Колдовская любовь

Странно, но мне послышалось эхо. Я стояла, раздумывала и вертела головой, а Симка уже раздевалась. Я тоже заспешила, скинула футболку, джинсы и в стареньком, выцветшем купальнике, что мне мать купила еще в восьмом классе, полезла в воду. Догнала Симку и макнула ее поглубже, как раз оказалось для этого подходящее место. Она вырвалась, завизжала, стала брызгаться, но у меня это лучше получалось. Мы вопили, кувыркались, но я нет-нет да поглядывала на берег – мне все время слышался какой-то отзвук. Накупавшись всласть, повалились на травку. Вскоре я стала одеваться, Симка удивилась, но я отмахнулась и полезла вверх обследовать разросшийся куст: нет ли за ним чего? Симка, хоть и повертела пальцем у виска, все же следила за моими поисками с большим интересом. И я таки нашла ее, эту щель проклятущую! Сначала мне было сомнительно, что я в нее влезу, уж больно узко, но голова и плечи прошли легко.

– Подожди, – засопела сзади возбужденная Симка, – боязно же, давай сначала посветим фонариком.

Предложение было хорошим, однако неосуществимым, лаз изгибался под углом, и пятно света упиралось в глинистую стенку.

– Елы-палы, не видно же ничего! – расстроилась подружка. Ее явно охватил азарт первооткрывателя, и она ринулась лезть первая.

– Эй, эй! – придержала я ее. – Тут может быть опасно, кто-то же облюбовал это место.

– Думаешь, медведь там? – округлила Симка глаза.

– Какой медведь, Сим? Он, что ли, по-твоему, цементом лаз замазал?

Несколько метров мы ползли на карачках, потом ход расширился, но выпрямиться было нельзя, шли согнувшись несколько минут и вдруг уперлись в стену. Дальше хода не было.

– Вот черт! Да свети ты! – вполголоса воскликнула я и стала ощупывать преграду.

– Не поминай здесь лукавого, – испуганно проскулила подружка, послушно включив фонарик.

– Никакого цемента, все натуральное, не пройдем здесь, – разочаровала я себя и ее.

– И что, зря лезли?

– Пойдем назад, я буду ощупывать эту стенку, а ты ту, что-то мы пропустили с тобой.

Дверь опять же нашла я, грубую, из необструганного дерева. Открыть эту таинственную дверку не удалось, сколько мы ни пыхтели, Симка ноготь сломала, я – два, да еще занозу в ладонь всадила здоровую. Измучившись, мы вылезли на белый свет. Симка молчала, но глядела вопросительно.

– Инструменты надо брать, – поделилась я пришедшей мыслью.

– Топор, что ли? – деловито уточнила она.

– Да нет, какой топор. Хотя… может, ты и права, без топора не получится.

– И какой же гад понаделал все это? – гадала она обратной дорогой.

А мне пришла мысль, которая все больше меня тревожила и томила: а не в слишком ли опасное дело мы лезем?

Догадками о том, кто мог сделать дверь и зачем, а главное, что находится за этой таинственной дверцей, я развлекалась до вечера. Пару раз из-за этих мыслей невпопад ответила бабульке, пока не получила от нее хорошую отповедь:

– Где летаешь, опять голову потеряла? Говорила тебе, что не будет никакого проку от этого городского прощелыги!

Под окном кто-то засвистел.

– Во, соловушка твоя прилетела, – продолжала ехидничать бабка.

Я вышла, кутаясь в драный бабкин платок и на ходу дожевывая пирожок. По другую сторону забора стоял Валера и смотрел на меня не сказать чтобы очень приветливо. Кусок пирога так и застрял у меня в глотке.

– Ты где целый день была, я два раза заходил к тебе!

Я чрезвычайно удивилась, почему бабка ни словечка не проронила мне об этом, но независимо ответила:

– На речке была, купалась.

– Не ври! Был я на речке, сам купался, да что-то тебя там не видел.

– Мало ли что ты не видел, речка длинная, разве ты всю ее обошел?

– Допустим, и с кем же ты купалась?

– А тебе что за печаль?

Валера опешил:

– Разве ты не со мной гуляешь?

Почему-то мне было приятно это услышать, но сдаваться я пока не спешила.

– Сама не разберу, с тобой или нет. Уехал куда-то, а мне ни гугу, не попрощался даже.

– Думал, за день обернусь, да не вышло, а тебя брать без толку, да и работаешь ты.

– Работаю, – подтвердила я. – Как же без работы, а ты нет, что ли? Больно отпуск у тебя длинный.

– Что-то ты мне сегодня не нравишься, завтра зайду, может, сговорчивее будешь, – после продолжительного молчания буркнул Валера.

Но назавтра, как обещал, он не пришел, я промаялась весь вечер в палисаднике, напрасно комаров кормила. А ночью Валера мне приснился. Что происходило во сне, не помню, помню только, что такой он был там хороший да ласковый, словно самый дорогой мне человек.

Как на работу пришла, так на меня и посыпалось! Сначала заглянул глава, Петр Семенович. Он то ли всегда сердит на меня, то ли глядеть ему на меня противно, но только в лицо мне не смотрит никогда, отвернется и цедит слова, словно деньги в долг дает.

– Семинар завтра в районе, велели явиться.

– Какой семинар? – удивилась я такой новости.

– Обыкновенный, какой всегда бывает.

– А почему я ни про какие семинары не знаю?

– Потому что не сообщал я тебе ничего про них, – очень буднично ответил глава. – На чем ты на этот семинар поедешь, а? Уж не думаешь ли, что я тебе мою машину дам, а сам пешедралом пойду?

– Так и сейчас бы не говорили, зачем?

– А сильно злятся они там на тебя, – с удовольствием объяснил мне Петр Семенович, – аж раскричалась тетка твоя, которая по культуре, забыл, как зовут. Короче, завтра полдевятого подходи к моему дому, захвачу тебя с собой, обратно – на попутке доберешься.

Я только покрутила ему вслед головой. Уже после работы, когда я прикрепляла на дверь бумажку, что меня завтра не будет, прилетела Симка. Прочитала бумаженцию, обрадовалась сдуру:

– С утра завтра полезем, да?

– Не знаю, куда ты полезешь, а я в район.

Симка надула губы.

– Ну ведь договорились же! – Но тут до нее наконец дошло про район, глаза подружки моментально заблестели. – Ой, ты едешь, да? И с кем, с Валерой? А зачем?

– С Петром Семеновичем, он меня подвезет.

Услышав про семинар, Симка заметно поскучнела.

– Ну наконец-то Черныши изволили явиться!

Мое жалкое объяснение, что мне не на чем приезжать, было отметено категорически. Следующие три часа я провела в сложной борьбе с сонной одурью и недоумением. Ничего нового и дельного я не услышала. Хорошо хоть не уснула. Когда все закончилось и основная масса потянулась к выходу, я потрусила за ними. Спустившись вниз, толпа стала растекаться на отдельные ручейки. Я растерялась, но тут меня окликнула одна из женщин с полным румяным лицом и в удивительно пестром платье:

– Ты ведь Кострикова Тоня? Чернышовская, да? Я не сразу тебя приметила, но потом гляжу, знакомое лицо. Ты что же, не узнаешь меня? – Я отрицательно покачала головой. – Да я ж Головкина Аделаида, в Печорах клубом заведую, ну и библиотекой, само собой, у нас-то все едино, а не врозь, как у вас. Да я у тебя и в библиотеке была, ну, с комиссией, помнишь?

Я обрадованно закивала.

– Пойдем-ка, Тоня, чайку попьем или водички какой, страсть как пить хочу, прямо глотка вся пересохла.

Немного денежек у меня с собой было, я взяла себе в буфете стакан холодного чая с лимоном и маленькую булочку с кунжутом, очень уж есть захотелось. Аделаида потом пошла искать своих, у нее было местечко в чьей-то машине. Я вздохнула, проводила завистливым взглядом их запыленный «козлик» и побрела на окраину ловить попутку. Ловила я ее долго. Может, слишком робко руку поднимала или не внушала никому симпатии, но никто не хотел останавливаться.

Когда же наконец возле меня затормозила машина, я даже заморгала от удивления.

– Садись, тебе куда?

– В Че-черныши, – с трудом выдавила я из себя.

– Хорошо, по дороге, значит.

Кое-как я залезла в машину, оказавшуюся неожиданно высокой, и примостилась на сиденье.

– Тебя как зовут-то? – спросил мужчина, трогаясь с места.

– Тоня. Кострикова Тоня.

– Надо же, – удивился он, – редкое имя, у меня ни одной знакомой с таким именем нет, ты первая будешь.

Мне показалось, что он смеется надо мной, и я покосилась в его сторону. У него оказалось крупное лицо с сильно загорелой кожей, коротко стриженные волосы с проседью на висках, черные небольшие усы, и он вправду улыбался. Видно, заметил, что я его изучаю.

– Ну что, нравлюсь я тебе?

С перепугу я начала что-то блеять, но он успокоил:

– Да шучу я, чего ты так всполошилась? Приятно же подвезти молодую красивую девушку, вот и настроение хорошее. Меня, кстати, зовут Александр Николаевич Самойленко, хоть ты и не спрашиваешь.

Я сидела пунцовая до самой шеи, до того он смутил меня своим неожиданным комплиментом, невмоготу мне что-то от этого стало, хотелось возразить.

– Разве ж я красивая?

– Конечно, – незамедлительно последовал уверенный ответ, – а что, кто-то думает иначе? Не верь ему, просто у него испорченный вкус.

Теперь мне сразу захотелось заплакать или лучше провалиться куда-нибудь, и я почти шепотом проговорила:

– Нога у меня.

– Что – нога? – насторожился Александр Николаевич и, отвлекшись от дороги, посмотрел на мои ноги.

Я натянула подол на коленки, мысленно выругав себя, что поехала в юбке, а не в брюках, но старые мои джинсы не таковы, чтобы ехать в них на семинар.

– Ноги как ноги, не придумывай. Вы, девчонки, любите сочинять себе страдания: то нос не такой, то глаза, то ноги. Носи, что Бог дал, и держи выше голову!

От такой отповеди я пришла немного в себя и сумела объяснить:

– Нога была у меня сломана и срослась как-то неправильно, вот и прихрамываю иногда.

– Ну, это ерунда, но все равно жаль, а поправить нельзя?

– Что? – растерялась я.

– Ногу твою, операцию какую-нибудь сделать, это ведь не проблема в наше время.

Я задумалась. Как-то раньше мне никогда не приходило в голову, что беду мою можно поправить, думала, что так и мыкаться мне до самой смерти.

– Деньги нужны, наверно, большие, – рискнула я предположить.

– Сколько-то нужно, конечно, как же без этого? Ну а что родители, неужто не дадут?

Я приуныла:

– Какие родители?

– Ну-ну, родители у всех есть, или ты сирота горемычная?

Я опять заалела, поражаясь тому, как ловко удается этому человеку несколькими словами вгонять меня в краску.

– Чего примолкла, есть у тебя родители или нет?

– Есть, мама и бабушка.

Этого ему почему-то показалось мало.

– А отца нет?

– Отца нет, отчим только.

– Только! Это же мужик! – обрадовался неизвестно чему Самойленко. – Вот пусть он и даст денег тебе на операцию.

Я возмущенно завозилась, подол юбки немедленно пополз вверх, пришлось опять за него хвататься.

– Как же, даст! Да он мне скорее вторую ногу сломает, чем хоть на рубль раскошелится!

– Ишь ты, суровый он у тебя, однако, мужик! – присвистнул Александр Николаевич.

– Слава богу, не у меня, у матери, я с бабушкой теперь живу, – не удержалась я от пояснений.

Он опять внимательно и цепко посмотрел на меня, но ничего не сказал.

Мне вспомнился робкий, виновато-обожающий взгляд, каким мать смотрит на отчима, и в очередной раз сердце захлестнула едкая горечь пополам с жалостью.

– Показывай, где бабушка твоя живет?

Я очнулась и с удивлением увидела, что мы уже в Чернышах, ничего себе, быстро доехали, с ветерком.

– Сколько я должна? – стесняясь и потому хрипло, спросила я.

– Э-э, милая, да у тебя денег не хватит расплатиться со мной.

Я испуганно уставилась на него и обнаружила, что он смеется.

– До чего же ты пугливая, прямо ничего сказать тебе нельзя! Беги домой, я по этой трассе часто езжу, может, и увидимся еще когда.

Я скомканно его поблагодарила и выбралась из машины, чуть не упав, потому что забыла, какая она высокая. Александр Николаевич ловко поддержал меня под локоть, перегнувшись через сиденье. Я подождала, пока он развернется и уедет, помахала ему вслед рукой, обернулась к дому и чуть не упала вторично. На лавочке перед палисадником сидели Симка с открытым ртом и очень мрачный Валера. Мало того, еще в окошке маячила бабка, чье выражение лица тоже не сулило мне ничего хорошего.

«Да что же не везет мне так!» – мысленно простонала я, но присобралась все же и постаралась принять независимый вид.

– Привет! Чего сидите, меня ждете?

Симка только икнула в ответ и округлила глаза еще больше.

– С кем это ты на джипах раскатываешь? – желчно осведомился Валера.

– Да не знаю, – небрежно отозвалась я, – из райцентра с семинара добиралась, мужик какой-то подвез.

– С мужиком незнакомым поехала, и не побоялась? – не то восхитилась, не то удивилась подружка.

– Что ж мне, оставаться там? Туда меня глава подвез, а обратно велел попуткой добираться, вот я и добралась, – попробовала я разрядить обстановку.

Лицо у Валеры посветлело, но Симка ухитрилась и тут напортить.

– Я гляжу, вы больно долго в машине сидели, – заявила она с подковыркой.

Я огрызнулась в ответ:

– Должна же я человеку спасибо сказать, подвез меня и денег не взял. – Увидев, что Симка продолжает многозначительно покачивать своей глупой головой, а ухажер мой опять потемнел, я влетела в калитку.

Ушла я от них лихо, но мне было не по себе. А тут еще и бабка раззуделась, что не дело, мол, молодой девушке садиться в машину неизвестно к кому, и если не возят меня туда и обратно, то нечего вовсе в райцентр ездить. Все мои смиренные объяснения, что на семинар я обязана являться, что меня и так ругали, бабке были что об стенку горох. Я расстроилась от всей этой воркотни и вскоре ушла посидеть, проветриться. Сижу, отмахиваюсь веткой от комаров, гляжу, Тимоха мимо идет, что ему в этой стороне надо, не пойму никак, а только то и дело я вижу, как он мимо идет. Может, к Наташке Зареченской похаживает? А что, все может быть, Кольку же ее очередной раз посадили, а без мужика она долго не выдерживает.

– Давай мириться, – вдруг услышала я и от неожиданности вздрогнула.

Оказывается, пока я о чужих амурах размышляла, Валера мне под бочок присоседился. Болтали мы с ним больше часа, семечки грызли, у меня в кармане горсть завалялась, он анекдоты рассказывал, хоть и старые, а все равно смешные, я хохотала. Бабка два раза голову из окошка высовывала, потом, видимо, спать легла, свет везде погасила. Мы с Валерой тогда на сеновал подались. Я не хотела сначала, да он уговорил. Мне было стыдно, что так поддаюсь, но и радостно, что нужна ему. Потом я уж уходить собралась, а он вдруг спросил меня:

– Поедешь со мной?

– Куда?! – чуть не ссыпалась я вниз от неожиданности.

– Видно, мало меня любишь, если спрашиваешь.

Я еще больше удивилась и присела там, где стояла.

– Что, уж я и спросить тебя ни о чем не могу? Чудно как-то.

– В районе с тобой жить будем, я уже договорился и о жилье, и о работе для тебя.

Целая буря поднялась во мне от его слов, но спросила я спокойно:

– И какая же?

– Да ничего особенного, на молокозаводе работать будешь, не волнуйся, работа простая, ты справишься.

– А ты тоже там работать будешь?

– Нет, для меня работы подходящей пока нет, но я найду со временем себе что-нибудь, не переживай за меня.

– Я и не переживаю, – ответила я даже не деревянным, а каким-то жестяным голосом.

– Баб, ты на молокозаводе когда-нибудь была? – спросила я утром у бабульки.

– В Павлищах, что ли? Была.

– Легко там работать?

– Да разве легкая работа бывает? Может, только в конторе, но не возьмут тебя туда, там своих пруд пруди.

– Я и не собираюсь, так просто спросила.

– Спросила! А я тебе так скажу, Тонечка, лихо задумал твой дружок на твоей хребтине в рай въехать! Только рассчитал вот плохо, я жива еще покуда! – Бабка глядела воинственно, но губы у нее дрожали.

– Ну чего ты, бабуль, какой еще рай? Никуда я не делась, тут я. – И повертела в воздухе руками. Но мысль о жизни в райцентре продолжала меня грызть. – А может, и ничего, другие-то работают, а, баб? – закинула я удочку чуть погодя.

– То другие, а ты… – И, видя, что я недоверчиво качаю головой, бабулька ринулась в атаку: – Там вся работа на ногах, крутиться, вертеться надо, здоровому нелегко, а ты хрупенькая, болеешь часто, тебе тяжелее других будет.

Я поняла только, что она о ноге моей говорит, и тяжко вздохнула в ответ, всю жизнь мне эта нога испортила!

– Так зовет он тебя, щеголь-то твой?

– Зовет вроде.

– Вот то-то, что вроде. А сам-то где он работать будет?

– Не нашел пока еще, но найдет обязательно.

– Ах, Тонечка, детка, ежели б Митя мой жив был, разве дал бы он тебя в кабалу? А меня, старую, ты не слушаешь. – Бабкин голос задрожал, она зашмыгала носом.

Я посмотрела на нее с испугом: неужто и вправду плачет? Но глаза у бабки были сухие, только щека одна мелко-мелко дрожала. Я обняла ее, прижалась к старенькой поплиновой кофтенке, которую помнила с детства. Может, и не нужно никуда от нее уезжать? Может, так и будем с ней жить-поживать и никто мне не нужен? Но как прожить без любви, без надежды на счастье?

Происшествие было нешуточным: внезапно объявившийся Александр Николаевич вдруг пригласил меня на концерт в областную филармонию. Я еще думала, что ответить, а Симка, оказавшаяся возле, уже загорелась ехать. Съездили. Неплохой был концерт, только неловко я себя чувствовала. Ведь совсем этого человека не знаю, да и старше он меня намного, и опять же, несвободная вроде я. Не то чтобы совсем уж виноватой себя перед Валерой считала, но все-таки, не надо было на концерт ездить. Но только я разогналась рассказать ему об этом во всех подробностях, как он меня прервал.

– Знаю, – только и буркнул, а больше ни словечком об этом не обмолвился.

Странно как-то. Он мне все про райцентр и про завод талдычит, а я, сколько ни думала, так ничего и не решила. Сердце пополам рвется: и Валеру обидеть не хочу, и бабку до слез жалко.

– Что ты мне про завод этот все расписываешь? Я, может, и не собираюсь туда.

Он умолк на полуслове, схватил меня за руку, в глаза заглянул:

– Ты что, серьезно? Ты не шути так, дело важное. Жить-то как будем, если ты на завод не пойдешь?

– Что ж мы, на мой только заработок жить станем? – тихо спросила я.

– А на чей?! – вызверился он, но взял себя в руки. – Ты уже не девочка, понимать должна. Работы у меня пока нет, но зато я о дешевом жилье договорился, для тебя работу нашел. Разве мало? Поработаешь, пока не родишь, а там и я себе что-нибудь найду.

Я оторопела:

– Как родишь? Я и не беременная еще, – густо покраснела.

Он отмахнулся:

– Забеременеешь, эка невидаль, я свое дело знаю, и ты о своих не забудь.

– У тебя же есть жилье, ведь ты же где-то прописан? – не нашла я ничего более умного спросить.

Валера резко повернулся ко мне:

– Слушай, да ты совсем… – он поискал подходящее слово, – ребенок, что ли? Неужели думаешь, что мои родители примут тебя в свои нежные объятия, если я тебя к ним из деревни привезу? Даже не мечтай об этом, на порог не пустят!

– Зачем же ты тогда на мне женишься, если меня даже на порог нельзя пускать? – сглотнула я уже близкие слезы.

Он смутился, взял опять мою руку, но тут же выпустил, сморщился страдальчески:

– Нравишься ты мне, вот зачем. Характер у тебя хороший, когда не капризничаешь, как сейчас. Да и на сеновале мы с тобой того… забыла, что ли? Ребенок, говорю, может быть. Не брошу же я тебя теперь?

Слезы уже катились из моих глаз, как ни силилась я их удержать.

– Как же, не бросишь, а про женитьбу и не говоришь вовсе, а я-то…

– Я ж сказал тебе, что с тобой жить буду, ну? Чего ты нюни распустила?

Тут я окончательно поняла, что жениться на мне он не намерен, и словно что-то с треском оборвалось у меня внутри. Я поднялась и, пошатываясь, как пьяная, пошла домой. Кажется, он что-то кричал мне вслед.

Бабка моя, наверное, что-то слышала, сидели-то мы возле самого палисада. Едва я вошла, как она возникла рядом и сунула мне кружку козьего молока. Я машинально выпила, не почувствовав никакого вкуса. Так же молча бабушка стала меня раздевать, тормошить и подталкивать к кровати.

– Рано еще ведь, баб.

– Ложись, ложись, может, уснешь, сон утешитель на все случаи, он и приголубит, и беду избудет.

Я легла, она пристроилась на краешке рядом и все гладила меня по голове и плечам легкой, немного дрожащей рукой. Проснулась я, как мне показалось, такая же, как и ложилась, с тою же тоской и тяжестью на сердце. Была суббота, и я с остервенением накинулась на всякую огородную и домашнюю работу. Бабулька тем временем баню истопила. После бани сели мы чаем баловаться.

– Ну и родишь, и вырастишь, ты ж сильная, умная, не какая-нибудь пустозвонка! – вдруг выдала мне бабка затаенную свою мысль, видно, с вечера все думала, молчала да мучилась ею.

Я промолчала, не в силах говорить об этом спокойно, боялась, что опять разревусь.

– Ну, То-о-нь, ну не злись, а? Ну что я сказала такого особенного? Спросила просто, спросить уже нельзя, да?

– Отвянь от меня!

– Злюка ты!

Я посмотрела в ее простодушное лицо, разве ей что объяснишь? Тараторит одно и то же, это Валера ее подослал, нашел себе посла, сам-то не приходит, а Симку послал.

– Слушай, а этот-то приезжал?

– Кто? – рассеянно уронила я, оглядывая сплетенный из ромашек венок.

– Ух ты, красотища! А мне сплетешь? Да этот бандит.

– У самой руки не отсохли. Какой еще бандит? А-а, Самойленко, что ли? Вчера был.

– Иди ты! И что?

– Замуж звал, – небрежно так сообщила я, с любопытством наблюдая, как меняется Симкино лицо, отражая все степени и стадии изумления.

– Те-е-бя?!

– Ну не тебя же?

– Это ты издеваешься надо мной, да? Ну ладно, ладно, подруга называется!

– Да ты чего разошлась-то? Тебе-то что?

Симка вдруг стала багровой, вскочила и забегала по берегу.

Купающиеся неподалеку от нас ребятишки уставились на нее. Набегавшись, Симка плюхнулась возле меня и заревела. Утешать я ее не стала, побесится и успокоится сама.

– Всю жизнь ты мне загубила!

– Ну не всю.

– Ага, издеваешься! Кто Валеру у меня отбил? Ты! Отбила и бросила, не нужен стал. А Самойленко кто отбил? Ты, змея подколодная!

– Здрасте, Самойленко я у нее отбила, глядите-ка! Он что, к тебе подкатывался разве?

– А то нет! Шампанским угощал, икрой кормил!

– Так он нас обеих в театральном буфете угощал, вспомни-ка! Что ж ему теперь, на обеих из-за этого жениться?

Симка продолжала рыдать.

– Ладно, перестань, чего ты? Ты ж его не вспоминала и бандитом вон обозвала.

– Это ж я любя! – простонала подружка и вдруг сменила тон: – А свадьба когда?

– Чья?

– Твоя же с Самойленко, дура ты этакая!

– Пусть дура, – быстро согласилась я, видя, что она опять начинает багроветь, – только не будет свадьбы.

Симкины слезы моментально просохли.

– Что, правда? Неужто отказала? И правильно, он тебе в отцы годится.

– А тебе? – начала я смеяться.

Симка мрачно глянула на меня, но не удержалась, прыснула. Когда мы отсмеялись, я рассказала ей, что Александр Николаевич уже был женат и у него есть двенадцатилетняя дочка, а жена разошлась с ним, уехала куда-то и ребенка увезла.

– А бабка твоя знает?

– Знает, но ничего мне не сказала.

– Во дает старая!

Я вдруг заметила, что кожа у Симки покраснела. Посоветовала ей побыстрее одеться и сама стала одеваться. Едва голова моя вынырнула из футболки, как я увидела такое, что заморгала от удивления. По берегу, чуть выше нас шел Мишка Хорек и обнимал за талию молодую длинноногую девицу, что-то нашептывая ей в ухо. Та звонко смеялась.

– Смотри, смотри! – схватила я Симку за руку.

Симка презрительно сморщила нос:

– Ну и что? Это ж сестра Татьяны Ивановны, которая перваков учит.

– Да я тебе не про нее, а про Хорька.

– Тю, глаза бы мои на него не глядели, ирод!

– Да как он смел появиться здесь?

– А кого ему бояться-то, тебя, что ли? – И Симка насмешливо посмотрела на меня.

Что-то тут явно было не так.

– Да он же преступник! Он у Тимохи дом поджег, а теперь ходит как ни в чем не бывало.

У Симки от моих слов рот приоткрылся.

– Ты что, Тонька, рехнулась? При чем тут Хорек, когда Тимоху Наташка Зареченская подпалила?

– Наташка?! Да ей-то зачем?

– А Хорьку зачем?

Я начала горячиться.

– Ну как же! Ты что, Симка, позабыла разве, ведь именно Тимоха тогда не дал Хорьку побить меня. Ну у клуба, помнишь?

– Ты, подруга, как на Луне живешь, ничего не знаешь. Наташка-то уж давно подкатывалась к защитничку твоему, на шею вешалась при всех.

Я отмахнулась нетерпеливо:

– Ну и что? Она всем мужикам на шею вешается, кто не скидывает, тот и ее.

– Э, Тимоха у нее на особом счету, она за него еще поперед Кольки своего замуж хотела, а он не взял, вот она и бесится. Наташка еще лет пять назад ему петуха подпустить хотела, да не вышло тогда.