Святитель Григорий Богослов
Полная версия
Святитель Григорий Богослов
текст
Оценить:
0
Читать онлайн
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
Св. Григория устрашало представление и о самом месте назначения – Сасимах. «На большой дороге, пролегающей чрез Каппадокию, – говорит он, – есть место обычной остановки проезжих, с которого одна дорога делится на три, место безводное, не произращающее и былинки, лишенное всех удобств, селение ужасно скучное и тесное. Там всегда пыль, стук от повозок, слезы, рыдания, собиратели налогов, орудия пытки, цепи и жители – чужеземцы и бродяги. Такова была моя церковь в Сасимах; здесь не было бы у меня хлеба, чтобы разломить его с пришельцем, здесь я, нищий, принял бы в управление народ также нищенствующий, не видя никакого средства оказать ему услугу; здесь я должен был обирать одни терния, а не розы с терний, пожинать одни бедствия, не прикрытые никакими выгодами»[85 - Ср.: Свт. Григорий Богослов. Стихотворение, в котором святой Григорий пересказывает жизнь свою // Свт. Григорий Богослов. Творения. Т. 2. С. 204–205.]. Вот причины, которые побуждали Григория со всем жаром отказываться от епископского престола. Впрочем, хотя с глубокой скорбью, хотя невольно, он дозволил совершить над собой посвящение и, не подклонившись духом, подклонил, однако же, выю под руки твердых в своей решимости святителя Василия и своего отца. Слово, которое произнес сам Григорий при своем посвящении, заставляло думать, что он чрез несколько времени примирится с новостью своего положения[86 - Свт. Григорий Богослов. Слово 9 // Там же. Т. 1. С. 161–162.]. Объясняя здесь причины своих слез и страданий, Григорий просил наставления у Василия к прохождению возложенного на него пастырского служения, но при всем этом нельзя было надеяться, что новопоставленный епископ тотчас же решится вступить в управление своей епархией. В этом же Слове при рукоположении он ясно и с силой высказал мысль, что никак не может порицать себя за свой страх и сетование о своем недостоинстве, потому что и Исайя взывал: о окаянный аз (Ис. 6:5); и Маной по явлении Ангела говорил: «Мы погибли, ибо видели Бога» (Суд. 13:22); и апостол Петр просил Господа Иисуса удалиться из лодки, ибо почитал себя недостойным Божия явления и собеседования (Лк. 5:8). Этот страх и это смиренное сознание своего недостоинства не оставляли Григория и по рукоположении. И так он опять сделался беглецом, укрылся в какую-то гору, посвятил себя любимому образу жизни, услаждался им и рассуждал сам с собою: «Пусть для других будут почести и труды, для других – брани и отличия за победы, а для меня, избегающего браней и углубляющегося в самого себя, довольно жить, как могу, как бы на легком судне переплыть небольшое море и скудостью здешней жизни приобрести себе малую обитель в жизни будущей. Может быть, более низости, но зато и более осторожности показывает мысль – равно удаляться и высоты, и падения»[87 - Свт. Григорий Богослов. Слово 10 // Там же. С. 164.]. В пустынной горе, куда скрылся Григорий, он говорил сам себе и такие речи: «Впредь не буду верить дружеству; для чего мне полагаться на человека? Ибо всяк человек льстивно ходит (Иер. 9:4). Какая польза мне от этой ревностной и прославляемой дружбы, которая началась с мира и перешла в дух? Какая польза от того, что у нас были один кров и одна трапеза, общие наставники и уроки? Что пользы из этого более, нежели братского, слияния сердец и впоследствии искреннего единодушия? Ужели мне не позволят и того, чтобы остаться внизу во время владычества и возвышения друга, когда многие домогаются противного, то есть того, чтобы вместе с друзьями владычествовать и участвовать в их благоденствии?»[88 - Ср.: Там же. С. 164–165.] Впрочем, сам же Григорий чрез несколько времени эту печаль и уныние назвал и омрачением ума, и высокоумием, и надмением. «Так размышлял я, пока еще можно было писать тени и питать ум пустыми вымыслами»[89 - Ср.: Там же. С. 164.]. Повторились по-прежнему просьбы и уговоры со стороны отца, и он переменил свои мысли и свою перемену называл делом более справедливым и более приличным. Все это открыто высказал он в коротеньком Слове по возвращении из своего уединения. Вскоре после сего к празднику в память неизвестно каких мучеников пришел в Назианз для утешения Григория и брат Василия Григорий, епископ Нисский. И в этот праздник Григорий произнес Слово; в нем поступок Василия назвал недостойным живущего в нем Духа, впрочем, уже изъявлял такую готовность обречь себя на подвиги епископского служения, что отказывался и от утешений, как вовсе ненужных по окончании дней скорби. «Дорого для меня пришествие твое, – говорил он, обращаясь к епископу Нисскому, – однако же укоряю тебя за то, что пришел позже, чем требовала нужда. К чему кормчий после бури и лекарство по заживлении раны?»[90 - Ср.: Свт. Григорий Богослов. Слово И // Там же. С. 167.]
По сим словам можно было бы подумать, что буря скорбей совсем утихла в сердце Григория, но не так было на самом деле; в нем оставались чувства и мысли, которые по временам все еще ослабляли твердую решимость и показывали состояние колебания. Пока он собирался в Сасимы, в Назианзе он наслышался много толков о немиролюбивом Анфиме, епископе соседнего города Тианы. Действительно, Анфим усиленно домогался присоединить Сасимскую епархию к своей митрополии и у самого Василия отнял лошаков, охраняя пределы своей митрополии. Люди, расположенные к Григорию, по лести или по убеждению с сожалением говорили ему, что он брошен Василием, как самый бесчестный и ничего не стоящий сосуд или как подпорка под сводами, которую, по складке свода, вынимают и считают за ничто. Когда сам Анфим явился в Назианз, то не устыдился высказать несколько угроз новопоставленному Сасимскому епископу, и по отправлении из Назианза он с дерзостью порицал двух Григориев – отца и сына – в письме к ним за приверженность Василию. Все это побуждало Григория отказаться от Сасимской кафедры, несмотря на новые просьбы отца и на письменные упреки Василия. Василий, чтобы побудить Григория к переселению в Сасимы, отказ его от кафедры производил из лености и нерадения о благе Церкви и называл его даже человеком необразованным, грубым, недостойным дружбы, да и самой жизни. Вот ответ на это Григория. «Укоряешь меня в лености и нерадении, потому что не взял твоих Сасимов, не увлекся епископским духом, не вооружаюсь вместе с вами, чтобы драться, как дерутся между собой псы за брошенный им кусок… [но я] столько хвалюсь своей беспечностью, что величие духа в этом почитаю законом для всех и думаю, что если бы все подражали мне, то не было бы беспокойств церквам, не терпела бы поруганий вера, которую теперь всякий обращает в оружие своей любопрительности»[91 - Свт. Григорий Богослов. Письмо 49. К Василию Великому // Свт. Григорий Богослов . Творения. Т. 2. С. 449.]. Св. Григорий говорит еще о себе, что он вовсе не касался данной ему Сасимской церкви, ни однажды не совершал там служения Богу, не молился с народом, не возложил рук ни на одного из клириков[92 - См.: Свт. Григорий Богослов. Стихотворение, в котором святой Григорий пересказывает жизнь свою // Там же. С. 206.]. Впрочем, все это не означало, что он решительно прервал дружбу с Василием; напротив, в это же время он помогал Василию в его противодействии Анфиму. Это видно из следующих слов самого Григория. «Устал я, слушая упреки тебе и защищая тебя пред людьми, которым хорошо известны и прежние, и нынешние наши с тобой отношения»[93 - Свт. Григорий Богослов. Письмо 48. К Василию Великому // Там же. С. 448.]. Он вел длинную беседу и с Анфимом о том, что последний несправедливо приписывал Сасимы к своему округу, и извещением Василия о том, что Анфим желает окончить дело миром на общем совещании с прочими епископами, положил конец полугодичным негодованиям, какие были между епископами Кесарийским и Тианским[94 - См.: Свт. Григорий Богослов. Письмо 50. К Василию Великому // Там же. С. 450.] о Сасимской кафедре. Еще прежде соборного совещания епископов по делу о Сасимской кафедре Григорий оказал важное содействие Василию рукоположением Евлалия в епископа города Доары. Как это было важно, можно судить по тому, что об этом городе особенно спорил Анфим, из-за него приверженцы Анфима готовы были даже наложить на Григория свои руки.
Но, отказавшись от своей епархии, Григорий, можно сказать, остался викарием у отца. Отец его, убедившись в невозможности отправить сына в Сасимы, в самых сильных выражениях склонял его принять на себя попечение о Назианзской церкви. «Подари немногие дни останку моих дней, – сказал он ему, – подари немногие дни, и прочей своей жизнью располагай, как тебе угодно. Сделай мне эту милость, сделай, или другой предаст меня гробу. Такое наказание определяю за непокорность»[95 - Ср.: Свт. Григорий Богослов. Стихотворение, в котором святой Григорий пересказывает жизнь свою // Там же. С. 206.]. Григорий согласился на требование отца, но согласился не иначе, как с условием, чтобы ему дозволено было сложить с себя попечение о церкви Назианзской немедленно по кончине родителя. Это викариатство Григория продолжалось около двух лет. Из действий его, относящихся к сему периоду времени, известны только два Слова: одно сказано по случаю опустошения полей необычайным градом, а другое – по случаю какого-то возмущения жителей Назианза[96 - Свт. Григорий Богослов. Слова 16 и 17 // Там же. Т. 1. С. 208–222.].
Весной 374 года умер отец Григория, а вскоре после него и мать его. Григорий, воздав им последний долг, думал оставить Назианз и посвятить себя уединенной жизни. Но несколько благоговейных людей с настойчивостью требовали от него и заклинали продолжать попечение о церкви отцовой, говоря, что в противном случае она сделается добычей множества людей богомерзких, то есть еретиков[97 - См.: Свт. Григорий Богослов. Слова 16 и 17 // Свт. Григорий Богослов. Творения. Т. 1.С. 206.]. Отказаться было чрезвычайно трудно, и на краткое время он остался еще в Назианзе, но имел попечение о церкви Назианзской, как человек сторонний о церкви чужой. Между тем вскоре с ним приключилась болезнь, и для излечения от нее он отправился в Тиану. Пока он жил в Тиане, некто Юлиан, товарищ и приятель Григория по школе, получил от начальства повеление произвести народную перепись. Узнав об этом, Григорий, при всей своей болезни, в непродолжительном времени написал Юлиану из Тианы одно за другим три письма. В каждом из этих писем он просил и убеждал Юлиана быть человеколюбивым при обложении налогами жителей Назианза и особенно убеждал освободить от переписи нищих, клириков и монахов. Как скоро Григорий возвратился из Тианы, многие настоятельно просили у него Слова, как долга, и притом обещали полное покорение его наставлениям, почему он сказал Слово о возможном для всех благоугождении Богу различными добродетелями и в этом Слове не раз обращался к Юлиану, вновь прося его освободить от податей нищих, клириков и монахов[98 - См.: Свт. Григорий Богослов. Слово 19 // Там же. С. 246–253.]. Как долго лечился св. Григорий в Тиане, неизвестно. Но во все это время епископы, которых просил Григорий об избрании преемника его отцу, вовсе не думали об исполнении его просьбы. Это его крайне огорчило, и он, нимало не дожидаясь посвящения нового епископа, тайно ушел из Назианза в Селевкию, в монастырь св. Феклы, и провел здесь около четырех лет. Вскоре по удалении в Селевкию св. Григорий получил здесь известие об изгнании Григория Нисского из его епархии арианами; здесь же услышал чрез несколько времени и о смерти Василия Великого[99 - Это произошло в 379 г.]. Эти известия и собственная болезнь исполнили его сердце столь глубокой скорбью, что он и сам ждал себе смерти как единственного утешения. Это видно из письма его к ритору Евдоксию; здесь между прочим читаем: «Наши дела крайне горьки. Не стало у меня Василия, не стало и Кесария, не стало и духовного, и плотского брата; отец и мать оставили меня. Телом я болен, старость над головой, забот скопилось куча, дела задавили, в друзьях нет верности, церкви без пастырей, доброе гибнет, злое наружи; надо плыть ночью, нигде не светят путеуказательные огни. Христос спит. Что мне надобно претерпеть? Одно для меня избавление от зол – смерть, но и тамошнее страшно, если гадать по здешнему»[100 - Свт. Григорий Богослов. Письмо 80. К Евдоксию ритору // Свт. Григорий Богослов. Творения. Т. 2. С. 470.].
Глава IV
Состояние церкви Константинопольской. – Восстановление в ней Православия Григорием. – Терпеливое перенесение им оскорблений со стороны ариан. – Коварство Максима Циника. – Напрасная попытка Григория оставить Константинополь. – Прибытие сюда императора Феодосия и отнятие у ариан главного храма. – Покушение на жизнь Григория. – Утверждение его в звании архиепископа Константинопольского. – Взгляд его на церковное имущество, растраченное арианами. – Голос Григория в пользу Павлина Антиохийского. – Отречение от Константинопольской кафедры. – Прощальное слово. – Свидетельство Григория о своей деятельности и образе жизни в Константинополе
К концу четырехлетней жизни Григория в селевкийском монастыре его посетили несколько константинопольских христиан и многие из епископов. Те и другие убедительно просили Григория явиться в Константинополь для защиты Православия. Нельзя было не тронуться жалким положением христиан константинопольских. В новой столице империи сорок лет господствовало арианство (со времен Македония). Сюда стекались сокровища торговли, здесь поселялись люди ученые, здесь начинало образовываться законодательство вкуса и мнений для всего Востока, поэтому утвердившиеся в Константинополе ариане имели очень много средств к распространению своего лжеучения и в отдаленных окрестностях, тем более что здесь были самые искусные в диалектике арианские софисты. Кроме того, в столице было много и македониан, и новациан, и аполлинаристов, православных же так мало, что все они могли поместиться в одном частном доме, который был их молельней. Борьба с арианскими софистами не могла казаться затруднительной для Григория. Впрочем, Григорий сам сознается, что, несмотря на знаменательные сновидения, не по доброй воле, но насильно увлеченный другими[101 - См.: Свт. Григорий Богослов. Стихотворение, в котором святой Григорий пересказывает жизнь свою // Свт. Григорий Богослов. Творения. Т. 2. С. 208.], решился он идти в шумную столицу для защиты учения о Святой Троице.
По прибытии в Константинополь (в 379 году) Григорий поселился у своих родственников, вероятно Никобула и Алипианы. Их благочестивый, боголюбивый и на все щедрый дом был для него, по его словам, тем же, чем дом сонамитянки для Елисея (см. 4 Цар. 4)[102 - См.: Свт. Григорий Богослов. Слово 26 // Там же. Т. 1. С. 325.]. Здесь-то сначала в простых беседах раскрывал Григорий православным учение о Святой Троице, разрешал ходячие возражения ариан и предостерегал православных от бесполезных споров с еретиками на площадях и рынках. Вскоре число посетителей стало более и более увеличиваться; тогда Григорий обратил дом своих родственников в церковь, назвал ее Анастасией[103 - «Анастасия» в переводе с греческого означает «воскресение». – Ред.] и уже с церковной кафедры стал опровергать еретическое учение. Скоро узнали обо всем этом и ариане и тщательно начали наблюдать за его словами и образом жизни. После тайных насмешек над Григорием решились на открытое гонение, возмущали против него народ и побуждали чернь к своевольной расправе. Демофил, арианский епископ, и подчиненные ему священники внушали простонародью, что Григорий – учитель многобожия, и город пришел в сильное волнение; нашлись даже люди, которые из угождения Демофилу не убоялись бросать каменьями в Григория, когда видели его проходящим по улице. Потом они повлекли Григория, как убийцу, к таким правителям города, у которых был один закон – домогаться народной к себе благосклонности. Но как-то неизвестным образом Христос (по словам Григория) помог защитительному слову подсудимого и даже прославил его на суде пристрастных судей[104 - См.: Свт. Григорий Богослов. Стихотворение, в котором святой Григорий пересказывает жизнь свою // Свт. Григорий Богослов. Творения. Т. 2. С. 209.].
Испытав неожиданное содействие Божие, Григорий с твердостью продолжал начатое дело, тем более что люди, дорожившие истинной верой, показывали всевозможные признаки совершенного внимания к его поучениям. В тесном храме Анастасии народ волнами устремлялся к решетке, которая была самым ближайшим местом к кафедре проповедника. Скорописцы со всем усердием спешили записать все, что вылетало из уст Григория. Все это, говорил сам Григорий, достаточно убеждало его в том, что православные имели к нему такое же влечение, какое имеет железо к магниту, и подкрепляло надежду на благодатное содействие успеху проповедания. Слава о подвигах Григория, о его борьбе с еретиками далеко распространилась и за пределы Константинополя. Блаженный Иероним из пустыни сирийской спешил в Константинополь единственно для того, чтобы послушать защитника Православия. Святой Петр, архиепископ Александрийский, заслуживший славу исповедника, прислал Григорию письмо, которое могло служить также немалым для него ободрением. При этом хотя и повторялись нападения и оскорбления со стороны еретиков, но терпеливое перенесение их еще более умножало расположение к защитнику Православия. Так, однажды Григорий вынужден был прекратить тайнодействие[105 - См.: Свт. Григорий Богослов. Письмо 77. К Феодору, епископу Тианскому // Там же. С. 466.], потому что в храм ворвались арианские монахи и нищие и начали метать в Григория каменьями в то самое время, когда он совершал Таинство. В силу изданного около сего времени указа императора Феодосия[106 - Феодосии I (около 346–395) – римский император с 379 г. – Ред.] можно было с твердой надеждой искать правосудия против еретического самоволия, но, несмотря на это, святитель почитал лучшим отклонять от себя столь буйные нападения еретиков подвигами великодушия. Правда, что такое миролюбивое обращение с еретиками подвергалось нареканию епископов, но только тех, которые незнакомы были с ходом дел в столице арианства. Для вразумления таких Григорий писал: «Случившееся бедственно и верх бедствий… но, конечно, лучше быть великодушным и показать пример великодушия, ибо простой народ не столько убеждается словом, сколько делом – этим безмолвным увещанием. Важным почитаю наказать тех, которые нас обидели, потому что это полезно к исправлению других; но гораздо выше и божественнее сего терпеливо перенести обиду. Первое заграждает уста пороку, а второе убеждает стать добрыми, а это гораздо лучше и совершеннее, чем не быть только злыми»[107 - Свт. Григорий Богослов. Письмо 77. К Феодору, епископу Тианскому // Свт. Григорий Богослов. Творения. Т. 2. С. 466.]. И действительно, в этом же письме Григорий говорит, что оскорбители его уже возымели в нем нужду и уже достаточно приведены в чувство. В это же время произнесены и те пять Слов о богословии, за которые Церковь почтила Григория именем Богослова[108 - Во многих своих беседах св. Григорий излагал догматическое учение и опровергал заблуждения современных ему еретиков, но с древних времен особенной славой пользовались сии пять его Слов о богословии против евномиан и духоборцев (см.: Свт. Григорий Богослов. Слова 27–31 // Свт. Григорий Богослов. Творения. Т. 1. С. 327–391). В них с возможной простотой и ясностью определяются свойства христианского богословия и излагается учение о Святой Троице с опровержением благовиднейших возражений против сего учения. В то время как св. Григорий восстанавливал Православие в Константинополе, [известный еретик-арианин] Евномий жил в предместье Константинополя, Халкидоне, и привлекал к себе великое число посетителей. Последователи его, по словам Григория Богослова, пользовались всяким случаем для распространения своего лжеучения; всякая площадь оглашалась их речами, на всяком пиршестве наводили скуку, при всяком сетовании искали утешения в предложении богословских вопросов и во всяком женском тереме нарушали спокойствие поспешностью в слове. При встречах с ними и православные стыдились уклоняться от рассуждения о предметах веры. При этом случалось, что многие слишком поспешно называли друг друга и святыми, и безбожниками, и раскольниками, и еретиками (см.: Свт. Григорий Богослов. Слово 27 // Свт. Григорий Богослов. Творения. Т. 1. С. 331). А потому св. Григорий в первом Слове о богословии прежде всего восстает против страсти к спорам, жалуется на то, что все и сами хотят быть богословами, и в других не больше как в один день вдохнуть богословскую ученость. После этих обличений св. Григорий предлагает и правила, когда и с кем можно вступать в собеседование о Боге. Кто читал внимательно четыре Слова св. Афанасия против ариан, а также книгу Василия Великого о Святом Духе и его же пять книг против Евномия, конечно, согласится, что в сих Словах Григория нового или, как говорят, оригинального сказано слишком мало. Здесь решаются обычные арианские возражения, и решаются большей частью так же, как решали св. Афанасий и Василий Великий. Таким образом, весьма несправедливы те писатели, которые утверждают, что св. Григорий Богослов оригинален в каждом слове и в каждой строке. Если эту оригинальность прилагают только к изложению и расположению мыслей, то с этим нужно согласиться. Все Слова Григория носят в себе ясные следы такой строгой отделки в языке и в расположении, какой нельзя найти ни у Василия Великого в книгах против Евномия, ни у св. Афанасия; но содержание всех этих сочинений, за исключением «Слова о богословии», и даже раскрытие сего содержания представляют много сходного. Этого надлежало ожидать и потому, между прочим, что книги Василия против Евномия и о Святом Духе св. Григорий читал еще до отправления в Константинополь. Так говорим потому, что в похвальном Слове Василию, говоренном тотчас по возвращении из Константинополя, Григорий Богослов обо всех сочинениях Василия отзывается как о весьма известных ему творениях, и притом таких, которые и для него, при размышлении о предметах веры, служили руководством и пособием. Но само собой разумеется, что отрицать оригинальность Григория Богослова, приписываемую ему неосмотрительными панегиристами, вовсе не значит посягать на значение его как вселенского учителя. В деле веры, в догматическом учении все отцы Церкви заботились не об оригинальности, а о соблюдении и уяснении точного апостольского учения, преемственно передаваемого от одних другим.].
При виде столь великого влияния проповедей Григория на жителей Константинополя большая часть православных желали предоставить Григорию архиепископскую кафедру. Но в числе приближенных Григория был один самый негодный человек[109 - См.: Свт. Григорий Богослов. Стихотворение, в котором святой Григорий пересказывает жизнь свою // Свт. Григорий Богослов. Творения. Т. 2. С. 211.], из самых хитрых честолюбцев. Он жил со св. Григорием под одной кровлей, вкушал с ним пищу за одной трапезой, разделял его мнения и предположения и хотя изгнан был из своего отечества за срамные дела, но уверял, что терпел сие ради Бога. Григорий, обманутый видом строгого благочестия и белой одеждой цинической школы, почтил этого чужестранца даже похвальным Словом[110 - Свт. Григорий Богослов. Слово 25 // Там же. Т. 1. С. 304–316.] и отдавал ему первенство в почестях и в сопрестолии пресвитеров[111 - См.: Свт. Григорий Богослов. Стихотворение, в котором святой Григорий пересказывает жизнь свою // Там же. Т. 2. С. 212.]. Между тем этот циник нашел себе приверженцев в клире константинопольском, подкупил семь пришельцев из Египта и некоторых епископов; последние решились тайно посвятить его в епископа Константинопольского, не испросив на то ни у кого никакого согласия. Из храма, где начато было исполнение богопротивного замысла, вскоре эта толпа нечестивцев была выгнана не только православными клириками, но и людьми сомнительной веры, а потому посвящение было докончено уже в доме какого-то свирельщика. Весь город скорбел об этом происшествии, все были смущены наглой дерзостью Максима, но были и такие люди, которые готовы были поставить в вину Григорию его непредусмотрительность и из этого случая заключать вообще о его неспособности отличать добрых людей от порочных[112 - См.: Свт. Григорий Богослов. Стихотворение, в котором святой Григорий пересказывает жизнь свою // Свт. Григорий Богослов. Творения. Т. 2. С. 214.]. Кроме сего, Григорий узнал, что враги его, ариане, почитали происшедшее разделение низложением самого учения, и он немедленно решился возвратиться в свое уединение. Но друзья Григория, внимательные к состоянию его духа, вскоре заметили в нем желание тайно оставить Константинополь. Чтобы воспрепятствовать исполнению сего намерения, они составили около него неприметную стражу, охраняя все его движения, выходы и возвращения. Что опасение их было основательно, в этом вскоре уверили события. В последней беседе от скорби отеческого сердца он произнес такие прощальные выражения: «Блюдите Всецелую Троицу, как предал вам, возлюбленным чадам, самый щедрый отец, помните, любезнейшие, и мои труды»[113 - Там же. С. 216.]. Легко было понять, к чему клонится речь, и слушатели, как рой пчел, выгнанный дымом из улья, вдруг поднялись и оглушили криком место собрания, все закипели гневом на врагов Православия и любовью к пастырю и, чтобы достигнуть желаемого, прибегли к сильным заклинаниям и молениям; они стали просить Григория не о принятии на себя бремени пастыреначальничества, но о том, чтобы он только остался у них, помогал им и не предавал паствы на расхищение волкам.
Такое выражение приверженности сделало Григория безгласным. Он почувствовал в себе какое-то омрачение, не в состоянии был ни остановить шума, ни обещать того, о чем просили; но и в своем продолжении зрелище становилось еще умилительнее. Женщины в страхе напрягали голос, дети плакали, всякий клялся, что не отступится от своих домогательств, хотя бы храм сделался для него прекрасным гробом, не отступится до тех пор, пока не исторгнет у любимого учителя веры одного желанного слова. Нашелся один человек, который умел подействовать на Григория одной сильной фразой, именно, он сказал ему: «Ты вместе с собой изводишь и Троицу». После сего Григорий Богослов дал слово остаться в Константинополе, но только на время, пока не придут некоторые ожидаемые епископы. Это успокоило народ; после сего все, хотя с трудом, разошлись по домам[114 - См.: Там же. С. 217.].
Дав слово остаться в Константинополе, св. Григорий продолжал по-прежнему своими беседами утверждать в вере почитателей Троицы. «Приявшие на себя узы догматов, – говорит сам святитель, – когда увидели, чему я подвергся, возлюбили меня еще крепче. Одних приводила ко мне проповедуемая Троица, а в иных было уважение к моим словам; другие же притекали ко мне как к терпеливому подвижнику. Иным приятно было видеть меня как дело собственных рук. Но и из разнородных еретиков трудно было отыскать столь упорного, который бы не склонял слуха к моим словам. Одних пленяла сила учения, других делал кроткими образ выражения. Без вражды, не столько с укором, сколько с сердоболием вел я речь, сетовал, а не поражал и не превозносился, как другие, скоротечным и непостоянным временем»[115 - Ср.: Там же.].
Между тем обстоятельства, по-видимому, благоприятствовали исполнению народного желания видеть Григория архиепископом Константинопольским не на краткое только время, но на всю его жизнь. 24 ноября 380 года прибыл сюда сам император Феодосии и обещал немедленно передать православным главный константинопольский храм, а Григорию при первом свидании показал такую почтительность и так благосклонно говорил с ним, что последний ощутил трепетание удовольствия. Это тем замечательнее, что он не дорожил почтительными приемами самодержца. «Слишком было бы стыдно, – писал он впоследствии, – если бы подумали, что такие вещи дорого ценю и я…»[116 - Там же. С. 221.]
Обещание государя казалось невероятным. Ариане всеми силами готовились удержать за собой великолепный храм, но в назначенное время действительно последовало исполнение. В то же время, пока еще у всех живо было радостное впечатление, произведенное славословием Бога в великолепном храме, все обратились с просьбой к государю о назначении архиепископом Константинопольским Григория – как восстановителя Православия. Таково было требование и чиновных, и простолюдинов. О сем вопияли и женщины, почти забыв, чего требует от них благоприличие. Все оглашалось какими-то невероятными раскатами грома. Но Григорий очень далек был от мысли воспользоваться подобными обстоятельствами для утверждения за собой кафедры. У него от смущения и страха не стало силы в голосе, он велел встать одному из пресвитеров и его устами проговорил следующие речи: «Удержите ваши крики, теперь время благодарению, после займемся и делами»[117 - См.: Свт. Григорий Богослов. Стихотворение, в котором святой Григорий пересказывает жизнь свою // Свт. Григорий Богослов. Творения. Т. 2. С. 222.]. Таким образом, через эти немногие слова еще на несколько дней он искусно уклонился от нежелаемой им архиепископской кафедры.
После этого торжества православных еретики, по выражению Григория, прекратили свои грозные рыкания на него, но тайные злоумышления против него все еще не прекращались. Так, однажды, когда Григорий был болен и оставался дома, между несколькими простолюдинами пришел к нему бледный молодой человек, с всклокоченными волосами, в печальной одежде, припал к ногам Григория, плакал, рыдал, ломал себе руки, но на все вопросы не мог отвечать ни одного слова. Только от других Григорий узнал, что этот человек, мучимый совестью, приходил просить себе прощения за преднамеренное посягательство на его жизнь. Тронутый ясными признаками раскаяния, Григорий со своей стороны только посоветовал своему врагу благодарить Бога за предохранение от кровопролития. Чем и как остановлен был этот молодой человек в своем злобном намерении лишить Григория жизни, неизвестно. Только это событие вскоре разнеслось по городу стоустой молвой и убедило всех, что Григорий находится под особенным Божиим покровом.
Вскоре после сего, по желанию народа, Григорий назначен был архиепископом Константинопольским самим императором. И теперь сопротивление его сему назначению было столь сильно[118 - См.: Свт. Григорий Богослов. Слово 26 // Там же. Т. 1. С. 324.], что до крайности огорчало некоторых даже из самых ревностных его почитателей. Впрочем, хотя и против воли назначен был архиепископом, Григорий всей душой предался заботам епархиального управления. «…Я заботился, – говорит он сам, – о нищих и монахах, о девах, служащих при храме, о странниках, о прохожих, об узниках, о псалмопениях, о всенощных бдениях, о мужах и женах… и обо всем, что веселит Самого Бога, когда совершается благочинно»[119 - Свт. Григорий Богослов. Стихотворение, в котором святой Григорий пересказывает жизнь свою // Там же. Т. 2. С. 225.].
Противники Григория распустили было слух, что у нового архиепископа недостанет народа для наполнения одних притворов дарованного храма, но при частом проповедании слова Божия Григорий имел утешение видеть полным народа не один только константинопольский храм, но даже несколько храмов. Только распоряжение касательно церковного имущества не нравилось большей части клира и народа, но Григорий уверяет, что при этом имел в виду возвысить святую веру и ее таинства. Вот в чем состояло это распоряжение. Главный храм константинопольский, полученный в управление от ариан, прежде был известен огромными богатствами и многими драгоценностями; но Григорий, по занятии архиепископского престола, не нашел никакого отчета в этом ни в записях прежних предстоятелей, ни у экономов. При этом иные не только советовали, но и принуждали произвести проверку церковных доходов и имущества, но святитель не стал входить в разыскание, главным образом из опасения, чтобы не послужило это к оскорблению таинства. А для отражения порицаний за этот поступок Григорий писал: «Кто выше пристрастия к богатству, тот весьма одобрит меня за это. Если же во всяком случае худа ненасытность, то еще хуже быть ненасытным духовному. Если бы все так рассуждали о деньгах, то никогда не было бы такого беспорядка в Церквах»[120 - Ср.: Там же. С. 224.].
Между тем враги Григория не преминули распространить молву, будто он домогался Константинопольского престола, и довести ее до слуха Григориева. Для обличения их св. Григорий в присутствии царя произнес Слово, в котором неопровержимо доказал неверность распространенных толков[121 - Свт. Григорий Богослов. Слово 36 // Там же. Т. 1. С. 425–431.].
В 381 году составился в Константинополе Второй Вселенский Собор под председательством Мелетия, Антиохийского архиепископа. Отцы Собора утвердили за Григорием кафедру, предоставленную ему народом и императором. Это утверждение подействовало весьма успокоительно на Григория и даже немало его обрадовало. «…В мечтаниях суетного сердца, – говорил он после, – предполагал я, что, как скоро приобрету могущество этого престола… тотчас приведу в согласие… отдалившихся друг от друга»[122 - Свт. Григорий Богослов. Стихотворение, в котором святой Григорий пересказывает жизнь свою // Свт. Григорий Богослов. Творения. Т. 2. С. 225.]. Сколь ни естественна подобная надежда при самом глубоком смирении, но она не оправдалась, как бы для уверения его в том, что и малейшая самонадеянность неугодна Богу; Григорий вскоре усмотрел, что и в таком святом деле, как соборные совещания епископов, трудно примирить разногласящих. Смерть Мелетия породила чрезвычайные споры о том, кому быть его преемником, тогда как этот вопрос не требовал и совещаний, потому что у Мелетия был достойный его совместник, Павлин, только потому не пользовавшийся уважением восточных епископов, что был избран на Антиохийский престол западными епископами. После многих совещаний по поводу этого вопроса Григорий с твердостью человека, убежденного в истине, сказал отцам Собора: «Мне кажется, друзья, что не все вы равно постигаете дело. Пока находился в живых Мелетий, извинительно еще было несколько и оскорбить западных епископов. Теперь же примите мое предложение – благоразумное, превышающее мудрость юных. Престол пусть будет предоставлен во власть тому, кто владеет им, то есть Павлину. Это будет единственным прекращением неустройств. Пусть западные победят нас в малом, чтобы самим нам одержать важнейшую победу – быть спасенными для Бога и спасти мир». Так говорил Григорий, но прочие епископы кричали каждый свое; по словам Григория, «это было то же, что стадо галок, собравшееся в одну кучу; буйная толпа молодых людей, общая рабочая, вихрь, клубом поднимающий пыль, и бушевание ветров. Вступать в совещание с такими людьми не пожелал бы никто из имеющих страх Божий и уважение к епископскому престолу. Они походили на ос, которые мечутся туда и сюда и вдруг всякому бросаются прямо в лицо»[123 - Свт. Григорий Богослов. Слово 36 // Там же. Т. 1. С. 425–431.]. «Немного спустя прибыли еще на собор епископы египетские и македонские. Те и другие сошлись между собой, как вепри, остря друг на друга свирепые зубы и искошая огненные очи»[124 - Ср.: Свт. Григорий Богослов. Стихотворение, в котором святой Григорий пересказывает жизнь свою // Там же. Т. 2. С. 231.]. Они сочли самое утверждение Григория на Константинопольском престоле несообразным с законами, так как он рукоположен в епископа Сасимского. Как скоро намекнули на это, Григорий с радостью ухватился за предлог к оставлению кафедры и, здесь-то высказав общеизвестное сравнение себя с пророком Ионой, добровольно и решительно отказался от престола. Тотчас же после того он отправился к императору и просил дозволения навсегда оставить Константинополь, чтобы не быть предметом зависти других епископов. Царь в присутствии некоторых сановников с рукоплесканием выслушал последнюю речь Григория, однако же с трудом согласился на его просьбу. Еще труднее было убедить народ, чтобы приняли это равнодушно[125 - См.: Там же. С. 233.].
И прежде много было пролито слез о Григории, много высказано было громких восклицаний, жалоб, заклинаний, когда он, по случаю противоречий об Антиохийской кафедре, перестал являться на соборные совещания и объявил желание вести жизнь пустынную[126 - См.: Там же. С. 231.]; и тогда еще многие говорили: «Уважь труды свои, какими изнурял себя, и останок дыхания своего отдай нам и Богу. Пусть этот храм препроводит тебя из сей жизни». Теперь же еще более можно было ожидать слез, просьб и заклинаний; это потому, что, когда Собор изъявил беспрекословное согласие на увольнение его из Константинополя, многие из епископов, как скоро узнали о решении Собора, потекли вон, как стрелы молнии, затыкали себе уши, всплескивали руками и не хотели даже и видеть, чтобы другой возведен был на престол Константинопольский. При таких обстоятельствах нужно было употреблять ласки, похвалы и рукоплескания людям злонамеренным, чтобы народ не питал к ним гнева, и Григорий дозволил себе то из опасения народного возмущения[127 - См.: Там же. С. 233.]. Для большего же утешения своих чад по вере св. Григорий в присутствии ста пятидесяти епископов сказал самую трогательную прощальную беседу к константинопольской пастве[128 - Свт. Григорий Богослов. Слово 42 // Там же. Т. 1. С. 496–509.]. В этой беседе он предавал свое дело суду архипастырей, указал, сколько дозволяло смирение, на свои труды для блага Церкви, на слабость своих телесных сил, которые требовали успокоения, объяснил необходимость тех своих действий, которые подвергались пересудам, и повторил сущность проповеданного им здесь учения; в заключение просил отпустить его с молитвами, а на его место избрать такого, который был бы из числа возбуждающих зависть, а не сожаление, из числа не всякому во всем уступающих, но умеющих в ином случае и воспротивиться для большего блага. После этой беседы он вскоре удалился из Константинополя.
И в стихотворении о своей жизни и в некоторых Словах, говоренных в Константинополе, Григорий имел случай довольно яркими чертами изобразить образ своей двухлетней жизни в Константинополе. Чтобы вернее можно было судить об обстоятельствах, благоприятствовавших восстановлению Православия в столице арианства, для сего здесь не только уместно, но и необходимо сделать извлечения из сих сочинений. Вот что сам Григорий говорит о том, что он сделал для Константинополя и какие употреблял для сего средства. «Некогда паства сия была мала и несовершенна, без порядка, без надзора, без точных пределов… Но теперь, кто бы ни был ценителем слов моих, виждь Собор, пресвитеров, украшенных сединой и мудростью, благочиние диаконов, недалеких от того же духа, скромность чтецов, любовь к учению в народе. Посмотри на мужей и жен – все равночестны в добродетели; и из мужей посмотри на любомудрых и простых – все умудрены в божественном; начальников и подчиненных, здесь все прекрасно управляются; на воинов и на благородных, на ученых и любителей учености; все воинствуют для Бога, все в подлинном смысле учены, все служители истинного слова. Иные из них – дело моих слов, порождение и плод моего духа, и я очень уверен, что сие засвидетельствуют признательные из вас или что даже все вы засвидетельствуете это. Смотрите: языки противников стали кротки и вооружившиеся против Божества безмолвствуют предо мною. И это плоды Духа, и это плоды моего делания. Ибо учу не как неученый, не поражаю противников укоризнами, но воинствование свое за Христа доказываю тем, что сражаюсь, подражая Христу, Который смирен и кроток»[129 - Ср.: Свт. Григорий Богослов. Слово 42 // Свт. Григорий Богослов. Творения. Т. 1.С. 501.]
По сим словам можно было бы подумать, что буря скорбей совсем утихла в сердце Григория, но не так было на самом деле; в нем оставались чувства и мысли, которые по временам все еще ослабляли твердую решимость и показывали состояние колебания. Пока он собирался в Сасимы, в Назианзе он наслышался много толков о немиролюбивом Анфиме, епископе соседнего города Тианы. Действительно, Анфим усиленно домогался присоединить Сасимскую епархию к своей митрополии и у самого Василия отнял лошаков, охраняя пределы своей митрополии. Люди, расположенные к Григорию, по лести или по убеждению с сожалением говорили ему, что он брошен Василием, как самый бесчестный и ничего не стоящий сосуд или как подпорка под сводами, которую, по складке свода, вынимают и считают за ничто. Когда сам Анфим явился в Назианз, то не устыдился высказать несколько угроз новопоставленному Сасимскому епископу, и по отправлении из Назианза он с дерзостью порицал двух Григориев – отца и сына – в письме к ним за приверженность Василию. Все это побуждало Григория отказаться от Сасимской кафедры, несмотря на новые просьбы отца и на письменные упреки Василия. Василий, чтобы побудить Григория к переселению в Сасимы, отказ его от кафедры производил из лености и нерадения о благе Церкви и называл его даже человеком необразованным, грубым, недостойным дружбы, да и самой жизни. Вот ответ на это Григория. «Укоряешь меня в лености и нерадении, потому что не взял твоих Сасимов, не увлекся епископским духом, не вооружаюсь вместе с вами, чтобы драться, как дерутся между собой псы за брошенный им кусок… [но я] столько хвалюсь своей беспечностью, что величие духа в этом почитаю законом для всех и думаю, что если бы все подражали мне, то не было бы беспокойств церквам, не терпела бы поруганий вера, которую теперь всякий обращает в оружие своей любопрительности»[91 - Свт. Григорий Богослов. Письмо 49. К Василию Великому // Свт. Григорий Богослов . Творения. Т. 2. С. 449.]. Св. Григорий говорит еще о себе, что он вовсе не касался данной ему Сасимской церкви, ни однажды не совершал там служения Богу, не молился с народом, не возложил рук ни на одного из клириков[92 - См.: Свт. Григорий Богослов. Стихотворение, в котором святой Григорий пересказывает жизнь свою // Там же. С. 206.]. Впрочем, все это не означало, что он решительно прервал дружбу с Василием; напротив, в это же время он помогал Василию в его противодействии Анфиму. Это видно из следующих слов самого Григория. «Устал я, слушая упреки тебе и защищая тебя пред людьми, которым хорошо известны и прежние, и нынешние наши с тобой отношения»[93 - Свт. Григорий Богослов. Письмо 48. К Василию Великому // Там же. С. 448.]. Он вел длинную беседу и с Анфимом о том, что последний несправедливо приписывал Сасимы к своему округу, и извещением Василия о том, что Анфим желает окончить дело миром на общем совещании с прочими епископами, положил конец полугодичным негодованиям, какие были между епископами Кесарийским и Тианским[94 - См.: Свт. Григорий Богослов. Письмо 50. К Василию Великому // Там же. С. 450.] о Сасимской кафедре. Еще прежде соборного совещания епископов по делу о Сасимской кафедре Григорий оказал важное содействие Василию рукоположением Евлалия в епископа города Доары. Как это было важно, можно судить по тому, что об этом городе особенно спорил Анфим, из-за него приверженцы Анфима готовы были даже наложить на Григория свои руки.
Но, отказавшись от своей епархии, Григорий, можно сказать, остался викарием у отца. Отец его, убедившись в невозможности отправить сына в Сасимы, в самых сильных выражениях склонял его принять на себя попечение о Назианзской церкви. «Подари немногие дни останку моих дней, – сказал он ему, – подари немногие дни, и прочей своей жизнью располагай, как тебе угодно. Сделай мне эту милость, сделай, или другой предаст меня гробу. Такое наказание определяю за непокорность»[95 - Ср.: Свт. Григорий Богослов. Стихотворение, в котором святой Григорий пересказывает жизнь свою // Там же. С. 206.]. Григорий согласился на требование отца, но согласился не иначе, как с условием, чтобы ему дозволено было сложить с себя попечение о церкви Назианзской немедленно по кончине родителя. Это викариатство Григория продолжалось около двух лет. Из действий его, относящихся к сему периоду времени, известны только два Слова: одно сказано по случаю опустошения полей необычайным градом, а другое – по случаю какого-то возмущения жителей Назианза[96 - Свт. Григорий Богослов. Слова 16 и 17 // Там же. Т. 1. С. 208–222.].
Весной 374 года умер отец Григория, а вскоре после него и мать его. Григорий, воздав им последний долг, думал оставить Назианз и посвятить себя уединенной жизни. Но несколько благоговейных людей с настойчивостью требовали от него и заклинали продолжать попечение о церкви отцовой, говоря, что в противном случае она сделается добычей множества людей богомерзких, то есть еретиков[97 - См.: Свт. Григорий Богослов. Слова 16 и 17 // Свт. Григорий Богослов. Творения. Т. 1.С. 206.]. Отказаться было чрезвычайно трудно, и на краткое время он остался еще в Назианзе, но имел попечение о церкви Назианзской, как человек сторонний о церкви чужой. Между тем вскоре с ним приключилась болезнь, и для излечения от нее он отправился в Тиану. Пока он жил в Тиане, некто Юлиан, товарищ и приятель Григория по школе, получил от начальства повеление произвести народную перепись. Узнав об этом, Григорий, при всей своей болезни, в непродолжительном времени написал Юлиану из Тианы одно за другим три письма. В каждом из этих писем он просил и убеждал Юлиана быть человеколюбивым при обложении налогами жителей Назианза и особенно убеждал освободить от переписи нищих, клириков и монахов. Как скоро Григорий возвратился из Тианы, многие настоятельно просили у него Слова, как долга, и притом обещали полное покорение его наставлениям, почему он сказал Слово о возможном для всех благоугождении Богу различными добродетелями и в этом Слове не раз обращался к Юлиану, вновь прося его освободить от податей нищих, клириков и монахов[98 - См.: Свт. Григорий Богослов. Слово 19 // Там же. С. 246–253.]. Как долго лечился св. Григорий в Тиане, неизвестно. Но во все это время епископы, которых просил Григорий об избрании преемника его отцу, вовсе не думали об исполнении его просьбы. Это его крайне огорчило, и он, нимало не дожидаясь посвящения нового епископа, тайно ушел из Назианза в Селевкию, в монастырь св. Феклы, и провел здесь около четырех лет. Вскоре по удалении в Селевкию св. Григорий получил здесь известие об изгнании Григория Нисского из его епархии арианами; здесь же услышал чрез несколько времени и о смерти Василия Великого[99 - Это произошло в 379 г.]. Эти известия и собственная болезнь исполнили его сердце столь глубокой скорбью, что он и сам ждал себе смерти как единственного утешения. Это видно из письма его к ритору Евдоксию; здесь между прочим читаем: «Наши дела крайне горьки. Не стало у меня Василия, не стало и Кесария, не стало и духовного, и плотского брата; отец и мать оставили меня. Телом я болен, старость над головой, забот скопилось куча, дела задавили, в друзьях нет верности, церкви без пастырей, доброе гибнет, злое наружи; надо плыть ночью, нигде не светят путеуказательные огни. Христос спит. Что мне надобно претерпеть? Одно для меня избавление от зол – смерть, но и тамошнее страшно, если гадать по здешнему»[100 - Свт. Григорий Богослов. Письмо 80. К Евдоксию ритору // Свт. Григорий Богослов. Творения. Т. 2. С. 470.].
Глава IV
Состояние церкви Константинопольской. – Восстановление в ней Православия Григорием. – Терпеливое перенесение им оскорблений со стороны ариан. – Коварство Максима Циника. – Напрасная попытка Григория оставить Константинополь. – Прибытие сюда императора Феодосия и отнятие у ариан главного храма. – Покушение на жизнь Григория. – Утверждение его в звании архиепископа Константинопольского. – Взгляд его на церковное имущество, растраченное арианами. – Голос Григория в пользу Павлина Антиохийского. – Отречение от Константинопольской кафедры. – Прощальное слово. – Свидетельство Григория о своей деятельности и образе жизни в Константинополе
К концу четырехлетней жизни Григория в селевкийском монастыре его посетили несколько константинопольских христиан и многие из епископов. Те и другие убедительно просили Григория явиться в Константинополь для защиты Православия. Нельзя было не тронуться жалким положением христиан константинопольских. В новой столице империи сорок лет господствовало арианство (со времен Македония). Сюда стекались сокровища торговли, здесь поселялись люди ученые, здесь начинало образовываться законодательство вкуса и мнений для всего Востока, поэтому утвердившиеся в Константинополе ариане имели очень много средств к распространению своего лжеучения и в отдаленных окрестностях, тем более что здесь были самые искусные в диалектике арианские софисты. Кроме того, в столице было много и македониан, и новациан, и аполлинаристов, православных же так мало, что все они могли поместиться в одном частном доме, который был их молельней. Борьба с арианскими софистами не могла казаться затруднительной для Григория. Впрочем, Григорий сам сознается, что, несмотря на знаменательные сновидения, не по доброй воле, но насильно увлеченный другими[101 - См.: Свт. Григорий Богослов. Стихотворение, в котором святой Григорий пересказывает жизнь свою // Свт. Григорий Богослов. Творения. Т. 2. С. 208.], решился он идти в шумную столицу для защиты учения о Святой Троице.
По прибытии в Константинополь (в 379 году) Григорий поселился у своих родственников, вероятно Никобула и Алипианы. Их благочестивый, боголюбивый и на все щедрый дом был для него, по его словам, тем же, чем дом сонамитянки для Елисея (см. 4 Цар. 4)[102 - См.: Свт. Григорий Богослов. Слово 26 // Там же. Т. 1. С. 325.]. Здесь-то сначала в простых беседах раскрывал Григорий православным учение о Святой Троице, разрешал ходячие возражения ариан и предостерегал православных от бесполезных споров с еретиками на площадях и рынках. Вскоре число посетителей стало более и более увеличиваться; тогда Григорий обратил дом своих родственников в церковь, назвал ее Анастасией[103 - «Анастасия» в переводе с греческого означает «воскресение». – Ред.] и уже с церковной кафедры стал опровергать еретическое учение. Скоро узнали обо всем этом и ариане и тщательно начали наблюдать за его словами и образом жизни. После тайных насмешек над Григорием решились на открытое гонение, возмущали против него народ и побуждали чернь к своевольной расправе. Демофил, арианский епископ, и подчиненные ему священники внушали простонародью, что Григорий – учитель многобожия, и город пришел в сильное волнение; нашлись даже люди, которые из угождения Демофилу не убоялись бросать каменьями в Григория, когда видели его проходящим по улице. Потом они повлекли Григория, как убийцу, к таким правителям города, у которых был один закон – домогаться народной к себе благосклонности. Но как-то неизвестным образом Христос (по словам Григория) помог защитительному слову подсудимого и даже прославил его на суде пристрастных судей[104 - См.: Свт. Григорий Богослов. Стихотворение, в котором святой Григорий пересказывает жизнь свою // Свт. Григорий Богослов. Творения. Т. 2. С. 209.].
Испытав неожиданное содействие Божие, Григорий с твердостью продолжал начатое дело, тем более что люди, дорожившие истинной верой, показывали всевозможные признаки совершенного внимания к его поучениям. В тесном храме Анастасии народ волнами устремлялся к решетке, которая была самым ближайшим местом к кафедре проповедника. Скорописцы со всем усердием спешили записать все, что вылетало из уст Григория. Все это, говорил сам Григорий, достаточно убеждало его в том, что православные имели к нему такое же влечение, какое имеет железо к магниту, и подкрепляло надежду на благодатное содействие успеху проповедания. Слава о подвигах Григория, о его борьбе с еретиками далеко распространилась и за пределы Константинополя. Блаженный Иероним из пустыни сирийской спешил в Константинополь единственно для того, чтобы послушать защитника Православия. Святой Петр, архиепископ Александрийский, заслуживший славу исповедника, прислал Григорию письмо, которое могло служить также немалым для него ободрением. При этом хотя и повторялись нападения и оскорбления со стороны еретиков, но терпеливое перенесение их еще более умножало расположение к защитнику Православия. Так, однажды Григорий вынужден был прекратить тайнодействие[105 - См.: Свт. Григорий Богослов. Письмо 77. К Феодору, епископу Тианскому // Там же. С. 466.], потому что в храм ворвались арианские монахи и нищие и начали метать в Григория каменьями в то самое время, когда он совершал Таинство. В силу изданного около сего времени указа императора Феодосия[106 - Феодосии I (около 346–395) – римский император с 379 г. – Ред.] можно было с твердой надеждой искать правосудия против еретического самоволия, но, несмотря на это, святитель почитал лучшим отклонять от себя столь буйные нападения еретиков подвигами великодушия. Правда, что такое миролюбивое обращение с еретиками подвергалось нареканию епископов, но только тех, которые незнакомы были с ходом дел в столице арианства. Для вразумления таких Григорий писал: «Случившееся бедственно и верх бедствий… но, конечно, лучше быть великодушным и показать пример великодушия, ибо простой народ не столько убеждается словом, сколько делом – этим безмолвным увещанием. Важным почитаю наказать тех, которые нас обидели, потому что это полезно к исправлению других; но гораздо выше и божественнее сего терпеливо перенести обиду. Первое заграждает уста пороку, а второе убеждает стать добрыми, а это гораздо лучше и совершеннее, чем не быть только злыми»[107 - Свт. Григорий Богослов. Письмо 77. К Феодору, епископу Тианскому // Свт. Григорий Богослов. Творения. Т. 2. С. 466.]. И действительно, в этом же письме Григорий говорит, что оскорбители его уже возымели в нем нужду и уже достаточно приведены в чувство. В это же время произнесены и те пять Слов о богословии, за которые Церковь почтила Григория именем Богослова[108 - Во многих своих беседах св. Григорий излагал догматическое учение и опровергал заблуждения современных ему еретиков, но с древних времен особенной славой пользовались сии пять его Слов о богословии против евномиан и духоборцев (см.: Свт. Григорий Богослов. Слова 27–31 // Свт. Григорий Богослов. Творения. Т. 1. С. 327–391). В них с возможной простотой и ясностью определяются свойства христианского богословия и излагается учение о Святой Троице с опровержением благовиднейших возражений против сего учения. В то время как св. Григорий восстанавливал Православие в Константинополе, [известный еретик-арианин] Евномий жил в предместье Константинополя, Халкидоне, и привлекал к себе великое число посетителей. Последователи его, по словам Григория Богослова, пользовались всяким случаем для распространения своего лжеучения; всякая площадь оглашалась их речами, на всяком пиршестве наводили скуку, при всяком сетовании искали утешения в предложении богословских вопросов и во всяком женском тереме нарушали спокойствие поспешностью в слове. При встречах с ними и православные стыдились уклоняться от рассуждения о предметах веры. При этом случалось, что многие слишком поспешно называли друг друга и святыми, и безбожниками, и раскольниками, и еретиками (см.: Свт. Григорий Богослов. Слово 27 // Свт. Григорий Богослов. Творения. Т. 1. С. 331). А потому св. Григорий в первом Слове о богословии прежде всего восстает против страсти к спорам, жалуется на то, что все и сами хотят быть богословами, и в других не больше как в один день вдохнуть богословскую ученость. После этих обличений св. Григорий предлагает и правила, когда и с кем можно вступать в собеседование о Боге. Кто читал внимательно четыре Слова св. Афанасия против ариан, а также книгу Василия Великого о Святом Духе и его же пять книг против Евномия, конечно, согласится, что в сих Словах Григория нового или, как говорят, оригинального сказано слишком мало. Здесь решаются обычные арианские возражения, и решаются большей частью так же, как решали св. Афанасий и Василий Великий. Таким образом, весьма несправедливы те писатели, которые утверждают, что св. Григорий Богослов оригинален в каждом слове и в каждой строке. Если эту оригинальность прилагают только к изложению и расположению мыслей, то с этим нужно согласиться. Все Слова Григория носят в себе ясные следы такой строгой отделки в языке и в расположении, какой нельзя найти ни у Василия Великого в книгах против Евномия, ни у св. Афанасия; но содержание всех этих сочинений, за исключением «Слова о богословии», и даже раскрытие сего содержания представляют много сходного. Этого надлежало ожидать и потому, между прочим, что книги Василия против Евномия и о Святом Духе св. Григорий читал еще до отправления в Константинополь. Так говорим потому, что в похвальном Слове Василию, говоренном тотчас по возвращении из Константинополя, Григорий Богослов обо всех сочинениях Василия отзывается как о весьма известных ему творениях, и притом таких, которые и для него, при размышлении о предметах веры, служили руководством и пособием. Но само собой разумеется, что отрицать оригинальность Григория Богослова, приписываемую ему неосмотрительными панегиристами, вовсе не значит посягать на значение его как вселенского учителя. В деле веры, в догматическом учении все отцы Церкви заботились не об оригинальности, а о соблюдении и уяснении точного апостольского учения, преемственно передаваемого от одних другим.].
При виде столь великого влияния проповедей Григория на жителей Константинополя большая часть православных желали предоставить Григорию архиепископскую кафедру. Но в числе приближенных Григория был один самый негодный человек[109 - См.: Свт. Григорий Богослов. Стихотворение, в котором святой Григорий пересказывает жизнь свою // Свт. Григорий Богослов. Творения. Т. 2. С. 211.], из самых хитрых честолюбцев. Он жил со св. Григорием под одной кровлей, вкушал с ним пищу за одной трапезой, разделял его мнения и предположения и хотя изгнан был из своего отечества за срамные дела, но уверял, что терпел сие ради Бога. Григорий, обманутый видом строгого благочестия и белой одеждой цинической школы, почтил этого чужестранца даже похвальным Словом[110 - Свт. Григорий Богослов. Слово 25 // Там же. Т. 1. С. 304–316.] и отдавал ему первенство в почестях и в сопрестолии пресвитеров[111 - См.: Свт. Григорий Богослов. Стихотворение, в котором святой Григорий пересказывает жизнь свою // Там же. Т. 2. С. 212.]. Между тем этот циник нашел себе приверженцев в клире константинопольском, подкупил семь пришельцев из Египта и некоторых епископов; последние решились тайно посвятить его в епископа Константинопольского, не испросив на то ни у кого никакого согласия. Из храма, где начато было исполнение богопротивного замысла, вскоре эта толпа нечестивцев была выгнана не только православными клириками, но и людьми сомнительной веры, а потому посвящение было докончено уже в доме какого-то свирельщика. Весь город скорбел об этом происшествии, все были смущены наглой дерзостью Максима, но были и такие люди, которые готовы были поставить в вину Григорию его непредусмотрительность и из этого случая заключать вообще о его неспособности отличать добрых людей от порочных[112 - См.: Свт. Григорий Богослов. Стихотворение, в котором святой Григорий пересказывает жизнь свою // Свт. Григорий Богослов. Творения. Т. 2. С. 214.]. Кроме сего, Григорий узнал, что враги его, ариане, почитали происшедшее разделение низложением самого учения, и он немедленно решился возвратиться в свое уединение. Но друзья Григория, внимательные к состоянию его духа, вскоре заметили в нем желание тайно оставить Константинополь. Чтобы воспрепятствовать исполнению сего намерения, они составили около него неприметную стражу, охраняя все его движения, выходы и возвращения. Что опасение их было основательно, в этом вскоре уверили события. В последней беседе от скорби отеческого сердца он произнес такие прощальные выражения: «Блюдите Всецелую Троицу, как предал вам, возлюбленным чадам, самый щедрый отец, помните, любезнейшие, и мои труды»[113 - Там же. С. 216.]. Легко было понять, к чему клонится речь, и слушатели, как рой пчел, выгнанный дымом из улья, вдруг поднялись и оглушили криком место собрания, все закипели гневом на врагов Православия и любовью к пастырю и, чтобы достигнуть желаемого, прибегли к сильным заклинаниям и молениям; они стали просить Григория не о принятии на себя бремени пастыреначальничества, но о том, чтобы он только остался у них, помогал им и не предавал паствы на расхищение волкам.
Такое выражение приверженности сделало Григория безгласным. Он почувствовал в себе какое-то омрачение, не в состоянии был ни остановить шума, ни обещать того, о чем просили; но и в своем продолжении зрелище становилось еще умилительнее. Женщины в страхе напрягали голос, дети плакали, всякий клялся, что не отступится от своих домогательств, хотя бы храм сделался для него прекрасным гробом, не отступится до тех пор, пока не исторгнет у любимого учителя веры одного желанного слова. Нашелся один человек, который умел подействовать на Григория одной сильной фразой, именно, он сказал ему: «Ты вместе с собой изводишь и Троицу». После сего Григорий Богослов дал слово остаться в Константинополе, но только на время, пока не придут некоторые ожидаемые епископы. Это успокоило народ; после сего все, хотя с трудом, разошлись по домам[114 - См.: Там же. С. 217.].
Дав слово остаться в Константинополе, св. Григорий продолжал по-прежнему своими беседами утверждать в вере почитателей Троицы. «Приявшие на себя узы догматов, – говорит сам святитель, – когда увидели, чему я подвергся, возлюбили меня еще крепче. Одних приводила ко мне проповедуемая Троица, а в иных было уважение к моим словам; другие же притекали ко мне как к терпеливому подвижнику. Иным приятно было видеть меня как дело собственных рук. Но и из разнородных еретиков трудно было отыскать столь упорного, который бы не склонял слуха к моим словам. Одних пленяла сила учения, других делал кроткими образ выражения. Без вражды, не столько с укором, сколько с сердоболием вел я речь, сетовал, а не поражал и не превозносился, как другие, скоротечным и непостоянным временем»[115 - Ср.: Там же.].
Между тем обстоятельства, по-видимому, благоприятствовали исполнению народного желания видеть Григория архиепископом Константинопольским не на краткое только время, но на всю его жизнь. 24 ноября 380 года прибыл сюда сам император Феодосии и обещал немедленно передать православным главный константинопольский храм, а Григорию при первом свидании показал такую почтительность и так благосклонно говорил с ним, что последний ощутил трепетание удовольствия. Это тем замечательнее, что он не дорожил почтительными приемами самодержца. «Слишком было бы стыдно, – писал он впоследствии, – если бы подумали, что такие вещи дорого ценю и я…»[116 - Там же. С. 221.]
Обещание государя казалось невероятным. Ариане всеми силами готовились удержать за собой великолепный храм, но в назначенное время действительно последовало исполнение. В то же время, пока еще у всех живо было радостное впечатление, произведенное славословием Бога в великолепном храме, все обратились с просьбой к государю о назначении архиепископом Константинопольским Григория – как восстановителя Православия. Таково было требование и чиновных, и простолюдинов. О сем вопияли и женщины, почти забыв, чего требует от них благоприличие. Все оглашалось какими-то невероятными раскатами грома. Но Григорий очень далек был от мысли воспользоваться подобными обстоятельствами для утверждения за собой кафедры. У него от смущения и страха не стало силы в голосе, он велел встать одному из пресвитеров и его устами проговорил следующие речи: «Удержите ваши крики, теперь время благодарению, после займемся и делами»[117 - См.: Свт. Григорий Богослов. Стихотворение, в котором святой Григорий пересказывает жизнь свою // Свт. Григорий Богослов. Творения. Т. 2. С. 222.]. Таким образом, через эти немногие слова еще на несколько дней он искусно уклонился от нежелаемой им архиепископской кафедры.
После этого торжества православных еретики, по выражению Григория, прекратили свои грозные рыкания на него, но тайные злоумышления против него все еще не прекращались. Так, однажды, когда Григорий был болен и оставался дома, между несколькими простолюдинами пришел к нему бледный молодой человек, с всклокоченными волосами, в печальной одежде, припал к ногам Григория, плакал, рыдал, ломал себе руки, но на все вопросы не мог отвечать ни одного слова. Только от других Григорий узнал, что этот человек, мучимый совестью, приходил просить себе прощения за преднамеренное посягательство на его жизнь. Тронутый ясными признаками раскаяния, Григорий со своей стороны только посоветовал своему врагу благодарить Бога за предохранение от кровопролития. Чем и как остановлен был этот молодой человек в своем злобном намерении лишить Григория жизни, неизвестно. Только это событие вскоре разнеслось по городу стоустой молвой и убедило всех, что Григорий находится под особенным Божиим покровом.
Вскоре после сего, по желанию народа, Григорий назначен был архиепископом Константинопольским самим императором. И теперь сопротивление его сему назначению было столь сильно[118 - См.: Свт. Григорий Богослов. Слово 26 // Там же. Т. 1. С. 324.], что до крайности огорчало некоторых даже из самых ревностных его почитателей. Впрочем, хотя и против воли назначен был архиепископом, Григорий всей душой предался заботам епархиального управления. «…Я заботился, – говорит он сам, – о нищих и монахах, о девах, служащих при храме, о странниках, о прохожих, об узниках, о псалмопениях, о всенощных бдениях, о мужах и женах… и обо всем, что веселит Самого Бога, когда совершается благочинно»[119 - Свт. Григорий Богослов. Стихотворение, в котором святой Григорий пересказывает жизнь свою // Там же. Т. 2. С. 225.].
Противники Григория распустили было слух, что у нового архиепископа недостанет народа для наполнения одних притворов дарованного храма, но при частом проповедании слова Божия Григорий имел утешение видеть полным народа не один только константинопольский храм, но даже несколько храмов. Только распоряжение касательно церковного имущества не нравилось большей части клира и народа, но Григорий уверяет, что при этом имел в виду возвысить святую веру и ее таинства. Вот в чем состояло это распоряжение. Главный храм константинопольский, полученный в управление от ариан, прежде был известен огромными богатствами и многими драгоценностями; но Григорий, по занятии архиепископского престола, не нашел никакого отчета в этом ни в записях прежних предстоятелей, ни у экономов. При этом иные не только советовали, но и принуждали произвести проверку церковных доходов и имущества, но святитель не стал входить в разыскание, главным образом из опасения, чтобы не послужило это к оскорблению таинства. А для отражения порицаний за этот поступок Григорий писал: «Кто выше пристрастия к богатству, тот весьма одобрит меня за это. Если же во всяком случае худа ненасытность, то еще хуже быть ненасытным духовному. Если бы все так рассуждали о деньгах, то никогда не было бы такого беспорядка в Церквах»[120 - Ср.: Там же. С. 224.].
Между тем враги Григория не преминули распространить молву, будто он домогался Константинопольского престола, и довести ее до слуха Григориева. Для обличения их св. Григорий в присутствии царя произнес Слово, в котором неопровержимо доказал неверность распространенных толков[121 - Свт. Григорий Богослов. Слово 36 // Там же. Т. 1. С. 425–431.].
В 381 году составился в Константинополе Второй Вселенский Собор под председательством Мелетия, Антиохийского архиепископа. Отцы Собора утвердили за Григорием кафедру, предоставленную ему народом и императором. Это утверждение подействовало весьма успокоительно на Григория и даже немало его обрадовало. «…В мечтаниях суетного сердца, – говорил он после, – предполагал я, что, как скоро приобрету могущество этого престола… тотчас приведу в согласие… отдалившихся друг от друга»[122 - Свт. Григорий Богослов. Стихотворение, в котором святой Григорий пересказывает жизнь свою // Свт. Григорий Богослов. Творения. Т. 2. С. 225.]. Сколь ни естественна подобная надежда при самом глубоком смирении, но она не оправдалась, как бы для уверения его в том, что и малейшая самонадеянность неугодна Богу; Григорий вскоре усмотрел, что и в таком святом деле, как соборные совещания епископов, трудно примирить разногласящих. Смерть Мелетия породила чрезвычайные споры о том, кому быть его преемником, тогда как этот вопрос не требовал и совещаний, потому что у Мелетия был достойный его совместник, Павлин, только потому не пользовавшийся уважением восточных епископов, что был избран на Антиохийский престол западными епископами. После многих совещаний по поводу этого вопроса Григорий с твердостью человека, убежденного в истине, сказал отцам Собора: «Мне кажется, друзья, что не все вы равно постигаете дело. Пока находился в живых Мелетий, извинительно еще было несколько и оскорбить западных епископов. Теперь же примите мое предложение – благоразумное, превышающее мудрость юных. Престол пусть будет предоставлен во власть тому, кто владеет им, то есть Павлину. Это будет единственным прекращением неустройств. Пусть западные победят нас в малом, чтобы самим нам одержать важнейшую победу – быть спасенными для Бога и спасти мир». Так говорил Григорий, но прочие епископы кричали каждый свое; по словам Григория, «это было то же, что стадо галок, собравшееся в одну кучу; буйная толпа молодых людей, общая рабочая, вихрь, клубом поднимающий пыль, и бушевание ветров. Вступать в совещание с такими людьми не пожелал бы никто из имеющих страх Божий и уважение к епископскому престолу. Они походили на ос, которые мечутся туда и сюда и вдруг всякому бросаются прямо в лицо»[123 - Свт. Григорий Богослов. Слово 36 // Там же. Т. 1. С. 425–431.]. «Немного спустя прибыли еще на собор епископы египетские и македонские. Те и другие сошлись между собой, как вепри, остря друг на друга свирепые зубы и искошая огненные очи»[124 - Ср.: Свт. Григорий Богослов. Стихотворение, в котором святой Григорий пересказывает жизнь свою // Там же. Т. 2. С. 231.]. Они сочли самое утверждение Григория на Константинопольском престоле несообразным с законами, так как он рукоположен в епископа Сасимского. Как скоро намекнули на это, Григорий с радостью ухватился за предлог к оставлению кафедры и, здесь-то высказав общеизвестное сравнение себя с пророком Ионой, добровольно и решительно отказался от престола. Тотчас же после того он отправился к императору и просил дозволения навсегда оставить Константинополь, чтобы не быть предметом зависти других епископов. Царь в присутствии некоторых сановников с рукоплесканием выслушал последнюю речь Григория, однако же с трудом согласился на его просьбу. Еще труднее было убедить народ, чтобы приняли это равнодушно[125 - См.: Там же. С. 233.].
И прежде много было пролито слез о Григории, много высказано было громких восклицаний, жалоб, заклинаний, когда он, по случаю противоречий об Антиохийской кафедре, перестал являться на соборные совещания и объявил желание вести жизнь пустынную[126 - См.: Там же. С. 231.]; и тогда еще многие говорили: «Уважь труды свои, какими изнурял себя, и останок дыхания своего отдай нам и Богу. Пусть этот храм препроводит тебя из сей жизни». Теперь же еще более можно было ожидать слез, просьб и заклинаний; это потому, что, когда Собор изъявил беспрекословное согласие на увольнение его из Константинополя, многие из епископов, как скоро узнали о решении Собора, потекли вон, как стрелы молнии, затыкали себе уши, всплескивали руками и не хотели даже и видеть, чтобы другой возведен был на престол Константинопольский. При таких обстоятельствах нужно было употреблять ласки, похвалы и рукоплескания людям злонамеренным, чтобы народ не питал к ним гнева, и Григорий дозволил себе то из опасения народного возмущения[127 - См.: Там же. С. 233.]. Для большего же утешения своих чад по вере св. Григорий в присутствии ста пятидесяти епископов сказал самую трогательную прощальную беседу к константинопольской пастве[128 - Свт. Григорий Богослов. Слово 42 // Там же. Т. 1. С. 496–509.]. В этой беседе он предавал свое дело суду архипастырей, указал, сколько дозволяло смирение, на свои труды для блага Церкви, на слабость своих телесных сил, которые требовали успокоения, объяснил необходимость тех своих действий, которые подвергались пересудам, и повторил сущность проповеданного им здесь учения; в заключение просил отпустить его с молитвами, а на его место избрать такого, который был бы из числа возбуждающих зависть, а не сожаление, из числа не всякому во всем уступающих, но умеющих в ином случае и воспротивиться для большего блага. После этой беседы он вскоре удалился из Константинополя.
И в стихотворении о своей жизни и в некоторых Словах, говоренных в Константинополе, Григорий имел случай довольно яркими чертами изобразить образ своей двухлетней жизни в Константинополе. Чтобы вернее можно было судить об обстоятельствах, благоприятствовавших восстановлению Православия в столице арианства, для сего здесь не только уместно, но и необходимо сделать извлечения из сих сочинений. Вот что сам Григорий говорит о том, что он сделал для Константинополя и какие употреблял для сего средства. «Некогда паства сия была мала и несовершенна, без порядка, без надзора, без точных пределов… Но теперь, кто бы ни был ценителем слов моих, виждь Собор, пресвитеров, украшенных сединой и мудростью, благочиние диаконов, недалеких от того же духа, скромность чтецов, любовь к учению в народе. Посмотри на мужей и жен – все равночестны в добродетели; и из мужей посмотри на любомудрых и простых – все умудрены в божественном; начальников и подчиненных, здесь все прекрасно управляются; на воинов и на благородных, на ученых и любителей учености; все воинствуют для Бога, все в подлинном смысле учены, все служители истинного слова. Иные из них – дело моих слов, порождение и плод моего духа, и я очень уверен, что сие засвидетельствуют признательные из вас или что даже все вы засвидетельствуете это. Смотрите: языки противников стали кротки и вооружившиеся против Божества безмолвствуют предо мною. И это плоды Духа, и это плоды моего делания. Ибо учу не как неученый, не поражаю противников укоризнами, но воинствование свое за Христа доказываю тем, что сражаюсь, подражая Христу, Который смирен и кроток»[129 - Ср.: Свт. Григорий Богослов. Слово 42 // Свт. Григорий Богослов. Творения. Т. 1.С. 501.]
Конец ознакомительного фрагмента
Купить и скачать всю книгу