Алые губки – мягкий дурман

Я села в машину, вполне осознавая, что мне надо бы еще покараулить здесь Вахрушева, включила зажигание и, резко сорвавшись с места, свернула за угол. Я понятия не имела, есть ли там проезд, – просто хотела спровоцировать бородатого водителя «десятки» выдать себя с головой. Двор, куда я заехала, оказался тупиковым, но я мгновенно сориентировалась и спряталась за трансформаторной будкой. Почти сразу же я услышала шум приближающегося автомобиля, «десятка» проехала мимо меня вперед и остановилась. Таким образом, я загнала своего преследователя в ловушку, намереваясь выяснить с ним отношения.

Мой противник остановился в конце двора, не имея возможности развернуться, и теперь «десятка» стала медленно сдавать назад. Наконец машина приблизилась ко мне почти вплотную. Казалось, мы оба ждали следующего шага друг от друга, но лично я его делать не собиралась. Бородач открыл дверцу и крикнул хриплым голосом:

– Танечка, я пошутил!

Потом водитель «десятки» вышел из машины. Его походка показалась мне до боли знакомой. Но я узнала бородача только тогда, когда он снова заговорил:

– Сдаюсь, ты меня переиграла!

Это был мой давнишний бойфренд, которого я не видела почти год. За это время он сильно изменился, потолстел и отрастил бороду. Бедный – с бородой в такую-то жару!

– Ну у тебя и шуточки, Витек! Какого черта ты затеял эту погоню? – выдала я вместо приветствия, но сразу же смягчилась. – Хотя, если честно, я рада тебя видеть…

– А уж я как рад! – сказал Витька Буренков, наклоняясь к открытому окну моей машины и целуя меня в щеку. – Танюша, ты стала еще красивее. Этот огонь в твоих глазах испепеляет меня…

– А ты все такой же бабник! – улыбнулась я Буренкову. – Что-то я сегодня не в форме: мне стоило узнать тебя раньше, даже несмотря на смену имиджа и новый автомобиль. Скажи, а рисунки на стекле – тоже твои шуточки?

– Какие рисунки? – абсолютно искренне удивился Витек. – О чем ты?

– Да так, ни о чем, просто мысли вслух, забудь, – ответила я, осознав, что допустила непростительную оплошность.

Теперь на девяносто девять процентов я была уверена, что Витька Буренков случайно увидел меня на дороге и решил разыграть, сымитировав «хвост». Да, подобные шуточки были в его авантюрном характере. Но кто знает, что произошло с ним за последний год? У меня оставался только один процент сомнения в том, что наша встреча не случайна.

– Танюша, я в Тарасове всего на несколько дней. Может, встретимся вечером? Нам ведь есть что вспомнить… Я без тебя скучал, – вкрадчивый голос Буренкова заставил и меня вспомнить наши жаркие ночи и его неутомимые фантазии, вроде серенады под балконом, веревочной лестницы на тот же балкон, прогулки по Волге на ледоколе и букета из тысячи ромашек.

– Может, и встретимся, я тебе позвоню ближе к вечеру, в крайнем случае завтра, – согласилась я. – Телефон тот же?

– Можешь записать еще сотовый…

– Говори, я запомню.

– Ну да, я же забыл, что ты у нас вундеркинд… Надеюсь, я не слишком оторвал тебя от дел? Ты, кажется, следовала за «Ауди»? – Буренков лукаво прищурился.

Теперь уже я сделала удивленное лицо:

– За какой «Ауди»? Заскочила по пути в аптеку…

Позади раздался сигнал «Газели», въехавшей во двор, – из-за нас она не могла проехать к дальнему подъезду. Я была несказанно рада, что пришлось прекратить не слишком приятный для меня разговор, и Витек вернулся к своей машине. Сначала я, потом он на своей «десятке» стали выезжать из того случайного двора.

Оказавшись на улице, я, к сожалению для себя, отметила, что около магазина «Мебель» уже нет «Ауди» Вахрушева. Я разозлилась на Буренкова, а его прошлые «подвиги» показались мне глупым мальчишеством. Высунувшись в окошко, мы обменялись еще несколькими ничего не значащими фразами, потом выехали на проспект Пятидесяти лет Октября, а затем наши пути разошлись. Я сделала вид, что еду в Ленинский район, а Витька направился в сторону Кировского.

Однако вскоре я повернула назад и, убедившись, что поблизости нет Буренкова, подъехала к магазину «Мебель». Теперь мое отношение к моему бывшему бойфренду стало неоднозначным, и я абсолютно не была уверена в том, что позвоню ему. Хотя, прислушавшись к своему сердцу, я поняла, что хочу встречи с Витькой. Однако твердый и расчетливый мой разум советовал все хорошенько обдумать.

Я вошла в магазин, и мне хватило одного взгляда, чтобы оценить его третьесортность. Выбирать мебель для себя я никогда бы сюда не пришла! Да и выбора-то здесь большого не было: всего два комплекта из дивана и кресел да еще детский диванчик с пуфиком стояли в зале. Цены оказались даже ниже, чем я предполагала, а вот производитель на ценниках указан не был.

– Выбирайте мягкую мебель! У нас самые низкие цены в городе, прямо от производителя, без накруток… – сказала продавщица, вставшая за моей спиной.

– А кто производитель? – спросила я, не оглядываясь.

– Вам комплект понравился, да? – сказала она, оживившись. – Этот от «Нинель», тот – от «Рябинки». Обе фирмы – местные…

– А детский диванчик?

– «Рябинка».

– Что-то небогатый у вас выбор, – сказала я.

– Мы раньше только корпусной мебелью торговали: прихожие, кухни, стенки. Видите, площадь здесь маленькая…

– Да, вижу, – ответила я, впервые взглянув на продавщицу. Мне показалось, что она из болтливых и с ней можно было поговорить. – Вот этот комплект «Нинель» мне бы подошел, но я хочу другую обивку…

– У нас пока только такая, изучение покупательского спроса…

– И что, покупают? – с искренним интересом спросила я.

– Да, вчера два комплекта продали. Но «Рябинка» идет лучше. Может, «Рябинку» возьмете?

– Нет, я еще подумаю, – ответила я и вышла.

– Надумаете, приходите, – услышала я вслед.

Впечатление от посещения магазина было тягостным. Я чувствовала, что чего-то не понимаю. Генеральный директор только что лично посетил магазин, который совсем недавно взял на реализацию комплекты мягкой мебели, причем устаревшего дизайна. Неужели на фабрике нет менеджера по сбыту, спрашивала я себя. Впрочем, к этому времени в моей голове уже крутилась масса вопросов относительно фабрики «Нинель». Чтобы на них ответить, надо было приступать к более решительным действиям.

После полудня зной стал просто невыносимым. Я осушила одну бутылку минералки, но легче от этого не стало, и тогда я решила взять на пару часов тайм-аут – поехать домой, принять освежающий душ, переодеться во что-нибудь новенькое из вчерашних покупок, а уже потом предпринять следующий шаг в своем расследовании.

Уже около дома мне в голову пришла шальная мысль: «Может быть, Вахрушевы скрывают только то, что их дела идут неважно? Да, они смогли переехать в Тарасов, немного приподняться, купили квартиру в престижном районе, две машины, а дальше… Дальше мебель от „Нинель“ не выдержала конкуренции, что и неудивительно. У Вахрушевых явно не хватает образования, вкуса, да и умения руководить. Зато амбиций у них – через край. Сдавать свои позиции не хочется, вот они и отгородились от всего мира, чтоб никто не узнал об истинном положении вещей. Если это так, то причины отказа Вахрушева помочь больной дочери вполне понятны…»

Такие размышления меня вовсе не вдохновили. Я поняла, что ответ, который мне дали мои двенадцатигранные магически кости, был неоднозначным. «Расследование действительно может закончиться быстро, – подумала я. – Только вот результат возможен разный. А что, если я очень быстро вместо компромата найду неопровержимые доказательства того, что Вахрушев гол как сокол? Мрак! Тоска зеленая, да еще в такую жару!»

После водных процедур и кофе с мороженым мое настроение немного улучшилось. Вывод о бедности Николая Константиновича и кризисе его мебельного производства стал казаться преждевременным. Возникла мысль снова кинуть «кости», но я вспомнила, что еще вчера вечером хотела задать им вопрос об анонимном художнике. Да, меня интересовало и то, и другое: и перспективы моего расследования, и вчерашние угрозы в мой адрес. По своему опыту я знала, что в таком состоянии раздвоенности метать двенадцатигранники бессмысленно. Единственное, что я могла сделать сейчас, это переложить магические кости из тумбочки в сумку, чтобы они всегда были со мной.

Взгляд упал на огненно-рыжий парик – он действительно один к одному повторял прическу Нины Федоровны. Я подумала, что не воспользоваться таким сходством просто грешно, и сунула парик в пакет, чтобы захватить с собой. Оценив свою фигуру в зеркале и сопоставив ее с пышными телесами Нинели, я сначала разочаровалась, но быстро вспомнила о свободной кружевной накидке от моего старого вечернего платья – издалека она вполне могла бы создать эффект полноты. Я отыскала ее в шкафу и положила в пакет с париком. «Не беда, что в такую жару плотный черный гипюр со стеклярусом будет смотреться нелепо, – мысленно улыбнулась я. – Нинель, как я успела отметить, не отличается тонким вкусом». Маскарадный костюм был готов. Когда мне придется его надеть, я еще не знала – просто взяла про запас.

Прошли сутки с того момента, как я встретилась с Лидией Петровной, но сделано было еще очень мало. В голову пришло сравнение с начинающим шахматистом, плохо чувствующим своего противника, вяло развивающим ходы своих фигур и опасающимся ими жертвовать. Я не узнавала себя. Обычно я действовала смелее, потому что считала себя непобедимым гроссмейстером. Что же случилось со мной теперь?

Нет, противника надо прощупать, поиграть с ним, может быть – даже пожертвовать какими-то фигурами. Я ведь до сих пор боялась засветиться буквально перед всеми. Возможно, мне это и удалось, но сама я почти ничего не узнала. Я была недовольна собой. Поэтому, невзирая на тридцатипятиградусную жару и на то, что прошел только один час из отведенных себе на отдых двух, я вышла из дома.

В глаза мне тут же бросилась царапина, полученная при выезде с места парковки возле «Нинель» от соприкосновения с «Москвичом». Я полезла в багажник, чтобы достать баллончик с аэрозольной краской, и… Увиденное меня, мягко говоря, поразило. В багажном отсеке за задним сиденьем стояла неизвестно откуда взявшаяся клетка, а в ней лежала моя фотография.

Я достала баллончик и захлопнула заднюю дверцу. Я старалась не показывать вида, что удивлена. Кто-то явно хотел вывести меня из равновесия, только действовал весьма непоследовательно: сначала угрожал моей жизни – правда, как-то по-детски, – а теперь свободе. Сначала был череп, потом мишень и только после этого клетка. Хотя постой, клетка ведь могла появиться в моей машине и до первого рисунка на лобовом стекле… И если бы мне сегодня не понадобился баллончик с краской, я могла бы не увидеть клетку еще очень долго.

Я равномерно распылила краску по царапине и села в машину.

Глава 3

Обстоятельство с клеткой внесло свои коррективы в мои планы. Я решила поехать в рекламное агентство, в котором работала Ольга Яковлевна Терентьева. В конце концов, ее муж был у меня первым подозреваемым в художествах на стеклах моей «девятки», да к тому же у меня накопились к Ольге новые вопросы.

Мне снова пришлось поглядывать, нет ли за мной «хвоста». Нет, преследователя я не заметила или он был суперпрофессионалом. Сейчас я не делала тайны из того, куда я еду. Просто хотела без заинтересованных глаз достать из багажного отсека дурацкую клетку, вынуть из нее мою фотографию и разглядеть, где и когда меня «щелкнули».

Я остановилась в чужом уютном дворике, вышла из машины, открыла багажник и попыталась открыть клетку. Дверца не поддавалась. Это мне-то! Мне, которая всегда без проблем справлялась с замками даже самой сложной конструкции на металлических дверях квартир и несгораемых сейфов. Но сейчас я не могла справиться с прутьями обыкновенной клетки для птиц. И это был настоящий нонсенс! Я нашла только одно объяснение – нервы. Да, тот, кто устраивал все эти шалости, одного явно добился – вывел меня из душевного равновесия. Я видела дверцу клетки, но открыть ее не могла ни с одной, ни с другой стороны, ни внутрь, ни наружу, ни вверх, ни вниз. Наконец я поняла, что это была лишь имитация дверцы. И тогда я напрягла все свои силы, стараясь погнуть прутья. Наверняка клетка была изготовлена на заказ, специально для меня. Не прошло и пяти минут, как я разобрала ее на отдельные прутья. Только после этого фотография оказалась в моих руках. Это было равносильно моему собственному освобождению из темницы.

Теперь я поняла: мой неизвестный противник поступал вполне логично, шел от простого к сложному. Первый рисунок – черепа – я приняла за шалость местной детворы, которую совершенно не интересовало, кто владелец машины. Второй рисунок – мишени – дал мне понять, что именно я нахожусь у кого-то на мушке. А клетка в моей машине должна была мне сказать о том, что для кого-то не представляет никаких проблем достать меня, а вот мне выбраться из захлопнувшейся ловушки будет не так-то просто.

А мой противник, оказалось, философ! Он навязывал мне какую-то интеллектуальную игру, и я должна была предугадать следующий ход. Я поняла, что напрасно старалась обнаружить за собой «хвост». Этот философ-интеллектуал имел другой почерк. И он был очень похож на женский.

Я внимательно рассмотрела фотографию и сразу догадалась, что она была сделана вчера на нашем центральном проспекте, именуемом в народе тарасовским Арбатом. Довольная покупкой, я вышла из магазина «Кокетка», и кто-то зафиксировал этот момент своим фотоаппаратом. Причем снимок был сделан не дешевой «мыльницей», а фотоаппаратом с хорошим объективом, способным издалека заснять крупным планом.

Похоже, что это остановленное кем-то мгновение стало точкой отсчета нашего противостояния. Кто же мой противник? Фигурант последнего, законченного, дела или настоящего? Этот вопрос настолько четко сформулировался в моей голове, что я поняла – настало время бросать «кости».

Я вынула из сумки мои заветные двенадцатигранники и метнула их на соседнее сиденье машины. Сочетание 20+25+5 говорило: «Не слушайте его, он блефует». Нечто в таком роде я и ожидала. Я только что сама пришла к умозаключению, что мне навязывают лишь игру в войну, а не саму войну.

Настроение улучшилось, я захлопнула дверцу машины, повернула ключ в замке зажигания, нажала на газ и поехала к Терентьевой в офис.

Она встретила меня с удивлением, но довольно приветливо.

– Не ожидала вас так скоро увидеть, – сказала Ольга Яковлевна с располагающей улыбкой. – Ах, я прежде всего хочу вас поблагодарить: ваша пена от ожогов мне очень помогла.

– Я рада. Но как вас угораздило так обгореть? – с сочувствием спросила я.

– У меня очень восприимчивая кожа. Я всегда пользуюсь кремом для загара, а в тот раз поездка на острова была такой внезапной, что я не успела подготовиться. Ну и, как говорится, дорвалась до солнца… У вас ко мне, Татьяна Александровна, возникли новые вопросы? – внезапно перешла на другую тему Терентьева.

– Да, я хотела бы поподробней узнать, что из себя представляет Нинель.

– Нинель? Вы имеете в виду Нинку Червякову?

– Да, вы ведь из одного поселка, а там, как водится, все друг у друга на виду…

– Это не совсем так. Мы с Лидусей жили в Нижнем Текстильщике, а Нинка – в Верхнем. Она даже в нашу школу не ходила, родители ее в Тарасов на машине возили.

– Даже так! – удивилась я. – А кем же были ее родители? Вы в прошлый раз как-то интересно охарактеризовали их. Никак не припомню слово…

– Куркули! – мгновенно вспомнила Ольга. – Так мои родители Червяковых называли. И отец, и мать Нинкины на нашем местном хлебозаводе работали. Если не ошибаюсь, мамаша главбухом была. Против нее даже уголовное дело возбуждали! Точно не знаю, правда, в чем там суть дела была, посадили ее или нет… Я тогда уже здесь в политехническом институте училась, с Володей стала встречаться, и Червяковы меня мало интересовали. Когда мне Лидуся первый раз рассказала, что ее Колька с Нинкой роман крутит, я даже не сразу поняла, о ком она говорит. Только по рыжим волосам и припомнила.

Я заметила, что сегодня Ольга Яковлевна была более разговорчивой. Оно и понятно: самочувствие ее улучшилось, и мужа, который мне явно не симпатизировал, поблизости не было.

– Скажите, а почему вы не хотели, чтобы ваш муж узнал, что я частный детектив? – спросила я, наблюдая за реакцией Терентьевой.

Ее лицо оставалось спокойным, и я решила, что она намерена мне ответить со всей искренностью.

– Вы, Татьяна Александровна, не просто частный детектив, а тот самый детектив, который расследовал убийство его двоюродной сестры. Володя никак не может поверить, что Маша погибла от руки собственного мужа, его больше устраивает милицейская версия. Впрочем, это дело прошлое… Я ему вчера все-таки рассказала, кто вы такая. Ну не могу я ничего от него утаить, и все тут!

Последняя фраза получилась у Терентьевой какой-то театральной, но я приняла ее на веру.

– Хорошо, тогда расскажите мне о Вахрушеве: каким он был в те годы, когда вы все жили в Текстильщике? – спросила я и поняла, что каждое мое упоминание о малой родине Ольги Яковлевны задевает ее самолюбие. – Кстати, а ваш муж, Владимир Геннадьевич, не оттуда же родом?

– Нет, он коренной тарасовец. А что касается Кольки Вахрушева, то у нас с ним с детства была какая-то неприязнь друг к другу. Мы постоянно устраивали какие-то пакости, он – мне, а я – ему…

– Пакости? – переспросила я. – Вот об этом поподробнее. Какие именно пакости?

– Сначала это были обыкновенные детские забавы: он мне в портфель лягушку подбросил, а я его одежду в кустах спрятала, когда он купался. Ну, в общем, это были вполне невинные вещи, пока он меня чуть было не утопил! Если бы не Лида, я точно бы утонула… Я сейчас вам все расскажу! Просто не знаю, с чего лучше начать…

Я видела, что воспоминания для Ольги были не слишком приятными – лицо ее стало пасмурным, хотя еще минуту назад она выглядела довольной и счастливой.

– Многие говорили, что именно из такой вражды и ненависти рождается любовь, – начала свой рассказ моя собеседница. – Только я знала, что этого никогда не произойдет. Я отвечала на зловредные Колькины выходки только затем, чтобы не оставаться в долгу. Мне нравился совсем другой мальчик, который, увы, не обращал на меня никакого внимания. Он был влюблен в Лиду…

– А не тот ли это Юра Кузнецов, в измене с которым обвинял Лидию Петровну Вахрушев?

– Да, тот. Но Лидуся всегда к нему была равнодушна, да и к Кольке у нее никаких пылких чувств не было… После школы я поступила в политехнический, а Лида провалилась в мединститут. Мы стали встречаться с ней реже – я жила в Тарасове у тетки, чтобы не ездить каждый день из Текстильщика. Я всегда любила подольше поспать. За тот год мы с Лидой отдалились друг от друга, а летом я узнала, что она встречается с Колькой. Я этому не придала никакого значения…

Рассказ Терентьевой оказался слишком длинным, начала она очень издалека и никак не могла подойти к кульминации истории. Я заскучала, но изо всех сил старалась не показывать этого.

– Однажды мы вчетвером поехали кататься на лодке: я, Лидуся, Колька и еще один парнишка, его имени я даже не помню. В самом глубоком месте реки Колька взял и столкнул меня с лодки. Я этого никак не ожидала и стала тонуть – вода была еще холодной, ноги свело судорогой, потом я захлебнулась от волны и… Больше я ничего не помнила. То, что произошло потом, я узнала только из рассказов. Все знали, что я умею плавать, но я исчезла под водой надолго. Лида стала просить Кольку, чтобы он нырнул за мной. Тот отказывался, говорил, что я просто придуриваюсь. Парнишка, который был с нами, плавать совсем не умел, а Лида плавала неважно, я даже никогда не видела, чтобы она ныряла… Я долго не показывалась из-под воды, и Лида поняла, что дело серьезное. Она решила нырнуть за мной, Колька стал ее удерживать, они оба свалились с лодки. То ли Лида тоже стала тонуть и мобилизовала все свои возможности, то ли она так удачно нырнула, но нашла меня под водой и вытащила… Я пришла в себя только на берегу, однако еще в лодке Лида стала делать мне искусственное дыхание. Она ведь готовилась в медицинский и знала, как это делается…

– Да, история! – отозвалась я. – А почему же он вас столкнул? Неужели просто так?

– Да, именно просто так, – подтвердила Ольга Яковлевна, и я ей поверила. – Шуточки у него такие. Со временем это все, конечно, забылось. С Лидусей мы общались меньше и меньше, но в нынешнем году была встреча выпускников, мы с ней разговорились, и я узнала, что подружка моя едва концы с концами сводит. А уж про операцию Катьке и говорить нечего…

– Да, вот насчет дочери я уточнить хотела… Разве в Тарасове не делают такие операции на сердце? У нас ведь сильная кардиохирургия, насколько мне известно.

– Лидуся говорила, что у девочки какой-то редкий порок сердца и к тому же аллергия на многие лекарства, из-за чего могут быть проблемы с наркозом, – пояснила ситуацию Терентьева. – А в Москве используют новые технологии…

– Теперь понятно, – кивнула я. – Ольга Яковлевна, еще один очень важный вопрос…

– Пожалуйста, – проговорила Терентьева и украдкой посмотрела на часы.

– Вы говорили, что встретили Вахрушева на какой-то презентации. Может быть, вы заметили, с кем из деловых людей нашего города он там общался?

– Ни с кем, – мгновенно отреагировала Ольга Яковлевна. – Среди всех производителей мебели Вахрушевы держались особняком. Хотя погодите, их сектор оформляло рекламное агентство «Экватор-плюс»… Насколько мне известно, директором этого агентства является Станислав Власович Цыпкин… Правда, его на презентации не было…

– Ольга Яковлевна, а вы сами видели мягкую мебель «Нинель»?

– Разумеется, – ответила Терентьева, протягивая мне пачку своих сигарет.

Вчера мне понравились эти сигареты, поэтому я и сейчас угостилась одной. У Ольги Яковлевны во всем был очень хороший вкус, и ее мнение относительно диванов, выпускаемых на фабрике Вахрушевых, для меня было важно.

– Вам понравилась эта мягкая мебель? – спросила я, щелкнув зажигалкой.

– Скажем так: для себя я бы такую не приобрела, – со значением ответила Терентьева.

– Знаете, я сегодня была в одном магазине и видела диван с креслами «Нинель» – очень простенькие, темно-синяя обивка в рубчик. Неужели на презентации было то же самое?

– Нет, – ответила Ольга, стряхивая пепел в чугунную пепельницу в форме ракушки. – Там были кожаные офисные диваны и комплекты для спальни, диваны с креслами в широкие бело-золотистые полосы. Такая безвкусица! Да еще масса пуфиков в форме различных зверюшек… Кстати, Татьяна Александровна, я вспомнила, с кем Вахрушевы еще общались – с директором торгового дома «Столица Поволжья» Бабошкиным. Но его имя и отчество я, к сожалению, не знаю.

– Это не проблема, – ответила я, – такие мелочи я выясню сама. Сегодня, Ольга Яковлевна, вы мне очень помогли. Но я не исключаю возможности, что мне снова придется к вам обратиться.

– Всегда пожалуйста, – пропела Терентьева.

Мы попрощались, и я вышла на улицу. При беглом осмотре своей «девятки» я не заметила ничего особенного и с удовлетворением отметила, что могу полностью сосредоточиться на деле Вахрушева. У меня появилась новая информация к размышлению, и я не исключала того, что при следующей встрече Ольга Терентьева сможет рассказать еще что-нибудь интересненькое о своих земляках. Я давно открыла такую закономерность, что люди, с которыми я беседую как частный детектив, не спешат сразу раскрывать все свои карты. Наверное, они чувствуют свое превосходство, если знают больше, чем я. Правда, иногда такое умолчание дорого обходится даже для них самих. Я это им объясняю, но мои свидетели все равно упорствуют.

Если бы Ольга Яковлевна была со мной так же откровенна вчера, то сегодняшний день мог бы быть более продуктивным. Возможно, я бы уже поговорила с людьми, знающими Вахрушева, и у меня оформилась бы версия, в каком направлении под него «копать». Надежда, что я достану Бабошкина и Цыпкина в конце рабочего дня, была очень маленькой. Тем не менее я поехала в торговый дом «Столица Поволжья», который находился в нескольких кварталах от того места, где сейчас находилась.

Теперь мне было вполне понятно, почему Ольга Терентьева оплатила мои услуги. У нее на Вахрушева был свой «зуб» – Николай Константинович едва не лишил ее жизни, поэтому она и решила лишить его некоей суммы денег, к тому же в благих целях.

Одно мне казалось странным – неужели Лидия Петровна не видела, что собой представляет ее муж. Мне казалось, что тот случай в лодке должен был зародить чувство ненависти, презрения, но никак не любви. Впрочем, я мерила своими собственными мерками, а все люди разные. Наверняка теперь она осознала, какую глупость совершила, выйдя замуж за такого безжалостного, эгоистичного типа, как Николай Константинович Вахрушев.

Мне очень захотелось найти на него компромат, и я готова была ради этого свернуть горы. Интуиция подсказывала мне, что союз Вахрушева и Нинели Червяковой замешен на криминале. Случай с утоплением характеризовал Николая Константиновича как человека, способного переступить черту законности и добропорядочности. Родители Нины Федоровны были под следствием, а яблоко от яблони, как говорят, недалеко падает. Мне было очень интересно узнать, на что способны эти два человека вместе.