Полная версия
Туманов потащил обессилевших спутниц в ближайший супермаркет (Дина жаловалась на «невыносимую мигрень», Алиса требовала лимон). В зале с полупустыми полками сунул под нос добродушному охраннику корочки «Сибеко», молча кивнул на дверь «посторонним вход воспрещен». Тот пожал плечами: давай, но по-быстрому. Поспешно прошли черными ходами, выбрались в П-образный дворик. На торце ближайшей пятиэтажки разгружалась импортная фура – бомжеватые дядьки таскали трехпудовые мешки с мукой.
– Куда?.. – дернулся было пузан, накручивающий на палец массивную цепь с ключами.
– Ревизия в пищеблок! – рыкнул Туманов.
Покуда лабазник допер, что его сомнения правомерны, а пищеблок – это за углом, Туманов провел свою компанию по прежней цепочке – черный ход, склад, администрация, торговый зал – и, подмигнув хорошенькой девчушке, сидящей на крупах, покинул бакалею. Житейская мудрость подсказывала – сделанного мало. За углом магазина в моторе директорского «рафика» ковырялся щегольски одетый парень. Туманов мысленно прикинул: если это авто подставное, то его хозяева – гении похлеще Дали.
– На площадь Маркса, сиюминутно, – возвестил он в открытое «забрало».
Щеголь постучал перстнем по лбу:
– Охренел, дядя? Крыша прохудилась?
– Понял, – не стал ругаться Туманов. – Для тебя три «косаря» не деньги.
– Момент, дядя, – пижон вздрогнул. Судорожно закрутил свечу. – Прошу в салон. Раз, два и готов.
– Ты Гагарин, я Титов, – хихикнула Алиса.
Объехав дважды вокруг площади, пересели на шуструю «копейку» с кемеровскими номерами и вернулись обратно. Пешком дошли до гостиницы «Уют» – четырехэтажного серо-кирпичного здания на окраине Горского жилмассива.
– Номер чистый, опрятный, с двумя комнатами, – высказал Туманов свои пожелания морщинистому служителю с двумя пальцами на правой руке.
– Нет номеров, – печально вымолвил беспалый, отрываясь от газеты.
– Не гневи бога, голубчик, – Туманов выложил на стойку стодолларовую купюру. – А сейчас есть?
– Сейчас есть, – служитель двумя перстами прибрал денежку и виртуозно сложил ее вчетверо. После чего она куда-то пропала.
– Ловко, – восхитилась Алиса. – Научите?
– Если папа с мамой разрешат, – «портье» едва заметно улыбнулся. – Ваш номер 314-й – на третьем этаже, по коридору направо. Номер люкс. Холодная вода идет рывками, о горячей забыли. Не хотите – не берите. Оплата – две тысячи.
– В час? – ядовито уточнила Дина.
– В сутки, – служитель стер с лица улыбку. – Для нежелающих регистрироваться – льготный тариф. Двойной.
Придя в номер, Алиса выложила во всеуслышание, что подобным закоренелым мздоимцам она будет делать «колумбийские галстуки», а потом развешивать для просушки на всех телеграфных столбах, чтобы знали. После этого, утробно ворча, ушла принимать холодный душ рывками, а Туманов разрезал пакет.
Под целлофановой оберткой действительно скрывалась книга. Возможно, оригинал когда-то и имел ценность, но данный предмет относился лишь к его перепечатке. Пусть и полиграфически безупречный, выполненный на хорошем оборудовании, но всего лишь копия.
Старославянский текст чередовался с греческими пояснениями. Оба ни о чем не говорили. Картинки, выполненные в духе древнего богомаза, изображали то сценки смертоубийства, то какие-то бытовые мотивы – с собаками, кошками и коровами, с чугунками на огне. Бумага плотная, глянцевая, края листов стилизованы под оклады икон, а из цветов – преобладает золотистый, с блестками кармина.
Книжонка тянула килограмма на полтора. Туманов перетряс страницы и нашел кассовый чек. Магазин «Букинист», наименование изделия – «Послушание и Бытие». Адаптировано для иноземного читателя. Цена 3220 рублей. На форзаце красным по белому выдавлено: издательство «Божье дело».
– Пустышка, – заключил Туманов. – Вещица дорогая, но абсолютно никчемная. Можно вывозить. А лучше выбросить. Готов поклясться – она ничего не значит. Липа.
– Я бы предпочла сценки разврата, – призналась Дина. – Например, японские миниатюры с качелями. Или репродукции, изображающие старинные индейские забавы, в смысле обряды.
Туманов улыбнулся:
– Уже потягивает?
Красилина скромно потупилась:
– Немного. Мне кажется, я начинаю понимать, почему для зэка мысль о сексе – то же, что озверин для кота Леопольда.
– Послушай, – удивился Павел, – а как ты прожила четыре года, если шесть дней для тебя стали пыткой? Ты не слишком увлекалась этим делом, нет?
– Глупый ты, Туманов, – Дина сняла через голову куртку и стала угрожающе приближаться. – Я бы посоветовала тебе заняться делом и уяснить в конце концов, что Алиса не будет сидеть до утра в холодном душе…
Он улыбнулся – широко и глупо.
– А здесь нет качелей, Дина…
От них несло тюремным бытом, но вонь изоляции лишь обостряла пикантность ситуации. Время уносилось в бездонную трубу удовольствий. Когда Туманов опомнился, его любовь до гроба мирно ворочалась под мышкой и бормотала какие-то глупости, а дверь в ванную, подпертая шваброй, содрогалась от пинков…
После обеда он съездил в «Греческую кухню» к Антониди, строго наказав своим дамам забаррикадироваться и держать оборону. Через два часа вернулся – сияющий, как начищенный сапог. Алиса орудовала его ножом – вырезала на подоконнике неприличные слова. Дина терпеливо ждала – ее фигурка в позе лотоса посреди кровати красноречиво говорила о смирении.
– Предлагаю вам свою морщинистую старческую руку, – радостно выпалил Туманов, отбирая у Алисы нож. – Могу и сердце, но это потом. Грек Антониди взял за работу тысячу баксов. Плюс двести за срочность, триста за качество и пятьсот за сложность. Слежки не было, я проверился. Поэтому предлагаю не искушать судьбу. Уходим из гостиницы и едем в частный сектор, к старушкам. Документы будут готовы послезавтра. Мы – семейство Эрлихов, выезжающее на отдых в Анатолию. Алисе шестнадцать лет. Ты должна выдержать это испытание, Алиса.
– Так мне уже можно? – встрепенулась девчонка.
Туманов вперился в нее колючим взглядом:
– Еще раз услышу, Алиса, буду наказывать. Любовью надо заниматься только в том случае, когда она нечаянно нагрянет, и ни днем ранее – запомни.
– Ты настоящий Омар Хайям, – похвалила Дина. – Мудрый и…
– И древний. Получив документы, мы не будем рисковать, наймем машину и поедем в ближайший крупный город, где есть международный терминал. Предлагается Омск. Если у кого имеются другие предложения, я внимательно слушаю. И отвергаю.
– А это? – Дина с опаской покосилась на книгу, валяющуюся в углу.
Туманов пожал плечами:
– Выбросим. Не вижу смысла таскать под мышкой сомнительные раритеты. Время примитивных кодов и шифров закончилось, мы живем не в пещерном веке. Если эта штуковина что-то и значит, то я не знаю, что, а потому ее боюсь. Но скорее всего она примитивная липа. Для вящего успокоения – чтобы поменьше дергались. Кстати, почему бы вам не проверить свою одежду – на предмет подслушивающих тварей? Не забывайте, подруги, прогресс идет семимильными шагами, сюрпризы обретают самые невероятные формы. И раз уж мы решили страховаться всерьез…
Стук в дверь – как гром средь ясного неба. На дворе темнеет, вещи собраны, и меньше всего хочется окунуться в новый ужас… Алиса ахнула и прижала к губам ладошку. Дина непроизвольно дернулась – какая-то дамская мелочь, завернутая в ночную сорочку, упала с кровати на грязный пол.
– Спокойно, бабоньки, – Туманов распахнул дверь. Интуиция работала: брать придут – стучать не будут.
На пороге вопросительным крючком мялся фокусник-«портье».
– К телефону вас, товарищ, – двухпалая конечность, согнутая в локте, почесывала впалый живот.
– Да иди ты, – сказал Туманов. – Почему меня?
Служитель пожал птичьими плечами:
– Мужчина до сорока, крепко сложенный, седина – ранняя, рубашка – милицейская… Это не вы, товарищ?
– Я один такой?
Двухпалый кивнул:
– Один…
– Сергей Андреевич… – молодой голос, дрожащий и отчасти знакомый, раздался так громко и отчетливо, что пришлось отвести трубку. – Здравствуйте…
– Приветствую.
– Это правда вы?
– М-м… Это правда я.
– Это Санчо… Вы меня помните?
– Кто-кто? – Туманов облокотился на стойку портье. Служитель стоял у окна и делал вид, будто работает с бумагами.
– Санчо… Ну, Саня Зябликов. Я в аспирантуре учусь, на юридическом. Помните, вы меня в спортзале на Костычева тренировали? А еще в гости к Ивану Михалычу приходили, чай с мелиссой пили…
– Юриспрудент, ты, что ли? – дошло до Туманова.
– Так точно, Сергей Андреевич… Я так рад вас слышать…
– О, а я как рад, – пробормотал Туманов. Неожиданность была из разряда, прямо скажем, обескураживающих. Внучок архивариуса, под чутким руководством Туманова за полтора месяца взращенный из дохлой веточки в упругий стебелек, – фигура, конечно, малозначительная. Но откуда она взялась – в том пространстве, куда случайных персонажей не допускают?
– Сергей Андреевич, вы меня слышите?
Туманов очнулся:
– Ты как меня нашел, Санчо?
– В телефонном справочнике, Сергей Андреевич… Нет, серьезно. Я вас видел. Вы заходили в гостиницу «Уют». И я подумал…
– Не ври, Санчо!
Внучок стушевался. Но быстро сообразил:
– Да никакого вранья, Сергей Андреевич. Около шести часов, я как раз возвращался от Юльки Саблиной с Горского массива… – внучок застенчиво покашлял. – Ну, это подружка моя, я к ней хожу иногда, и мы это… – отрок застенчиво хихикнул. – Танцы с Саблиной, словом. А вы как раз входили в гостиницу, в синей рубашке, синих брюках и без вещей. Вот я и подумал, что вы там живете…
– Дальше, – смягчился Туманов. В принципе сходилось. Около шести вечера он возвращался от Антониди. Откровенной слежки не было, но выходящего из близлежащей арки пацана он мог и проворонить. Мало ли их, пацанов.
– Я про вас Ивану Михалычу рассказал. Он так обрадовался, встал с кровати… И сразу просил передать, чтобы вы к нему всенепременно зашли. Он так и сказал – всенепременно.
– Не тарахти. Как он?
– Плохо… С тех пор как вы уехали, часто о вас вспоминал, все хотел встретиться. Совсем болен стал Иван Михайлович. Почки отказывают, ноги слабеют. По дому ходит, а дальше уже ни в какую. На крылечко выйдет, посидит и опять в дом – к своим бумажкам… Вы бы и впрямь зашли, Сергей Андреевич, навестили старика. Врачи говорят, совсем мало ему осталось. Девяносто лет, с этим возрастом не шутят.
– В последние дни к нему кто-нибудь приходил?
Внучок помялся:
– Я не совсем в курсе, Сергей Андреевич. Живу в мансарде, выход отдельный. Но сколько ни спускался к Ивану Михайловичу, кроме сиделки, никого не видел. Вы придете?
– Посмотрим. Как там у вас в спортзале говорят буддисты: – «Человек предполагает, а пространство располагает»? Ты сам-то как?
Паренек заметно оживился:
– Отлично, Сергей Андреевич. Вы знаете, я продолжаю по четвергам и субботам ходить на Костычева, меня записали в полусредний, и ребята говорят, что если так пойдет дальше…
На середине фразы вдруг прорезались гудки. Чудеса на линии. Туманов задумчиво уставился на трубку. Странно, интуиция не била в рельсу.
Вдова Светка Губская открыла дверь после третьего настойчивого звонка. Угрюмо обозрела всех по очереди, дольше всех рассматривала Туманова и вздохнула протяжным вздохом. Потянуло спиртным.
– Здравствуй, Светка, – поздоровался Туманов.
– Здравствуй, Туманов, – выдавила Губская. – Смотрю я на тебя – и завидки берут. Время тебя не берет. Заходите.
У нее имелась веская причина печалиться. За полгода, что они не виделись, Светка поправилась еще больше. На прежнее сало наросло новое. Лицо заплыло. Начинался какой-то патологический процесс в костях – ноги, ниже халата, обрастали синеватыми буграми. Выделялись сухожилия, выпирали костяшки щиколоток.
Туманов смущенно поднял глаза:
– Извини, Света, недосуг. У тебя деньги есть?
Вдова насмешливо прищурилась:
– Занять хочешь? Тебе в фунтах, в динарах? Или, может быть, в крузейро?.. А я-то думала, что ты финансово независим.
– Какая ты ядовитая. Дать хочу.
– Давай, – Губская в знак согласия кивнула.
Туманов извлек из пистончика заранее отслюнявленные три тысячи рублей. Светка удивилась:
– Ты серьезно?
Рука машинально потянулась к деньгам. Скудное жалованье дворничихи и символическая приплата за мытье клуба железнодорожников как-то не располагают к отказу от денег.
Туманов кивнул:
– Серьезно. Забирай. Твой сынок как, не буянит?
– Дениска-то? – Светка торопливо спрятала деньги в халат. – А что?
– Да вот, хотим ему няньку присобачить, – Туманов выдвинул из-за спины Алису и нежно подтолкнул ее коленом вперед. – Возьмешь? Платить ей не надо, сами заплатим.
– Так вот что ты задумал, Туманов, – проворчала Алиса, бодливо наклоняя голову. – На, боже, что нам не гоже. А я-то дура…
– Рановато ей в няньки, – Светка, нахмурясь, вперилась в Алису. – Кто она тебе, Туманов?
– Да так, – ответил он неопределенно. – Племянница. По линии генеральской курицы. Нет, Света, серьезно, пусть установят контакт разумов. – Он, как решительный довод, добавил к деньгам тысячу. – Это на прокорм детенышу. Отзывается на имя Алиса, возраст нежный, из аргументов понимает ремень. Пусть поживет у тебя денек или два, хорошо, Свет?
– Да пусть живет, – вдова пожала плечами. – Взяла бы и без денег. Я ж не злыдня.
– Извини, – Туманов улыбнулся. – Мы пойдем. Алиса, слушайся тетю. Она тебе худого не пожелает. И не груби ей.
– Если завтра, в это же время, меня не заберут, я поднимаю пиратский флаг, – твердо сообщила Алиса и, гордо задрав нос, прошествовала мимо Светки в прихожую.
Все печально посмотрели ей вслед.
– Вы вообще откуда? – поинтересовалась Светка, переводя глаза на Дину.
– Из леса, – ляпнула Красилина.
Туманов потянул ее за руку:
– Пойдем. Пока, Света. Счастливо. Родина тебя не забудет.
Громкое фырканье в спину было своего рода прощанием.
– Как же, Туманов. Не забудет. И не вспомнит, гадюка…
На улице Дина припала к его, Павла, плечу, обняла за пояс.
– Туманов, мы с тобой опять становимся клиническими авантюристами… Что тебя тянет к этому старцу? Ты уверен, что он не в деле?
Туманов не ответил. Что он мог ответить? То, что лучше быть клиническим авантюристом, чем отпетым романтиком?
Больше всего на свете он мечтал уехать. Избавиться от друзей, от врагов, от равнодушных, провести вторую половину жизни в местах, изрядно отдаленных, под крылышком любимой женщины. Но ни с чем не расстается человек так мучительно, как со своим прошлым. И ничто его не раздирает так сильно, как любопытство. Ни намеки, ни инструкции, снабженные краткими пояснениями, а конкретные ответы: что же есть та сила, затянувшая страну в многовековое болото…
Частный дом на Бестужева соответствовал всем канонам советского зодчества. Серый силикатный кирпич, два этажа, белая сирень под стандартными окнами. Вдоль забора – многолетняя траншея (две эпохи назад планировали уложить телефонный кабель, но окончательная цена на подключение трижды превзошла оговоренную, и жители просто отказались от связи с миром). Интерьер же – полная противоположность. Типично английский вариант: жилье небогатого сэра, давно состарившегося, не ищущего земных утех и в ожидании конца живущего прошлым.
– Вы видели эти ящики, Сережа, – вопреки представлениям, старикан не был настроен эмоционально. Он сидел спиной к нерабочему камину, укрытый одеялом, – эдакий Шерлок Холмс на десятом десятке, и вместо сложной трубки курил простую папиросу – аккуратно продутую и в мундштуке любовно сплюснутую. – Вы даже раскрывали кое-какие бумаги, Сережа… Вы не против, что я называю вас Сережей? – морщинки на верхней части продолговатого черепа разъехались, и показались щелевидные углубления – глаза.
– А почему бы и нет? – удивился Туманов.
– Потому что это не настоящее ваше имя, – старик припал к папиросе. Серо-желтый дым, похожий на выделения из раздавленного сухого дождевика, окутал комнату, стелился вверху, по высоким книжным шкафам.
Туманов покосился на Дину, уютно утопающую в массивном кресле. Она не смотрела на него – цветастый фотоальбом «Чехословакия» с обмусоленной обложкой, лежащий на коленях, не позволял отвлекаться на пустяки.
– Я видел вашу реакцию на мои архивы, Сережа, – тягуче продолжал Иван Михайлович Воробьев. – Вы смелый человек, но испытали страх. Отсюда я сделал вывод – вам не впервые сталкиваться с данным… м-м феноменом. И, возможно, на определенном этапе он крепко подпортил вашу жизнь. Очень жаль, что вы тогда уехали, очень жаль… – старик с сожалением сделал последнюю затяжку и затушил папиросу в граненой пепельнице. – В этом доме есть персональный компьютер и неплохая база данных. Уж извините старика, но с помощью Санечки – внучка – а он, уверяю вас, талантливый хакер – я вышел на файлы «Сибеко» и откопал ваше личное досье. Такое ощущение, что вы вчера родились. М-да… – старик раскрыл портсигар из тусклого металла и не спеша извлек еще одну папиросу. – У старого чудака, одной ногой стоящего в могиле, масса свободного времени, Сережа. Я влез в архивы МВД, ФСБ, в информационный склад бывшего ГАУ при ЦК НПФ (некоторые считают, что такого уже нет) и в доступные только мне информационные банки еще одной организации, о которой вы, судя по вашим глазам и вашему поведению, вспоминать бы не хотели, – проследив за реакцией Туманова, старик трескуче рассмеялся. – Не волнуйтесь, это не компьютерные банки, таковых в природе не существует, потому что организация, о коей мы ведем речь, вроде как тайная. Ее информационные банки – это пять обитых железом ящиков, хранящихся в подвале. Там, как в Сезаме, Сережа, есть буквально все… И даже новейшая информация, очень мною лелеемая. Она периодически пополняется. Так вот, в вышеупомянутых архивах ваше фото весьма популярно. Вы провели бурные пять лет жизни, Павел Игоревич Туманов…
– Я так и знала, что этим кончится, – печально сказала Дина, закрывая альбом.
Старик улыбнулся:
– Вы хотите сказать, Любовь Александровна, что петух прокукарекал? Ну что вы, дорогие, вам совершенно незачем меня бояться. Иван Михайлович Воробьев – догнивающий архивный червь, никому не желающий зла. Его дело – информация. А применение этой информации – уж увольте, я могу ее, конечно, передавать заинтересованным лицам, но никогда не поступлюсь теми этическими принципами, которые считаю незыблемыми.
– Мои пять лет – чистое безумие, вызванное случайностью, – пробормотал Туманов.
Но лицу старика пробежала тень. Но он продолжал улыбаться.
– Безумие, Павел Игоревич, – это тянущая боль, когда не в порядке суставы. Это сверлящая боль – от закупорки сосудов. А также стреляющая и жгучая – когда сильно раздражены нервы… А случайность – пустынный мираж. Ее не бывает. Любая случайность – порождение всеми забытой закономерности.
– Я не понимаю вас, – Туманов раздраженно поморщился.
– Объясняю. Ваши беды не случайны. И даже ваше появление на свет было отчасти запланировано и обусловлено протеканием одной весьма любопытной операции. Ее назвали «Отбор предков. Список А». Сорок восьмой год, если не ошибаюсь. Вы с рождения, Павел Игоревич, были подопытным кроликом рассматриваемой нами организации. Нравится вам это или нет.
Туманов открыл рот. Дина вполголоса выругалась. Или наоборот.
В дверь постучали.
– Да-да, Зоенька, – старик встрепенулся.
Вошла скромно одетая женщина лет сорока. Строго взглянула на гостей, потом на хозяина:
– Уже десять часов, Иван Михайлович. Мне кажется, пора проводить процедуру и укладываться спать. А гости пусть придут завтра.
– Ах, Зоенька, – мягко протянул старик. – Нам не дано узнать, что будет завтра. Так давайте сделаем исключение, хорошо? Мы еще часок позанимаемся, а завтра на часок подольше поспим. Я очень неплохо себя чувствую, вы же видите. Вы не поверите, Зоенька, общение – великий жизненный стимул.
«Домомучительница» неодобрительно покачала головой. При внимательном рассмотрении ее глаза оказались не такими уж строгими.
– Хорошо, – произнесла она с достоинством. – Однако назавтра вы обещаете быть паинькой, Иван Михайлович, не так ли?
– Всенепременно, – старик покорно склонил голову.
Женщина вышла.
– Зоя Ивановна, сиделка, – улыбнулся старик. – А также наставница, стряпуха, компаньонка и строгий завуч. Облучает вашего покорного слугу ионами, словно витаминами. Я устал ей повторять, что ионизацией можно удалить второй подбородок, а в моем возрасте самое время думать не о красоте, а о скромном уголке на кладбище.
Он замолчал, и наступила многозначительная пауза. Где-то далеко, за пределами садового участка, раздавался многоголосый гам.
– Табор на опушке, – прокомментировал старик. – И турнуть некому. Милицию купили с потрохами. Приезжают летом и живут до осени, пока все наркотики не распродадут. Чуть сезон – сплошное наказание: из дома лучше не выходить, у этих цыган разведка – сущий абвер. Не успеешь выйти – вмиг обчистят квартиру.
Казалось, он намеренно тянет время, заставляя собеседников нервничать. Опять настала тишина, нарушаемая шелестом секундной стрелки на висячих часах.
– Их задача – прибрать к рукам как можно больше, – после паузы продолжал старец. – И всю свою историю они уверенно идут к намеченной издревле цели. Но, как и большинство тайных обществ, много мнящих о своей богоизбранности, то и дело спотыкаются… Я собрал неплохое досье на этих ребят. Разумеется, в этом не только моя заслуга. Многие помогали. Полковник КГБ Харитонов. Погиб в Афганистане… Борис Иосифович Ряжкин – доцент кафедры марксистско-ленинской истории – зачах в сумасшедшем доме… – старик невесело ухмыльнулся, закрыл глаза. – Иных уж нет, а тех долечим… Арабелла Шендрик, дотошный архивный червь – странная, с точки зрения ГАИ, авария в семьдесят третьем на Ставропольском шоссе, в момент проведения краевой партконференции… Мой сын, Федор Иванович Воробьев, майор ПГУ КГБ, сотрудник резидентуры в столице Союза Сомалийских Социалистических Республик Могадишо… – старик с надрывным хрипом втянул воздух в прокуренные легкие. – Погиб в семьдесят седьмом, когда выяснилось, что симпатии Москвы отданы социалистической Эфиопии – еще до 20 ноября, когда в гавани пришвартовался военный транспорт и адмирал Хронопуло высадил в столице «СССР № 2» морскую пехоту… Есть и сейчас люди, но я о них говорить не буду, они и так сильно рискуют… Досье солидное, хотя, возможно, и не полное, настаивать не буду. Но то, что начали сыщики Лаврентия Палыча, успешно анализировалось и пополнялось в последующие годы. Мы знаем о трех проектах организации в новейшей истории. Условно их называют «Лаборатория», «Импэкс» и «Питомник». Эксперимент «Лаборатория» благополучно провалился – времена НПФ, провернувшего немало «славных дел», канули в Лету… Проект «Импэкс», насколько я информирован, успешно претворяется в жизнь, одно из главных его направлений – популяризация на Западе вещества, выдаваемого за наркотик, – развивается по плану и с требуемой глобализацией. Проект «Питомник» (или программа «Эпсилон»), до нужного времени умными людьми законсервированный и заработавший лишь сейчас, – наиболее толковая и продуманная часть большой работы. Хотя и отдающая своего рода мистикой. А может, не мистикой, как знать… Судите сами. Проект был начат под опекой организации силами ГБ весной 48-го года. В некий статистический центр стекалась информация о несчастных случаях. О всевозможных. И о людях, в них участвовавших. Покойники не интересовали. Только те, кто в момент ЧП не оказались (хотя и должны были) под рухнувшей стеной, в сошедшем с рельс поезде, в шахте в момент взрыва, в зоне поражения рванувшей бомбы… Из них отбирались сохранившие, назло вероятности, жизнь и здоровье – благодаря предвидению, мгновенной реакции, везению. Проверяли биографии – не было ли похожих случаев. Отсеивали тех, кто по возрасту или состоянию здоровья не годился в «производители». Организовывали липовые ЧП – обвалы, пожары, автокатастрофы, нападения «хулиганов». Прошедших испытание проверяли на лояльность. Выдержавших испытание заносили в список – так называемый список А. И в итоге – по всему огромному Союзу выделили 18 тысяч человек – абсолютно нормальных, здоровых, неглупых и в принципе лояльных к Советской власти (не забывайте, дело формально вели гэбисты).
– И они пошли на такую ерунду? – недоверчиво сказала Дина.
Старик снисходительно улыбнулся:
– Если рассматривать одно поколение, несомненно, проект выглядит ерундой. Но мы-то имеем не одно, а целых четыре поколения. Не забывайте о прошедших годах. Чем дольше срок, тем вернее «живучесть» – результат уже не случайности, а наследственности. Однако пойдем по порядку. С 54-го года начинается опека над детьми фигурантов вышеупомянутого списка. Естественно, не бросающаяся в глаза, но довольно дотошная. 67-й год – Андропов уже освоился в роли Председателя КГБ – происходит отбор «производителей» второго поколения – список «Бета». Бывшие детишки, не имея ни особого блата, ни выдающихся заслуг, обзаводятся сносной работой, попадают в льготные очереди на улучшение жилищных условий. Но радость от приобретения недостижимой мечты большинства городских жителей – девять метров на брата – омрачали бесконечные медкомиссии. Понятно, не персональные – «Бета» проходили их вместе с коллегами. Причем в отличие от чистого формализма, которым отличались медицинские обследования в СССР, здесь попадались на редкость въедливые врачи. А больше всего докучали четырем сотням пар, где муж и жена оба входили в список. И ничего, кстати, удивительного – существовало, организовать встречу двух людей в нужной обстановке – пустяк для спецслужб. А будь в СССР развита служба знакомств, пар оказалось бы куда больше..
