Цветы Зла (сборник)

Шарль Бодлер

Цветы Зла

Перевод Адриана Ламбле

Эпиграф к осужденной книге

Читатель с мирною душою,Далекою от всех грехов,Ты не читай моих стихов,Глухою дышащих тоскою.Коль ты не дружен с СатаноюИ не пошел на хитрый зов,Брось! Не поймешь моих ты словИль Музу назовешь больною.Но если взором охватитьТы бездну мог, не замирая,Читай меня, чтоб полюбить;Взалкав потерянного рая,Страдай, сочувственно скорбя,Со мной!.. Иль прокляну тебя!

Читателю

Ошибки, глупость, грех и скупость чередоюНаш занимают ум и заражают кровь;Раскаянью даем мы пищу вновь и вновь,Как труп дает червям насытиться собою.Погрязнувши в грехах, мы каемся уныло;Признанья продаем высокою ценой,И весело бредем мы прежнею тропой,Поверив, что слеза все пятна наши смыла.А на подушке зла Алхимик чудотворныйБаюкает всю ночь наш ослепленный ум,И девственный металл намерений и думВесь испаряется в руке его упорной.Сам Дьявол держит нить судеб и правит нами;В предметах мерзостных находим прелесть мыИ к Аду каждый день спускаемся средь тьмыНа шаг, без ужаса, зловонными ходами.Как, уплативши грош, развратник распаленныйЦелует древнюю, измученную грудь,Так жаждем тайный плод украсть мы где-нибудьИ соки выжать все из старого лимона.Червями мерзкими киша и расползаясь,В мозгах у нас живет разгульных бесов рой.С дыханием к нам Смерть невидимой рекойСтекает в легкие, со стоном разливаясь.И только потому убийства и поджогиНе вышили еще забавных вензелейПо сумрачной канве бесцветных наших дней,Что мало смелости дано душе убогой.Но там, где тигры спят и вьются клубом змеи,Средь тварей без числа, среди чудовищ всех,Чей слышен визг, и вой, и хрюканье, и смех,В зверинце мерзостном пороков, есть гнуснееИ злее всех один – его не извести нам!Размерен шаг его, и редко слышен крик,Но хочется ему разрушить землю вмиг,И мир он проглотить готов зевком единым.То Скука! – Омрачив глаза слезой неверной,Она готовит казнь, склонясь над чубуком.Читатель, этот бес давно тебе знаком —О ближний мой и брат, читатель лицемерный!

Сплин и идеал

Благословение

Когда является, по воле Провиденья,Поэт в обителях тумана и тоски,То мать несчастная его полна хуленийИ Господа клянет, сжимая кулаки:– «О, лучше б родила я змей клубок шипящий,Чем столь позорное кормить мне существо,И проклята будь ночь с усладой преходящей,Когда на горе мне я зачала его.Коль средь всех прочих жен, Тобою пощаженных,Супругу в тягость быть Ты предназначил мне,И если не могу, как тайне строк влюбленных,Уроду жалкому могилу дать в огне,Я на орудие Твоих расправ и гневаТвою всю ненависть сторицей изольюИ так ствол искривлю отравленного древа,Что уж не распустить листву ему свою!»Так злобных слов своих она глотает пену,Не ведая Творцом назначенных путейИ для себя сложив на дне глухой ГеенныКостры, сужденные проступкам матерей.Но под опекою незримой СерафимаВпивает сирота луч солнца огневой,И в пище и питье, оставленных другими,Находит манну он и нектар золотой.Играет с ветром он, беседует с грозоюИ радостно идет по крестному пути;И слыша, как поет он птицею лесною,Не может слез своих Хранитель скрыть в груди.Все те, кого любить он хочет, боязливоГлядят иль, осмелев от звука первых слов,Хотят исторгнуть стон из жертвы незлобивойИ пробуют на нем укус своих зубов.Они, чтоб отравить вино его и пищу,Готовят тайно смесь из пепла и плевков,И с мнимым ужасом бегут его жилища,Жалея, что пошли вослед его шагов.Жена его кричит на шумных стогнах мира:– «Коль он за красоту меня боготворитьСпособен, буду я как древние кумиры,И должен он меня теперь озолотить!Упьюсь его мольбой и миррою смиренной,Заставлю предо мной колена преклонить,Чтоб знать, дано ли мне в душе, навеки пленной,Святой престол богов со смехом осквернить.Когда ж мне надоест безбожно с ним возиться,Я руку положу свою к нему на грудь,И ногти, схожие с когтями хищной птицы,Смертельный проложить сумеют к сердцу путь.Как малого птенца, что бьется средь мучений,Я сердце красное из жертвы извлекуИ, псу любимому давая на съеденье,На землю я его с презрением швырну!»Но руки к небесам, где пышный трон сверкает,Задумчивый Поэт молитвенно воздел,И молнии ума от глаз его скрываютИ буйную толпу, и собственный удел:– «Благословен наш Бог, дающий чадам сирымБоль в исцеление душевных гнойных ранИ тем живительным и чистым эликсиромГотовящий святых к блаженству райских стран.Я знаю, мой Господь, что примешь Ты поэтаВ ряды победные Твоих святых дружин,И место на пиру бессмертия и светаСреди Архангелов займет лишь он один.Я ведаю, что боль единственная слава,Чей вечный блеск землей и адом пощажен;И нужно, чтоб создать венцов незримых сплавы,Богатства всех миров и дани всех времен.Все драгоценности исчезнувшей Пальмиры,Металлы редкие, жемчужины морей,Сравниться б не могли с моей святой порфиройИ с ослепительной короною моей.Ведь сотворишь ее из чистого сияньяЧертогов, где лазурь извечная светла,Нашедшего в глазах земных Твоих созданийЛишь омраченные, слепые зеркала!»

Альбатрос

Нередко, для забав, стараются матросы,Когда скользит корабль над бездной вод глухих,Поймать могучего морского альбатроса,Парящего вокруг сопутников своих.Но только те его на доски опустили —Смутится царь небес, неловкий и хромой,И крылья белые, раскрытые бессильно,По палубе влечет, как весла, за собой.Воздушный путник тот, как он нелеп и жалок!Красавец бывший стал уродлив и смешон!Кто дразнит трубкою его, а кто вразвалкуИдет, изобразив, как крыльев он лишен.Поэт, походишь ты на князя туч свободных,Знакомого с грозой, презревшего стрелков;Изгнаннику с небес, средь окриков народных,Гигантские крыла помеха для шагов.

Воспарение

Над зеленью долин, над синими морями,Горами, рощами и слоем облаков,За гранью древних солнц и вечных их кругов,За недоступными надзвездными краями,Мой дух, ты движешься с проворностью пловцаМогучего, чья грудь лобзаньям влаги рада,И с несказанною, спокойною отрадойОтважно бороздишь ты пропасти Творца.Подальше улетай от вредных испарений.Очиститься спеши в лазури золотойИ пей, как девственный напиток неземной,Огонь, наполнивший небесные селенья.Сквозь скуку, и тоску, и сумрак горьких бед,Отягощающих теченье дней туманных,Блажен, кто силою полетов неустанныхУносится к полям, где вечный мир и свет.Чьи мысли по утрам, учась у птиц небесных,В свободную лазурь взлетают взмахом крыл.– Кто духом воспарил над жизнью и открылСмысл языка цветов и тварей бессловесных.

Соответствия

Природа – храм, и в нем есть ряд живых колонн;Из них порой слова невнятные исходят;В том храме человек в лесу символов бродит,И на него их взор привычный устремлен.Как эха долгие друг другу отвечают,Сливаясь вдалеке в один и тот же глас,Безбрежный, как лазурь, окутавшая нас,Так запахи, цвета и звуки совпадают.Одни есть запахи невиннее детей,Как флейты нежные, зеленые, как поле.– В других нам слышен тлен, но всех они властнейИ беспредельною мечтой плывут на воле,Как амбра, фимиам, и мускус, и алой,Поющие страстей и духа пыл живой.

* * *

Мне память дорога эпох тех обнаженных,Когда Феб золотил кумиры воплощенныхБогов, и были дни людей, на зов весны,Без лжи и без забот любви посвящены.Лазурь приветливым лучом на них горела;Здоровием дыша, цвело святое тело.Цибела, щедрая обилием плодов,Не тяготилася числом своих сынов,Волчица добрая, всю тварь под небесамиКормить готовая набухшими сосцами.Мужчина, красотой и силой светлый, могГордиться девами, в чьем сердце он был бог —Плоды немятые, не знавшие ненастья,Чья кожа гладкая звала укусы страсти!А в наши дни Поэт, поверивший в мечты,Порой свидетелем случайной наготыМужчин и женщин став, клянет обман бесплодный,Стыдится и стоит с угрюмостью холоднойПред этим зрелищем, безмолвен и суров!Чудовищная плоть, накинь скорей покров!Нелепые тела, гнуснее, чем личины!Худые, жирные иль дряблые мужчины,Кого Бог выгоды, безжалостно глухой,Навек запеленал железной пеленой!И женщины, увы, бледнее свеч церковных,Принявшие разврат взамен утех любовных,И девы – дочери печальных матерей,Обезображенных плодливостью своей!Есть, правда, и у нас, на склоне жизни старой,Народам древности неведомые чары.Огнем сердечных язв изъедены чела,И прелесть томная на лица нам легла.Но скудные дары Муз наших запоздалыхНе помешают нам, сынам веков усталых,Всегда несть юности невольный наш привет —Священной юности, в расцвете первых лет,С глазами ясными, прозрачными, как воды,Разлившей на весь мир сочувственной природы,Как светлая лазурь, как птицы и цветы,Звон песен, аромат и сладость теплоты.

Маяки

О Рубенс, лени сад, струя реки забвенья,Плоть свежая, любви чужая навсегда,Но где играет жизнь могучая, в движеньиБезостановочном, как воздух и вода.Да Винчи, зеркало, в котором тонут взоры,Где лики ангелов, с улыбкою немой,Исполненною тайн, сияют средь убораЛесов и ледников, закрывших край святой.Рембрандт, немолчная и скорбная больница,С большим распятием, висящим на стене,Где слезная мольба средь мерзости струитсяИ зимний луч стрелой сверкает вдруг во тьме.Микель-Анджело, луг заклятый, где ГероиВстречаются с Христом, где сумрачно встаютСлепые призраки вечернею пороюИ саван пальцами искривленными рвут.Бесстыдство, грубый гнев и страсть изобразивший,Нашедший красоту на дне людских низин,О сердце гордое, художник, желчь таивший,Пюжэ, преступников печальный властелин!Ватто, тот карнавал, где много знаменитыхСердец, как бабочки, порхают и горят;Где средь ночных садов, цепями люстр увитых,Безумно кружится веселый маскарад.Ты, Гойя, жуткий сон, страна тобой воспетыхВедьм, варящих слепых зародышей в котлах,Старух у зеркала и девушек раздетых,Но, бесам на соблазн, оставшихся в чулках.Делакруа, в тени всегда зеленых елейНемое озеро, куда издалекаДурные ангелы бесшумно прилетелиИ где нам слышится песнь вольного стрелка.Все те проклятия, хуления и стоны,Восторги, крики, вздох, молебны, плач скорбей —Звук, эхом тысячи ущелий возрожденный,И для людских сердец божественный елей.То клик, повторенный от века часовыми,Приказ властительных и громких голосов,Маяк, пылающий над башнями ночными,Призыв охотников, забредших в глубь лесов.Воистину, Господь, вернейшего залогаДостоинства души Тебе не можем дать,Чем этот вечный стон, из нашего острогаК бессмертным берегам идущий умирать.

Больная Муза

О Муза бедная! Скажи мне, что с тобой?Твои глаза полны полуночных видений,И на твоих щеках проходят чередой,В тупом безмолвии, испуг и исступленье.Ночные призраки и муж нездешний твойСтруили ль вновь из урн и жуть и упоенье?Тяжелый сон тебя коварною рукойУвлек ли в тонкие, смертельные селенья?О, если бы всегда, здоровием дыша,Твоя была полна дум радостных душа,И кровь крещеная текла б легко и плавно,Как звуки гордые античного пэана,В которых царствует родитель песен, Феб,И вседержавный Пан, дарующий нам хлеб!

Продажная Муза

О Муза жалкая, любовница дворцов,Когда Январь нашлет на нас Борей холодный,Найдешь ли, вечером тоскуя безысходно,Для посиневших ног немного угольков;Иль плечи оживишь под лаской мимолетнойПолуночных лучей, проникнувших под кров?Сберешь ли золото лазурных вечеров,Когда карман твой пуст и день грозит голодный?Ты век должна, чтоб хлеб насущный получить,При чуждых алтарях кадилами кадить,Молебны петь богам, непризнанным тобою,Или на площадях, показывая грудьИ запретив слезам сквозь дикий смех блеснуть,Кривляться и плясать пред грубою толпою.

Дурной монах

В былых монастырях со стен глядела живоСвятая Истина, в их росписи цветной,И вид тот согревал мечтой благочестивойСердца и облегчал им подвиг их земной.В те дни, когда цвела еще Христова нива,Иной святой монах, для нас уже чужой,Так возвеличил Смерть рукою нестроптивой,Избравши кладбище своею мастерской.Душа моя, ты склеп, и я в тебе от векаВ тупом бездействии живу, как инок некий.Ничто не красит стен обители моей.Сумею ль превратить – монах, забывший Бога —Живое зрелище судьбы моей убогойВ работу рук моих и свет моих очей?

Враг

Вся молодость была жестокою грозою,Лишь изредка живым пронизанной лучом.Так много сгублено и громом и водою,Что нет почти плодов златых в саду моем.На мыслях уж лежат туманы листопада,И мне не обойтись без граблей и лопат,Чтоб вновь создать дождем разрушенные гряды,Где вырыла вода могил глубоких ряд.Найдут ли поздние цветы моих мечтанийВновь пищу, нужную для их произрастанья,В саду том, где давно ничто уж не цветет?О горе горькое! Жизнь нашу время гложет,И враг неведомый, что сердце нам грызет,Пьет кровь и нашею утратой силы множит.

Неудача

Нет, ноша слишком уж тяжка!Поднять ее Сизиф лишь может.Хоть сердце в труд художник вложит —Искусство долго, Жизнь кратка.Могил надменных избегая,Уходит сердце в час скорбейНа кладбище погибших дней,Марш похоронный отбивая.– Алмазов много спит во мгле,На дне пучины иль в земле,От лотов и лопат далеко.И не один цветок цвететИ мед, как тайна сладкий, льетСреди безлюдности глубокой!

Прежняя жизнь

В тени я портиков высоких жил годами.Был отблеск солнц морских на камнях их зажжен,И стройные ряды торжественных колонн,Как грот базальтовый, чернели вечерами.Валы, качавшие на лоне небосклон,Неслись, и голос их, всесильными громамиЗвуча, был сказочно с закатными цветами,Горевшими в глазах моих, соединен.Так прожил долго там я в неге безмятежнойСреди лазури, волн и тканей дорогих,И благовонных тел невольников нагих,Что освежали лоб мне пальмами прилежноИ только к одному стремились – угадать,Зачем мне суждено так горько изнывать.

Цыгане в пути

Пророческий народ с горящими зрачкамиВчера пустился в путь, и матери детейНесут или к сосцам искусанных грудейДают им припадать голодными губами.Мужчины вслед идут за крытыми возами,Где семьи спрятаны от зноя и лучей,На небо устремив тяжелый взор очей,Уже покинутых неверными мечтами.Таясь среди песка, глядит на них сверчок,И песня звонкая слышна им вдоль дорог;Цибела ради них свои сгущает сени,И в расцветающей пустыне бьет родникДля этих странников, чей жгучий взор проникВ знакомую страну глухих грядущих теней.

Человек и море

Свободный человек, любить во все векаТы будешь зеркало свое – родное море.Ты душу узнаешь в его глухом просторе,И бездна дум твоих не менее горька.Ты погружаешься в свое изображенье,И руки и глаза насытив, и твой дух,Средь гула гроз своих, порою клонит слух,Внимая бешеной, неукротимой пене.Вы оба с ним равно угрюмы и темны;Никто, о человек, твоей не мерил бездны,О море, никому до дна ты не известно,И не раскроете вы тайной глубины.И все же, вот уж ряд веков неисчислимый,Как вы сражаетесь, раскаянье забывИ жалость, вняв резни и гибели призыв,О братья и враги в борьбе непримиримой!

Дон Жуан в аду

Когда был Дон Жуан к глухим подземным водамОтозван и свою Харону лепту дал,Бродяга сумрачный, сверкая взором гордым,Рукою мстительной и сильной весла взял.С грудями вялыми, раскрывши одеянья,Сбежались женщины к нему со всех сторон,Подобно стаду жертв, ведомых на закланье,И слышен был во тьме протяжный, горький стон.Слуга его твердил со смехом господинуПро долг. Его отец нетвердою рукойНа сына дерзкого, презревшего седины,Указывал теням, бродившим за рекой.Дрожа под трауром, печальная Эльвира,Простившая обман и слезы тайных мук,Казалось, все ждала от прежнего кумираУлыбки сладостной, как первой клятвы звук.Застывши на корме, закованный весь в латы,Муж каменный делил рулем угрюмый вал,Но чуждый всем герой, на меч склонясь, куда-тоГлядел и никого кругом не узнавал.

Наказание гордости

В те дивные года, когда, дыша любовью,Ум смертный изучал одно лишь Богословье,Один среди святых, прославленных мужей– Сердца расшевелив огнем своих речей,Согрев восторгами их черные глубины,К престолу Вышнего и славе ГолубинойСумевши, для себя нежданно, обрестиОдним лишь Ангелам доступные пути —Смущен, как человек, поднявшийся на скалы,Воскликнул, в приступе гордыни небывалой:«Ничтожный Иисус! Высоко ты взлетел!Но если б развенчать тебя я захотел,С твоею славою сравнилось бы паденье,И стал бы ты пустой и смехотворной тенью!»Он в тот же самый миг был разума лишен.Свет солнца яркого того был омрачен.Первоначальный мрак в уме том воцарился,Который храмом был и роскошью светился,И где под сводами сверкало все огнем.Молчание и ночь одни остались в нем,Как в склепе, навсегда свои замкнувшем двери.С тех пор был превращен в бездомного он зверя.И летом и зимой, не видя ничего,Полями он бродил, немое существо,Неряшливый старик, чужой всему на свете,И бегали за ним и насмехались дети.

Красота

О смертные, как сон я каменный прекрасна.Изранен тот, кто раз прильнул к моей груди,Но ей дано зажечь в поэте жар любви,Как вещество миров, бессмертной и безгласной.Как сфинкс непонятый, царю я в вышине;Спит сердце снежное под грудью лебединой;Застыв, я линии не сдвину ни единой;Не плачу никогда, и смеха нет во мне.Поэты пред моим торжественным молчаньем,Напоминающим лик мраморных богов,Все ночи посвятят суровым послушаньям;Ведь мне, чтоб ослепить безропотных рабов,Два зеркала даны, в которых все чудесно —Широкие глаза, с их ясностью небесной.

Идеал

Нет, никогда толпа прелестниц пошловатых,Испорченных плодов ничтожных наших дней,В уборе их одежд и поз замысловатых,Не сможет утолить мечты души моей.О Гаварни, поэт улыбок томно-бледных,Не для меня ты дев больничных рисовал;Я не могу найти средь роз твоих бесцветныхЦветка, похожего на красный идеал.Но сердцу дороги, глубокому, как бездна,Вы, Лэди Макбет, дух преступный и железный,Эсхилова мечта, расцветшая средь льдов,Иль ты, немая Ночь, ты, дочь Микель-Анджело,Раскрывшая, во сне склонясь на мрамор белый,Красы, достойные страстей полубогов.

Гигантша

В те времена, когда могучая ПриродаТворила каждый день чудовищных детей,С гигантшей юною я жить хотел бы годы,Как при царевне кот, ласкающийся к ней;Дивиться, как цветет с душою вместе тело,Растущее легко средь бешеных затей;Угадывать грозу, что в сердце закипела,По влажной пелене в зрачках ее очей;На воле исходить ее младое лоно,Вползать на верх колен по их крутому склону,А летом, иногда, когда, от злых лучейУстав, она в полях раскинется широко,Спать беззаботным сном в тени ее грудей,Как мирное село в тени горы высокой.

Запястья

Одежды сбросила она, но для меняОставила свои гремящие запястья;И дал ей тот убор, сверкая и звеня,Победный вид рабынь в дни юного их счастья.Когда он издает звук резвый и живой,Тот мир сияющий из камня и металлаДарует мне восторг, и жгучею мечтойСмесь звуков и лучей всегда меня смущала.Покорствуя страстям, лежала тут онаИ с высоты своей мне улыбалась нежно;Любовь моя текла к подруге, как волнаВлюбленная бежит на грудь скалы прибрежной.Очей не отводя, как укрощенный тигр,Задумчиво нема, она меняла позы,И смесь невинности и похотливых игрДавала новый блеск ее метаморфозам.Рука ее, нога, бедро и стан младой,Как мрамор гладкие и негой несравнимойПолны, влекли мой взор спокойный чередой;И груди, гроздия лозы моей родимой,Тянулись все ко мне, нежней, чем духи Зла,Чтоб душу возмутить и мир ее глубокий,Но недоступна им хрустальная скалаБыла, где я сидел, мечтатель одинокий.Казалось, совместил для новой цели РокСтан стройный юноши и бедра амазонки,Так круг прекрасных чресл был пышен и широкИ так был золотист цвет смуглый тальи тонкой.– Усталой лампы свет медлительно погас;Лишь пламя очага неверное горело,Дыша порывами, и кровью каждый разВздох яркий заливал янтарь родного тела.

Маска

Аллегорическая статуя во вкусе Возрождения

Какое дивное пред нами изваянье!В изгибах тела мощь и нега разлитыОбильно и цветут в божественном слияньи.Все дышит чарами чудесной красотыВ той женщине. Она достойна скрасить ложаРоскошные дворцов, деля на долги дниДосуг духовного владыки или дожа.На эту властную улыбку ты взгляни,Самодовольную и полную истомы;На этот страстный взор, дар благостных Харит;На нежное лицо, где сердцу все знакомоИ каждая черта победно говорит:«Меня призвала Страсть; Любовь венок сплела мне!»Тот мрамор, царственным величьем одарен,Безгрешностью своей в нас разжигает пламя.Давайте обойдем его со всех сторон.Безбожного творца безумное хуленье!Глядит лицом двойным, по прихоти резца,Богиня дивная, сулившая забвенье!Но нет! То маска лишь, смутившая сердца,Тот лик, трепещущий в блаженном упоеньи,Как будто бы от ласк, не знающих конца.А настоящий лик, скосившись от мучений,Немеет позади неверного лица.– Унылая Краса! Твои святые слезыДержавною рекой стекают в грудь мою!Я ложью опьянен твоей и жадной грезойВолну твоих очей страдальческих я пью!– Но плакать ей зачем? К ней Рок ведь благосклонен,И всех бы красотой пленить она могла.Какой таинственный недуг ей гложет лоно?О том она скорбит, безумный, что жилаИ что живет еще. Но то всего больнееИ дрожью всю ее томит по временам,Что завтра надо вновь ей жить, уснуть не смея,И послезавтра жить, и вечно – как и нам!

Гимн красоте

Жилица ль ты небес иль пропасти глубокой,О Красота? Льет яд с блаженством заодноТвой взор божественный, холодный и жестокий,И в этом ты для нас похожа на вино.В твоих глазах горят закат и свет восхода;Благоухаешь вся, как вечер пред грозой;И, зелья уст твоих вкусив, клянет походыГерой, а юноша отважно рвется в бой.Пришла ль из бездны ты, иль к нам со звезд сошла ты?Рок очарованный за юбками, как пес,Бежит. Ты сеешь здесь то радость, то утратыИ царствуешь над всем, не видя наших слез.Идешь ты, Красота, не зная сожаленья,По трупам, ужасом сверкая, как венцом;Убийство, средь других цветных его камений,На гордом поясе играет багрецом.Покорный мотылек на пламени сгораетТвоем, свеча, свой рок и смерть благословив;Любовник в страстный миг над девой замирает,Как будто бы свой гроб руками охватив.Не все ль равно, с небес приходишь иль из ада,О Красота, немой, невинный, жуткий зверь.Твой взор, уста и грудь даруют мне усладуИ в Рай неведомый мне раскрывают дверь.Послал ли Сатана иль Бог тебя, СиренаИль Ангел? Все равно! Ведь светятся зрачкиТвои, и в их лучах, кумир мой вожделенный,Мир краше и не так мгновения тяжки.

Экзотический аромат

Когда в осенний день, с закрытыми глазами,Грудь теплую твою вдыхаю я без слов,Сияет предо мной счастливых береговБлеск ослепительный под вечными лучами.Видны мне острова, овеянные снами,Деревья странные и гроздья их плодов,Мужчины стройные, как пальмы средь садов,И жены с чистыми, невинными очами.Мчась запаху вослед в прелестную страну,Я вижу гавани заснувшую волнуИ белых парусов обветренные стаи,Меж тем как аромат неведомых кустов,Плывя по воздуху и грудь мою вздымая,Сливается в душе с напевами гребцов.

Волосы

Руно волнистое, нависшие покровы!О кудри! Аромат и томный, и густой!Восторг! Чтоб населить сегодня мрак альковаЗаснувшим в волосах дыханием былого,Я ими, как платком, повею пред собой.Ленивой Азии и Африки бессоннойДалекий мир и зов почти забытых водЖивут в твоей тени, лес странно благовонный.Как у других плывет по звукам ум плененный,Так мой, любовь моя, по запахам плывет.Уйду я в те края, где люди под горящейЛазурью соками и негою полны.О косы, будьте мне вы зыбью, в даль стремящей!Ты, море темное, содержишь сон слепящийВетрил, гребцов, и мачт, и пламенной волны:Там гавань шумная, где дух мой пьет глоткамиБольшими запахи, и звуки, и цвета,Где корабли скользят багряными струями,Объятия раскрыв пред жгучими лучамиНебес, где синева от века разлита.Я погружусь лицом в дурманящий и черныйТот океан, в себя вмещающий другой,Мой изощренный ум под ласкою повторнойЗыбей вас вновь найдет, дни лени плодотворной,Качанье вечное и сладостный покой!Ночь синяя волос, раскинутые тени,Вы возвратили мне лазурный небосклон.Прильнувши к локонам в безмолвном упоеньи,Я слышу мускуса и дегтя дуновеньеИ слитым запахом их сладко опьянен.Склоняясь без конца над гривою густою,Я жемчуг и рубин рассыплю щедро в ней,Чтоб никогда к мольбам ты не была глухою!Ведь ты оазис снов и чаша, что пороюПоит меня вином моих прошедших дней!

* * *

Как небо я тебя ночное обожаю,Сосуд печальных грез, красавица немая.Ты от меня бежишь, но я тем горячейЛюблю тебя, мой друг, краса моих ночей,Чем ты насмешливей скрываешься за дали,Которые рукам обнять лазурь не дали.Иду на приступ я и лезу смело в бой,Как жадный хор червей на труп идет войной,И даже полюбил, зверь сумрачно-жестокий,Холодность я твою, как дар прекрасный Рока!

* * *

Все человечество зовешь под сень алькова,Жена нечистая! И каждый вечер сноваТы сердце новое должна зубами рвать,Чтоб вероломную игру не забывать.Глаза, горящие, как факелы гулянийНародных иль витрин зазывное сиянье,Себе присвоили чужие им права,Не знавши никогда, в чем смысл их торжества.Слепое существо, глухое к состраданью,Кровь мира пьющее, жестокое созданье,Ужель пред зеркалом не ведаешь стыдаИ в нем твои красы не меркнут никогда?Ужели все то зло, которому все годыТы служишь, не страшит тебя, когда ПриродаДля тайных замыслов своих тебя берет,Греховная жена, и власть тебе дает,– Тебе, презренная, – чтоб мог родиться гений?Величье подлое! Державное паденье!