Человек Чубайса

9

Но Юха пошел.

Про некролог я ему не сказал. Не знаю, почему. Не мог решиться. Глаза у Юхи горели. Видимо, не слишком хорошо жил он последние годы. Повязал какую-то морковку вместо галстука, побрился, точнее, сделал вид, что побрился, побрызгал рыжую морду остатками коньяка и мы вывалили во двор. Какие-то интеллигентные седые старушки укоризненно покивали Юхе со скамеечки, в ответ он радушно поднял руку. Кожаную Шуркину папку я надежно припрятал в библиотеке Юхи за томами «Литературного наследства». Кто в наше время интересуется литературным наследством? Даже сам Юха не видел, где я припрятал папку, и я надеялся, что, поддав, он совсем про нее забудет.

От избытка чувств Юху понесло на анекдоты.

Типа идет мужик с ножом. Видит в темном переулке другого мужика и очень нагло спрашивает: деньги есть? Ага, еще наглее отвечает тот, и вытаскивает из-за пояса огромный топор: тебе, дескать, зачем? Ну, первый (пряча нож) отвечает: да так, разменять хотел.

Юха достал меня анекдотами.

Идет тихий интеллигент по темному переулку. Страшно до смерти, ночь, луна, дождик моросит, мертвый ужас разлит в воздухе. «Ау, ау!.. – слабо подает голос интеллигент. – Есть тут кто-нибудь?…» – «Ну, я, – вываливает из-за угла ужасный бандос с ножом в руке. – Легче стало?»

– Помолчи, – попросил я.

Юха что-то понял.

В «Рыбах» гремела музыка. А стрелять так стрелять, а гулять так гулять… Почему, черт возьми, я попал сюда не с Шуркой?… Именно с Шуркой я должен был вломиться сюда… В холле нас встретили плешивый Долган с конкретным Толяном. Ободрившийся, как-то подозрительно быстро освоившийся с «Рыбами» Юха тотчас завел с бандосами степенную беседу о геморрое. А стрелять так стрелять, а любить так любить… Мы на тачках день-деньской, льстиво признался Долган, явно признавший Юху за большого профессора. Нас, как и вас, профессоров, жизнь всяко мучает. Известно, в России как культура началась, так профессуру погнали в тюрьмы. По одним этапам ходим, льстиво пожаловался Долган. Мы ведь социально близкие, правда?

Юха согласно кивал.

Он сразу уловил настрой Долгана.

Мы, большие профессора, нагло кивал Юха, так считаем, что геморрой, в принципе, не самая страшная штука. На интеллект, например, не действует. Умный человек крепче геморроя. В принципе, намекнул Юха, он может запросто достать свечи. Настоящие импортные, хотя, в общем, за небольшие деньги. Подсвечники? – удивился он встречному вопросу Долгана. Зачем тебе подсвечники? Как ты их вставишь в жопу?

Поймав мой злобный взгляд, Юха сменил тему.

У него, например, три деда были знаменитыми адмиралами, неназойливо сообщил он пораженным бандосам. Лихо гонял турков по всем морям. Например, в Средиземном туркам мало не показалось. Знаешь, что такое капер? – спросил Юха у плешивого. Травка, наверное, честно ответил Долган.

Я глотнул вина.

Мне хотелось напиться, но в то же время напиваться я не хотел.

Вид у меня был затурканный. Наверное, Долган и конкретный Толян считали, что я не спрашиваю их о Шурке только потому, что сам уже все знаю. Их, правда, интересовали какие-то бумаги, в чем-то там Шурка как бы провинился, не донес кому-то чего-то. Но тут они никак не могли держать на подозрении меня, а еще меньше могли подумать на Юху, – мы с ним пока как-то не сильно укладывались в реальность. Все-таки я старался держать под контролем трепотню Юхи, который окончательно привел в восторг Долгана и конкретного Толяна правдивым рассказом о своих великих предках. Когда Юха начал поливать скатерть коньяком, пытаясь изобразить – вот так, значитца, залив лежит, а вот так, значитца, торчит болгарский мыс Калиакра, а вот так, значитца, его знаменитый дед вывел русскую эскадру на турок, ну и все такое прочее, я так на Юху глянул, что завороженный Долган счел нужным заметить:

– Ты, Андрюха, профессора не обижай. Он прикольный чувак. Пусть говорит, что хочет, мы за все заплатили.

Наверное, они хорошо заплатили.

Музыка в баре гремела, дым стоял столбом.

Мне захотелось склеить какую-нибудь из окрестных баб и приволочь домой, но я не знал, кто эти бабы. Часть их, конечно, явилась в «Рыбы» с кавалерами, но кто их кавалеры – этого я не знал. Поэтому и сидел, как сыч, ничего пока не предпринимая, потому что давно усвоил нехитрое житейское правило, состоящее из двух пунктов. Первый пункт: не путайся с бабами своих приятелей (даже если они бандосы). Второй пункт: никогда не путайся с бабами своих приятелей (даже если они точно бандосы). Почему-то мне казалось, что Филин где-то здесь. Сидит, наверное, со стороны изучает меня. Если я, конечно, интересен ему. Пацаны Филина, наверное, весь день ходили за мной: и когда я четную сторону объезжал, и когда пытался расколоть козла Костю Воронова, и потом, когда жрал коньяк у Юхи. А я тут никого, кроме плешивого Долгана и конкретного Толяна, не знал. Это меня напрягало.

А еще меня напрягал Шурка.

Ну, ладно, думал я, десять штук зеленых (наличкой) Шурка мог держать в папке для какого-то специального случая. Сейчас эти деньги Шурке не нужны, хотя с радостью выложил бы я эти баксы, появись Шурка в «Рыбах». А стрелять так стрелять… Похоже, гипсовый старец в метро сказал мне правду… Несколько дней назад я имел в кармане пять баксов, сегодня мог заводить собственное дело… А гулять так гулять… Главный вопрос один, с пьяной увлеченностью бубнил рядом зарвавшийся Юха: был выбор у Бога, когда он создавал Вселенную, или не было у него выбора?…

– Да неужто, блин, не было? – поразился Долган.

Юха смиренно покачал головой: «Я тоже не знаю».

Дым пеленал необозримые просторы зала. Как при Синопе.

На площадке перед гремящим оркестром бурно отплясывало несколько пестрых пар. А стрелять так стрелять, а любить так любить… Рядом два сдвинутых столика то совершенно пустели, то расцветали как клумба. Время от времени в меня впивались острые глазки какой-то симпатичной твари, которая настоящей обезьяной скакала возле оркестра, а потом за столиком резко хваталась за фужер с шампанским.

Я издали раздел симпатичную тварь взглядом. Она мгновенно откликнулась.

Не надо паскудства, сказал я себе. Ну, вот безумно я жалел Шурку. Никак не мог поверить в случившееся, бред все это, и ясно рассмотрел господина майора, время от времени присутствовавшего при симпатичной твари. Разумеется, майор был в штатском, да и не майор он, конечно, был, просто все вокруг казалось мне нелепым. Шурка должен был привести меня в этот зал, а Шурки не было. Совсем не было. Недавно был, а сейчас его совсем не было. Я постепенно надирался, от этого моя нижняя губа все сильней оттопыривалась, верный признак того, что жизнь становится невмоготу… Ну, правда, почему так?… Ну, вот нет Вадика Голощекого, и хрен с ним… Ну, вот нет бывшей жены, то же самое… Но Шурка, Шурка…

Пытаясь встряхнуться, я перевел взгляд на Юху.

Как раз в этот момент он выпил на брудершафт с пацанами.

Правильно, сказал я себе. Рыба ищет, где глубже, а Юха… Вот именно.

Я Юху любил, а ведь еще не поинтересовался, чем он зарабатывает себе на жизнь. Наверное, преподает где-нибудь. На выпивку Юхе хватает, по крайней мере, квартиру пока не продал, хотя квартира завидная. Даже библиотеку пока не пропил. А сейчас, встретив меня, считает, наверное, что пруха ему пошла. Несколько дней назад я сам так считал. Угоди дурацкая пуля в меня, я бы и помер с ощущением прухи. До боли в сердце я жалел Шурку. Ведь «Брассьюри», считай, была почти в руках Шурки, он почти дожал бывшего таксиста. От того, наверное, подумал я, перехватывая пронзительный взгляд нежной твари, и летят пули в таких, как Шурка… Значит, Господь еще не забыл про нас, грешных, держит ситуацию под контролем… Жалко, что Шурка не успел выкупить из таможни парашют Вадика Голощекого, это пришлось бы в кайф… Почему, черт возьми, Вадик сбежал, а не разбился, прыгая с парашютом?…

Я прислушался к пацанам.

Иногда странные истории можно услышать.

Оказывается, три года назад Шурка здорово маялся без квартиры.

Первую свою квартиру он потерял в результате каких-то спекуляций, а вторую никак не мог купить. А плешивый Долган как раз в это время завел небольшое дело, поимел некий кооперативчик. Он (как и Шурка) не входил тогда в команду Филина (наверное, и команды еще не было), вот, подумав, Шурка предложил Долгану взять кредит в банке.

Идея у Шурки была красивая: игральные карты!

Что еще, кроме игральных карт, можно было купить в стране, шумно и безоглядно вступившей в перестройку, в огромной, переворошенной, как муравейник, гудящей, нищей, бунтующей, вопящей, несущейся неизвестно куда стране, всем демонстративно показывающей пустые прилавки? А у Шурки, ко всему прочему, имелся выход на известный ленинградский полиграфический комбинат. Короче, взяли мы кредит, рассказал Долган, ровно один миллион рублей – под пятнадцать процентов годовых. В те годы почему-то запрещалось брать в кредит больше, чем один миллион. Почему правительством была выбрана именно такая цифра, никто толком объяснить не мог, но существовала по этому поводу специальная инструкция.

Все это Долган рассказал сумбурно, сбивчиво и по его тусклым глазам, а так же по досадливым словечкам, то и дело слетающих с его веселых поганых губ, я понял, что он до сих пор не простил покойнику ни одной копейки. Вот ведь знал, паскуда, что нет больше Шурки, что навсегда упокоился его приятель Шурка, а все равно ничего не простил. Я это сразу взял на заметку. Мало ли? Вдруг придется работать в паре?

Получив кредит, Шурка создал дочернее предприятие.

Долган, значит, в головняке, а Шурка в дочернем.

Сейф на двоих, бухгалтерша на двоих (они с ней не спали, досадливо подчеркнул Долган), а вот печати заказали две – для удобства. Понятно, Шурка незамедлительно улетел в Ленинград, там явился на полиграфический комбинат к своему приятелю-жулику и вплотную занялся покупкой и отгрузкой игральных карт. В Сибири карты должны были пойти в реализацию через сеть книжных магазинов и многочисленных в то время киосков «Союзпечати». Как раз появились первые легальные казино. Это тоже шло в жилу. В казино много карт надо, там на каждую сдачу идет свежая колода. По взаимной договоренности со счета Долгана должны были уйти в Ленинград четыреста тысяч, а с Шуркиного – миллион. Естественно, счета проплатили и Долган остался в Энске ждать прибыли. Правда, пока Шурка со своим приятелем-жуликом изучал питерские кабаки, нанятый Шуркой КАМАЗ, доверху загруженный игральными картами, ушел почему-то не в Энск, как предполагалось, а в далекую солнечную Молдову. Под тенистым городом Кишиневым КАМАЗ загнали в цыганский табор и разгрузили. Обалделый шофер, вернувшись в Энск, сильно удивил Долгана таким сообщением.

Но, в принципе, какая разница – Энск или Кишинев? Долган спокойно занимался делами своего кооперативчика и ждал прибыли. Скоро, блин, много будет прибыли, пьяным голосом каждый день сообщал по телефону Шурка. Скоро привезут наличку в трех больших мешках, потому что в одном мешке, блин, столько налички не поместится.

Но дни шли, а деньги не приходили.

Занявшись в мае квартальным отчетом, Долган с испугом обнаружил, что Шурка перевел миллион в Ленинград не со своего счета, а с Долгановского. При этом Шурка грубо подделал подпись Долгана. «Где деньги, блин?» – каждый день теперь орал Долган по телефону. «Как это где? – дивился Шурка. – В дороге, конечно! В больших мешках. Везут из Кишинева. Это солнечная Молдова. Не малый путь». – «Что значит, везут? – орал Долган. – Нам пора закрывать кредит. Да и вообще, странно… Эта подпись… Зачем, блин, ты подделал подпись?…» – «Да торопился, понимаешь…»

Короче, пришлось Долгану самому лететь в Питер.

В Питере он обзвонил нужных людей, обрисовал связи, а уж после этого двинулся на полиграфический комбинат.

А там, оказывается, его ждали.

И даже не просто ждали, а очень. И сразу предъявили гарантийное письмо с его, Долгана, собственной (подделанной, конечно) подписью. А по этому гарантийному письму, составленному по всем правилам, Долган обязан был не только поставить полиграфическому комбинату три вагона шпал, но еще доплатить какую-то сумму наличкой, потому что беспринципный, но требовательный Шурка часть игральных карт взял с какой-то особенной роскошной рубашкой.

Я не дослушал конца истории.

Наклонился к плечу незнакомый пацан, смуглый, нервный, настоящий мачо-латинос. Я таких не люблю. Зайди во второй кабинет, шепнул. И сразу отвалил, будто не имел ко мне никакого отношения. По пьяни я почему-то решил, что во втором кабинете сидят мордовороты, интересующиеся Шуркиной папкой, но ждал меня в кабинете Филин. Он оказался совершенно невыразительным человеком в простом, но добротном костюме, явно не купленном в магазине. Даже в «Рыбах» Филин (Виталий Иванович) не позволил себе расслабиться, все пуговички на костюме были застегнуты, а неброский галстук туго затянут. Что-то страдальческое проглядывало в легких морщинах, густо покрывавших его лоб, в осторожном взгляде. На меня Филин взглянул как на какую-то поганку неизвестного пока вида. Вот приходится и с такими работать, подтвердил его страдальческий взгляд. Но вслух он сказал другое.

– Парашют на какой таможне?

Оказывается, Шурка успел о парашюте растрепаться.

– Я туда специального человека отправлю, – страдальчески заявил Филин. – Мне память о Вадике дорога. Мы все его знали. – Он плеснул коньяку в какую-то крошечную рюмку из тяжелого стекла и оглядел меня: – Чтобы иметь хорошие сборы, надо самолично воспитать, а иногда даже перевоспитать большое стадо баранов. Понимаешь, о чем я?…

Я кивнул.

– Пьешь в меру, это хорошо. И Костю-козла правильно припугнул, – (все-то он знал, скотина). – Оно, конечно, с Шуркой получилось нехорошо, но в нашем деле всякое бывает. Ты это помни. Каждый за себя, один Бог за всех. Все ходим под Богом. – И, помолчав, добавил: – Считай, ты в команде.

Я поднялся.

Мне очень хотелось спросить, когда и где будут хоронить Шурку, но я не решился. Правда, в дверях Филин меня остановил:

– Шуркины вещи у тебя остались?

– Какие вещи? – не понял я.

– Он ничего не оставил?

– Мне? Да когда? – ответил я, но врать не стал: – Оставил, впрочем. Ну, пятьсот баксов. Это точно. Выдал вроде как подъемные.

– Капусту можешь не возвращать, – разрешил Филин. – А еще?

– Ну, джип. Я пока на Шуркином джипе езжу.

Филин долго смотрел на меня. Потом двумя пальцами протянул бумагу. Я правильно угадал: доверенность на Шуркин джип.

– Спасибо, – сказал я и вышел.

Все в тот вечер было как в сухом тумане.

В зале кипело веселье. Я кому-то нахамил, меня и Юху выставили. Плешивый Долган нас где-то бросил, исчез и конкретный Толян. Подумаешь, с женой не очень ладно… Счастливо не схваченные ментами, на случайном «жигуленке» мы добрались до старого профессорского дома и там продолжили тяжелую и бессмысленную попойку. Подумаешь, неважно с головой… Юха орал, сопел, веселился во всю, как попугай, хлопал себя по пустым карманам. Подумаешь, ограбили в парадном… Понимаешь, потрясенно сопел Юха, там такая симпатичная тварь все время вертелась, она на тебя глаз положила. Скажи еще спасибо, что живой… Сунула свой телефон на салфетке для тебя, объяснил Юха, а я теперь не найду салфетку. Наверное, высморкался в нее. Я ж гомункул. И утешил: мы тебе другую, более нежную тварь найдем.

В конце концов Юху сморило и он упал на диван, на котором вчерашней ночью умер Шурка, неизвестный джазист.

А я просидел за столом до утра, выкурив две пачки «Мальборо».

Часть II

Нежная тварь

1

Осенью у меня угнали джип.

Не черный «чероки», оставшийся от Шурки, а новенький «лэндровер», который все менты узнавали за версту. Еще бы не узнать, – он был совершенно необыкновенного фиолетового, даже какого-то чернильного цвета. Грозовая туча, а не джип. А Шуркин «чероки» перед тем я отдал Косте Воронову, попросив загнать подороже.

«Да ну! – не поверил бывший таксист. – Кто возьмет подороже? Машина не побитая, но старая».

«Ее только что покрасили, – возразил я. – Кто знает, что она старая?»

«Бог знает».

«Ну, Бога я беру на себя, – пообещал я богобоязненному владельцу „Брассьюри“. – С Богом договоримся».

Он понял.

Машина ушла за хорошие деньги.

А джип нестандартного цвета достался мне после того, как я помог Филину решить проблему дочери. В свое время Виталий Иванович отправил дочь в Штаты, но с учебой у нее не задалось, по определению не могло задаться, а жизнь в России вообще оказалась не по ней. Будто не здесь родилась – это не то, и то не это. Капризная девица. Я ее никогда не видел, но иначе не назовешь. Вложи деньги в Канаду, посоветовал я Филину. Страна скучная, зато нет особых проблем с гражданством. Просто инвестируй в экономику Канады сто пятьдесят тысяч и все в порядке.

– Баксами?

– Ну, не деревянными же. Зачем Канаде рубли?

– Это большие деньги, – Филин страдальчески поморщился. И спросил с непонятной надеждой: – А как с Австралией?

– Вам что нужно? – удивился я. – Отправить дочь как можно дальше или сэкономить бабки?

– И то, и другое.

– Ну, так давно известно: чем дальше, тем дороже.

– Неужели везде зашкаливает?

– Еще как зашкаливает! – подтвердил я. – Но есть варианты.

– Ну? Ну? – живо заинтересовался Филин.

– Скажем, государство Доминика…

– Это где такое?

– Да не на Кавказе, – успокоил я Филина. – Совсем рядом с Америкой. И всех дел – раз плюнуть! Переведите на специальную службу Доминики полсотни тысяч баксов и доминиканский паспорт обеспечен.

– А религия?

– Ой, – притворно испугался я. – Ваша дочь кого-то боится!

Филин страдальчески ухмыльнулся.

– Ну, предположим, Доминика… Что даст ей доминиканский паспорт?…

– Не так уж мало, – объяснил я. – Доминиканский паспорт – это постоянно открытые двери в Англию, а соответственно в страны Британского Содружества. А так же в Скандинавию, в Гонконг, в Сингапур, в Лихтенштейн, в Швейцарию, в Южную Корею, даже в Таиланд. Как видите, все это далеко от России.

Так (доплатив десять тысяч) я получил «лэндровер».

Редкостного, ну, просто замечательного цвета был джип, а угнали его прямо от кафе «Брассьюри», где я обсуждал сложную жизнь Кости Воронова. Понятно, с ним самим. От джипа остался только нечеткий след на сыром асфальте. Знакомые менты, которых вызвал Костя, еле-еле скрывающий свою радость, хмыкнули: «Ну и ну, тот же почерк».

«Это вы о чем?»

«Третий угон за сутки. Машины одного типа. Кому-то срочно понадобился приличный джип».

Один джип, правда сразу вернули.

В Первомайском районе города угонщик случайно нарвался на гаишников и выехал на железнодорожные пути, где благополучно заглох. Погнул обод, поцарапал крыло, все равно хозяин был счастлив: ему вернули машину.

«А мою вернете?» – с надеждой спросил я седого ментовского старлея, который вел это дело.

Старлей поправил старомодные темные очки и привычно помотал головой:

«Само собой».

«А когда?»

«А этого не знаю, – неприятно ухмыльнулся старлей. Не любил он, видать, своих клиентов. И добавил, наверное, чтобы я больше не возникал: – И в каком виде вернем твою машину, тоже не знаю, даже не спрашивай. Может, ее сразу разобрали на запчасти, кто знает? Очень уж заметный цвет. – Он как бы укорил меня: – Кто на такой станет ездить?»

Я разозлился:

«Не быть тебе капитаном».

Старлея это не испугало, в итоге на милицию я плюнул.

По каким-то неизвестным мне соображениям Филин в это время сильно давил на плешивого Долгана, а плешивый, в свою очередь, давил на Костю Воронова. Мне не хотелось, чтобы пацаны думали, что я тоже кручу это колесо, поэтому Филина к этому делу я не привлек. Просто походил по городу, побывал в одном месте, в другом, внимательно прислушался к слухам, сам распустил кое-какие. Кровь во мне кипела. Сперва мне казалось, что человека из команды Филина испугаются, вернут машину, но никто не испугался и это меня обидело. По совету бывшего таксиста я даже посетил местного Нострадамуса, якобы замечательно предсказывающего течение и итог событий.

Нострадамус оказался черным, бородатым, неряшливым.

Он сильно походил на похмельного цыгана и с удовольствием сорвал с меня пятерку (зелеными). При этом всей собственной пятерней он копался в неряшливой бороде и зловеще бубнил:

«Найдешь, найдешь, хлопчик, машину… Рано или поздно, найдешь… Только я так скажу, не в машине счастье…»

«Это как понимать?» – удивился я.

«А так… – еще более зловеще намекнул Нострадамус. – Машину свою найдешь, но не в ней твое счастье, хлопчик… Можешь мне верить… – Доконал он меня этим своим хлопчиком и совсем уж неожиданным советом: – Плюнь на машину, девку старайся не потерять…»

«Какую еще девку? Когда это счастье заключалось в какой-то девке?»

«Тебе лучше знать».

«И это все, что ты можешь сообщить?»– возмутился я.

«Все, все, хлопчик».

«Тогда сука ты, а не Нострадамус!» – сказал я и на другой день (по наколке того же Воронова) отправился к гадалке.

Увидев меня, гадалка обрадовалась.

В городе ее, видимо, не сильно признавали, совсем из молодых была, поэтому на радостях она наговорила мне много хорошего, а главное, расчувствовавшись, совершенно конкретно и от всего сердца указала номер секции в частных гаражах, выстроившихся через квартал от кафе «Брассьюри». «Там найдешь свою ненаглядную, там стоит твоя фиолетовая! – прочувствованно повторяла она. Не помню, говорил ли я гадалке про редкий цвет „лэндровера“, наверное, говорил, иначе, как бы она о нем узнала? – Пойди, пойди на указанное место и возьми фиолетовую!»

Двое суток конкретный Толян и я выслеживали хозяина гаража. За это время я успел поверить в удачу. У джипа был редкостный цвет, гадалка его указала. Значит, петрушит в своем деле, падла, профессионалка, пронизывает внутренним взором стены и времена.

На третий день мы, наконец, застукали владельца:

– Твоя секция?

– Ну.

– Открывай по быстрому!

– Вы чего это?… – Мужик обалдел, оглянулся, но открыл.

В полупустом замусоренном гараже стоял на трех скатах совершенно раздолбанный старый «запор» сильно распространенного грязного цвета.

– Что это с твоей машиной? – распсиховался Толян (он был совершенно уверен, что по случаю большой удачи я прямо сегодня поведу его за свой счет в «Рыбы»).

– А что? – совсем испугался мужик.

– Да у нее горб!

– А что вам до нашей беды?

Короче, жизнь не простая штука.

Иногда подумаешь – горе, а на самом деле – воля Божья.

Я после этой ужасной накладки вообще решил бросить поиски, но через два дня мне позвонили. Как ни странно, позвонили на телефон «Брассьюри», куда я забежал выпить кофе. Значит, следили, падлы, хорошо знали, где я бываю. Это я сразу намотал на ус.

– Имеешь проблемы? – спросил незнакомый мужской голос. Спросил без наглости, с пониманием и я сразу насторожился:

– Ну?…

– С машиной?

– Ну…

– Редкого цвета?

– Ну…

– Хочешь вернуть?

– Ну!..

– Сделаем.

– А сколько хочешь?

– Да как обычно.

– А это сколько?

– Ну, скажем так, треть стоимости.

– По рукам, – подумав, согласился я. – Когда?

– Да хоть завтра. Можешь?

– Могу.

– Тогда завтра в обед деньги, а на другой день вечером машина.

– Ну, нет, – возразил я. – Ищи дураков! Завтра в обед деньги, завтра в обед и машина.

– Ты давай не дури, – жестко оборвал меня добрый человек. – Сам знаешь, машина неудачного окраса, можем и сжечь. Нам не жалко. Давно должен знать, что такие дела строятся на доверии.

– Ладно, – согласился я. – Делай, как говоришь.

– Вот так-то лучше, – согласился добрый человек. – Подъезжай завтра к зоопарку. Да один, один приезжай, без свидетелей. Предприятие у нас крепкое, реклама не нужна. Ровно в час сорок подбежит к тебе пацаненок. Случайный, сам понимаешь, трясти его нет смысла. Отдашь пацаненку зелень.

– А машина?

– Я тебе позвоню.

Некоторое время я злобно дергался, но какой выбор? – не было у меня выбора.

На другой день ровно в час сорок возле зоопарка подбежал ко мне подозрительный пацаненок. Из тех, кого за пару «сникерсов» можно подрядить на любое дело.

– Бери, засранец, – мрачно сплюнул я, передавая пацаненку сверток с валютой. – Вырастешь, в тюрьму сядешь.

И отправился к Косте Воронову, поговорить о своих сомнениях.

2

Я боялся, что весь день прохожу с мрачными мыслями, но с утра Филин отправил нас на уединенную пасеку. В лесу за городом много лет жил один дед, звали Серафимом. В свое время указанный дед немало потаскался по лагерям (по пятьдесят восьмой), потом, получив свободу, увлекся пчелами. Вырастил особую породу: злые как собаки, шустрые как воробьи – летали на ближайший рынок и отбирали мед у торговок. Настоящие мичуринские пчелы.