От ненависти до любви

Она недоверчиво покачала головой.

– Не думаю. Во всяком случае, по его тону этого не скажешь. К тому времени, когда он появился в Денвере, я уже не занималась городским правительством. Если он и знает меня по выпускам теленовостей, то в первую очередь как ведущую культурного раздела.

– А ты никогда прежде с ним не встречалась? Ведь это вполне возможно, учитывая, в каких кругах вы с Томасом вращались.

Однако она не могла припомнить ни одной встречи с Макки.

– Нет, я, во всяком случае, не помню. А что тебе известно о нем?

– Только то, что я читая или слышал. Парень не промах. Тщеславный. Проницательный. Способный. Ум острый как бритва. Сайлас Варне о нем очень высокого мнения, а этого старикашку, как ты знаешь, ублажить не так-то легко. Макки всегда был прокурором, за всю юридическую карьеру ему ни разу не доводилось выступать в роли защитника. Очень хочет стать окружным прокурором Денвера и скорее всего станет им после выборов.

– А что слышно насчет его личной жизни? – Репортерская жилка в Кари давала о себе знать в любых условиях. – Существует ли в природе миссис Макки?

– Такая мне неведома. Насколько я знаю, это очень занудный тип, для которого существуют только дела и никаких делишек. Может быть, именно поэтому ты никогда и не сталкивалась с ним ни на одном из великосветских раутов. – Пинки задумчиво пожевал сигарету. – И когда же вы с ним встречаетесь?

– Завтра в десять утра.

– Не забудь после рассказать.

Улыбнувшись, Кари повернулась на месте, чтобы возвратиться за свой стол.

– Хорошо, но на слишком многое не рассчитывай. Скорее всего ничего серьезного.

Так как же встретить ее – в костюме или просто в рубашке? Пожалуй, в рубашке свободнее и спокойнее. Лучше будет, если он в момент встречи предстанет перед ней в роли друга, которому можно всецело доверять. Но не оскорбит ли ее эта попытка влезть ей в душу?

Черт! Да какая, собственно, разница… Она оскорбится в любом случае. Так что пусть будет костюм, к тому же с жилеткой, чтобы выглядеть как можно официальное.

Надев пиджак, он открыл лежавшую перед ним на полированной поверхности стола коричневую папку. Бегло просмотрев несколько документов, он вполголоса выругался, помянув покойника не самым приличным словом. И чего только этой сволочи не хватало? Ведь все у него было – уважение общества, деньги, высокий пост… И она. К чему было рисковать всем этим? Или как раз в этом и заключалась особая сладость? Сладость каждодневного риска, ходьбы по краю пропасти… Во всяком случае, для Томаса Уинна с его банковским счетом наворованное вряд ли можно было назвать приличными деньгами. Так, мелочь на карманные расходы. Но тогда зачем?..

Зуммер селектора прервал его размышления.

– Мисс Стюарт в приемной.

– Хорошо, пусть войдет.

Ладони внезапно стали влажными. Он украдкой вытер их о брюки и торопливо встал из-за стола. Он, Хантер Макки, тот, кого считали человеком со стальными нервами и как огня боялись преступники всех мастей, чувствовал себя в эту минуту так, словно был сделан из фруктового желе.

Да что же это с ним творится? С какими только людьми ему не приходилось иметь дело! Отпетые убийцы орали ему в лицо, обещая разрезать на куски, едва выйдут из тюрьмы, куда отправлялись его заботами. Но перед любыми угрозами он оставался тверд и непреклонен. Теперь же, когда ему через секунду предстояло встретиться с хрупкой женщиной, которая казалась не опаснее бабочки, его внутренности сводила нервная судорога. Чего он так боялся?

Высокая дверь открылась. Она вошла. Солнечный луч, проникавший сквозь окно, упал на ее волосы, нежную кожу, светло-голубое платье, облегающее идеальную фигуру.

От волнения у него заныла поясница.

Итак, по меньшей мере одна загадка была разгадана. Глаза у нее оказались зеленого цвета. Две светлые зеленые поляны в окружении темного леса ресниц.

Прическа сегодня была совсем не та, что в день похорон. На сей раз непослушные локоны свободно лежали на ее плечах. Именно в таком виде она обычно появлялась в своей телепрограмме. Ее густые светлые волосы искрились тысячью оттенков – от самого бледного, почти белого, до насыщенного золота спелой ржи.

А цвет лица… Как описать ее лицо? Множество самых вычурных определений теснилось в его мозгу. Персиковый, кремовый, медовый… Ни одно из них не подходило в полной мере. Разве что представить себе сочетание всех этих нежных трнов – только тогда, пожалуй, и можно приблизиться к истине. Только не забыть при этом абрикосовый, легким налетом лежащий на ее щеках и губах. Неудивительно, что невольно хочется попробовать, так ли сладка она на вкус, как кажется.

Достаточно было одного взгляда на нее, представшую перед ним во плоти, чтобы понять наконец, что же именно все это время не давало ему покоя. Это беспокойство вселилось в него в тот самый день, когда он увидел Кари Стюарт-Уинн в телерепортаже о похоронах ее мужа. Один лишь взгляд – и его хваленая объективность в самоубийственном броске летит ко всем чертям в самую глубокую пропасть на свете.

– Мистер Макки?

Высокий, спортивного вида мужчина, кажется, наконец вышел из транса. После неловкого замешательства он шагнул ей навстречу.

– Спасибо, что пришли. Как мне вас называть – мисс Стюарт или миссий Уинн?

Она протянула ему руку.

– Не лучше ли просто Кари?

Ее ладонь утонула в теплой мужской руке. Его рукопожатие было приятным – достаточно крепкое, но не сокрушающее кости. Он задержал ее руку в своей чуть дольше, чем положено, внимательно изучая миловидное лицо посетительницы. Разжав наконец пальцы, прокурор, осторожно поддерживая Кари под локоть, подвел ее к стулу перед своим столом.

– Вам не слишком тут жарко?

– Нет.

– Может, тогда слишком холодно?

– Нет, – улыбнулась она. – Мне тут в самый раз.

Подобная чрезмерная обходительность не была ей в диковинку. С тех пор как погиб Томас, все старались ходить вокруг нее на цыпочках, и это уже начинало действовать ей на нервы. Операторы, отправляясь вместе с ней на съемки, вели себя в ее присутствии, как паиньки-племяннички, опасающиеся расстроить свою тетушку – старую деву. Какую-нибудь неделю назад один из них, забывшись, начал было по старой привычке сквернословить, но, тут же спохватившись, униженно взмолился:

– Ты уж, ради бога, прости меня, Кари.

– Ну когда же, черт возьми, вы все перестанете со мной нянчиться! – закричала тогда она в отчаянии. – Когда поймете наконец, что и после смерти Томаса я все та же? Что я не заболела и умом не тронулась!

Кажется, помогло. Весть о вспышке ярости быстро распространилась по телестанции, и окружающие стали держаться с Кари намного естественнее. Старые узы товарищества мало-помалу восстанавливались.

И теперь подчеркнутая галантность Макки откровенно смешила ее. Подойдя к окну, он долго и старательно возился с жалюзи, так чтобы солнечный свет не бил ей в лицо.

– Кофе не желаете?

– Спасибо, нет.

– Воды со льдом?

– Нет. Поверьте, мистер Макки, я чувствую себя превосходно. Вот только любопытство гложет. Зачем я вам понадобилась?

Пропустив ее вопрос мимо ушей, он поделился с ней своим наблюдением:

– А вы, как бы это сказать… – Макки сделал неловкий жест рукой. – Более худенькая, чем кажетесь по телевизору.

И это замечание не вызвало у нее удивления. Ей уже не раз приходилось слышать подобное от других.

– Дело в том, что телекамеры полнят того, кто сидит перед ними. Человек на телеэкране выглядит килограммов на семь-восемь тяжелее, чем на самом деле, – терпеливо разъяснила Кари. – А вот вы оказались на удивление молоды. – Его брови удивленно поползли вверх. – Во всяком случае, для той должности, которую занимаете, – быстро добавила она. – Я ожидала увидеть кого-нибудь в более солидном возрасте.

– Вроде Сайласа?

– Да.

– А потому разочарованы?

– Нет, скорее удивлена. – Она слегка наклонила голову набок. – Скажите, откуда вы к нам пожаловали?

– До этого я служил в Сент-Луисе.

– Отчего же вы оттуда уехали?

– Неужели это так важно?

Она виновато улыбнулась.

– Видите ли, раньше по долгу репортерской службы мне приходилось интересоваться деятельностью городского правительства. Извините, что начала приставать к вам с вопросами. Просто при виде окружного прокурора во мне невольно проснулся старый журналистский инстинкт.

На его губах появилось некое подобие улыбки.

– Что ж, будем говорить начистоту. В Сент-Луисе на служебной лестнице я занимал одну из низших ступенек, а перспектив роста не было никаких.

Она понимающе кивнула:

– Остается только удивляться, почему мы не встречались раньше.

– А разве такая возможность существовала?

– Я частенько наведывалась в зал судебных заседаний. Мой покойный муж был членом городского совета.

– Знаю.

– Вы лично знали его?

– Встречались несколько раз.

Вернувшись за свой стол, он сел в рабочее кожаное кресло и надел очки. При этом лицо его нисколько не утратило своей привлекательности. У Кари не вызывало никаких сомнений то, что этот человек далеко пойдет, если решит остаться на стезе служения обществу. Хорошие внешние данные в таком деле не помеха. Скорее наоборот…

В нем было под два метра роста. Отлично скроенный пепельно-серый костюм не скрывал поджарого, мускулистого тела. Его движения были уверенны и изящны, волосы безупречно подстрижены, и все же в прокурорской прическе оставалось что-то от мальчишеской взъерошенности – именно то, что большинству женщин так нравится в мужчине. Его волосы были темно-каштановыми, отдельные пряди – с красноватым отливом.

Высокий лоб Хантера Макки говорил о недюжинном уме. Густые брови изгибались дугами над глазами, которые были ни серыми, ни зелеными, а какого-то другого, глубокого цвета, напоминающего старый мох на древесном стволе. Высокие скулы расходились в стороны от аристократического носа. Очертания губ отличались изяществом и совершенством, причем нижняя была чуть полновата, что должно было свидетельствовать о его чувственности. Рот был широк. Кари представила себе, как он улыбается. Воображаемая улыбка получилась весьма сексуальной.

Несколько секунд он молча смотрел на нее из-за своего стола, а потом тихо произнес:

– Весьма сожалею по поводу случившегося с вашим мужем.

– Благодарю вас. – «Неужели он вызвал меня лишь за этим? – удивилась она про себя. – Соболезнования мог бы выразить и по телефону».

Все то, что Макки говорил сейчас, за последние месяцы она слышала уже сотни раз, и все же за его словами скрывалось нечто необычное, какая-то напряженность. Внезапно ей пришло в голову, что он сожалеет не только по поводу гибели Томаса. Ей стало крайне неуютно под его пронзительным взором. Казалось, он внимательно следит за ее реакцией на каждое его слово.

– Я не раз наблюдал за вами по телевизору, – обронил он словно невзначай. Однако у нее сложилось впечатление, что эта реплика была тщательно продумана. Кари всерьез сомневалась, что мистер Макки хоть раз в жизни сказал то, что первым пришло ему в голову.

– Это все равно что сказать: «Я наблюдал за вашим ребенком». Ну и какова же ваша оценка того, что вы видели?

Макки застенчиво улыбнулся. Кари оказалась права: улыбающийся он был красив и чертовски сексуален. Насколько она могла припомнить, исполняющий обязанности прокурора до сих пор ходил в холостяках. Должно быть, не менее десятка молодых особ прекрасного пола мечтали исправить это упущение.

– Раньше я обычно выключал телевизор сразу же после основных новостей. – Отведя глаза в сторону, он без видимой причины выдвинул и задвинул обратно верхний ящик письменного стола. – Но в последнее время стал специально смотреть ваш раздел – новости культуры. Сюжеты бесподобны. Отличная работа.

– Спасибо, – сдержанно кивнула она, в то же время широко улыбнувшись.

– Ваши слова всегда бьют точно в цель, ну а сами вы… очень красивы. – Последние слова были произнесены очень тихо, после почти незаметной паузы.

Кари почувствовала, как дробно, будто выбивая чечетку, застучало в ее груди сердце. Такого с ней прежде никогда не бывало. Сладкое возбуждение, просочившись сквозь искусственную плотину опасений и сдержанности, затопило ее душу. От этого странного ощущения у нее что-то словно ворохнулось внутри, и она едва удержалась от того, чтобы прижать к животу ладонь. Может, ребенок зашевелился? Нет, еще слишком рано. Что же тогда? Уж не хочет ли она признаться себе в том, что отреагировала на комплимент мистера Макки, как впечатлительная школьница на похвалу любимого учителя?

– В таком случае вам незачем было вызывать меня к себе. Достаточно было просто написать письмо-признание, как делают все уважающие себя поклонники. – Она попыталась невозмутимо улыбнуться, но губы ее предательски задрожали.

– Да, я ваш поклонник и не мог не сказать вам об этом. – Его брови сосредоточенно сошлись у переносицы. – Но, к сожалению, я вызвал вас не для этого.

– Я так и поняла. Если речь идет о каком-то материале для программы новостей, то вам следовало позвонить нашему шефу отдела редакционных заданий. А он бы в свою очередь направил…

– Нет, речь не о репортерском материале. Во всяком случае, пока. Но, думаю, уже сегодня пресса будет оповещена об этом деле.

Положив ногу на ногу, Кари нетерпеливо заерзала на стуле. Интересно, когда же он наконец перейдет к сути?

– Отчего бы вам не сказать мне, о каком деле речь, мистер Макки?

– Оно касается вашего покойного мужа, – заявил он, теперь уже без обиняков.

Это сразу же охладило ее нетерпение. Недоуменно моргая, она смотрела, как Хантер Макки открывает лежащую перед ним папку. Движения его были методичны, в каждом из них сквозила официальность. Отныне в нем не было даже намека на радушного хозяина или восхищенного поклонника – перед ней сидел «слуга народа», которому предстояло выполнить не самую приятную обязанность.

– Томаса? При чем тут Томас?

Исполняющий обязанности прокурора набрал полные легкие воздуха. Было видно, что ему не очень легко говорить.

– На протяжении нескольких месяцев наша прокуратура ведет следствие по делу об исчезновении очень крупных денежных сумм. Эти фонды поступали в распоряжение городского совета, однако куда они делись, точно до сих пор не может сказать никто, хотя в финансовых отчетах баланс сходится до последнего цента. Но это только на бумаге. На самом же деле несколько важных городских проектов так и не получили ни цента из причитавшихся им денег.

– Не понимаю, какое отношение…

– Прошу вас, выслушайте меня, – мягко прервал ее Макки, подняв над столом ладони. – Эти фонды использовались не по назначению. В наших руках накопилось достаточно свидетельств, чтобы вынести это дело на рассмотрение большого жюри присяжных. Сегодня во второй половине дня по обвинению в мошенничестве и незаконном присвоении средств из городской казны будут арестованы два члена городского совета. И прежде чем это дело станет достоянием гласности, я хотел бы поговорить с вами.

Она облизнула пересохшие губы.

– Почему?

Взгляд его глаз был беспощаден.

– Потому что, насколько можно судить, одним из участников этой неприглядной истории был Томас Уинн.

На какое-то время она оцепенела. Хантер Макки тоже оставался неподвижен. Воцарилось гнетущее молчание. Откуда-то издалека доносились телефонные звонки и стрекот пишущей машинки.

Внезапно сорвавшись с места, Кари опрометью бросилась к двери. Хантер проворно выскочил из-за стола и успел догнать ее как раз в тот момент, когда она уже была готова выбежать в коридор. Его сильные сухие пальцы впились в ее предплечье.

– Прошу прощения, Кари…

– Для вас я миссис Уинн, – злобно прошипела она, – и уберите от меня свои руки!

– Я хотел бы объяснить вам…

– Я не нуждаюсь в ваших объяснениях! – В глазах у нее потемнело от гнева, лицо горело. – Томас работал на благо этого города уже в то время, когда вы только заканчивали свой юридический колледж. Он был кристально честен как бизнесмен и безупречен как должностное лицо. Он никогда не стал бы… – Она на секунду замолчала, ловя ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег. – Ваши обвинения гроша ломаного не стоят, что и выяснится в самом скором будущем. А сейчас выпустите меня отсюда!

Кари вырвалась из его пальцев, однако его растопыренная пятерня по-прежнему загораживала ей выход. Решительно вытянутая рука Хантера Макки была похожа на шлагбаум, а сам он – на крепкое дерево, своротить которое было не под силу даже урагану. И если бы она пошла напролом, он ни за что не выпустил бы ее. Поняв это, она, кипя от бешенства, подняла на него взгляд.

– Сядьте, – мягко приказал он. – Мне нужно задать вам всего несколько вопросов. Если хотите, можете пригласить сюда своего адвоката.

Кари вызывающе вздернула подбородок.

– Это лишнее. Мне нечего скрывать от вас. И Томасу тоже.

– Тогда не сочтите за труд отвечать мне, – произнес Макки ровным голосом.

Она была загнана в угол, и единственным для нее способом «спасти лицо» оставалось изобразить полнейшую непробиваемость.

– Итак, о чем бы вам хотелось знать? – Она заставила себя принять более непринужденную позу, но ее ненависть к этому человеку не ослабевала.

– Присаживайтесь, прошу вас. – Хантер Макки вновь был сама предупредительность и благовоспитанность. Он взял ее под локоть, но Кари опять резко отдернула руку. Она сама подошла к стулу и напряженно села на край.

Он же вернулся за свой стол и снова зашуршал бумагами в папке.

– Мистер Уинн бывал когда-нибудь в Сан-Франциско?

– Не помню, – отрезала она.

Его брови опустились, и глаза пристально посмотрели сквозь поблескивающие стекла очков. Кари впервые почувствовала, как в ее душу вползает страх. Этот человек явно не намерен был с ней шутить.

– Так бывал или нет? – повторил он вопрос.

Она нервно сглотнула.

– Да. Время от времени.

– Насколько часто?

– Трудно сказать.

В нее опять уперся недоверчивый взгляд.

– Почему трудно?

– Часто – понятие растяжимое! – выкрикнула она. Однако, судя по бесстрастному выражению его лица, он по-прежнему не был удовлетворен ее ответами. А потому, прерывисто вздохнув, Кари уточнила: – Он ездил в Сан-Франциско довольно часто.

– Вы можете назвать конкретные даты?

– Конечно, нет! У Томаса было великое множество дел, и я не была в курсе каждого из них.

– А вообще он много путешествовал?

Она в отчаянии развела руками.

– Наверное, да. А вообще-то не знаю. Он уезжал два-три раза в месяц. Как по-вашему, много это или мало?

Оставив ее реплику без внимания, он продолжил дознание:

– И куда же он ездил – в Сан-Франциско, Новый Орлеан, Нью-Йорк, в Пуэрто-Рико?

– Думаю, что да. Может быть. Говорю же вам, я не вела учет его деловых поездок.

– Значит, вы никогда не знали, куда направляется ваш муж, когда он уезжал из города?

Ее губы сжались от злобы в тонкую линию, глаза яростно сверкнули.

– Отчего же? Знала! Он звонил мне каждый вечер, когда был в отъезде.

Ей показалось, что Макки пробормотал что-то в высшей мере оскорбительное, но она не расслышала, что именно. Он опять ожесточенно рылся в своих бумагах.

– Вы имеете хотя бц приблизительное представление о том, каков был годовой доход вашего мужа?

– Нет.

Его голова поднялась от бумаг.

– Ни малейшего представления?

– Я знаю лишь то, что мы ни в чем не нуждались. Мы жили вполне обеспеченно. Но у меня был отдельный банковский счет.

– …На котором лежали деньги, которые он вам давал?

– Нет, деньги, которые я зарабатываю сама, – злобно выпалила она. – У вас есть еще вопросы, мистер Макки?

– Пока нет. Во всяком случае, к вам. Мне всего лишь хотелось выяснить, являлись ли вы сообщницей вашего мужа в его махинациях.

Она вскочила со стула как ужаленная, кровь бросилась ей в лицо.

– За Томасом нет никаких махинаций. Слышите? Нет!

Хантер тоже встал и, опершись руками на стол, посмотрел ей прямо в глаза.

– У меня есть неопровержимые документальные доказательства. И хотите вы этого или нет, для тех двоих я добьюсь обвинения, чего бы это мне ни стоило. Хотя не скрою, ваша помощь могла бы оказаться в этом деле очень ценной. И если бы вы припомнили имена, даты…

– Подите вы к черту! – крикнула она ему в лицо и, повернувшись на месте, устремилась к двери.

Он поспешил следом за Кари, на сей раз успев опередить ее и вклиниться между нею и дверью. Казалось, она того и гляди задымится от бешенства. Да как у этого прокуроришки язык повернулся обвинить Томаса Уинна, святого человека, в таком чудовищном злодеянии, как растрата общественных денег!

– Позвольте мне вызвать судебного исполнителя, чтобы вы прямо здесь могли засвидетельствовать свои показания под присягой, – произнес он. – Если все обстоит именно так, как вы утверждаете, и вы ничего не знаете, то… Что ж, будем считать, что это действительно так.

– Я не хочу иметь никакого отношения к этому нечистоплотному расследованию, мистер Макки.

– Будучи вдовой мистера Уинна, вы, независимо от вашего желания, уже имеете к нему отношение.

– По закону жену нельзя заставить свидетельствовать против мужа.

– Под суд отдают не вашего мужа, а его сообщников. Расскажите мне все, что вам известно, и я больше не побеспокою вас.

– Я ничего не знаю.

– Заявите это под присягой. И все же я не советовал бы вам торопиться. Ведь вы, даже сами того не подозревая, можете знать об очень многом. Постарайтесь вспомнить, ну скажем, какие-то отрывочные факты, мелкие детали, которые сейчас, возможно, кажутся вам незначительными. Разрешите мне задать вам еще несколько вопросов по существу этого дела.

– Зря стараетесь! Разговор окончен, я ухожу. – Кари попыталась нащупать дверную ручку.

Однако Хантер Макки перехватил ее ладонь и совершенно неожиданно прижал ж своей груди.

– В таком случае я буду вынужден вызвать вас повесткой. Вам придется давать показания в суде.

– О, я абсолютно уверена, что вы неукоснительно выполните свой служебный долг, мистер Макки. – Она попыталась высвободить свою кисть из его пальцев, но безуспешно.

– Поймите, я не хочу заставлять вас страдать!

Забывшись, они оба поначалу пытались перекричать друг друга. Однако его последняя фраза заставила Кари удивленно вскинуть голову. Она ошеломленно уставилась на него. Его слова прозвучали с необычайной искренностью, поэтому она не могла не прореагировать на них. Их мягкая убедительность подействовала на нее гораздо сильнее, чем злобный крик.

Он наклонился к ней еще ниже. Его очки остались лежать на краю стола, и глаза, которыми Макки смотрел на нее сейчас, показались ей поразительно темными. Лицо его по-прежнему выражало твердость и решимость, но в то же время…

Сочувствие? Она покачала головой. Нет, не сочувствие. Это было совершенно невозможно. Разве может он ей сочувствовать, пытаясь одновременно опорочить имя Томаса? Ведь это все равно что нанести личное оскорбление ей, Кари Стюарт.

Постаравшись взять себя в руки, она проговорила ровным голосом:

– Не беспокойтесь, мистер Макки, я хорошо знаю, что такое страдание. Знаю, что чувствуешь, когда тебя вызывают в морг на опознание трупа. Знаю, что такое смотреть на холодное тело, узнавая в жертве нелепого дорожного происшествия собственного мужа. А вы не знаете… Не знаете, какой это был человек, но все равно пытаетесь… О господи! – Голос ее сорвался, и глаза защипало от слез. – Да выпустите же меня наконец!

Она не хотела плакать. Ни перед кем. Уж, во всяком случае, не перед ним. Однако несмотря на это, слезы боли и гнева мгновенно наполнили ее глаза. Кари наклонила голову, чтобы скрыть их.

Нет, это было выше его сил. Он заранее знал, что ему предстоит нелегкая миссия. Но увидеть себя в роли опереточного злодея… Ну почему именно ему выпало измываться над бедной женщиной, которая и без того уже достаточно выстрадала? И выглядела такой беззащитной, такой одинокой…

Чертов Уинн! Надо же быть таким скользким сукиным сыном – дал дуба, и взятки с него гладки. Наломал дров и испарился! А расхлебывать теперь ей! Будь этот проныра сейчас жив, Хантер, наверное, был бы к нему чуть более снисходителен. Теперь же, глядя на светлый нимб волос вокруг прекрасной головки молодой вдовы, прокурор ненавидел ее презренного покойного супруга всей своей прокурорской душой.

Его пальцы, державшие тонкое запястье Кари, побелели от напряжения. Опомнившись, Хантер Макки ослабил хватку, но руки ее не выпустил. Почувствовав свободу, женские тонкие пальчики, сжатые в крохотный кулачок, тоже расслабились. Эта изящная ладошка словно заворожила его. Больше всего на свете ему хотелось прижать ее к своим губам и держать так до тех пор, пока сердце его не забьется наконец спокойно и умиротворенно. Он мысленно представил себе, как разгибаются эти тонкие пальчики, как его губы прикасаются к белому запястью, скользят вверх…