Гайдебуровский старик

Я утвердительно кивнул.

– Проводить-то Викентьевну в последний путь сможете?

Я кивнул отрицательно.

– Не смогу, Сенечка, не смогу. И не суди меня за это.

– Кто я такой, чтобы судить. И Викентьевна тоже бы не осудила. Людей, я так думаю, вообще нужно запоминать живыми. А мертвые пусть останутся для истории.

– Или не останутся.

– Ну, в вашей истории Викентьевна точно останется. Вам чего-нибудь принести от нее… Для памяти?

У меня не было памяти о Викентьевной и быть не могло. А вот у Аристарха… И я вспомнил о сумке.

– Ну, ту сумочку… В розочки. Которой она так отважно била машины по стальным мордам.

– Хорошая память, – Сенечка улыбнулся. – А ее вы помяните здесь.

– Помяну здесь. И похороню здесь. И сохраню здесь навсегда в своей истории. И поэтому здесь побуду один.

– Я понял. Только для меня открывайте двери. И для домработницы. Может, мы пока единственные живые для вас.

Сенечка закрыл за собой двери. И аккуратно повесил табличку «Закрыто». Он был умный парень.

Я облегченно вздохнул. Во всяком случае, на какое-то время я был полностью закрыт от жизни. И она не сможет вломиться мне в двери.

Эти несколько дней, на которых была табличка «закрыто» пролетели для меня мгновенно. Я лихорадочно изучал дело старика. Его записи, в которых с методичной четкостью были указаны не только цены на вещи, но и их биография. И эта биография неодушевленных предметов оказалась чрезвычайно увлекательной, и мне чудилось, что не просто мертвые вещи окружают меня. У каждой из них была душа. Я словно читал приключенческий роман, со множеством глав, где были и погони, и выстрелы, и смерть, и победа, и слезы, и страх, и радость. И меня уже не удивляло, что старик отказался от людей и от самой жизни. Он заменил и семью, и детей, и друзей и саму жизнь чужими биографиями, которые, наверняка, были гораздо увлекательней его собственной, если бы она состоялась. Может быть, поэтому он так долго прожил? И, по словам Викентьевны, совсем не менялся, не старел, что заменил собственную жизнь сотнями чужих жизней. И прожил сотни чужих жизней, так и не познав настоящую жизнь. В которой не так много удач и так много потерь.

Пару раз забегал Сенечка. Первый раз, чтобы рассказать о похоронах Элеоноры Викентьевны. Я слушал вполуха, поскольку меня не очень интересовали чужие похороны, хотя старушку было искренне жаль. И я даже пару раз промокнул глаза платком. Не играя в печаль, а печалясь. А во второй раз он мне принес хозяйственную сумочку в розочки. Все что осталось от Викентьевны для ее друга антиквара. И я демонстративно, при Сенечке ее аккуратно сложил в шкаф. Для будущей истории. Которая вряд ли кого заинтересует когда-нибудь. И состоится.

Сенечка на прощанье посетовал, что никто не отозвался на его объявление по поводу домработницы.

– И как вы тут, дорогой, один-одинешенек справляетесь? – вздохнул он на прощанье.

Я вздохнул вслед за ним. Справлялся я не плохо. Пока. Но что будет завтра, если все мои припасы закончились, вещи покрылись пылью. Выходить я опасался. Я боялся соприкосновения с миром, в котором играл чужую роль, и который уже мне не принадлежал. А вдруг этот мир меня разоблачит? Но, похоже, когда я сегодня доем последнюю консерву, завтра придется табличку «закрыто» снять. Как бы мне этого не хотелось.

Но «завтра» распорядилось иначе. Фортуна вновь легко пошла на контакт со мной, что меня еще больше встревожило.

Ранним утром я проснулся от громкого стука в дверь. Машинально нахлобучив беретку. Набросив халат на пижаму, сгорбившись, шаркая тапочками, я медленно пошел открывать. При этом я что-то хрипло ворчал себе под нос. Я выучил за эти дни свою роль на отлично.

На улице едва светало. Пронзительно завывал ветер. И мокрая листва прилипала к витрине. Свет я так и не включил, мне нужно было узнать, кто поднял меня в такую рань. Безусловно, я сегодня не ждал милиции, но на страх перед ней я похоже, обречен на всю жизнь. Я осторожно приоткрыл занавеску и заметил маленькую женскую фигурку, которая прыгала от холода на месте и демонстративно хлопала ладошками по своим плечам. На милицию она не была похожа.

Поэтому я смело распахнул двери. Ветер едва не сбил меня с ног. И едва не сбила с ног меня девушка, которая буквально влетела в комнату, стуча так же демонстративно от холода зубами.

– До вас не достучаться! – вызывающе заявила она вместо «здрасьте».

Я вздрогнул при ее вызывающем голосе. И включил свет. И мы встретились с ней взглядом.

Мы встретились взглядом. Это была Тася. Моя Тася. К бумбончику вязаной шапочки прилип желтый лист. И я его осторожно снял. Не знаю, почему я это сделал первым делом. И только потом удивился. Впрочем, возможно, я это сделал от удивления. Нет, удивление еще мягко сказано. Мои ноги похолодели, и я не мог сдвинуться с места. Возможно, последствие шока – оцепенение – и спасло меня. На лице не проступило ни грамма изумления. Мимика была не подвижной. Лицо оставалось каменным и суровым. Каким, должно быть, и было бы лицо антиквара при виде нежданной незнакомки осенним ранним утром. Когда еще еле-еле светает. И когда особенно хочется спать. Впрочем, возможно, Аристарху спать не хотелось. Он был настоящий старик. Старики зачастую страдают бессонницей.

Передо мной стояла моя Тася. В вязаной шапочке с бумбончиком. К которой, совсем недавно, прилип желтый лист. Но я стариком не был. И она об этом не знала, не могла знать. Но тогда, черт побери, что она делает на пороге антикварной лавки!

Тася тут же ответила на мой мысленный эмоциональный вопрос. Тоже вполне эмоционально, в ее духе.

– Черт побери! Я вам тут тарабаню в дверь с полчаса! А вы спите, как убитый! Во истину лгут, что старики страдают бессонницей, особенно поутру! Прекрасно они дрыхнут, за милую душу! Мне бы так!

– Вы пришли обсуждать особенности моего ночного сна?

– Но не дневного же! – Тася хихикнула в ладошку. – Или вы и днем не прочь вздремнуть часок-другой? Да, при таком занятом образе жизни вам непременно нужна управительница! Точнее, мо… мож…можу… рдом! Да, може… можу…он мне больше нравится. Солиднее. Да, но так плохо выговаривается! Дурацкое слово! Во! Менеджер! Точно. Как пить дать! Мои подружки лопнут от зависти! Представляете!

Тася важно прошагала взад-вперед по комнате, подняв голову вверх и уперев руки в бока:

– Кем ты, Таська, работаешь?

А я им в ответ.

Тася понизила голос:

– Во-первых, не Таська, а Таисия Кирилловна. А работаю я… Вернее, не работаю, а служу менеджером в антикварном магазине, нет, магазин, вообще, как сельмаг звучит. Ага! Менеджером в антикварном супермаркете! Так точнее.

– А еще точнее – уборщицей в антикварной лавке, – не выдержал я и одернул Тасю довольно грубо, как всегда. Когда мне надоедала ее пустая болтовня, окрашенная легким снобизмом.

– А еще точнее – вы никем не работаете. Во всяком случае, у меня!

Но Тасю нужно было знать. Впрочем, я ее знал хорошо. Она никогда не сдавалась. И умела доставать, до полной победы. Но на сей раз о ее победе не могло быть и речи. Она запросто может меня разоблачить, и как я ей все объясню. При этой картине легкая дрожь пробежала по моему телу. Хотя… Вполне возможно она бы поддержала меня. По натуре Таська была авантюристкой. Но авантюра и убийство, во-первых, разные вещи. А, во-вторых, я не хотел категорически к ней возвращаться. Только я обрел настоящий покой – и на тебе. К тому же, я не мог ни под каким предлогом впутывать в криминал девушку, хотя, возможно, при ней и было бы безопаснее. Нет, и еще раз – нет.

Пожалуй, последнюю фразу я пробормотал вслух. Потому что Таська тут же в ответ закричала:

– Дедушка! И на каком основании вы меня не берете! Что за шуточки такие! Интересно, почему это я вам не подхожу! Я все умею делать, к тому же я молода!

– Слишком молода, – резко ответил я. – Мне нужна старушка, еще с нэповских времен. А на счет все умею…, – я резко затормозил. Да, нужно контролировать себя. Я знал, на что способна Тася. Куча разбросанных вещей по всей комнате. Пыль на мебели. И редкое махание метлой в разные стороны, после чего еще больше пыли. Да, старательной и умелой ее вряд ли бы я осмелился назвать. И это чуть было не ляпнул. Но вовремя остановился.

– Да! Именно! Все умею!

– Ну, женщины все всё умеют. Это небольшая заслуга. А вот найти интеллигентную старушку, умеющую вести интеллектуальную беседу с покупателями… замечу, что мой магазин посещает определенный тип людей. Этакие эрудиты, этакие романтики, для которых история не просто абстрактное понятие, а осязаемая реальность, в которой они хотят принять свое непосредственное участие и оставить в ней свой след, либо хотя бы посметь ступить по чужому следу.

Тася слушала меня с открытым ртом, наморщив свой узенький лобик. Как всегда, ее шокировали словесные непонятности, на которые я был мастер. И чем больше она не понимала собеседника, тем больше уважала его, даже если он нес полную чушь, состоящую из стилистических ошибок. Как я теперь. Мне нужно было отпугнуть Тасю. Чтобы она сама отказалась от мысли об этой работе.

– Да-а-а… И вы это… Всерьез думаете, что я не обучусь разговаривать с вашими сомнительными романтиками?

– Увы! – я развел руками. – Этому не учатся. И этому не учат. Интеллигентный разговор – это дар врожденный.

Здесь я определенно слукавил. Интеллигентности можно научиться, просто сегодня зачастую учат наоборот. Таковы правила игры сегодняшних реалий, когда хамство, грубость и высокомерие является некой визитной карточкой, открывающей многие двери, за которыми восседают те же хамство, грубость и высокомерие. Но Тася этого не понимала. К тому же привыкла верить умным людям на слово. А зря.

Но Тася еще не сдавалась. Она упрямо помотала головой. И бумбончик на ее вязаной шапочке покачнулся из стороны в сторону.

– А, между прочим, мой один друг был бухгалтером – уже не так уверенно сказала она, видимо, вспомнив о пьяных загулах бывшего дружка.

Я только развел руками.

– А второй – настоящим философом, – еще менее уверенно упомянула она мою персону, видимо вспомнив о моих сомнительных выходках.

Я вновь развел руками.

И Тася сдалась. На ее глазах выступили слезы, она повернулась и медленно направилась к выходу. Я ликовал, хотя в душе жалел девушку.

Тася сделал последнюю попытку надавить на мою жалость. И у двери обернулась. И сквозь слезы пробормотала.

– Мне так нужна была эта работа. С прежней меня уволили. К тому же мой второй друг…ну, который философ, он пропал. Представляете, бесследно исчез.

Я приложил все усилия, чтобы не выдать волнения. Благо я был в гриме. В седой бороде волнение незаметно.

– Бесследно исчез? Как же так? Так невозможно, – прохрипел я.

– В том-то и дело, что невозможно. А оказалось, возможно. Ушел и не вернулся. Мне теперь просто не на что жить.

Я облегченно вздохнул. Тася подумала, что ее бросили.

– Не переживайте так. Может быть, он еще вернется. Но если нет… Всех бросают. И все бросают. Хоть раз в жизни.

– Бросают?! Ну, вы скажете! Какое там бросают! Если бы! Если бы он меня бросил, то я бы нашла способ его вернуть! От меня так просто не отделаешься! К тому же он наверняка бы меня предупредил! Не переживайте!

– Я и не переживаю. Мне вообще нет дела ни до вас, ни до вашего философа и тем паче – бухгалтера. Просто я пытаюсь вам объяснить, что он, возможно, не предупредил вас только потому, что знал – вы найдете способ его вернуть. Это ваши слова.

– Вот видите, вы меня уже цитируете. А говорили, я глупая. Глупых не цитируют.

– Ну, это спорное заявление. Не хочу показаться невежливым, но у меня куча работы. Так что, – я легонько подтолкнул Тасю к выходу.

– Я бы мигом разгребла вашу кучу, – Тася так жалобно смотрела на меня полными слез глазами, что будь я собой, то непременно бы сдался. Она права, вернуть меня она бы нашла способ. Но, к счастью, я собой не был вот уже несколько дней. И даже потихоньку стал привыкать к этой мысли. И потихоньку стал себя забывать. Тася же могла разрушить все мои планы. А к себе я не хотел возвращаться ни под каким предлогом. Впрочем, как и к ней. И я вновь ненавязчиво подтолкнул ее к выходу. Бумбончик на вязаной шапочке с укором кивнул мне.

Я услужливо, как швейцар, распахнул перед Тасей двери. И она переступила порог.

– До свидания, Таисия Кирилловна.

Слава богу, этот навязчивый визит, завершался. Поражением моей бывшей девушки, что на моей памяти случалось впервые. Но я поторопился заявить о своей победе.

– Извините, – последнее слово Тася оставила за собой, как всегда. И это слово оказалось решающим. – А вы не подскажете, где находится отделение милиции?

– Отделение милиции? – машинально переспросил я, по-прежнему желая избавиться от девушки. – Понятия не имею.

– Ну, тогда…

И тут до меня дошел смысл ее слов.

И я буквально силой втащил девушку в дом.

– Погоди, ты погоди, – я слишком суетился. Но Тася была не самой умной девушкой на свете. И вряд ли что-нибудь могла заподозрить. – Ты погоди, погоди. Милиция? Отделение милиции? У меня есть справочник, если хочешь, я поищу.

Я сделал вид, что бросился на поиски справочника, хоте не подозревал, имеется ли он в наличии. Хотя, по идее, у антикваров должны быть координаты всех учреждений.

– Вы так любезны.

– А зачем тебе милиция? – как можно непринужденнее выкрикнул я из дальнего угла комнаты, перебирая книги Аристарха.

– Зачем? – крикнула мне в ответ девушка. – Как зачем? Чтобы сообщить о пропаже друга! Уже более трех дней прошло! Такие заявления они принимают!

– Что, что, что?! Я ничего не слышу! – еще громче заорал я, хотя все прекрасно услышал.

Тася мигом очутилась возле меня. Я сидел, окруженный многочисленными книгами, которые сгрузил на пол и делал вид, что старательно ищу справочник. Тася повторила свой ответ.

– О пропаже дружка? – я округлил от изумления глаза. – Какие глупости! Бросил он тебя, девушка! Так тысячи парней сбегают от своих девушек! И тысячи мужей от своих жен! Тебя даже не будут слушать в милиции! Больше у них дел нету! А еще хуже – вообще затаскают. Ты же с ним жила! Значит, если ту есть хоть доля криминала, ты первая и будешь в ответе!

– Ой, напугали! А что мне прикажете делать! – Тася приняла боевую стойку, подперев руки в бока. – Жить мне не на что! И мы вместе за квартиру должны расплатиться! И за холодильник! Гришка, может, и негодяй, но честный парень! Не оставил бы меня умирать в одиночку среди кредиторов! Только, если не наложил на себя руки. А если наложил – нужна милиция! Кстати, вот справочник! – Тася схватила телефонную книжку, лежащую прямо перед моим носом. – Других поучаете, а сами ни черта не замечаете, что творится у вас под носом.

Я осторожно забрал у нее справочник и усадил девушку в бархатное кресло.

– Ну, хорошо, милая. Мне действительно тебя жалко. Ну, как человек человека жалеет.

– Точнее, дедушка – внучку.

– Пусть будет так.

Ну, вот я уже стал дедушкой для девушки, которую совсем недавно еще любил. Время для меня воистину пробежало быстро.

– Мне не хочется, чтобы такая миленькая девушка связывалась с милицией. И не хочется, чтобы она погибала от голода. К тому же я убедился, какая ты проворная и находчивая. Так ловко отыскать справочник в чужом доме, под грудой книг!

– Который лежал перед вашим носом, на самом видном месте.

– «Большое видится на расстояньи». А что под носом происходит – незаметно.

Тася почесала свой курносый носик.

– Я все вижу, что у меня под носом происходит.

– Вот поэтому я и принимаю тебя на работу! В антикварном деле – главное внимание! Главное – все подмечать и уметь находить!

Тася от радости подпрыгнула на месте и закружила по комнате. Она никогда не умела скрывать своих эмоций.

– Вот это здорово! – она резко притормозил возле меня. – Неужели это правда? Не шутите?!

– С моей седой бородой, какие уж шутки, – я потеребил бороду.

– И то верно. И что, я и впрямь буду менеджером?

– Менеджер, Тася, это чуть-чуть другое. Ты будешь… Ну, скажем, секретаршей. Так точнее.

Тася вздохнула.

– Менеджером было бы лучше.

– Хочу заметить, что пять минут назад ты была без работы. Прошу и впредь это помнить.

– Ладно, ладно, уговорили. Секретарша – тоже неплохо звучит.

Тася скромностью никогда не отличалась.

– Более того. Абстрактно звучит. А на самом деле, но об этом, конечно, будем знать лишь мы с тобой, ты будешь и домработницей, и продавцом, и швейцаром, и поварихой, и официанткой…

Чем больше я произносил профессий, тем больше хмурилось Тасино личико.

– Ну и, счетоводом, конечно.

– Счетоводом? – Тасино лицо наконец-то просветлело. У нее явно была тайная страсть к математике, в которой она ни черта не смыслила.

– Справишься?

– Не знаю, как на счет домработницы и кухарки. Но счетоводом я точно смогу быть! Я же говорила, у меня бывший дружок… Ну, который еще до философа, был бухгалтером!

Слово бухгалтерия она по-прежнему произносила, как молитву.

– Так что не волнуйтесь! Уж я справлюсь!

Безосновательная самоуверенность – один из основных коньков моей бывшей девушки, которая сегодня годилась мне во внучки. А поводов для волнений у меня было предостаточно.

– И когда приступать к работе, то есть к службе… счетоводом, то есть…бухгалтером? Я могу хоть сегодня! – по-деловому спросила Тася. Ей деловитость шла так же, как ее бухгалтеру подснежник в петлице.

Мне вообще хотелось, чтобы ни к какой работе она не приступала. Или как можно дольше не приступала. Она была опасной работницей, у нее всегда все валилось из рук. Но оставлять ее без присмотра было куда опаснее.

– Завтра, завтра приступишь. А сегодня… Я тебе дам аванс, чтобы ты рассчиталась со всеми. И вообще, тебе, наверно, нужно подготовиться, собраться с мыслями, морально, так сказать, настроить себя на служение новому делу…

Тася от удивления приоткрыла рот.

– Ну да… Конечно, морально собраться с мыслями, – пробормотала она.

– Да, и еще, – я от волнения закашлялся. – И повернулся к окну. Так было легче не выдать волнения. – Ты понимаешь, у меня здесь серьезное дело, а не какая-нибудь шарашкина контора. И работа с историческими ценностями, и ценными бумагами, и важными людьми… Так что … В общем, о милиции я не хочу и слышать. Иначе окажешься в одну секунду на улице. Сама понимаешь.

– Сама понимаю, – как эхо повторила она за мной. – Конечно, это будто на секретном предприятии, да?

– Ну, в общем, да, – я вновь повернулся к Тасе и облегченно вздохнул. Вопрос с милицией был, похоже, решен. – Секретность – это точно сказано. Конкуренты никогда не дремлют.

– Только вы любитель вздремнуть, – Тася хихикнула в ладошку.

Я сурово сдвинул седые приклеенные брови.

– Да, и запомни хорошенько, очень хорошенько! Я тебе не дедушка, а твой начальник! И ты мне тем паче не внучка, а моя подчиненная! Так что никакой фамильярности!

– Никакой, дедушка! – Тася приложила, ладошку к виску и шаркнула ножкой. Как верный солдат. Хотя в ее верности я всегда сомневался.

Тася выскочила за дверь. И я, приподняв занавеску, наблюдал, как она весело перепрыгивает через лужи и мурлычит под нос какую-то песенку. И ее бумбон на вязаной шапочке шатается из стороны в сторону, как колокольчик. И, казалось, подыгрывает ей. И я словил себя на мысли, что не зря был в нее когда-то влюблен. Что-то в ней безудержно притягивало, как осенью притягивает солнце, а знойным летом – дождь, как притягивает абсолютная тишина в беспрерывном звоне колоколов. И одинокий звон колокольчика в абсолютную тишину. Но любовь моя было в прошлом. Это для меня облегчало ситуацию и усложняло одновременно. С кем-кем, а с Тасей нужно всегда быть готовым к неожиданностям. Кто-кто, а она была полна неожиданностей. И что-то эти неожиданности частенько сбывались. Да-да, как теперь.

Мои мысли материализовались мгновенно. У меня на глазах Тася, перебегая не по правилам дорогу, виртуозно лавируя между бешеными автомобилями, вдруг резко остановилась напротив Сенечки, который, в свою очередь, виртуозно лавировал палочкой. Он от неожиданности подпрыгнул на месте. От неожиданности на месте подпрыгнул и я. А Тася, приблизив личико прямо к оттопыренному, красному от холода, уху Сенечки, стала что-то возбужденно лепетать. Наконец Сеня вытянул руку с палочкой, указывая куда держать путь. И Тася пошла по пути, указанному регулировщиком.

Я взволнованно шагал по комнате взад-вперед. И мои мысли уже рисовали отчетливую картину: «Тася в отделении милиции», где девушка взахлеб рассказывает о пропаже своего дружка. Дело принимало для меня плохой оборот. Я, безусловно, совершил ошибку. Мне нужно было в эти дни позвонить Тасе и сказать, что я ее бросил. Раз и навсегда. И вообще уехал из города, если не из страны или планеты. А рассчитаюсь с долгами позднее. Впрочем, это еще не поздно сделать. Стоит только дождаться, когда она вернется домой.

Горло по-прежнему болело. И душил кашель. Но у старика в лавке было тепло. И я, напившись горячего липового чая с малиновым вареньем, забрался на диван и, укутавшись шиншиловым пледом, читал исторические детективы, любителем которых оказался антиквар. Как антиквару и положено. Табличка «закрыто» по-прежнему наглухо закрывала мою дверь. И мой день для непрошенных гостей и покупателей. А барабанная дробь дождя по подоконнику и заунывный вой ветра, звучали как печальный аккомпанемент к моему покою. И я этим покоем от души наслаждался. И от души понимал, насколько мне не хватало его эти годы. Для души.

Вечером у меня вновь поднялась температура, но я нашел силы позвонить Тасе.

– Тась, это я, – сипло проурчал я в трубку.

– Кто – я? – нежно промурлыкала она в ответ.

– Ты что, совсем меня забыла? – хрюкнул я от кашля и досады, что любимая девушка не узнает родной голос.

– А кого я должна была забыть? Забывают тех, кого знали когда-то. Представьтесь, пожалуйста, – мурлыканье перешло в раздраженное кудахтанье.

– Ты что, разыгрываешь меня? – не менее раздраженно крякнул я.

После перепалки на скотном дворе, мы уже по-человечески рычали друг на друга.

– Это вы меня разыгрываете! Или представьтесь или у вас больше не будет такого шанса!

– О господи! Если это шутка… То глупая, как все твои шутки! Ну, хорошо, я сдаюсь, это Гриша. Твой Гриша.

В трубке повисло молчание. Потом трубка испуганно вздохнула, всхлипнула, ойкнула и, наконец, разразилась потоком и слез, и слов.

– Зачем, зачем вы разыгрываете меня?! Это что, жестокая шутка? Да? Да я Гришкин голос наизусть выучила. Мне он теперь ночами снится. А вы… Кто вы… Что-нибудь с ним случилось, да? Я чувствую, Ну ответьте, пожалуйста, я умоляю! Где он? Что с ним? Он попал в беду? Что бы ни было, я все выдержу, только честно-честно скажите…

– Да я тебе честно и говорю! Дурочка! Но до твоей тупой башки не доходит! Это я, Гриша! Меня сейчас в городе нет! Понимаешь, мне срочно нужно было уехать! Так что пока меня не жди, ты слышишь? Не жди!

– Я вас и не жду! – уже истерично закричала трубка! – Я Гришку жду! А вы…вы…я понятия не имею!..

Ох, как мне хотелось заорать в ответ. Но простуженный голос не позволял. Но я сделал попытку.

– Да ты выслушай меня, идиотка, – мой голос сорвался. И в ответ раздались истеричные гудки.

Похоже, я допустил промах. Тася определенно меня не узнала. Я при ней не болел ни разу. И мой простуженный голос она не представляет. Как не так уж хорошо помнит мой обычный голос по телефону, поскольку на моей памяти мы с ней почти не созванивались. Мы вместе уходили на работу и вместе возвращались. А если нам и случалось по воле обстоятельств в одиночку плавать в кишащем городе, то эта передышка была недолгой. К тому же сегодня на линии были ужасные помехи. Видимо, от разбушевавшейся к вечеру погоды. Деревья от сильного ветра клонились наземь и провода на столбах разрывались от боли.

Я со злостью бросил трубку на рычаг, и раздался условный стук в дверь. Я, кряхтя и пыхтя, сгорбившись и скукожившись, поплелся открывать. Играть в старика мне было несложно. Болезнь на время превратила меня в немощного человека. Как всякая болезнь превращает людей разного возраста в стариков.

Сенечка, мокрый с головы до пят, долго вытирал ботинки на пороге, отряхивал плащ-накидку. Наконец, придвинул кресло к камину и вытянул замерзшие руки и ноги. Пока он грелся, я готовил крепкий чай, желая поскорее вытянуть из него утренний разговор с Тасей.

– Да уж, погодка, так погодка. Не угадаешь. Утром такое солнце, аж сердце радуется! И никак не можешь поверить, что вечером такой ужас. – Сенечка отхлебнул горячий чай и закатил глаза от удовольствия. – А вы совсем плохо выглядите, дорогой. Говорил вам, куплю лекарства, новейшие средства, так нет – упрямитесь не по своему положению.

– Ну, старый добрый аспирин у меня еще есть. А все остальное завтра мне моя секретарша купит. Да, кстати, забыл вас поблагодарить за нее. Мне кажется, замечательная девушка. Сразу видно – смышленая и аккуратная. Так что я теперь буду в безопасности. И мое положение улучшится, – я сразу решил брать быка за рога. Бык не сопротивлялся. И мне подыграл. Похоже, он хотел разузнать про Тасю не меньше моего.