Знак земли. Собрание стихотворений

«А через два года тридцать мне!»

А через два года тридцать мне!И путь мой такой же, как у всех,Что шли, как я, со мной наравнеВ декабрьских сугробах, в майской росе.Военное солнце встает из тьмы, —Жизнь стонет над белой смертью рек.Я вспомнил, как умирали мыИ как начинался двадцатый век.Пусть в нашем зданьи метил мертвецКаждый кирпич и каждый гвоздь, —Не нужно игрушечных сердец:Что боль, если время прошло насквозь?Ты видишь, их смерть была нужна,Бессмертьем их дышит любой завод.Горнистом с зарей трубит страна:Мой возраст она опять зовет.

Турксиб («Верблюжьи колючки. Да саксаул…»)

Верблюжьи колючки. Да саксаул.Да алый шар солнца надСухими буграми. Да жаркий гулВагонов… Степь. Мир. Закат.Тут сушь разогретой пустой землиЖжет рельсы, свистит в окно.Змеиную шею верблюд в пылиПовертывает на полотно.И в медном безлюдьи нагих широт,Выглядывающих, как погост,Вдруг – юрта, где брат мой – киргиз – живетПриятелем мертвых верст.Ни капли воды. Солона, горькаЗемля. Даже воздух весьРазносит запах солончакаВ зеркальный металл небес.Владычеством смерти и торжествомБесплодной земли восстав,Здесь степь против разума, и кругомЕе сумасшедший нрав.Она отрицает себя и нас,Верблюдов, киргизов, мир,Когда добела раскаленный глазЕе превратил в пустырь.И можно поверить, – когда б не такЯ крепко дружил с землей, —Что мир опустел, нищ, угрюм и нагПеред этой слепой бедой.Но жаркий железный вагонный стук,Но рельсы сквозь этот ад…И вот над пустыней, как верный друг,Свисток разорвал закат.По древней верблюжьей тоске твоей,Преступница прав земных,Прошел колесом, обвился, как змей,Стянул в литые ремни.И в этом отмщенье испей до дна:Пшеница, вода, арык;И будет другая весна дана,Чтоб к новой киргиз привык.Что смерть? Что безумство? Иная крепьОсилит твой дикий нрав.Так будь человеку покорной, степь,Всей силой земли и трав!

12 июля 1930

Ст. Арысь

III

Я плыву вверх по Вас-Югану «На горьком цвету черемух, под кедровый звон…»)

Н. Дулебову

На горьком цвету черемух, под кедровый звон,Веселый май, как хозяйка, затворилСибирскую пьяную воду весенних рекИ книзу, на север, отчалил на обласке.Зальется ль из черных окон медных чащПевучим теплом? А уж как высока вода!Уж как высока зеленоватая цвель,Крутящая гиацинты и огоньки!Здесь красный песок, там стропила до облаков, —Им тяжкие тучи, им небо легко держать!А кедровый строй для меня, как радушный дом,Изба, нарубленная из смоляных стволов.Да, лед прошел; отыграла щука.Я сел в обласок, я взмахнул веслом и плыву;И в летний пар зарывается обласок,И тихий смородиновый Вас-Юган,Весь в кольцах, обсасывает борта.Считаю ли кедры, а с балок, из-за кустов,С пугливых опушек, с прудов и болотных рам —То запах ночной красавицы, то звезда,Бегущая паучком по сапогу.Березовый обласок налегкеНыряет в летний пар, как осетр.Горбатое солнце. Малиновый день.Июнь жужжит и вьется над головой.Июнь жужжит, как оранжевый шмель.А солнце сядет, – с накатов тайгиЧерным маслом, пятнами по воде,Глубокая расплывается ночь.Вот-вот всё погаснет. В рогатых макушках, в ихХвостатых перьях, в вороньей черноте —Последние сполохи птичьего дня.Я знаю. Займется сердце. Из омутов —Из-под кустов, из размывов и водных ямСплываются щуки, и звонкая плескотняКолеблет июньскую сетку белых звезд.И щукою обласок между щукСтоит у калины. Не ветер ли? Или стонВсхрапнувшего кедра? Забравшись на верхний сук,Скрипит и раскачивается деревянный бог.А утром медведь-белошейка прогонит пчел,Накидку сдернет, смородину оголит,И, красноглазый, сомнет застеклевший кустИ гроздь за гроздью ягоды оберет.Березовый обласок налегкеНыряет в летний пар, как осетр.И тихий смородиновый Вас-Юган,Весь в кольцах, обсасывает борта.А майских, а белых, а белых черемух цветДавно унесло, унесло по высокой воде.Жужжит, жужжит остяцкое лето.Я дней не считаю, я всё плыву и плыву.И кажется мне, что июль на ущерб идет.Березовый обласок легче ивовой ветки. ОнБыстрее хариуса на ходу.Всё уже и уже становится Вас-Юган,И скоро придется вытащить обласок,На плечи взвалить и широко открыть глазаУ синей воды слюдяных озер.Там черные лапы кедров держат жизньДухмяных трав, слюдяного озера, рыб.В телесном запахе прелых стволовПосеяны рыбьи загадки, щучья соль:Под каждым, под каждым утопленником-стволомСтоят часовыми щуки. И остякиТоропятся с прибылью загадать мотню,Когда она тонет и валуном идет…Седая и страшная щука грызет мотню, —Утятница-щука, изогнутая дугой,Запутав в ячеях сизое перо,Всползает из глубины на песок.У синих озер я встречу осень.Я белой черемухи жду, чтобы плыть туда,Откуда течет ясный Вас-Юган.И вот уже горьким гусиным пухом с кустовОсыпало реки и сладко метет-метет.Я белой черемухи жду, чтобы взять веслоИ вверх пробираться в рыбью синевуГлубоких озер – под охраной кедровых чащ —И встретить осень у остяков.Да сколько же лет этим щукам? Я лег на дно.Янтарная осень и золотой-золотой, —Не женский ли? – волос низко летит у водыИ нежно липнет к шершавым бортам.Хотя бы кукушка! И вот, тишины не вспугнув,Спускается и в упор смотрит ясный день.Вздохнуть и отдать этот вздох! Я вспомнил вдруг,Что ты выходила на проводы в черном платке.

Осень 1932

Д. Восток

IV

Полк («Полк шел на север. Непогода…»)

Полк шел на север. НепогодаКлубила из открытых ям.Полк проходил по огородамИ по картофельным полям.Косили дождевые капли,Жужжали в мокрой синеве.В дыму, в пожухнувшей ботвеТорчали заступы и грабли.И обвисала, мокла, гаслаНа русых, на усатых пряслахКурящаяся конопля.Полк шел на север. В ночь. В поля.А за рабочими штыкамиС их петербургским говоркомСквозь щель, украдкой, за дверямиПодсматривали всем селом.В закутах плакали телята,И под накрапом вятских звездМолодки в темноте мохнатойСадились на капустный воз.И с Вятки ль, с Вологды ль, с Двины ли —Дул норд. И, миновав кресты,В которых псы по-волчьи выли,Пройдя овраги и мосты,По кочкам и болотным цвелямВ разбитых рыжих сапогах,Печатая глубокий шаг,Полк проходил через недели.Всё было чуждым. И закатСреди рогатых темных елок.И горбунки ребристых хат.И бельма окон. Длинен, дологБыл путь. А ветер гнул шесты,Качал ворон, сбивал рябину;А серый снег летел в кустыИ обсыпал крупой холстину.Полк шел на север. Он забылОб отдыхе. Его трехрядкиМолчали. Из болотных жилРжавь проступала. В лихорадке,Скрипя зубами, – год не в год, —Они молчали, шли вперед.Болота. Елки. Целина.Звонарни. Ветряки. Ограды.Холстина. Волки. Конокрады.Полк шел на север. Шел без сна.

1934

Моя родословная

1. Прадед

Есть во мне горячая струяНепоседливой монгольской крови.И пускай не вспоминаю яТравянистых солнечных становий.И пускай не век, а полтораЗадавили мой калмыцкий корень, —Не прогнать мне предков со двора,Если я, как прадед, дик и черен!Этот прадед, шут и казачок,В сальном и обтерханном камзоле,Верно, наслужить немного мог,Если думал день и ночь о воле.Спал в углу и получал щелчки.Кривоногий, маленький, нечистый —Подавал горшки и чубукиБарыне плешивой и мясистой.И, недосыпая по ночам,Мимо раскоряченных дивановКрадучись, согнувшись пополам,Сторонясь лакеев полупьяных,Покидал буфетную и брелВспоминать средь черной пермской ночиРжание кобыл да суходол,Да кибиток войлочные клочья.Видно, память предков горяча,Если до сих пор я вижу четко,Как стоит он – а в руке свеча —С проволочной реденькой бородкой.Наконец, отмыт, одет, обут,В бариновом крапленом жилете.Сапоги до обморока жмут,А жилет обвис, как на скелете.А невеста в кике, в распашнойТелогрее, сдвинув над глазамиЛокти, разливается рекой,Лежа на полу под образами.«Замуж за уродца не хочу!Только погляжу, как всю ломает!»А уродец, выронив свечу,Ничего, как есть, не понимает.Девка хороша, как напоказ,В лентах розовых и золоченых.Но лишь только барынин приказИсполняет жалкий калмычонок.Он не видит трефовой косы,Бисерного обруча на шее,Как не спит, как в горькие часы,Убиваясь, девка хорошеет;Как живет, смирившись, с калмыком…Так восходит, цепкий и двукровный,Из-за пермских сосен, прямиком,Дуб моей жестокой родословной.

2. Дед

Смуглолиц, плечист и горбонос,В плисовой подбористой поддевкеИ в сорокаградусный морозВ сапожках на звончатых подковках,Сдерживая жарких рысаков,Страшных и раскормленных, что кадки,Он сдирал с обмерзших кулаковКожу из-под замшевой перчатки.И едва, как колокол, бочком,Тучная купчиха выплывала,Мир летел из-под копыт волчком:Слева – вороной, а справа – чалый.Тракт визжал, и кланялись дома.Мокрый снег хлестал, как банный веник.И купчиха млела: «Ну, Кузьма!Хватит! Поезжай обыкновенно!Ублажил. Спасибо, золотой!»И косилась затомленным глазомНа вихор и на кушак цветной,Словно радугой он был подвязан,Строгий воспитатель жеребцовВ городах губернских и уездных,Из молодцеватых кучеровДед мой вскоре сделался наездник.И отцов калмыцкий огонекЖег, должно быть, волжскими степями,Если он, усаживаясь вскокИ всплеснув, как струнами, вожжами,С бородой, отвеянной к плечам,С улыбающимися клыкамиПо тугим оранжевым кругамГнался за литыми рысаками.Богатейки выдыхали: «Ах!»В капорах, лисицах, пелеринах,Загодя гадая о бровяхСросшихся и взглядах ястребиных.И не раз в купеческом тепле,У продолговатых, жесткокрылыхФикусов, с гитарой на столе,Посреди графинов, рюмок, вилок,Обнимаясь с влюбчивой вдовой,Он размашистые брови хмурилПеред крутобокой, городскойЮбкою на щегольском турнюре…И когда ревнивица, куркомЩелкнув в истерической горячке,Глянула: на простынях ничкомОн лежал, забыв бега и скачки.И, как будто вольный человек,А купцов холуй на самом деле,Свой завившийся короткий векКончил на купчихиной постели.

3. Внук

Что же, – видно, очередь за внуком?Вот я – лысоват, немолод, дик.Знать, не сразу трудную наукуЖизни человеческой постиг.Я родился в стародавнем мире —Под пасхальный гром колоколовС образами, с ладаном в квартире,С пеньем камилавочных попов.Маменькин сынок и недотрога,Я тихонько жил, тихонько рос,И катилась предо мной дорога,Легкая для жизненных колес.Ввергнутый в закон старозаветныйСо своей судьбишкой – не судьбой, —Я, обремененный, многодетный,Звезд не видел бы над головой.Но страна хотела по-другому.И крутой падучий ледоходСмыл дорогу, разметал хоромыИ, как льдинку, выбросил вперед.И среди широкой звездной ночи,Посреди бугристых падуновВдруг очнулся маменькин сыночекГоленьким, почти что без штанов.…Был учителем, чернорабочим,Был косцом, бродягой, рыбаком.И по-лисьи облезали клочьяСтарой шкуры с вешним ветерком.И звериная тугая линькаПо пути не раз лишала сил,Потому что каждую шерстинкуЯ из сердца сызмала растил.И она тем медленней, труднееПроходила, что в моей кровиКровь текла дворовых и лакеев,Ваша кровь, о, родичи мои!Эта кровь, не верившая в небо,В право правды, в честные глаза,В сладость человеческого хлеба,Покрывала всюду, где б я ни был,Черной двойкой красного туза.И когда б не годы, не учебаУ плечистых, грубоватых лет,Может быть, как волк широколобый,Я блуждал, разнюхивая след.Может быть, и я бы лег на отдыхПод многопудовою плитойВозле сосен в желтоперых звездахДомовитым страшным Калитой.

Август – сентябрь 1934

Вьюга (1918) («За звонаря и метельщика…»)

За звонаря и метельщикаНынче буря.Лезет в звонарнюИ за метлой в вокзалВносится,Синяя, в белой медвежьей шкуре,Крутится язычками,Шипит у шпал.Снова замерзшим ЯикомИ ПугачевымДушат сугробы.Там начисто, здесь бугры.Сабли рубили;Косило дождем свинцовым;Крышу снарядом снесло;Замело костры.Конские гривы.Сугробы.Без стекол.Патроны.Мусор.Этот вокзал.Этот перрон.Без людей.Занос.В дальней усадьбеУралец ли белоусый,С пикою, гонитПомещиковНа мороз?Впрочем, ни семафора!И вовсе не скрип кибиток:Медленное колесо,Бибиков по пятам,Вьюга проходит трубы,Вьюга свистит в забытыхЗданиях снежной станции,Лезет к колоколам.Стрелочник ли?Грабитель?В замети за вокзалом —Бледное пятнышко света.Ночь.Человек.Фонарь.Вот он возник, тревожный.Вот он бредет по шпалам,Весь в башлыке, в тулупе,Сквозь снеговую гарь.Вьюга шипит и лепит.Мир набухает бредом:Гречневой кашей,Полатями,Песенками сверчка…Бледное пятнышко света!Вот, никому не ведом,Он фонарем колышет,Смотрит из башлыка.За звонаря и метельщика!С брагой да с песней!Кто ж он?Зачем на безлюдьи,Под непогожий снег,Выше на шпалы

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.