Алкаш в газете

Михаил Серегин

Алкаш в газете

ГЛАВА 1

– Открыто! – заорал я что есть мочи, лежа на диване в гостиной.

В дверь наконец перестали звонить, и по коридору, ведущему от входной двери в зал, послышались шаги. В дверном проеме показалась седая голова моего приятеля, журналиста Леонида Борисова.

– Ты что, теперь свою толстую жопу даже до двери донести не можешь, чтобы впустить гостей? – спросил он.

– А мне лень! – ответил я и, сцедив в свой рот несколько последних капель пива, отшвырнул банку в сторону. – У меня экзистенциальный кризис!.. Кстати, ты выпить что-нибудь принес? – напряженно посмотрел я на Седого. Так звали Борисова за его седую голову.

Он вынул из пакета банку «Хольстена» и швырнул ею в меня. Я поймал банку и удивленно произнес:

– Что, и это все?

Седой скорчил презрительную рожу, залез рукой в пакет и швырнул в меня еще одним «Хольстеном».

– На, подавись!

– Мог бы что-нибудь и покрепче взять… – обиженно сказал я, вскрывая банку.

– Нечего нажираться! Всего-то двенадцать дня! – назидательным тоном сказал Седой. – И вообще, кончай умничать и пугать народ терминами типа «экзистенциальный кризис». Бедняга Дынин после звонка к тебе вчера целый вечер словарь по психиатрии листал, пытаясь определить, какая болезнь тебя поразила…

– Для этого мента можно перевести это словосочетание как «жизненный кризис». Так и объяснил бы ему…

– Вот, а он думал, что у тебя как минимум маниакально-депрессивный психоз.

– Поэтому он сам не пришел, а прислал тебя, как видного психиатра?

– Нет, я сам… зашел, – смутился Седой. – Узнать, как дела…

– Надоело все! – заявил я, отхлебывая большой глоток пива. – Представляешь, лень даже за выпивкой в магазин спуститься…

– Да ну? – наполнил свои глаза несколько картинным ужасом Седой. – Тогда дело серьезное… Чтобы Мальков бросил пить?!

– Нет, пить я не бросил. Просто лень сходить.

– Все равно это нечто страшное… Слушай, а может быть, тебе жениться? Может быть, у тебя все это на почве хронической сексуальной неудовлетворенности?

Я скептически покачал головой:

– Я вполне удовлетворен. А жениться не могу по чисто экономическим соображениям. Доходы не позволяют одновременно пить дорогие виски и джины и содержать жену. У меня, между прочим, двое детей, которых я кормить должен.

– Да-а, – протянул Седой. – Как представишь, что в твоей квартире шляется каждый день какая-нибудь бабешка и порядки свои наводит… Все переставит, все переложит, потом ничего не найдешь. Вот у меня, например, была… – Седой оживился, оторвав спину от кресла. – Все время что-то перекладывала с места на место, с места на место! И, кроме этого, ни хрена ничего не делала. Только и слышишь весь день: «Леня! Ленчик! Сделай то, сделай это!» Тьфу, бл…дь, за…бала! А как пожрать попросишь, так она не успела, весь день уборкой занималась. Я после этих уборок даже с помощью нее свои трусы два дня искал! Так что не надо тебе этой всей туфты.

– Ну, может быть, она брала свое в постели? – высказал я предположение. – У каждого ведь свое предназначение…

– Да! – Седой откинулся в кресле и закрыл глаза, предавшись, видимо, воспоминаниям. – Трахались мы с ней славно… Не надо было на ней жениться, надо было ее в любовницах так и оставить. Когда мы с ней просто дружили, она для меня больше делала… Нет, Вова, тебе нужно просто любовницу завести!

Я отмахнулся от него как от назойливой мухи:

– Есть у меня телефоны старых подруг, которым я звоню в случае необходимости…

– Это та виолончелистка из филармонии? – скептически посмотрел на меня Седой. – Так она же всегда на концертах, когда у тебя возникает необходимость! Впрочем, когда у тебя необходимость, они не могут, а когда они могут, тогда у тебя нет ни-ка-ко-го желания! Или дел полно… Так что на баб особой надежды возлагать точно не стоит…

Седой замолчал. Видя, что я разговор не поддерживаю, немного погодя он подал еще одну идею:

– Ну, тогда уйди в запой!

– Я не алкоголик, я просто пьющий, – сказал я.

Седой с сомнением на меня посмотрел и развел руками:

– Тогда я не знаю, что тебе посоветовать! Брось пить вообще и займись каким-нибудь делом.

Я посмотрел на Седого таким взглядом, от которого тот засмущался.

– В этом случае общение с тобой, Леня, сделается невыносимым!

– Скажите пожалуйста! – Седой обиделся, встал с кресла и подошел к окну.

После минутного разглядывания волжских просторов за окном он повернулся и решительно сказал:

– Ну, вот что! Работать тебе надо! Ты же врач по профессии! Иди устройся в какую-нибудь больницу…

Я тяжело вздохнул, поднялся, сел на диван и откупорил вторую банку пива:

– Кем идти устраиваться-то? Гинекологом-любителем, что ли? Какой из меня, на х…, врач после стольких лет без практики?!

– Да, действительно, врач ты хреновый, – согласился Седой. – Не дай бог такому попасться… Ты, наверное, пульс будешь в области паха искать!

– Заткнись, умник! При желании пульс можно и в области паха найти. Просто я не хочу работать медиком, это слишком ответственно, малоденежно и, в общем, очень скучно. Я привык пить каждый день. А там какой-нибудь заведующий отделением будет за мной следить… К тому же тебе хорошо известно, что последние годы я зарабатываю себе на жизнь совсем другим делом. Но вот уже четыре месяца у меня нет никаких заказов как у частного детектива…

– Как это не было! – возмутился Седой. – Я же тебе предлагал бабку, которой надо было найти собаку! Ты же отказался и не стал этим заниматься! Ты же у нас великий!

– Я не великий, – парировал я. – Просто искать ее собачонку я считал делом совершенно бессмысленным. Что я, мальчик, чтобы за ней бегать по городу?

– Ты не бегай, а используй свои методы и вычисли место, где она находится…

– Тьфу, е…! – кончилось у меня терпение. – Я что, телепат или экстрасенс? Как я тебе вычислю местонахождение – по фотографии собаки, что ли?

– Но тебе же пьяному приходят видения во сне, на основании которых ты и вычисляешь всех убийц и воров!

Сегодня Седой, видимо, решил меня достать.

– Сколько можно объяснять?! – вскричал я. – Все эти видения – это плод работы моего ума. Просто открытия ко мне приходят именно таким образом. В трезвом состоянии ум закрепощен и не в состоянии просчитать всю информацию, которая у меня имеется. Когда же я выпиваю, а особенно когда выпиваю много, то ум освобождается от оков сознания, спокойно считывает ту информацию, которая накопилась в мозгу, и выдает правильное решение. Кто-то из великих сказал, что наш ум более проницателен, нежели последователен, и охватывает больше того, что может объяснить. Так вот, в состоянии опьянения мой ум дает то, что не может объяснить в трезвом состоянии…

– Хватит этих лекций! – ворчливо сказал Седой. – Тогда регистрируйся как частный детектив, получай лицензию, открывай офис. Будешь сидеть в кабинете как Филипп Марлоу, попивать свой джин, а к тебе на прием будут ходить всякие расфуфыренные дамочки.

– Ага! Чтобы следить за их мужьями… Или наоборот, придут их мужья, требующие определить, с кем из его друзей спит его дражайшая половина. Блестящее применение моим способностям! Ты же знаешь, что оперативник из меня никакой. Для этих целей есть Дынин и ты.

– Ну, спасибо, всю жизнь мечтал быть мальчиком на побегушках у знаменитого детектива, – сказал Седой и отвесил мне поклон. – Может, еще за пивком сбегать? – Седой принял угодливую позу.

– Это еще не выпили, – равнодушно ответил я. – Между прочим, твое ерничанье не имеет под собой серьезного основания. От каждого проведенного мною дела дивиденды получали все – Дынин получал благодарности от начальства и повышение в звании, а ты писал разгромные статьи. А иногда и получал материальное вознаграждение.

– Ладно, ладно! Я разве что говорю?! – примирительно сказал Седой. – Кстати, о статьях… – вдруг задумчиво произнес он. – Не хочешь ли ты сам заняться?

– В каком смысле? Писать о наркомафии и организованной преступности?

– Нет, – усмехнулся Седой. – Для этого у нас есть более крутые люди. Я вчера говорил с редактором, он мне вскользь бросил фразу о том, что в нашей газетенке необходим медицинский колумнист.

– Это как? – поразился я.

– Ну, будешь вести регулярно колонку на медицинскую тему…

– И что в ней писать?

– Осенью и весной будешь советовать людям беречься от насморка и гриппа, летом будешь рекомендовать новые средства от загара и солнечных ударов, зимой – как не получить обморожение, если заснул пьяным на льду.

– Понятно. Веселуха еще та…

– Но это ведь хоть какое-то дело! – возмутился Седой. – Ты вот здесь сидишь и пиво сосешь.

– Я лежу! – возразил я.

– Тем более! Скоро уже больше центнера весить будешь… А так хоть развеешься, с людьми пообщаешься. А люди у нас там, – Седой закатил глаза, – интересные до жути! Необъятное поле для психиатров и любителей созерцания жизни. Если я буду писать мемуары, боюсь, что идиотам от газетного мира придется посвятить как минимум треть книги!

– Заманчивое предложение, черт возьми! Мне вообще нравится сегодняшняя профилактика моей психики в твоем исполнении. Сначала что-то предложит, а потом тут же отвергает, говоря, что это мне не подходит. Приглашает на работу, пообщаться с коллективом, и потом сам же говорит, что там одни ненормальные.

– Нет, люди они хорошие, интересные, – возразил Седой. – Я думаю, тебе там понравится. Работа, конечно, не очень денежная, но я думаю, для тебя это не главное. Так что давай, соглашайся!

– Ну, уговорил, – сказал я, вставая с дивана. – Пойдем пожрем что-нибудь.

Седой протянул мне пакет и сказал:

– Вот тебе продукты, иди сготовь что-нибудь, а я пока своему главному позвоню, чтобы вакансию за тобой забить.

И, взяв трубку радиотелефона, Борисов решительно пошел вместе со мной на кухню.

– Алле, Василий Борисович? Это я, Леонид. Ты мне сегодня говорил насчет колумниста – так я нашел тебе новую рубрику и человека, который будет ее вести… Какую? Медицинскую… В нашей газете в самый раз. Нет, я не шучу. Есть медик по профессии, сейчас без работы… Но, по крайней мере, медицинскую рубрику он может вполне, – Седой посмотрел на меня с усмешкой. – …Нет, ему много не надо. Его согласие я получил… Хорошо, договорились, завтра я его привожу. – Седой попрощался с редактором и положил трубку на стол. – В общем, завтра к трем часам подруливай к Дому печати на набережной, – сказал он. – Шестой этаж, я сижу в шестьсот пятом кабинете. При входе вахтеру назовешь мою фамилию.

Я кивнул и поставил на стол яичницу с беконом. Вскрыв две банки джина с тоником, которые были припасены в холодильнике, мы приступили к трапезе.

– Слушай, а у меня получится? – спросил я. – Я ведь никогда ничего не писал.

– Все у тебя получится, – ответил Седой, запихивая в рот большой кусок яичницы. – Во-первых, работа колумниста, особенно тематического, не предполагает журналистику как таковую. Это скорее работа узкого специалиста, который пишет о том, чего другие не знают. Главное, чтобы мысли были изложены ясно. А во-вторых, – Седой пережевал кусок яичницы, – в журналистику вообще идут те, кто не нашел своего места в жизни. Иными словами, всякий сброд. Работа журналистом же окончательно превращает их в инвалидов умственного труда. Это как в жизни – один умеет излагать свои мысли красиво, другой – однообразно. Но в газетах пишут и те и другие.

– А как же талант писателя?

– Писатель – одно, а журналист – другое. Написать книгу может не каждый, а написать статью – практически любой. В космонавты же не всех берут, а в автомобилисты практически всех, даже инвалидов. Так что журналист – не профессия, а скорее стиль жизни, – закончил Седой.

– Спасибо, Леня! Просветил, – сказал я, приканчивая свою яичницу. – Значит, я с завтрашнего дня могу причислять себя к тому сброду, который занимается журналистикой?

– Угу, – не прекращая жевать, буркнул Седой. – Но ты особенно-то не огорчайся. Я вот, например, давно к этому сброду принадлежу – и ничего, живу… Порой даже весело.

– Вот давай за это и выпьем! – сказал я, поднимая баночку с джином. – За веселую жизнь.

– Поехали! – сказал Седой и залил в себя джин.

После обеда Борисов откланялся, напомнив мне, что завтра я должен быть как штык в три часа у него в кабинете.

Остаток дня я провел в размышлениях о целесообразности этого шага. Я же все-таки уже не мальчик, чтобы начинать заниматься чем-то новым, неизвестным, к тому же тем, к чему меня никогда в жизни не тянуло. Но я уже настолько утомился от зимнего сидения дома, что попасть в новую среду, пусть и незнакомую, для меня все же было несомненно полезно. В конце концов, я же оставляю за собой право в случае чего покинуть работу, хлопнув дверью… Ради справедливости надо бы сказать, что в своей жизни я делал это несколько чаще, чем нужно.

И все же в конце вечера я однозначно решил, что попробовать силы в новом деле и проветриться для меня будет полезно. В конце концов, работа детектива, которой я зарабатывал на жизнь в последние годы, когда-то тоже была новым делом. Никто и представить себе не мог, что такой обычный человек, как я, в чем-то даже ленивый, мог достичь на этом поприще определенных успехов.

Я вспомнил, как проходили мои первые дела. Все начиналось с расследования каких-то малых, на первый взгляд незначительных эпизодов и заканчивалось громкими разоблачениями, такими как обнаружение подпольной типографии фальшивых денег, раскрытие сети пиццерий, где в пиццу подмешивали наркотики… Немало убийц понесло заслуженное наказание. И с не меньшего количества людей, незаслуженно обвиняемых, были сняты обвинения. Кто бы мог подумать, что такой домосед, как я, добровольно выберет экстремальный вид деятельности.

На этой мажорной ноте своих воспоминаний о славном прошлом я и погрузился в сон.

Утро следующего дня было обычным. Май вовсю царствовал в нашем городе, и волжские берега снова окрашивались зеленью, маня в свои объятия дачников. То, что свидание вольных землепашцев со своими любимыми забавами состоялось, было видно по их красным физиономиям и скованным движениям. Похоже, эта новая популяция российских граждан в прошедшее воскресенье неслабо потрудилась на высаживании картошки. Поэтому отвыкшие за зиму от физической нагрузки мышцы болели, а кожа была обожжена активным майским солнцем.

Никогда не понимал этого идиотского увлечения дачами! Если когда-нибудь я и ездил туда, то только для того, чтобы выпить с товарищами ящик пива или чего покрепче.

Неспешно сделав все привычные для себя утренние процедуры, как-то: умывание, завтрак, читка газет и просмотр утренних новостей по спортивному телеканалу, – я вышел в половине третьего из дома и пешком направился к Дому печати. Через двадцать минут я очутился возле восьмиэтажного современного стеклянно-бетонного здания, которое в советские времена называлось «Советский пропагандист». Сейчас же оно гордо именовалось издательством «Дело».

Войдя в вестибюль, я, по обыкновению не замечая вахтеров, направился внутрь помещения. Вахтерша, которая в этот момент приканчивала свой обед, решила не портить себе аппетит дурацкими вопросами о том, куда и зачем я направляюсь, и проигнорировала мое появление в стенах здания.

Поднявшись на лифте на шестой этаж, я быстренько отыскал комнату шестьсот пять и, постучав, зашел внутрь. В принципе, я мог и не стучать, так как в комнате был лишь один Седой. Он занимал один из двух столов, стоящих у окна. Всего же в кабинете насчитывалось три рабочих места. В момент моего появления в кабинете Борисов активно стучал пальцами по клавиатуре компьютера, набивая, видимо, свою очередную журналистскую нетленку.

Заметив меня, Седой кивнул головой на стоящее рядом с ним кресло и сказал:

– Посиди пока… Мне надо срочно материал добить в верстку, а то меня уже целый час Савраскин за яйца дергает.

Я уселся в кресло и, оглядевшись, заметил на столе рядом с собой список сотрудников газеты «Горячая Волга». Фамилию Савраскина я нашел напротив должности, которая называлась ответственный секретарь.

– А что, в функции ответственного секретаря входит стимуляция сотрудников к работе таким варварским способом? – спросил я.

– Угу, – ответил Седой, не отрываясь от работы. – И еще он целыми днями должен изображать из себя человека, на котором в газете держится все.

– Это на самом деле так?

Седой бросил на меня мельком насмешливый взгляд и сказал:

– К счастью, далеко не так. Иначе здесь бы все давно рухнуло. А впрочем, – Седой, видимо, вспомнил, что перед ним сидит начинающий журналист, и заговорил более серьезно. – Ответственный секретарь вообще должен делать газету. Он отвечает за размещение всех газетных текстов по полосам, на так называемых оригинал-макетах.

– Как это?

– Ну, скажем, вот эту статью о развитии паркового хозяйства в нашем городе я отнесу ему, – Седой ткнул пальцем в компьютер, – а он уже даст распоряжение верстальщикам, каким кеглем ее поставить.

– Куда поставить? И как понимать «поставить кеглем»?

– Статью поставить в полосу. А кегль, попросту говоря, шрифт определенного размера. В общем, потом все объясню. – Седой повернулся снова к компьютеру и затарахтел пальцами по клавиатуре.

– А верстальщики ставят, значит, эту статью, как он скажет?

– Угу. Но на самом деле верстальщики ставят так, как она поставится, – пробубнил Седой, продолжая стучать клавишами.

– А они что, его как бы не слушаются, что ли?

– Слушаются.

– А почему же тогда не ставят?

– Потому что не ставится!

– А почему не ставится?

– Да потому что этот мудак вечно рисует такие хреновые оригинал-макеты, в которых ничего не ставится! – не выдержал Седой. – А рисует он такие оригинал-макеты потому, что не знает, какие ему принесут материалы! А материалы ему приносят в последний момент, потому что их часто поздно заказывают и вообще постоянно меняют одно на другое! А меняют потому, что это работа редактора – постоянно что-то менять, причем тоже в последний момент!

– А почему все делается в последний момент?

Седой так удивился, что перестал стучать по клавишам и повернулся ко мне.

– Как почему? Потому что это газета!

В этот момент, иллюстрируя все вышесказанное, в кабинет заглянул невысокий худощавый мужчина с интеллигентной бородкой, в очках и крайне раздраженным тоном обратился к Седому:

– Так, у тебя готово?

– Нет, – ответил Седой. – Осталось несколько строк, потом последняя читка.

– Сколько можно? – взвился бородатый. – Мне нужна небольшая заметка в подвал третьей полосы, а ты пишешь ее уже час! Ты что там – историю парков расписываешь по полной программе? Вечно чикаешься!

– А ты бы еще за полчаса до выхода газеты мне заказывал! – парировал Седой. – Откуда я знал, что у тебя дыра на третьей полосе?

– А я откуда знал, что Капитонова напишет такой дуст, что его придется снять и править целую неделю?

– Ну и поставил бы туда какой-нибудь гороскоп.

Савраскин, а по всему видать, это он и был, отчаянно вздохнул и закрутился на одном месте:

– По-твоему, у нас на каждой полосе должен быть гороскоп?! У нас на шестнадцатой уже есть один.

– Ну, тогда поместил бы советы для новобрачных или какие-нибудь тесты на импотенцию… И вообще, если ты оставишь меня в покое, через десять минут получишь материал.

И Седой отвернулся к компьютеру. Савраскин сверкнул глазами и вышел из кабинета, оставив в воздухе наэлектризованную атмосферу. Я решил помолчать до того времени, пока Леонид не закончит свою статью, поскольку в этой ситуации вполне мог оказаться крайним со своими неуместными вопросами.

Через десять минут Седой закончил свою заметку, пробежался по тексту глазами, вынул дискету из компьютера и бросил мне на ходу:

– Сиди здесь. Если придет Капитонова, скажи ей, что она полная жопа и при этом моя должница.

Я подумал, что для высказывания столь категоричных суждений я должен знать женщину хотя бы в лицо, однако заметить этого Седому не успел. Он стремительно вышел из комнаты, хлопнув дверью.

Через пятнадцать минут, в течение которых никто в кабинете не появился, вернулся Седой. Он плюхнулся в свое кресло и устало спросил:

– Ну, что у тебя?… Ах, да! – тут же вспомнил он о цели моего визита. – Пошли. Главный, видимо, уже приехал с обеда.

Мы отправились по коридору к двери, на которой было написано: «Главный редактор». За столом в крохотной приемной сидела секретарша, которая ела яблоко и читала газету.

– Приятного аппетита, Ирочка, – сказал Седой. – Василий Борисович у себя?

– Нет еще… Обедают-с… Сиди жди.

Седой, видимо, терпеть не мог никакого рода отказов и тут же съязвил:

– А ты по-прежнему на диете?

Ирочка не осталась в долгу и с ехидной улыбкой заметила:

– Не твое дело, Ленчик!

– Может быть, мы в коридоре подождем? – предложил я, пока разговор не стал более напряженным.

Седой, с улыбкой глядя на секретаршу, кивнул мне.

– Ирочка, мы в коридоре пока покурим… Как только главный приедет – мы к нему первые.

Но секретарша уже выпустила Седого из зоны своего внимания, уткнувшись в газету.

ГЛАВА 2

Мы встали с Седым у окна и закурили. Судя по стоящей на подоконнике пустой пивной банке, используемой в качестве пепельницы, это было постоянное место курильщиков. По длинному коридору редакции туда-сюда сновали сотрудники газеты.

– Может быть, ты начнешь меня потихонечку знакомить с коллективом? – обратился я к Седому с предложением.

– На сегодня у нас главное знакомство – с редактором, – парировал хмурый Седой. – С остальными ты еще успеешь познакомиться. Впрочем, почему бы и нет…

И Борисов принялся рассказывать о том, где сидит секретариат, в состав которого входят верстальщики, корректоры и наборщики. В пяти комнатах сидели журналисты, еще четыре кабинета занимало руководство газеты. К нему относились главный редактор, два его заместителя и коммерческий директор. Кроме того, была еще небольшая комната, в которой располагалась бухгалтерия.

– А я где буду сидеть?

– А зачем тебе сидеть? Будешь приходить, сдавать материал раз в неделю – и все. Ну, если тебе очень хочется, сядешь в нашей комнате, у нас есть так называемый «дежурный стол».

В этот момент двери лифта прямо напротив кабинета редактора раскрылись, и из них вышел сутулый молодой мужчина в очках и с большим «дипломатом» в руке. «В таком очень удобно носить коньяк или шампанское», – сразу подумал я. Он подошел к нам и поздоровался.

– Здравствуй, Леонид, – произнес он картаво-булькающим голосом.

– Здорово, Евгеша, – ответил Борисов, сидя на подоконнике и болтая ногами.

– Скажи, пожалуйста, Гармошкин у себя?

– У себя дома. Обедают-с…

– Когда ожидаются?

– С минуты на минуту. А у тебя что – дело к нему? Должен тебя предупредить, что мы первые.

– Надеюсь, за вами занимать можно? – посмотрел на нас уже поверх очков лукавым взглядом человек, которого Седой ласково назвал Евгешей.

– Можно, мы ненадолго… А ты что от него хочешь-то?

– Мне необходимо с ним поговорить об одном проекте.

– А-а! – оживился Седой. – Как же, слышали… Это та самая веселая газетка «Эпитафия», испещренная списками самых свежих покойников нашего города и сопроводительной информацией о самом процессе перехода в мир иной?

– А откуда ты знаешь? – снова задрал голову собеседник Седого.

– Как откуда?! Ты же уже четыре газеты обошел с этим проектом, пока к нам не заявился! Об этом проекте уже полгорода говорит.

– Да, действительно, идея хорошая, – согласился Евгений. – Создать газету, где можно было бы публиковать подбор информации, с помощью которой человек мог бы более грамотно подготовиться к своему уходу из этого мира…

– Я понял тебя, понял, – оборвал его Седой. – Газета для неугомонных оптимистов, для тех, у кого оптимизм как повышенное артериальное давление. Почитал с утра газетку от корки до корки и привел свое здоровье в норму… Я вообще, наблюдая за теми газетенками, которые ты издавал, а после этого благополучно пропил, пришел к выводу, что по ним можно проследить весь твой жизненный путь. Сначала была газета для детей, называвшаяся «Недоросль», где ты советовал детишкам, как им лучше провести время вне школы… Бедные учителя и родители еще терпели, когда ты публиковал конструкции новых рогаток и арбалетов, но зароптали, когда ты стал публиковать статьи по сексуальному воспитанию. Апофеозом же послужил рецепт изготовления бомбы, которую ты почему-то назвал петардой… Смышленые недоросли, взорвав пару стульев под задами своих любимых учительниц, поставили таким образом крест на твоей газете, которую после этого тут же прикрыли.

– Что касается курса сексуального воспитания, то родители роптали, потому что сами многое для себя открыли, прочитав мои публикации, – возразил Чуев. – А насчет бомбы, так это сволочь Алешечкин подложил мне подлянку. Я-то ведь не пиротехник, а для него что бомба, что петарда – все едино.