Украинские сказки

И как стал коня гнать, догнал богатырей.

– Чего это вы, – спросил, – с мужичком идёте? А те отвечали:

– Тихо, Илья, лучше помалкивай!

Тогда и он догадался, спросил мужичка:

– А это не ты ли мужик болтанский, богатырь басурманский, что с одного маху сразу тридцать богатырей положил, и мелкой силе вовсе счету нет?

И тот отвечал:

– Я.

– Тогда прощения просим, что мужичком называл.

– А ты кто? – спросил мужичок.

– Илья Муромец, сильнее всех богатырей в мире.

– Тогда становись в середину!

Вот поехали. И решили теперь три богатыря отправиться в Дикие степи, где живёт такая царевна, что кто доедет до неё, тот и замуж возьмет. Ехали они, ехали, приехали в Дикое поле, поставили три куреня с тремя флагами. Мужичок снял с лошади рядно, пустил пастись коня, сам рядном накрылся и спать прилёг.

Поглядела царевна в трубу подзорную, говорит князьям своим:

– В степи мои едут три богатыря, подняли три флага. Отправьте, – говорит своим князьям, – шесть богатырей, шестерых зверей, и мелкой силе чтоб и вовсе счету не было, и пусть они тех богатырей разобьют, ну а мне головы привезут напоказ.

Князья мгновенно войско нарядили и в степь отрядили.

Бова Королевич глянул в трубу и сказал товарищам:

– Что ж делать? Выступило против нас шесть богатырей, шестеро зверей, а мелкую силу и вовсе не счесть!

Товарищи отвечали:

– Спросим-ка у мужика.

Пришёл Бова Королевич к нашему мужичку и просит:

– Мужик болтанский, богатырь басурманский, дайте совет нам: едут против нас шесть богатырей, шестеро зверей, а мелкую силу и вовсе не счесть, что ж нам теперь делать?

– Ты, – отвечал мужичок, – богатырь славный, Бова Королевич, садись-ка на свою лошадь и отправляйся им навстречу. Шестерых богатырей, как шесть оводов, разобьешь, а всю мелкую силу твоя лошадь потопчет.

Вот сел на коня своего Бова Королевич, поскакал и стал биться: шестерых богатырей и шестерых зверей побил, и всю мелкую силу конём потоптал, лишь одного оставил, чтоб записку написать и царевне весточку подать. Тогда выпустила царевна на них девять богатырей, девятерых зверей, а мелкую силу и вовсе не счесть.

Яруслан Лазаревич посмотрел в подзорную трубу и сказал:

– А что ж будем делать: девять богатырей выступили против нас да девять зверей, и мелкой силе вовсе счету нет?

Товарищи и говорили:

– Иди да у мужичка спрашивай!

Прибыл Яруслан Лазаревич к мужичку спрашивать:

– Мужик болтанский, богатырь басурманский, дайте совет нам: против нас девять богатырей выступили да девять зверей, а мелкой силе и счету нет, что ж нам делать?

– Ты, Яруслан Лазаревич, – отвечал мужичок, – богатырь славный, усаживайся на коня своего и отправляйся им навстречу. Прибьёшь ты девять богатырей, будто девять оводов, а лошадь твоя мелкую силу потопчет.

Садился на свою лошадь Яруслан Лазаревич, поскакал и стал биться: девять богатырей да девять зверей разбил, и мелкую силу конь растоптал, лишь одного только оставил, чтоб с вестями к царевне послать. Вот тогда царевна на них двенадцать богатырей выпустила да двенадцать зверей, и мелкой силе счету не было.

Посмотрел в трубу Илья Муромец и спрашивает:

– Что ж будем делать: против нас двенадцать богатырей выступили да двенадцать зверей, и мелкую силу не сосчитать?

Товарищи и отвечали:

– Иди-ка ты у мужичка спроси.

Приходит Илья Муромец и вопрос задаёт мужичку:

– Мужик болтанский, богатырь басурманский, дайте нам совет: против нас двенадцать богатырей выступили да двенадцать зверей, и мелкую силу не сосчитать, что ж нам делать?

– Ты, Илья Муромец, богатырь славный, – говорит мужичок, – садись-ка на коня и поезжай навстречу им: двенадцать богатырей прибьёшь да и двенадцать зверей побьёшь, словно двенадцать оводов, когда мелкую силу твоя лошадка растопчет.

Сел Илья Муромец на коня, поскакал. Вот стал он со всеми богатырями биться: двенадцать богатырей разбил да двенадцать зверей, а мелкую силу конём потоптал, одного только оставил, чтобы можно было записку написать да царевне весточку послать.

Увидала царевна, что дело не пустяшное, позвала к себе своих милых князей и говорила:

– Что же нам делать: трое богатырей разбили всех наших богатырей да всех зверей, и побитой мелкой силе счёту нет?

А князья и отвечали:

– Давайте выпустим на богатырей двенадцатиглавого змея, который сидит прикованный на двенадцати цепях; если и он их не одолеет, станем мы их, словно гостей, принимать.

Порешили и расковали двенадцатиглавого змея. Летел змей, так земля и дрожала, звери в лес прятались, а мелкие птицы вообще за море улетали.

А Илья Муромец поднялся рано, посмотрел в подзорную трубу и молвил товарищам:

– Плохо дело, товарищи, на нас летит двенадцатиглавый змей, вся земля под ним дрожит, звери в лес прячутся, а мелкие птицы за море улетают.

– Ну что, – говорят, – пойдемте, богатыри, к мужичку.

Вот прибыли к мужичку такое сказать:

– Мужик болтанский, богатырь басурманский, мы уж отбыли своё, сейчас твой черед пришел: теперь на нас летит двенадцатиглавый змей, иди справляйся теперь и ты с ним.

Мужик поднимается и думает: «Ну вот, пришёл конец моему лыцарству! Постранствовал я маленько по миру, людей повстречал, а теперь придётся живьем змею отдаться, тут вот, пожалуй, не выкрутиться». Тогда он стал, ряднышком своего коня прикрыл, заткнул топор за пояс, оседлал и поехал. Богатыри и кричат ему:

– Взяли бы вы коня у кого-то из нас, ведь ваш еле дышит, наверно, и до змея не доскачет.

– Не стоит, – говорил, – вашим коням меня не выдержать.

Дернул после за недоуздок и поковылял. Вот подъехал он к змею.

А змей на него летит, аж земля дрожит, звери в лес прячутся, мелкие птицы за море летят… А мужичок-то внимания не обращает, дёргает за недоуздок лошадь, она помаленьку и ковыляет. Посмотрел змей на такого лыцаря, останавливается и стоит.

– Это что ж это такое, никак насмешка надо мной?

– Точно! – мужичок отвечал.

Спрыгивает с коня, топор вытаскивает из-за пояса и ударяет зверя по его голове, да так, что катится голова эта, следом по второй – и та падает.

Увидали тогда три богатыря, как мужик болтанский, богатырь басурманский, змея-то разбивает, да и славу отнимает, оседлали коней и пустились на змея с обеих сторон, а третий за хвост ухватился – разбили его, порубили его, на огне сожгли, а пепел по воздуху пустили.

– Вот теперь, – сказал мужичок, – можем мы и к царевне ехать свататься; нехорошо только, что богатыри вы завистливые: я намеревался змея топором своим порубить, что ж вы не дали; зачем же вы в чужой черед в Дикую степь выступили?

Тут крикнул на них старший, Илья Муромец, говорил:

– Ну что ж, прощенья надо просить, славный мужичок болтанский, богатырь басурманский, старшиной будете теперь над нами: можете идти с царевной повенчаться и себе царство забирать, а коли нет, то поедем по свету силушку свою людям показывать.

– Спасибо за честь такую! – отвечал мужик болтанский ему. – Но не жених я царевне, вы мужиком меня обзывали, и по свету свою силушку показывать, чтобы люди удивлялись, и людской покой смущать тоже не хочется. Вы же, знатные богатыри, с убранством богатым, конями дорогими, отправляйтесь к царевне этой свататься, а я уж позади как-нибудь поплетусь.

Тогда оделись богатыри в наилучшие свои наряды и вперед отправились, а мужичок лошадку напоил, рядном прикрыл, оседлал, дернул за недоуздок и поскакал за ними.

Царевна увидала, что все богатыри ее побиты, двенадцатиглавый змей в пепел обращён, и подумала: «Нечего делать, следует дорогих странников встречать». Позвала она князей и велела:

– Открывайте ворота и стелите ко дворцу холстину: встречайте гостей-богатырей свежим хлебом и солью!

Ворота отворили, хлебом-солью богатырей встречали, кланялись, вот царевна на своё крыльцо вышла, и двери во дворец отпёрла; богатырей приветствовала, за стол усадила, дорогим вином-медом потчевала. Мужик болтанский, богатырь басурманский, подковылял ко дворцу, привязал лошадь у крыльца, ряднышко с нее снял, у дворца расстелил, лёг себе и стал трубку покуривать.

Вот богатыри начали пить-гулять, каждый на царевну поглядывать, и раздумывают: «Кого же царевна из нас троих удостоит?» А она видит, что все три богатыря один другого лучше, один одного милее, и сама не решает, за кого ж замуж идти. Пили они, значит, гуляли, но к делу не подступали. Царевна и сказала:

– Славные вы все богатыри, но кто же из вас разбил моего змея двенадцатиглавого, пускай тот со мной и выпьет чарку вина.

Богатыри переглянулись: сюда-туда, а того богатыря, что одолел двенадцатиглавого змея, и нет. Ну что же делать богатырям, они и признались:

– Был еще один с нами мужичок болтанский, богатырь басурманский, что с одного маху тридцать богатырей положил, и мелкой силе счёту нет. Сейчас он около дворца полеживает, да и трубку курит, пусть же сюда прибудет; но он такой мужик чудной, в одеже простой да на клячонке, а когда спит, то рядном покрывается.

– Если так, – отвечает царевна, – то пусть тогда мои князья, как подобает, его оденут и за стол усадят.

Одели князья, как должно, мужика болтанского и к столу привели. Наливает царевна всем по чарке и молвит:

– Кто же из вас разбил моего змея двенадцатиглавого, пускай тот со мной и выпьет чарку вина.

Тут уж мужичок не растерялся, чарку поднял и говорил:

– Я это!

Тогда-то царевна с ним обвенчалась и поставила его управлять своим царством.

И я у него был, горилку с ним пил, вот и к вам теперь пришел, эту сказку рассказал, – может, и вы чарку на стол поставите.

Про богатыря Сверхдуба

Жил себе когда-то богатый мужик. И было три сына у него: двое умных, ну а третий – дурак. Самый младший – вообще-то не был дураком, а только прикидывался, напускал на себя, что, мол, из этого получится. А было у мужика еще и несколько пар волов, и однажды послал он двоих умных сыновей на три дня в степь пахать, когда младший дома остался. Когда старшие сыновья домой приехали, меньший и говорит:

– Ну что ж, тату, они вдвоём пахали, а я тогда сеять поеду.

Отец и отвечал:

– Ты, сынок, еще по свету ходить не можешь, как же ты способен хлеб сеять?

Но младший так пристал, что и уговорил отца. Взял младший три мешка пшеницы и отправился на то же самое место сеять. Посеял и возвращается домой, когда попался ему старик и спрашивает:

– Куда это ты, земляк, едешь?

– Домой, – отвечает младший сын.

– А где ж ты был?

– В степи был, пшеницу сеял.

Старик и говорит ему:

– Когда прибудешь домой, скажешь отцу, матери да братьям, что пора уже пшеницу жать.

Сел тут парубок на подводу и подумал: «Как же это так, только я её посеял, а уже и уродилось? Надо бы вернуться да поглядеть».

И поехал назад посмотреть. Смотрит и правду – поспела уже та пшеница. Сорвал несколько колосков показать дома, а пшеница уродилась такая, что и не придумаешь лучше. Вернулся домой, отцу ее показывает, чтоб тот жать ехал. Отец сидит, раздумывает.

– Что ж оно, – молвит, – сын, счастье это нам такое, или несчастье? Как же так? Поехал ты сеять, а теперь уже пшеница поспела?

Взялись они за косы, стали косить; вот люди удивляются, – ведь только посеяли, а эти уже косят, ведь дело осенью было. Покосили они пшеницу, положили, обмолотили и давай продавать. Жили сами они бедно, но как стали продавать пшеницу, тут и построили дом. Отец сыновей своих женил. Самого старшего – на крестьянской дочке, среднего сына женил на поповской, а меньшого – на генеральской.

Когда умерли отец и мать, сыновья остались одни на хозяйстве, и детей дождались. Родился у меньшого сын – уж семь лет минуло, а он ещё в люльке лежит. Ходил дурак, гулял, и стали его разные господа стыдить, что он, мол, сам-то не бедный, это точно, а дитё такое, что уж семь лет ему, а он ещё в люльке лежит! Вот идет он домой и от стыда плачет. Думает: «Господи ты, боже мой, что ж оно такое – какой-то несчастный я, что дитя у меня такое?»

Вдруг попалась ему навстречу старуха. (А сын-то у него прикидывался, Семилеток, на самом-то деле – богатырём был).

– И о чем же ты, – спрашивает его, – сын купеческой, плачешь? (А старуха ж эта тоже знала, о чем он грустит, да не признавалась.)

Стал тогда он рассказывать:

– Ну, вот дитё у меня неудалое…

Тогда она спрашивает:

– А что, хотел бы, купеческий сын, чтоб на свете его и вовсе не было?

– Да, пожалуй, хотел бы, – отвечал купеческий сын.

– Тогда ступай, – она сказала, – на базар, и семь пудов каната купи и еще железную тележку. Когда дойдёшь домой, положи подушку, да и его положи туда, возьми веревку, да потолще, и вези его, спящего, в лес.

И дальше сказала она ему:

– Когда прибудешь в лес, нужно найти толстый развесистый дуб. Выбери ветку, что не обломается, привяжи в четыре ряда свой канат (так люди люльку веревкой повязывают). Положи на него доску, а на доску положи подушку, потом положи его и покачай (ведь он сонный был, он спал, да спать залёг на семь суток); и как положишь на подушку, так сразу покачай, а потом убегай без оглядки.

Так и сделал отец – отнес сына в лес, а сам убег без оглядки. А коли б отец оглянулся, тогда б Семилеток поломал бы о него весь тот лес.

Спал он или не спал, но семь суток проспал. Если бы эти семь суток дома проспал, тогда было б ему, наверно, двадцать лет стукнуло. Тогда была б у него силушка богатырская.

Проснулся Семилеток и говорит:

– Что ж оно такое, вроде я дома спал, а сейчас в лесу?

Тут встряхнулся он, да и упал на землю, упал и погрузился в нее по самые колени. Ходит теперь и думает: «Пути домой не знаю, летать не могу». Похаживает, сам себе приговаривает. Отыскал он дуб здоровый, высокий, попробовал, чтобы не сломался (он-то хорошо уже знает, что силушка у него такая имеется, – что весь лес обхватил бы, но!..)

Взобрался он на тот дуб и стал осматриваться, не видно ли где-нибудь какого-нибудь села либо слободы. Села не заметил, а увидал в лесу двухэтажный дом, покрытый черепицей. «Вот, – думает про себя, – если слезу вниз – дорогу не найду. Летать – не могу». Стал он руками хвататься за ветки, и пошел, опираясь на верхушки деревьев, словно птица.

Прилетел он туда, к тому дому, но легко спуститься не может, поэтому упал на землю, очень ушибся. Вошёл в дом, а там нет никого, сидит только старая-престарая женщина, сидит и его спрашивает:

– С чем же ты, добрый молодец, пожаловал сюда?

Он отвечал:

– А ты, старая ведьма, сначала напои меня и накорми, а уж после и спрашивай.

Встала она живо с печки, достала кувшин с молоком, поставила на стол и положила ему булку. Он поднялся и отблагодарил бабушку.

– Спасибо, – сказал, – тебе, бабушка, за хороший обед! Ну а сейчас, бабушка, спроси, с чем я сюда явился.

Старуха спрашивает:

– Ты чьего роду и кто такой будешь?

– Я, – говорит, – Сверхдуб (это он сам себе имя придумал).

– Зачем же ты, – спрашивает, – сюда прибыл?

– Ну вот, – отвечал, – хотел бы тут век дожить, наняться к кому-нибудь.

Она ему:

– У меня двое сыновей, они в чисто поле поехали. Я ж без них ничего не решаю; вот как приедут домой, так и распорядятся.

Тогда он ей и говорит:

– А мне ничего здесь не будет, если я дожидаться стану?

Бабка отвечает:

– Есть у меня место, где могу тебя спрятать. Сыновья не узнают, а если станут догадываться и на меня сердиться, тогда я им слово промолвлю, сыны уедут с дому, так я выпущу тебя.

(Это дело нередкое, если мужик голодный, то как приедет домой, жену бранит, а корчмарь коль голоден – то идёт богу молиться.)

Вот прибыли сыновья домой; не успевают и в двери зайти, а баба булок напекла, тогда поразевали мужики рты, она им булки тычет (они – на самом деле, змеи были). Кидала, пока сытыми не стали. Потом вошли в комнату, вот самый старший и молвит:

– Фу, русская кость смердит!

А она им говорит:

– Вы, – отвечает, – по миру летали, русской кости понюхали, вот вам оно и мерещится.

И дальше продолжает:

– А вот ко мне молодец тут заходил, да такой, что лучшего и не сыщешь. Приходил наняться, говорил, что служить хочет, покамест не прогонят. (Но сам-то Сверхдуб долго служить не хотел бы.)

Сыновья ей в ответ:

– А что ж нам ты его не показала?

Тогда поднимает старуха подушку да одеяло и вытаскивает молодца. Поднялся он тогда, они с ним и здороваются:

– Здравствуй, молодец!

А он не знает, что им и ответить. Вот они его и спрашивают:

– Зачем же ты, молодец, к нам зашел: волей-неволей или своей охотой?

А тот отвечает:

– По своей воле не явился бы к вам, да вот заставила неволя, пришлось наниматься.

Тут они ему и говорят:

– Мы такого не хотим; нас братьев двое, а вот если ты будешь третьим – меньшим. Ну как? Согласен? А если не согласен, то мы тебя прямо сейчас и съедим!

Он и отвечал:

– Да, согласен!

Что ж, вручили ему ключи братья от хозяйства, где лежат овес да мука, одёжа да крупа. И стали водить его по кладовым всем и амбарам, показывать, что где лежит, отвели его в конюшню, отворили ее, увидал он – стоят в стойле двенадцать лошадей. Тут самый старший Змей и сказал:

– Будешь ухаживать, брат, за этими лошадками.

А под той же крышей была еще одна конюшня. Но молодцу ключей от нее не дали, и сказали:

– Вот тебе, брат, хозяйство наше. Где хочешь, ходи гуляй и пей, можешь на лошадях кататься, только туда нельзя заглядывать.

Побыли чуток братья дома, а потом и сказали младшему:

– Оставляем тебя на хозяйстве, а сами собираемся к дядюшке в гости.

Сели на коней и поехали. Ожидал он день за другим, пил да гулял, на лошадях ездил, а на третий день накормил коней хорошенько и сводил на водопой. Вернулся с реки, да поставил лошадей в конюшни, настелил соломы, насыпал овёс, стал ходить по конюшне, раздумывает: «Что ж оно это значит, по всему своему хозяйству меня водили, а сюда не привели и ключей не дали?» И думает себе: «Какой же с меня будет молодец, если сюда не загляну?» Отправился в дом, смотрит: та бабушка спит. Открыл шкафчик, посмотрел – лежат два ключика. Схватил он эти два ключа, пришёл туда, попробовал – подходят. Отпер молодец конюшню, стоят пара коней, один свежую пшеницу жует, а второй – золото. Подумал: «Что ж это такое? Этот пшеницу жует, а тот – золото? Надо бы этому подложить золота, пусть тоже поест».

Засучил рукава по локти, засунул он руку в золото – и вдруг стала она золотой; засунул другую – и другая золотой стала. Взялся молодец за голову, и та золотой сделалась. Натянул шапку, опустил рукава, заходит в дом и рассказывает:

– Ой, – молвит Сверхдуб, – бабушка, сильно я провинился. (А она и так об этом знает, ведь волшебница была)

Она ему и отвечала:

– Вот теперь, дитё мое милое, рада бы я была, если б ты живой остался, но как приедут, то ведь съедят по косточкам. Теперь, сыночек, бери коня да ступай, куда хочешь.

Молодец пошел, подковал лошадь, но не так, как все, а задом наперед подковы поставил, как будто ехал оттуда, чтобы след замести: туда следу нет, а сюда будет. Сел на коня и поехал. Выходит старушка и говорит Сверхдубу:

– Подожди, дам-ка тебе в дорогу гостинец. (Пожалела его потому, что он был очень собою пригож).

Вынесла ему щетку да гребень, какими коноплю чешут, и платок ещё. Спрашивает он ее:

– И как же этими вещами распоряжаться?

Она ему и говорит:

– Оседлай коня, езжай да замечай: когда будет ветер и буря шуметь, ты бросай этот гребень позади, а сам мчись что есть мочи! Чтобы проскочил!

Выезжает он со двора, и конь ему говорит:

– Сойдёшь, – говорит, – и полезай в моё правое ухо, а в левое вылезай, тогда станешь еще краше.

Выезжает молодец со двора, так и делает, как конь велел. Едет дальше и дальше, а за ним уже Змей в погоню выехал. Конь ему и молвит:

– Поезжай, не зевай, бурю не дожидайся, а посматривай: тебе за тридевять земель будет видно, как ворона полетит, тогда скажи. (Это конь ему поставил такие зоркие очи.)

Едет он и видит, как летит за тридевять земель ворона, тогда конь и спрашивает:

– Что, видано тебе что-нибудь?

– Видно: за тридевять земель ворона летит.

А конь ему:

– Возьми гребень, брось позади себя да мчись что есть мочи!

Бросает молодец гребень, сам проскакивает, и вырастает позади него такой лес, без конца и краю, и настолько высокий, что в небо верхушками упирается. Змей его перескочить хотел, но чересчур высокий и такой густой, что не пролезть, и большой – не объехать! Проехал Сверхдуб пару верст, но и Змей уже долетел до этого леса.

– Вот, – сказал, – хитрый, догадливый.

Гонял Змей да гонял по всему миру, не нашел ни конца, ни края, и в гору прыгал, но не перескочил. Нанял тогда пильщиков, чтобы дорогу ему прорезали. Пока их нанимал и пока вернулся, пока их до места доставил, Сверхдуб все дальше и дальше уходил. Пришли пильщики, проложили просеку, когда конь уже знал, что Змей снова будет за ним гнаться, и молвит хозяину:

– Езжай-ка, нельзя спать, не зевай и назад посматривай. Еще две беды могут на пути произойти; если их перетерпим, от горя избавимся.

Едет молодец, оглядывается – летит опять ворона. Конь его и говорит:

– Видишь ли что?

– Вижу, – отвечает, – но можно ехать и четыре года, пока та ворона не нагонит.

А конь ему отвечает:

– Ну, на четыре года ты не рассчитывай, а рассчитывай лишь на четыре секунды. И оглядывайся, – добавил, – почаще.

Но не успел конь и десяти шагов пройти, оглянулся Сверхдуб, а ворону уже за версту видно стало. Говорил конь:

– Ты брось щетку позади, а сам что есть мочи мчись вперед.

Кинул он щетку, и даже не успела лошадь двух шагов ступить, как позади курган огромный образовался, и такой высоты, что вершина в самое небо уперлась! Прибежал к кургану Змей:

– Эх, – молвил, – догадливый!

Бежал и бежал Змей по целому миру, так и не нашел ни конца, ни краю. И вверх прыгал – не перескочил! Вернулся назад, но пока грабарей нанял, тот пуще умчался. Прокопали те дорогу, снова Змей за ним погнался, тут конь и спросил Сверхдуба:

– Ты, – спрашивает, – спать сильно хочешь?

– Хочу, – отвечает, – очень.

– Перетерпи, – говорит, – еще одну беду, скачи на мне, не спи и почаще поглядывай!

Едет на коне, оглядывается назад, увидал ворону за три версты. Едет дальше, конь твердит:

– Махни назад платком, ведь он нас догоняет уже.

Махнул молодец назад платком – так разлилось позади него сине море на весь мир, без конца и без края, глубиной и вовсе, как глубокая бездна!

Тут подъезжает Змей к морю и говорит:

– Эх, хитрец какой нашёлся!

Перескочить море не смог – широкое.

– Может, – молвит Змей, – может, я его выпью?

Стал пить, выпить успел, а лишь дважды глотнул и лопнул.

Тогда говорит конь Сверхдубу:

– Всё, не нужен я тебе боле. (Конь ведь был не богатырский, а волшебный. А Сверхдуб в богатырском нуждался.)

– Можешь теперь пойти, куда захочешь, только меня, – говорит, – покорми, чтоб домой я добрался, а то идти сил нет.

Сверхдуб спросил у коня:

– Чем же могу тебя покормить?

Конь ему отвечал:

– Пойди-ка ты в лесок рядом, нарви дубов, наломай из них куски и сожги, пускай они горят, а я этого пепла наемся.

Сверхдуб только рад стараться: пошел быстрым шагом, нарвал дубов, наломал из них куски и зажег. И горели куски не более трех минут, потом потухли. Отправился он в степь, нашел там вола, снял шкуру с него, смастерил решето, просеял на нём угли (для коня так постарался, негоже просто было бы коню такие угли есть). Угостил его, тот и наелся.

– Вот теперь, – сказал конь, – иди куда хочешь, а я домой поскачу.

Зашел Сверхдуб в лес дремучий да лег поспать, потому, как давно не спал. Спал молодец или не спал, но проспал двенадцать суток. А как проснулся, думает: «Куда ж теперь мне ступать?»

Шел и нашёл деревню. Смотрит он, а впереди большая усадьба, богатый помещик, видать, живет. Подумал Сверхдуб: «Как бы это мне попасть туда?»

Вошёл он в усадьбу в зимних варежках и шапке летом (нельзя было ни шапку, ни рукавицы снимать, не то увидели бы золотые руки да голову). Вышел к нему барин и говорил:

– Здравствуй, молодец! Зачем пожаловал?

А тот ему отвечал:

– Да вот пришёл наниматься.

Барин и говорит:

– У меня недавно свинопас рассчитался, если хочешь, то можешь наняться свиней пасти.

– Все равно – работа, только деньги платил бы.

Так что нанялся Сверхдуб у барина за полтину рублей и хозяйскую одёжу. Завел его барин в дом, дал отобедать и, не теряя времени, отвел его в степи, где свиней надо пасти: свиньи ведь голодные. Поводил его по своим степям повсюду, показал все места и сказал: