,Разбитой на дальних дорогах.Может в драке, а может, и в битве… Промчались века,Как аккорды по струнам – то весело, то слишком строго…Так куда и зачем мне спешить, если эта рукаНикогда не сжимала до хруста, до боли в костяшкахНи эфес, ни кулак, ни даже изогнутый гриф.И, рифмуя пустые слова на обрывках бумажных,За ночной Интернет на неделю вперед заплатив,Соберет мои песни былые, как бусы —На лескуСуеты, эпатажа, безверия, душной тоски.Как мне больно на дыбе твоей, ох, хозяйка, как тесно!Пощади, мой несчастный палач, не губи, отпусти!Медяки мокрых листьев беззвучно ложатся под ноги…Черным кружевом ветви обшили небесный манжет…Чашка крепкого чая, ошпарив, прогонит тревоги.Ну а завтра? А завтра, мой скальд, ты придумаешь новый сюжет…

День шестой

Видеть Ритку в таком гневе мне, признаться, еще не доводилось. Беспомощно шевеля губами, я пыталась воткнуть хоть словечко в ее сердитый монолог. Тщетно. Она фиоритурила во всю Ивановскую, не давая мне пискнуть. И что ее так взбесило? Чего так орать-то? Подумаешь, заблудились. Я чуть не каждую неделю где-нибудь в чем-нибудь заблуждаюсь! Нет, пора ее останавливать.

– Рита! Хватит! Я понятия не имею, почему вы не доехали туда, куда я вам сказала. Лично я именно таким путем дотуда доезжала!

– Доезжала она! – фыркнула Ритка. – Надька-ездючка! Мы все твои окрестности исколесили, туда-сюда-обратно, тебе и мне приятно! Никто понятия не имеет, о каком районе речь идет! То есть даже не слышал никто! На меня смотрели, как на полную идиотку!

– На меня регулярно смотрят, как на полную идиотку. В том числе и ты. Так что давай закроем тему, а завтра прямо с утра я лично от везу вас туда на экскурсию, протащу по всем магазинчикам, дворам и скверикам.

– Принято! – это не Ритка. Это Ксюха от дверей звонко выкрикнула. Вовремя она. – Мы, Надька, замумились вчера этот твой район искать! Никто не знает, ни вэа из ит, ни хау ту гет зеа. Чисто крэйзи хаус!

– Вот именно, – холодно бросила Марго и, скривившись, раскрыла мобильник, играющий битловскую «Герл» в какой-то на редкость похоронной тональности.

Ксюха хихикнула и, показав мне и Ритке язык, ушмыгнула в кладовку. Ей фольга нужна и еще какая-то кулинарная штуковина. Вчера новый заказ поступил, пока я с трубами и душевными терзаниями возилась, вместо того чтобы на работе сидеть.

– Достаточно, – это Ритка, сама того не ведая, закончила мою мысль, говоря со своим телефонным собеседником. – Живи мы в сказочной стране юристов и дантистов, я бы не преминула направить вас к моему адвокату. Мы, однако, живем в стране непуганых мудаков. Посему я тебе сама скажу прямо и коротко…

Сладчайшим голосом она выдала чудовищно матерную фразу, в которой не было вообще ни одного цензурного слова, дала отбой, счастливо вздохнула и поглядела на меня довольным взглядом сытого питона. Ясно. С очередным мужем разобралась. И как ей не надоедает? Впрочем, с ее ослиным упрямством и замашками хищника… Если она что решила – не отговоришь. Решила отбить мужика – отобьет. Уведет из-под носа, подола, каблука, поиграется, обдерет, как липку – и бросит. Или к другой за ручку приведет. Или прежней владелице вернет «имущество». Меня она десять лет назад так же провела. Отбила Сашу у первой жены, поигралась с ним и поняла, что ей такой муж не нужен. Оглядевшись вокруг, увидела меня и «сдала» Сашу мне с рук на руки. А сама, лихо раскрутив очередного «папика» на большие деньги, улеглась в больницу.

Ей приспичило ноги удлинить. Якобы она, при ее отношении к жизни, никак не может быть меньше ста семидесяти сантиметров. И точка. Нашла врачей, нашла клинику, где такие операции делают. Ломают ноги и с помощью жутких железяк вытягивают кости до нужной длины. И ведь ее предупреждали, что это сложно, больно и опасно. И зачем ей это надо, со своими ста шестьюдесятью шестью сантиметрами она неотразима. Только Ритку черта с два отговоришь. В конце концов ее удлинили. Аж до ста семидесяти одного сантиметра. Только у нее оказалась повышенная чувствительность. И она полгода не могла ходить даже на костылях. После, уже встав с постели, еще чуть не год сидела на обезболивающих. Я ее навещала, Борька-олигарх, тоже. Мы с ним у риткиной койки и познакомились. Буквально через пять минут после знакомства мне стало ясно, что он в нее по уши влюблен. Они вместе учились в двух последних классах. И сейчас Борькиной любви семнадцать лет исполняется. Наверное, любая за семнадцать лет размякла бы, оттаяла. Только не Ритка. Определила Борьку в безмолвного обожателя и мальчика для битья – и все. Не нравится – гуляй! Железная леди на несусветно длинных ногах. С невероятно красивым лицом и телом. Хотя физиономию она тоже подправляла. Сначала нос, чтобы был идеально прямой. Потом разрез глаз, а под занавес подбородок. Каждый раз ее уговаривали – зачем тебе это надо? И так хороша, как богиня. Овальное лицо, высокие скулы. Сияющая белая кожа с россыпью едва заметных веснушек. Рыжие вьющиеся волосы. И ведьмовские глаза, зеленые, как нефрит. Красавица! Зачем операции? Нет, не отговоришь. Деньги на операции, она, конечно, не в «Сюр-призе» зарабатывает. Контора для Ритки хобби. А работа – это бесконечные замужества и разводы с высасыванием из мужей денег, нервов и жизненных соков. У нее уже страницы в паспорте кончились от штампов «Брак – развод». Мы раньше ужасались, а теперь привыкли. Только Борю иногда жалко становится, но Ритку не перевоспитаешь. При этом ни одного ее мужика никто из нас в глаза не видел. «Оберегаю вашу нежную психику от потрясений», говорит она.

– Итак, дорогая моя, – певучее сопрано обернулось вокруг шеи удавкой. – Вернемся к нашим креветкам. Ты в том районе как в первый раз оказалась?

– Лучше не спрашивай, – буркнула я. – Случайно…

Вспоминать о том, как я впервые оказалась в моем любимом районе, было и смешно, и противно. Я с Борькой и Ивором весной в офис к клиенту ездила, новый договор подписывать. А рядом с офисом, в подворотне, фунциклировал вполне себе такой эстетский шалман. Дрянное пиво, бодяжная водка, чебуреки с котятами на закусь. Культовое местечко для прожженных эстетов! И сдуру занесло нас туда новую сделку обмыть. Накал эстетизма в компании с Олигархом и Ворькой достиг у меня такого градуса, что я убей не помнила, как домой ехала. Очнулась глухой ночью на лавочке. Неизвестно где. То есть в моем ныне самом любимом районе. А тогда… Мобильник вырубился, тьма кромешная, я перепугалась, побежала куда глаза глядят, торжественно клялась никогда не употреблять более ничего крепче кофе и думала только об уюте горящих теплым светом окон многоэтажек. И вдруг темнота расступилась, по обочинам появились фонари, танцевавшие торжественный полонез в компании ярких вывесок и гостеприимно распахнутых дверей круглосуточных магазинчиков и кафешек, в одну из которых я и забрела. Мне принесли чашку восхитительного кофе и воздушное фруктовое пирожное. Потом была гора покупок, пешая прогулка до дома, улучшившиеся настроение и готовность отпустить грехи двум болванам, которые нажрались до беспамятства сами и напоили начальницу.