Убийственная красота

В о п р о с. В котором часу это было?

О т в е т. В восемь часов пятнадцать минут утра.

В о п р о с. Вы всегда выходите на работу в это время?

О т в е т. Нет, обычно я выхожу на работу позже, в девять. Но в этот день мне нужно было подготовиться к совещанию, и я вышел раньше.

В о п р о с. Вы увидели эту коробочку – и что дальше?

О т в е т. Я подошел, осмотрел ее. Она оказалась похожа на коробку, где прячут электропроводку к дверному звонку. Мне показалось странным, что эта вещь висит возле моей двери, хотя я ее не вешал. Я позвонил соседям, они тоже не вешали эту коробку. Тогда мы решили вызвать электрика из жилконторы. Думали, что это какое-то устройство, ну там… щиток распределительный. Хотя мне лично показалось, что внутри что-то тикает. Как часы. Это меня насторожило. Хотелось выяснить, в чем дело. А наш электрик – бывший сапер, воевал еще в Афганистане. Он и заподозрил, что это взрывное устройство. Собственно, он его и обезвредил. Потом уже милицию вызвали.

В о п р о с. Что значит – обезвредил?

О т в е т. Он приблизился к этой коробке и тоже услышал, что внутри что-то тикает. Он закричал на нас, чтобы мы немедленно закрылись в квартирах и отошли как можно дальше от дверей. Мы его послушались, он, знаете ли, так страшно закричал… Все испугались. Ну вот, потом он снял коробку, вынес ее на улицу, и за домом, там у нас здание на снос стоит, жильцы уже выселены, так вот, он эту коробку там вскрыл и обезвредил. А мы милицию вызвали.

В о п р о с. А в какое время начинается рабочий день у электромеханика из ЖЭКа?

О т в е т. В девять утра. Мы позвонили ему домой. Он живет в соседнем доме. И мы всегда звоним ему домой, а не в диспетчерскую, потому что туда не дозвониться.

В о п р о с. Хорошо. Скажите, пожалуйста, раньше вы эту коробку не видели?

О т в е т. Нет. Накануне вечером ее не было.

В о п р о с. Вы уверены?

О т в е т. Да. Дело в том, что накануне, в воскресенье, мы с соседями делали уборку на лестничной клетке. Вернее, приглашали для этого людей.

В о п р о с. Что это за люди?

О т в е т. Это молодожены, молодые ребята. Они живут в нашем же доме, в другом подъезде. И подрабатывают таким образом. Дом у нас старый, коммунальные службы особо не стараются, а в грязи жить не хочется. Эти ребята, Сережа и Наташа, приходят раз в месяц, по воскресеньям, и моют окна, стены, лестницу намывают. Мы с соседями скидываемся и оплачиваем их работу. Это недорого. Так вот, они были как раз накануне, восемнадцатого, мыли в том числе и стены. Никакой коробки не было. И они не видели, и мы потом принимали работу – ничего такого не было.

В о п р о с. В какое время была закончена уборка?

О т в е т. Около пяти часов вечера.

В о п р о с. А после этого времени кто-нибудь выходил на лестничную площадку?

О т в е т. Мы с женой не выходили. Вообще у нас на площадке два пенсионера живут. В четырнадцатой квартире Александр Степанович. Он вдовец. Одинок. А в пятнадцатой – Вера Григорьевна. У нее дочь с мужем сейчас в загранкомандировке, она тоже одна. Они в основном дома. Но может быть, и выходили в воскресенье вечером. Не знаю.

В о п р о с. Вы хорошо знаете этих ребят, которые убирают ваш подъезд? В какой квартире они проживают?

О т в е т. Они живут в сорок пятой квартире. Но они здесь абсолютно ни при чем! Это прекрасные ребята. Сережа живет в нашем доме с детства. Мы знакомы семьями. Просто молодежь не хочет сидеть не шее родителей. И правильно делает.

В о п р о с. Дверь вашего подъезда закрывается?

О т в е т. Да. Внизу сидит консьержка.

В о п р о с. Вы уверены, что Сережа с женой ни при чем. Может быть, вы предполагаете, кто причастен к этой акции?

О т в е т. Предполагаю. Я неоднократно получал угрозы в устной форме от господина Нестерова. Он обещал разобраться со мной и со всеми, кто ему мешает.

В о п р о с. Расскажите, пожалуйста, подробно, кто этот Нестеров, кто ему мешает и почему.

О т в е т. Это долгая история. Господин Нестеров организовал частную клинику, где проводится курс омолаживающей терапии с применением биологически активной субстанции. Лицензию на эту деятельность выдавала Лицензионная палата. А для того, чтобы получить ее, нужен целый комплект документов от различных ведомств, в том числе необходимо разрешение и от нашего учреждения, так как в работе доктора Нестерова используется, как я уже говорил, некая биологическая субстанция. Мы ему это разрешение два года тому назад дали. Но с тех пор требования к подобного рода биопрепаратам повысились. Господин Нестеров с этим считаться не хотел. Несмотря на наши неоднократные предупреждения о необходимости соответствовать, так сказать. Вместо того чтобы дорабатывать свой препарат, он начал угрожать, что расправится со всеми, кто будет мешать ему работать.

В о п р о с. Прямо так приходил в ваш кабинет и угрожал?

О т в е т. Всякое было. И у меня в кабинете. Тет-а-тет, разумеется. И по телефону.

В о п р о с. Служебному?

О т в е т. Нет, домашнему.

В о п р о с. Вы знакомы домами?

О т в е т. Я знаком с Анатолием Ивановичем Нестеровым со времен учебы в академии имени Сеченова. Он был моим преподавателем.

В о п р о с. И вы полагаете, что он способен на такое преступление? Врач, бывший преподаватель, сеятель разумного и так далее?

О т в е т. Знаете, люди с годами меняются. А деньги, притом большие, способны изменить человека до неузнаваемости. Разве вы таких метаморфоз не наблюдали? Я – сколько угодно. У Нестерова курс лечения стоит десятки тысяч долларов. И очередь на полгода вперед. Мы запретили ему работать. Он терпит колоссальные убытки.

В о п р о с. А вы не думаете, что взрыв мог быть предназначен кому-либо из ваших соседей?

О т в е т. Кому? Двум одиноким старикам? Зачем?

В о п р о с. Вообще-то вопросы задаю я, смею вам напомнить. Не ходил ли кто-нибудь к вашему одинокому соседу? Он ведь бездетен, так вы сказали?

О т в е т. Да, он живет совершенно уединенно. Моя супруга опекает его. Там, продукты принести, прачечная и так далее. Марина Ильинична водит машину, она не работает, ей это не трудно… Вы, я вижу, как-то скептически воспринимаете мои показания в отношении Нестерова? Напрасно. Но я на них настаиваю. Это мой гражданский долг. Потому что завтра преступление может повториться. И я могу оказаться его жертвой. То, что не удалось один раз, может получиться в следующий. Не со мной, так с кем-нибудь другим…

…Турецкий закрыл папку, заварил кофе, достал пакет с бутербродами. Вот-вот должен был появиться Грязнов, которого он вызвал телефонным звонком сразу после ухода Томилина. И действительно, дверь приотворилась, в проеме возник Вячеслав Иванович собственной персоной.

– Прямо к кофе, – обрадовался Александр. – Давай проходи, нечего косяк подпирать.

– Боже, какой аромат! Распространяется по всем этажам вашего славного ведомства. Где Ирина берет такой кофе?

– Это ты у нее спроси, – отмахнулся Турецкий, разливая кофе по чашечкам.

Грязнов извлек из кармана фляжку. На столе тут же возникли рюмки.

– Тебе в кофе или отдельно?

– Мне, Сашенька, отдельно, я за раздельное питание. Ну-с, что нам нынче ниспослано судьбой? Какой очередной бякой нагрузил тебя досточтимый дон Константин?

– Не меня одного. Не надейся в кустах отлежаться.

– Да уж. С вами не то что не отлежишься, даже не отсидишься.

– Ты не шути. Хирурги вон на себе никогда ничего не показывают.

– Лады, не буду. Давай тяпнем по рюмке и рассказывай, облегчи душу.

Они выпили. Слава принялся за бутерброды, Саша затянулся сигаретой, глотнул кофе и начал:

– Дело, как говорится, в следующем. В течение последнего времени – менее месяца – в нашем славном городе совершаются почти одинаковые покушения на двух чиновников из одной сферы деятельности. Одно из них с летальным исходом, другое…

Турецкий вводил Славу в курс дела, тот шумно глотал обжигающе горячий кофе, кивал.

– …Таким образом, на сегодня в нашем распоряжении один труп и один, как бы это выразиться…

– Несостоявшийся труп, – подсказал Грязнов.

– Вот именно. И этот «несостоявшийся» приходится каким-то кумом или сватом, или сыном свата нашему Генеральному.

– Что обеспечивает нам пристальный контроль со стороны начальства.

– Это точно. Я без тебя прочитал протокол допроса этого Литвинова. Какая-то дурацкая история.

– То есть?

– Ну представь: мужик выходит утром из квартиры, видит на стенке незапланированную коробку, вызывает техника из ЖЭКа, а тот тут же хвать ее – и давай обезвреживать. Что там было в этой коробке – это курам на смех. Пластид, запальное устройство, таймер в виде маленького будильничка. Взрыв был запрограммирован на девять утра. То есть наш взрывник, видимо, весьма стеснен в средствах, раз прибегнул к такому доморощенному типу взрывателя.

– Или не является строгим профи в этом деле.

– Возможно. Так вот, этот электротехник из ЖЭКа все перешерудил, пальцами своими измазал. Нет, ну где ты видел работников коммунальных служб, которые обезвреживают взрывные устройства?

– Я таких не видел, – признался Грязнов.

– А они есть! Почитай его показания свидетельские, – Турецкий протянул Вячеславу папку. – Джеймс Бонд мамин! Не навоевался в Афгане!

Слава зашелестел бумагами.

– Ха! Так здесь и справка медицинская к делу приобщена. Он еще и контуженный. Состоит на учете в психдиспансере!

– Вот именно! И спрос с него как с дитяти малого.

– Ну хорошо. А другой взрыв? Тот, что привел к «летательному» исходу? Там тоже будильник?

– Нет, там радиоуправляемое устройство. В качестве динамика использован радиопейджер. Взрыв произошел в момент, когда был набран соответствующий номер.

– То есть кто-то должен был видеть выходящую из дома жертву и «позвонить на бомбу»?

– Да.

– Соседей погибшего допрашивали?

– Да. Свидетельницей взрыва была одна женщина. Она выгуливала собаку. Томилин от нее ничего не добился. Но подробный поквартирный опрос еще не провели. Лето, отпуска, у Томилина народу мало. А там еще выходные наслоились.

– А что свидетельские показания?

– Самого Литвинова вот, возьми, почитай. Я пока с его женой разберусь.

Турецкий протянул Славе скрепленные степлером листки, два других пододвинул к себе.

– Ты сначала со своей разберись, – промычал вполголоса Слава, водружая на нос очки.

Александр сделал вид, что не расслышал.

Из протокола допроса Литвиновой М. И. (с применением звукозаписи).

В о п р о с. Марина Ильинична, расскажите, пожалуйста, что произошло в вашем доме девятнадцатого августа?

О т в е т. В то утро я провожала мужа на работу. Он вышел из квартиры, я закрыла за ним дверь. Вдруг он звонит, еще и минуты не прошло. Я думала, забыл что-нибудь. Открываю. Марат говорит: Мариша, мол, что это у нас за коробка висит? Где, спрашиваю. А он – за дверью. Я выхожу на площадку, вижу: слева от двери висит пластиковая коробочка.

В о п р о с. С какой стороны? Уточните, пожалуйста.

О т в е т. Слева. То есть если смотреть из квартиры, то справа. А если с площадки – то слева.

В о п р о с. Что было дальше?

О т в е т. Марат позвонил соседям. У нас еще две квартиры на площадке. Вышли соседи, Вера Григорьевна из пятнадцатой квартиры и Александр Степанович из четырнадцатой. Они тоже в недоумении: никто эту коробку не вешал. Тогда Марат позвонил электрику.

В о п р о с. А почему ваш супруг так заинтересовался этой коробкой? Что в ней особенного?

О т в е т. Что вы говорите такое, товарищ следователь?! Там же взрывчатка оказалась!

В о п р о с. Ваш супруг знал, что в коробке окажется взрывчатка?

О т в е т. Нет, конечно! Господь с вами! Но он… нервничал и ожидал чего-нибудь подобного. Его преследовали, ему угрожали. И потом, он услышал, что там, внутри, будто часы работали. Поэтому он проявил вполне понятную осторожность, может быть, даже подозрительность, которая в конечном счете спасла ему жизнь! А вы говорите!

В о п р о с. Я ничего не говорю. Я задаю вопросы. Откуда вам известно, что Марату Игоревичу угрожали?

О т в е т. Он мне сам рассказывал! И потом, нам звонили домой. Мужской голос. Часто трубку брала я и слышала эти угрозы. Звонки были почти ежедневными. Вернее, еженощными. Последний месяц почти каждую ночь, в три часа, как по будильнику.

В о п р о с. И что за звонки? Кто и что говорил?

О т в е т. Звонил мужской голос. И всегда одна и та же фраза: «Я тебя, Литвинов, в порошок сотру». Я очень хорошо помню эти слова.

В о п р о с. А что отвечал муж?

О т в е т. Ну… что его запугать не удастся. Что он выполняет свои служебные обязанности. И будет выполнять их впредь. Но он очень нервничал после этих звонков. Расстраивался. Очень, знаете ли, больно разочаровываться в людях. Тем более в тех, кого раньше уважал, перед кем испытывал пиетет.

В о п р о с. Вам известно, кто угрожал Марату Игоревичу?

О т в е т. Конечно, он всем этим со мной делился. Я его жена, это естественно. Ему угрожал Анатолий Иванович Нестеров. Это бывший преподаватель Марата, еще по институту. Это он обещал расправиться с Маратом! (Всхлипывает.)

В о п р о с. Не плачьте, пожалуйста, Марина Ильинична. Выпейте воды. Вот так. Скажите, вы лично знакомы с Анатолием Ивановичем Нестеровым?

О т в е т. Да, знакома. Мы встречались несколько раз на всяких официальных мероприятиях. Конференции, симпозиумы. После завершения работы обычно бывают банкеты. Марат всегда брал меня с собой. Я видела Нестерова. И голос его слышала. У него характерный такой голос, резкий. Так что по телефону я его узнавала. У меня болит сердце! Я так переволновалась за эти дни! Что вас еще интересует?

В о п р о с. Мы закончили. Распишитесь, пожалуйста, на каждом листке. И вот здесь, что с ваших слов записано верно. Ну вот и все. Спасибо.

Турецкий подошел к окну, глядя на снующих внизу людей. Какой-то неведомый антициклон прочно завис над Москвой, прожаривая столицу яркими солнечными лучами, создавая ощущение затянувшегося лета. «А лето – это маленькая жизнь», – как поется в одной симпатичной песенке. Вон сколько там, в мирной жизни под окном, прелестных женщин в легких разноцветных одеждах. Только у тебя, Турецкий, что зима, что лето – все одним цветом. Темно-серым. Преступление и наказание. Ладно, не ной! Как шутит кто-то из тех же бардов: взялся за грудь – говори что-нибудь!

– Надо бы на этого Литвинова посмотреть своими глазами. Да и с самим доктором Нестеровым тоже интересно увидеться.

Александр повернулся к Грязнову, который все изучал документы в папке по делу о взрывах.

– А почему тебя в первую очередь не интересует погибший Климович?

– Он меня, безусловно, тоже интересует. Но он нам, к сожалению, уже ничего не расскажет. А у Литвинова есть конкретные подозрения. От этого отмахиваться нельзя. Что же касается Климовича, направь туда своих оперативников, пусть прочешут все квартиры в доме погибшего и в близлежащих домах тоже. Время взрыва не такое уж раннее. Восемь утра – люди на работу идут. Кто-то мог во дворе находиться, да и из окон могли что-либо видеть. Надо порасспрашивать, поговорить со свидетелями покушения на Литвинова. А сам, пожалуй, съезжу к этому господину домой, познакомлюсь. И попытаю его по поводу Нестерова. Вот сейчас и позвоним болезному.

Саша отыскал в деле нужный телефон, набрал номер.

– Але, вас слушают, говорите, – раздался дежурно-любезный женский голос.

– Добрый день. Девушка, могу я связаться с Маратом Игоревичем?

– Здравствуйте. Кто его спрашивает?

Турецкий представился.

– Одну минуту. Я доложу. – Саша прямо-таки увидел, как секретарша «подобралась». Никакой дежурной любезности. Сплошная официальность.

Возникла пауза. Турецкий подмигнул Вячеславу. Тот понял мимику друга по-своему и налил в рюмки коньяк.

– Марат Игоревич? Здравствуйте. Вас беспокоит Турецкий Александр Борисович. Старший следователь Генеральной прокуратуры.

– Да-да, мне доложили. Здравствуйте, Александр Борисович. Чем могу служить, так сказать? – ответил довольно густой баритон.

– Хотелось бы встретиться с вами.

– Пожалуйста. Я очень рад, что Генеральная прокуратура обратила внимание на мое письмо. Тем более что мои опасения подтвердились самым ужасным образом. Мне к вам подъехать?

– Пожалуй, лучше я к вам. Чтобы спокойно побеседовать. Обстоятельно, так сказать. Чтобы никто не мешал.

– О, тогда нам лучше увидеться после окончания рабочего дня. А то у меня здесь телефон трещит без умолку, будут отвлекать. Давайте в восемнадцать?

Александр как бы на минуту задумался, зашелестел бумагами.

– Видите ли, в восемнадцать часов я буду по делам в районе Арбата, освобожусь где-то в восемнадцать тридцать. Знаете что, я мог бы заехать к вам домой. Вы ведь там рядом.

– Что ж, пожалуйста, буду рад, – с секундной паузой откликнулся собеседник. – Мы можем поужинать вместе. Жена будет рада.

– Вот это совершенно излишне, – сухо прервал его Турецкий. – Убедительно прошу вас ничего такого не затевать.

– Хорошо, хорошо, – испугался голос. – Значит, в половине седьмого вечера?

– Да. До встречи.

Саша дал отбой.

– Ну что, Сашенька? Отказался от жареной кугочки? Под хогоший агмянский коньячок? – прогнусавил Грязнов.

– У следователя, Вячеслав, голова должна быть ясной, руки чистыми…

– Это у чекиста, ты все перепутал.

– В данном случае неважно. А важно то, что у нас осталось еще по рюмочке своего, не менее хорошего. Давай тяпнем. Я горю желанием посмотреть на господина Литвинова. И его жену, которая, как было обещано, будет мне очень рада.

– Ты там не переусердствуй с женой-то.

– И в мыслях такого нет. Есть, Слава, время обнимать, и есть время уклоняться от объятий, – пафосно произнес Турецкий.

– Что это ты, батенька? Никак Екклисиаста цитируешь? С чего бы это?

– Надо знать и помнить должное, Слава! – не сбавляя пафосности, откликнулся Турецкий. – Ибо храбрость без знания должного превращается в безрассудство.

– Э, ты поосторожней в словах-то, – как бы перепугался Грязнов.

– А осторожность без знания должного превращается в трусость.

– Это ты о ком, я что-то не понял? То есть понятно, что не обо мне, тогда о ком?

– А прямодушие без знания должного превращается в грубость, Славочка! Так сказал великий Конфуций. Лучше не скажешь, так что давай лучше выпьем.

– М-да… Давненько я за тобой такого не наблюдал, – покачал головой Грязнов, внимательно разглядывая друга.

Они выпили, взяли по последнему бутерброду. Слава все разглядывал друга.

– И не таращись на меня. – Александр вдруг почувствовал, что краснеет, чего не водилось за ним лет сто. Он тряхнул головой, словно отгоняя некое наваждение, и уже другим, деловым тоном произнес: – Ну, у меня сегодня Литвинов. Время до вечера есть, займусь сбором информации по доктору Нестерову. Интересно будет сопоставить с мнением Литвинова о кровожадном Пигмалионе.

– Почему – Пигмалионе?

– Так Нестеров творит своих пациентов, как Пигмалион Галатею. А ты, Слава, со своими орлами займись Климовичем.

На том и расстались.

Глава 7

Теория относительности

Турецкий подъехал к Литвинову за десять минут до назначенного времени. Припарковался во дворе дома сталинских времен. Отыскал нужный подъезд. Тринадцатая квартира – это пятый этаж. Предпоследний. Александр вошел в подъезд. Часть помещения была отгорожена под каморку консьержки. Наполовину застекленная передняя стена. За ней – молодая женщина с телефонной трубкой в руке. На вошедшего – беглый равнодушный взгляд. Александр двинулся к лифту.

– Вы к кому? – в спину ему крикнула женщина.

– Я в…цатую, – невнятно произнес Турецкий, продолжая движение.

– В какую? – переспросила дежурная.

Но Саша уже скрылся в кабине лифта. Вот так. Пройти ничего не стоит. Гипотетический взрывник мог также запросто проникнуть в подъезд. Если с восемнадцатого на девятнадцатое августа дежурила эта милая барышня. Он вышел из лифта этажом ниже и поднялся на пятый. Итак, квартира тринадцать находится на площадке слева. Шахта лифта – в середине площадки. Широкая лестница окружает ее лентой. Саша подошел к квартире. Коробочка с пластитом висела слева от квартиры, если смотреть с лестничной площадки, – таковы показания жены Литвинова. Справа от двери узкий простенок, далее под прямым углом другая стена с дверью в четырнадцатую квартиру. Это в ту, где проживает одинокий старичок. Турецкий попробовал повторить путь Литвинова. Вот я вышел из квартиры, направился к лифту. Но взрывное устройство остается сзади. Наткнуться на него взглядом, как утверждал на допросе Литвинов, затруднительно. Для этого нужно по крайней мере обернуться. Он и обернулся, чтобы закрыть дверь. Но из протокола следует, что дверь за супругом закрывала Литвинова. Как следует из материалов дела, коробка висела над звонком, довольно высоко. Нужно было глаза на нее поднять, что ли?

Ладно, пока что просто интересно. Саша нажал на кнопку звонка. Послышалась мелодичная трель и тяжелая мужская поступь. Дверь распахнулась. Литвинов оказался полноватым рослым брюнетом.

– Александр Борисович? Милости прошу. – Он отступил, пропуская гостя в просторную прихожую.

Шкафы с витражами, настенные светильники, столик со стеклянной столешницей, рядом удобное, глубокое кресло. Все это выглядело весьма респектабельно.

– Добрый вечер, Марат Игоревич, – улыбнулся Турецкий, протягивая руку.

Ладонь Литвинова оказалась слегка влажной. Волнуется? Впрочем, это естественно. Почему-то все люди волнуются, сталкиваясь с представителями, так сказать, законности. «Так сказать», потому что на соблюдение этой самой законности в основном не рассчитывают, подумал Турецкий, следуя за хозяином по начищенному до блеска дорогому дубовому паркету.

– Нам сюда. – Марат Игоревич открыл небольшую, в приглушенных тонах комнату. – Это мой кабинет, здесь нам будет удобно.

Обширный письменный стол, явно из какого-нибудь антикварного магазина, оттуда же и настольная лампа под зеленым абажуром, и массивные каминные часы. Ноутбук одной из последних моделей. Кожаный диван, маленький столик с двумя креслами. Стеллаж с книгами, бар в виде квадратной этажерки. Коньяк, виски, джин, сок. Александр подумал, что обстановочка тянет на пристанище маститого академика. Впрочем, академики нынче вряд ли так процветают. Скорее, жилище средней руки «нового русского». Хозяин словно прочел его мысли.

– Прошу вас, присаживайтесь. Это моя берлога. – Он широким жестом обвел комнату. – Здесь я отдыхаю и работаю. Сейчас заканчиваю докторскую. Материал давным-давно собран, но все некогда сесть и оформить работу. Текучка. Заместитель директора по научной работе – это, как говорили совсем недавно, прораб перестройки. Директор у нас человек преклонных лет, довольно часто не здоров, так что со всеми вопросами, от сломанного унитаза, прошу прощения за прозу жизни, до организации конференций, симпозиумов, подписания договоров, – со всем этим сотрудники бегут ко мне. Приходится решать кучу проблем, зачастую очень прозаических, далеких от науки.

– Но, видимо, работа эта неплохо оплачивается? – Александр опустился в кресло.

– Да, слава богу, на кусок хлеба зарабатываем. Причем сами, не ждем милостей от государства. Получили наконец право на достойную оплату своего труда. Вот, смогли с женой квартиру отремонтировать – она нам от родителей Марины досталась – и обставить по вкусу. А то помните шутку советских времен? Жена говорит мужу: «Вот мы с тобой умрем, и никто не узнает, какой у нас вкус». Помните эти одинаковые мебельные стенки, обыгранные Рязановым в ежегодно-новогоднем «С легким паром»?

– Помню, конечно. А в чем состоит труд, который теперь успешно оплачивается? Расскажите, пожалуйста, чем занимается ваш институт?

– Мы контролируем все биологические препараты, которые разрабатываются в нашей стране. То есть диагностические тесты, вакцины, иммунные гаммаглобулины, анатоксины и так далее. Все биологическое – живое или убитое, – прежде чем дойти до человека, проходит у нас тщательный контроль и апробацию. И только потом – путевку в жизнь. Если, разумеется, результаты положительные.

– Что ж, замечательно, что государство достойно оплачивает достойный труд.

– Нет, мы на общей тарифной сетке, как и все бюджетники. Просто еще при предыдущем министре здравоохранения получили разрешение заключать договора на проведение своей работы с достойной оплатой этой работы. Ну вот пример: для получения водительских прав, вы ведь платите в ГАИ, чтобы сдать экзамен, так? Нечто подобное и у нас.

«И чем больше раз сдаешь, тем больше плата „за проезд“. Потому никто с первого раза и не сдает», – подумал про себя Турецкий.

– Я вас заговорил! Хотите выпить?

– Нет, благодарю. Во-первых, я за рулем, а во-вторых, у нас с вами деловая встреча.