Штурм Корфу

– Во время битвы каждый рыцарь должен быть на поле боя! – заявил старец, когда в руки ему вложили не менее старый меч.

Но эти единичные примеры храбрости уже не могли ничего изменить.

В городе к тому времени уже началась паника. Взбунтовавшаяся чернь растерзала четырех рыцарей, пытавшихся было навести порядок. «Из-за каждой двери можно было услышать, – писал современник, – плач женщин, проклинающих и французов, и великого магистра». Не переставая, звонили колокола. Наконец огромная рыдающая толпа устремилась к дворцу великих магистров. На носилках жители несли статую заступника острова апостола Павла. А вечером во дворце появилась депутация от местного дворянства.

– Мы не понимаем, почему должны сражаться против христианской державы, с которой мы никогда не ссорились! – объявили мальтийские дворяне.

– Если бы я был великим магистром, я бы повесил этих негодяев немедленно! Схватился за меч бальи Каравальи, из итальянцев.

– Вешают грабителей и убийц. Депутатов нации, которая может все потерять и ничего не приобретет в войне, следует выслушать», – был ответ Гомпеша, из немцев.

– Депутаты говорят истину, и мы не имеем права драться с единоверцами! – подали голос сразу несколько членов капитула из французов.

Утром следующего дня мальтийцы начали скопом покидать боевые позиции. В начавшейся неразберихе был ранен российский поверенный в делах ордена шевалье О'Хара. Вскоре побросали мечи и рыцари. На этом оборона одной из неприступных крепостей Европы закончилась.

Пару часов спустя французский эмигрант Милан уже поднялся на борт «Ориента» с посланием магистра Бонапарту и частным письмом к Доломье. В письме секретарь магистра кавалер Миари умолял его помочь ордену, используя свое влияние. Бонапарт вскрыл оба письма собственноручно. А прочитав, поручил Доломье вместе с бригадиром Жюно и агентом Пусьельгэ провести переговоры о перемирии:

– Будьте решительней и как можно жестче с этими трусами! Дело уже сделано и остались лишь некоторые формальности!

И вскоре над легендарными фортами Сент-Эльмо и Рикасолли были подняты белые флаги.

Соглашение о перемирии Бонапарт велел подписывать на борту «Ориента». Пока кавалеры добирались до флагманского корабля, их сильно укачало. Посланцев так отчаянно тошнило, что Бонапарт к ним даже не вышел.

– Зачем мне смотреть на мальтийскую блевотину, когда я тут и французской насмотрелся! – скривился он, узнав, в каком состоянии прибыли переговорщики.

Акт о капитуляции он подписал не глядя, прямо в постели. При этом Бонапарт подписал акт капитуляции как генерал-аншеф… Индийской армии. И пришлепнул особую печать: с изображением пирамиды с пальмовым деревом.

– Рыцари выставили много оговорок! – осторожно заметил ему бывший тут же начальник штаба армии Бертье.

– Это не имеет для меня никакого значения! – отмахнулся Бонапарт. – В случае необходимости мы отменим все оговорки несколькими залпами!

В ту ночь безутешный барон Гомпеш оставил потомкам скорбную запись: «Удивительно и прискорбно, что столь славная мальтийская крепость под защитою кавалеров долженствовала сдаться в 24 часа».

На следующий день над Ла-Валеттой подняли трехцветный французский флаг. Победителям достались фантастические трофеи: 1200 пушек, 40 тысяч ружей, 500 тысяч фунтов пороха, два линейных корабля, фрегат, галеры и большое количество корабельного леса.

По условиям капитуляции Гомпеш получил 30 тысяч гульденов годовой пенсии и княжество в Германии, а каждый из кавалеров по 35 луидоров. Всем рыцарям было разрешено выехать, куда они хотят. Впрочем, директория впоследствии не утвердит выдачу луидоров кавалерам, и те останутся без ничего. К сдавшимся без боя рыцарям, французские офицеры отнеслись с нескрываемым презрением. Всю жизнь готовиться к подвигу и в конце концов струсить! Такое же отношение ждало бывших госпитальеров и в Европе, где вчерашних рыцарей перестали пускать в приличные дома.

Помимо важнейшего стратегического пункта Бонапарту досталось почти 1,5 тысячи пушек, 40 тысяч ружей, 500 тысяч фунтов пороха. Пополнился и французский флот. В порту были захвачены два линейных корабля, фрегат и несколько галер.

– Я смел взять, и я взял! – с гордостью говорил Бонапарт, осматривая неприступные бастионы.

На что начальник штаба армии Бертье, усмехнувшись, заметил:

– Нам просто повезло, что мы нашли того, кто открыл ворота этой крепости!

Подумав, Бонапарт решил остаться благодарным к главному изменнику орденского дела – великому магистру Гомпешу. Ему было обещано командорство в Германии и 300 тысяч франков ежегодной пенсии. Однако лично встретится с предателем генерал так и не пожелал.

Сам Гомпеш, покидая остров, прихватил из собора Ла-Валетты три христианские святыни: кусок дерева от креста, на котором был распят Иисус Христос, мощи правой руки Иоанна Крестителя и чудотворную икону Богоматери Палермо, а также орденские печать, корону и «кинжал верности». На австрийском судне он прибыл в Триест, откуда разослал депеши, оповещая великих приоров о постигшем госпитальеров несчастии. Затем бывший магистр перебрался в Рим, где и затаился, проживая французские деньги.

* * *

В течение последующих нескольких дней Бонапарт полностью перекроил жизнь острова. Первым делом он разогнал сам орден, изъяв все его ценности. На острове были отменены титулы, рыцарские гербы сбили с фронтонов зданий. Из тюрем были освобождены и отправлены восвояси более двух тысяч невольников-мусульман, в основном разбойников и пиратов. Мальтийцы поначалу радовались нововведениям французов. Кому неприятно, когда унижают твоих вчерашних угнетателей! Но скоро их восторги поубавились. Французы разогнали большинство священников, закрыли большую часть церквей. Все улицы, носящие имена чтимых на острове святых, были переименованы в улицы Братства, Свободы и Равенства. Никак не могли взять в толк местные крестьяне и то, почему им отныне запрещено праздновать дни памяти апостолов Петра и Павла, а велено веселиться в день взятия какой-то неведомой Бастилии, которую наивные мальтийцы почему-то считали французской Богоматерью.

В общем, на Мальте произошло то же самое, что ранее и на Корфу. Едва французы заняли остров, как там начался вселенский грабеж. Тащили все, что попадало под руку, одних только книг вывезли во Францию более миллиона. Прежде всего, обчищен был дворец магистров, потом церкви.

– Истинные христиане должны быть бедны как Христос! – назидательно говорили гренадеры, выкидывая иконы из золотых окладов.

Но особенно поживились французы в соборе Святого Иоанна, где были собраны все драгоценности, накопленные за восемь веков существования ордена. Казначеи Бонапарта оценили их в 27 239 520 мальтийских лир. Сумма по тем временам просто фантастическая! Судьба этого богатства до сих пор в точности неизвестна. Придет время, и мы еще вспомним о нем…

Часть рыцарей сразу же поступили офицерами во французский флот. Еще с полсотни кавалеров записались в армию, образовав особый Мальтийский легион. Остальные были изгнаны на материк. Орден в третий раз за свою историю оказался «бездомным».

3 июня в честь бескровной победы были организованы торжества с выпивкой и салютом. Затем французы начали подготовку к дальнейшему походу. Надо было поторапливаться, так как пришло известие о появлении в Средиземном море эскадры Нельсона. Не дожидаясь отплытия главных сил, генерал Бонапарт распорядился выслать вперед отряд фрегатов, чтобы захватывать все попадающиеся на пути английские, турецкие и российские торговые суда для сохранения в тайне маршрута плавания. Одновременно был обнародован манифест, запрещающий под страхом смерти всем грекам с бывших венецианских островов вести переписку с Россией.

Вечером в каюте «Ориента» Брюес откровенно беседовал за фужером вина со своим бывшим сослуживцем рыцарем командором Буаредоном де Рансюэ.

– Мы имеем перед Нельсоном выигрыш по времени всего в две недели!

– Как ты оцениваешь свои шансы в бою с англичанами? – спросил командор.

В ответ вице-адмирал махнул рукой:

– Шансов у нас нет никаких. Мои офицеры храбры, но мало кто соответствует своему месту. Старые и опытные уничтожены якобинцами, новые слишком молоды. Что говорить о сложных маневрах, когда я не могу научить их плавать даже кильватерной колонной! Немногим лучше дело и с матросами. Их у меня не хватает шесть тысяч.

Буаредон де Рансюэ пообещал помочь в вербовке матросов среди местных жителей.

– Много не наберем, но несколько сотен, пожалуй, здесь найдется! Главное, что это вполне опытные люди!

– Ну а как сам Бонапарт? – поинтересовался после очередного фужера де Рансюэ. – Какие у тебя с ним отношения!

– Генерал молод и честолюбив. Возможно, он гений в сухопутных делах, но, к сожалению, в морских полный невежа! – покачал головой Брюес. – Бонапарт написал приказ при встрече с английской эскадрой идти на абордаж и в рукопашной драке захватывать их корабли!

– Но это же откровенная глупость! – поразился рыцарь-моряк.

– Я ему сказал так же, но Бонапарт ответил мне, что об этом плане он сообщил в директорию и там его уже одобрили. Остается надеяться, что нам повезет, и мы разминемся с англичанами!

Перед отплытием с Мальты Бонапарт отправил вперед крейсерский отряд. Капитанам судов было велено топить все английские, турецкие и русские суда, которые они встретят на пути. На самом же острове был оставлен гарнизон в четыре тысячи солдат во главе с генералом Вобуа.

8 июня французский флот покинул Мальту. Французам по-прежнему везло во всем, в том числе и с погодой. Как и прежде, им дул самый попутный ветер при весьма небольшом волнении. Что же касается оставленного на Мальте гарнизона, то он спустя какой-то месяц станет почти небоеспособен. Почти треть солдат, дорвавшаяся до местных проституток, свалилась от «французской болезни». Что же, на войне бывают и такие потери…

Во Франции взятие Мальты вызвало, разумеется, самое бурное ликование. Газеты называли Бонапарта «величайшим героем нынешнего века». Сам остров же было велено считать еще одним французским департаментом.

Реакция европейских мальтийских рыцарей на известие о позорном падении Мальты была молниеносной – лишить изменника Гомпеша его сана. Шеф немецкого «языка» ордена, старый герцог Хайтерсхайм в гневе заявил, что считает сдачу Мальты оскорблением, и потребовал подвергнуть своего земляка публичному суду рыцарской и христианской чести.

Как ни странно, но первым начал сводить счеты с разгромленным орденом тот, кто раньше более всего перед ним заискивал. Неаполитанский король Фердинанд, узнав о случившемся, немедленно выставил из своей столицы мальтийского посланника и приказал сбить орденский герб с резиденции иоаннитов. В Великом герцогстве Тосканском и Сардинском королевстве все имущество Мальтийского ордена было немедленно разграблено. Что касается Вены, то австрийский император милостиво разрешил посланнику ордена, как и прежде, представлять его интересы, но при этом госпитальеры потеряли все свои права на имущество и земли. Папа римский Пий Шестой публично осудил Гомпеша за сдачу Мальты и подчеркнул, что земные дела трусов иоаннитов понтифика более не интересуют. Верность злополучному великому магистру сохранила только Бавария, где родственники Гомпеша занимали довольно высокие посты при дворе курфюрста.

В Санкт-Петербурге известие о взятии Мальты вызвало праведный гнев императора Павла. Потеряв всякое приличие, он сорвался: бегал по дворцу и брызгал слюной.

– Неслыханная наглость! – кричал он канцлеру Безбородко. – Этот выскочка Бонапарт не мог не знать, что я покровительствую ордену.

Немного успокоившись, император начертал декларацию протектору ордена, в которой выразил свое негодование изменой Фердинанда Гомпеша и других «рыцарей церкви». Декларация заканчивалась словами: «Мы приглашаем все языки и великие приорства священного ордена Святого Иоанна Иерусалимского и каждого его отдельного члена присоединиться к нашему решению с целью сохранения этого достойного похвалы братства и восстановления его во всем прежнем блеске».

– Я, как рыцарь ордена иоаннитов, просто обязан выступить против похитителей тронов! – объявил Павел за обедом. – Я приведу Францию в ее старые пределы и отниму охоту беспокоить других.

Присутствующие (супруга Мария Федоровна и старшие сыновья Александр и Константин) молча внимали, зная, что Павел должен выговориться.

– Тогда я предлагаю тост за спасение тронов и алтарей! – поднял бокал присутствовавший на обеде хитрый Ростопчин.

– Вот-вот! – закивал головой император и пригубил свой бокал. – Я выкорчую якобинскую заразу и обеспечу спокойствие Европы!

* * *

К моменту подхода Нельсона к Мальте остров уже находился в руках противника. Над фортами Ла-Валетты развевались французские флаги. В бойницы выглядывали жерла сотен пушек. Французский гарнизон – это вам не рыцарское сборище! Французского флота у острова тоже не было. Капитан торгового генуэзского судна, сам чудом избежавший французского плена, сообщил Нельсону, что генерал Бонапарт с флотом и армией направился куда-то на юго-восток.

– Итак, Неаполь, как цель нападения, окончательно отпал, ибо если был таковой, то давно подвергся бы атаке! – рассуждал Нельсон, собравши у себя капитанов и нервно расхаживая перед ними по каюте. – Не была конечной целью экспедиции и Мальта, так как после ее захвата французский флот и армия не вернулись в Тулон! Спрашивается, куда мог направиться Бонапарт? Ответ остается только один – в Египет!

Того же мнения были и его капитаны: Сомарец, Трубридж, Бель, Дарби и Берри.

И снова эскадра Нельсона спешит на всех парусах, чтобы перехватить и уничтожить французов.

Отечественный историк пишет: «Напряжение и нервозность Нельсона нарастали, он плохо владел собой. Контр-адмирал днем и ночью жил только предстоящим сражением с французами. Он вынашивал планы битвы на все возможные случаи, вызывал капитанов и обсуждал с ними свои замыслы. Через некоторое время капитаны уже подробно знали, как их командующий поступит в любой из возможных ситуаций, знали и свои задачи. Эскадра превратилась в единый организм, способный четко действовать и мгновенно реагировать на все маневры противника. В свою очередь, капитаны в походе вели непрерывные артиллерийские учения, неустанно тренируя офицеров и матросов».

Наконец, показались берега Египта. И снова разочарование: французов в Египте нет! Так где же Бонапарт?

Увы, но судьба еще раз сыграла с Нельсоном злую шутку. Он настолько спешил догнать Бонапарта, что по дороге обогнал его и примчался в Египет раньше французского флота. Хитрый Бонапарт, понимая, что англичане ищут его по всему морю, решил идти в Египет не кратчайшим локсодромическим курсом, а кружным путем мимо африканского побережья. Что касается Нельсона, то он конечно же мчался к Египту самым коротким путем. И снова промахнулся! В Египте все было тихо, ни о каких французах там и слыхом не слыхивали. Вот тут-то бы неугомонному Нельсону передохнуть дня два-три! Если бы он поступил именно так, французы бы сами приплыли к нему в руки. И английскому контр-адмиралу не оставалось бы ничего, как топить их суда и пленять беспомощную армию. Но Нельсон был слишком нетерпелив. Он рассуждал так:

– Если французов нет в Египте, значит, они еще в пути, так как обременены большим количеством тихоходных транспортов. Но, возможно, я опять ошибся в цели экспедиции! В таком случае остается последнее – Сицилия! Впрочем, Бонапарт может нанести удар и прямо по Константинополю! Поэтому вначале осмотрим остров, а затем и Дарданеллы!

– У нас почти не осталось воды! – напомнили Нельсону капитаны.

– Мы не можем задерживаться! Сократить нормы выдачи вдвое и курс на Сицилию! – решает он, и английские корабли, словно свора изможденных гончих, продолжила свою погоню за французским призраком.

На обратном пути от Египта противники вновь разминулись ночью, на этот раз, едва не прорезав походные порядки друг друга. Дистанция была настолько мала, что адмирал Фрэнсис Брюес слышал даже сигнальные выстрелы английских пушек, но благоразумно отмолчался. Французские матросы было запаниковали, однако офицеры быстро навели порядок. Что касается Бонапарта, то он велел Брюесу не менять курса, а сам провел ночь в чтении книги о кругосветных плаваниях капитана Кука.

Можно только представить, что стало бы с французским флотом, обремененным большим количеством транспортов, набитых войсками. Это был бы настоящий погром, после которого звезде будущего императора Франции вряд ли суждено было подняться. Но вновь удача была на стороне Бонапарта, и Нельсон опять проскочил мимо, так ничего не заметив.

Итак, противники в который уже раз разминулись. Англичане торопились на северо-запад, чтобы проверить, не направился ли Бонапарт на покорение Константинополя, а тот продолжил неспешный путь к египетским берегам. Спустя всего три дня после ухода Нельсона с александрийского рейда, Бонапарт был уже там. Он совершенно беспрепятственно высадил армию, занял Александрию.

Оставив в Александрии небольшой гарнизон, Бонапарт велел вице-адмиралу Брюесу отвести флот в Абукирскую бухту, расположенную в двадцати милях от Александрии.

– Если бухта окажется для стоянки неудобной, то следуйте на Корфу! – сказал он Брюесу, уезжая к армии.

Вскоре с 13 кораблями и 4 фрегатами Брюес перешел в Абукирскую бухту, встал там на якорь.

А Нельсону тем временем снова не повезло. Его эскадра попала в длительную полосу противных ветров и едва продвигалась вперед в утомительных лавировках. Но вот наконец и Сиракузы, где о французах тоже никто ничего не знает.

– Я чувствую, что в чем-то ошибся! – в сердцах говорит капитану Беллу Нельсон. – Но в чем?

Он показывает Беллу свое письмо Сент-Винсенту, где кается в совершенных ошибках и просит прощения за то, что не смог отыскать французский флот.

К удивлению Нельсона, Белл рвет его письмо в мелкие куски:

– Сэр! Никогда не надо оправдываться до того, пока вас не стали обвинять!

Из Неаполя доставили почту. Из писем было ясно, что в столице королевства объединенных Сицилий царила настоящая паника. Все ждали французского десанта. Среди прочей корреспонденции Нельсон нашел и письмо жены английского посла. Леди Гамильтон писала: «Я боюсь, что здесь все потеряно… Я надеюсь, что вы не уйдете из Средиземного моря, не захватив нас».

Но сразу покинуть Сиракузы Нельсон не мог. Надо было налиться водой, пополнить запасы продовольствия. Губернатор Сиракуз, однако, оказать помощь англичанам не торопился.

– Сейчас я обеспечу ваши корабли мясом и овощами, а затем придут французы и вздернут меня за это на веревке! – честно признался он посланному на переговоры Трубриджу.

Пришлось Нельсону слать письмо в Неаполь и просить посла Гамильтона воздействовать на короля. Вместе со своей женой сэру Уильяму удалось уговорить короля Фердинанда отдать распоряжение о тайном обеспечении эскадры припасами. Одновременно в письме Нельсон вновь просил посла склонить короля к союзу с Англией и войне с Францией, а заодно поговорить и о предоставлении в его распоряжение нескольких неаполитанских фрегатов.

Пока все это тянулось, уходили драгоценные дни. Нельсон метался по своей каюте, но ничего ускорить не мог. Но вот, наконец, трюмы забиты бочками со свежей водой, а в палубных загонах мычат стреноженные быки. Фрегаты король дать отказался. Как бы то ни было, но в море выходить было уже можно. После долгих сомнений, контр-адмирал решает еще раз посмотреть французов у Египта, а затем уже идти к Дарданеллам.

Глава пятая.

Пески Марабута

В конце XVIII века в Египте властвовали храбрые мамелюки. То было уникальное сообщество бывших рабов, ставших властителями огромной страны и правивших ею на протяжении пяти столетий.

Вот что писал о мамлюках впоследствии сам Бонапарт: «Мамелюки рождаются христианами, покупаются в возрасте 7—8 лет в Грузии, в Мингрелии. На Кавказе доставляются константинопольскими торговцами в Каир и продаются беям. Они – белые и являются красивыми мужчинами. Начиная с самого низшего положения при дворе бея, они постепенно возвышались, становясь мультазимами в деревнях, киашифами или губернаторами провинций и, наконец, беями. В Египте их род не продолжался. Обычно они вступали в брак с черкешенками, гречанками или иностранками… Количество мамелюков-мужчин, женщин и детей исчислялось в 1798 году 50 тысячами».

Османам мамелюки подчинялись только формально. Сам султан был им не указ, а турецкий паша в Египте являлся больше заложником. Всеми властвовали два мамелюкских соправителя Ибрагим-бей и Мурад-бей. Первый правил в Александрии, второй в Каире. За мамлюками многовековая слава непобедимых воинов Азии. Теперь же им предстояло встретиться с лучшей армией и лучшими полководцами Европы.

Вечером 30 июня флот Бонапарта подошел к египетскому берегу у песчаного прибрежного островка Марабута. Повинуясь сигналу с флагмана, почти три сотни кораблей и судов перестраивались из походного ордера в стояночный, шумно бросая якоря. Перед французами была легендарная Александрия.

С подошедших лодок сообщили, что англичане были здесь всего два дня назад.

– Высадку начинать немедленно! – заторопился Бонапарт. – Дорог каждый час!

Вице-адмирал Брюес пытался отговориться:

– Гражданин Бонапарт, не лучше ли дождаться утра, суда отдалены от берега. Над морем туман и мы не знаем, куда кого высаживать!

Но гражданин Бонапарт был непреклонен:

– Фортуна дала нам всего два-три дня, и если мы не успеем высадить армию, мы погибли!

Между тем погода быстро портилась, и вскоре море уже кипело пеной. А высадка еще только началась. До рассвета высаживали в основном пехоту. Лошадей просто бросали в воду, и они плыли к берегу сами. Добравшись до пляжа, солдаты собирались в кучи и ждали утра, коротая время за разговорами. Всех мучила жажда, так как в горячке высадки о воде просто забыли. Инженера Каффарелли, имевшего вместо одной ноги деревяшку, солдаты вынесли из шлюпки на руках.

Садясь в шлюпку, Бонапарт тепло попрощался с Брюесом. Глядя вдаль уходящей к берегу шлюпки, вице-адмирал тяжело вздохнул:

– Это покидает меня моя удача!

Увы, слова командующего французским флотом оказались пророческими…

Из воспоминаний Наполеона: «Ярко светила луна. Беловатая сухая почва Африки была освещена как днем. После долгого и опасного плавания люди очутились на взморье Древнего Египта, населенного восточными народами, чуждыми нашим нравам, нашим обычаям и нашей религии. Сколько опасностей, сколько событий, сколько случайностей, сколько утомительных трудов впереди!»

– Когда-то именно здесь высадились рыцари Людовика Святого! – вытер платком пот с лица Кафарелли.

– Тогда французы слишком много молились, а потому были разбиты в первом же сражении! На этот раз все будет иначе! – усмехнулся подошедший к нему Бонапарт.

Едва встало солнце, Бонапарт принялся рассматривать Александрию в подзорную трубу. До города было рукой подать, но на берег еще не была свезена артиллерия, а потому генерал решил вступить в переговоры с мамлюками. Но из этого ничего не вышло, гордые владетели Египта отказались говорить с пришельцами. Вместо этого из города выбежала толпа людей, потрясающих саблями. С крепостных стен ударили пушки.

– Мы не можем ждать! На штурм! – объявил Бонапарт.

Наскоро сбитые батальоны двинулись вперед. Атака была дерзкой без артиллерийского прикрытия. Впереди атакующих колонн встали генералы Мену, Клебер и Бон. Отбросив выбежавшую из города толпу, французы сами ринулись на стены и овладели ими. Боев в городе почти не было. Мамлюки ускакали прочь, а остальные сложили оружие. Очевидец пишет, что французы вошли в Александрию «убивая все, что им в глаза ни попадало». Вскоре на башне города был поднят трехцветный флаг.

А в гавань захваченной Александрии уже входили транспортные суда. Началась выгрузка артиллерии и припасов.

Тем временем Бонапарт принимал вождей местных арабских племен. Те откровенно радовались бегству мамлюков и обещали генералу свою помощь.

– Всякий, кто назовет себя моим другом, будет жить хорошо. А тот, кто перебежит к моим врагам, погибнет! – говорил генерал притихшим вождям.

Историк В. Овчинников пишет: «Пробыв в Александрии, Бонапарт взял с жителей 75 тысяч талеров, поменял на деньги тамошним откупщикам все драгоценности, взятые из церквей на Мальте, и раздал их жителям Кокары, тем самым обезоружив их. С лицемерным коварством он объявил жителям, что вошел в Египет, как друг Порты и с ее согласия, но при этом разорил греческую и католическую церкви, избив и повесив их священников, после чего в католическом храме последовали многие неистовства и мерзости».

Спустя несколько дней, оставив в Александрии комендантом Клебера (во время штурма тот был ранен в голову), Бонапарт с главными силами двинулся через пустыню на Каир. Мешки с припасами везли на верблюдах и ослах. Там же в Александрии из мелких судов была спешно сформирована и речная флотилия во главе с младшим флагманом Брюеса контр-адмиралом Перре, которая немедленно двинулась к Каиру вверх по Нилу.