Общая тетрадь

Есть деньги – есть родина, нет денег – нет родины.

2008

Проект «Анафема»

Все возвышенное на этом свете неожиданно, все низменное закономерно. Вот точно и в самом деле, как утверждал Достоевский, как-то вдруг залетели в нашу земную навозную кучу несколько семян из иных миров. Коли сильно повезет, что-то из урожая этих потусторонних семян можно встретить на жизненном пути.

Но что делать, если иной человек в самом себе чувствует необычайные, может, и «не от мира сего» силы? Имеет ли он право их использовать для собственной выгоды или, напротив, бескорыстно, в борьбе со тьмой? Будет ли за это расплата? Где свод законов на эту тему, который можно полистать на досуге?

Я ведь это не просто так говорю. Я серьезно обдумываю одну темку. Один, так сказать, «проект».

Скажем, купила я тут масло подсолнечное, которое нынче вместо сорока рублей стоит сто десять. Поехала в Москву на ночном поезде, что обошлось мне гораздо дороже, чем если бы я поехала в Берлин (может, думаю, в самом деле найти работку в Берлине? Дорога, во всяком случае, обойдется дешевле – что на самолете, что на поезде). Заглянула с ужасом в бюллетень недвижимости, из которого было понятно, что даже мне, крепкому среднему классу, не купить уже ничего и никогда, а что делать молодежи, я не представляю. Людей буквально придавливают материальными проблемами…

Или вот какая история: приехала ко мне приятельница, которая двадцать лет не была в Петербурге. Вышли утром мы из «Астории» на берег Мойки. А там, в полном соответствии с известным каламбуром, помойка. Горы бутылок, оберток, окурков – сюрреалистический кошмар. И так на каждом шагу в «историческом центре». Приятельница, ничего не понимая, стала кричать: что это? что это? это разве можно так в Петербурге? А я горю от стыда и сделать ничего не могу.

Понимаете, какое несчастье? Я ничего не могу изменить. Слишком многие люди, распоряжающиеся жизнью на моей родине, буквально одурели от сверхприбылей и видят во всем только источник дохода. Выгодно сносить Петербург – Петербург сносят, а то, что при этом о городе и его жителях еще надо бы как-то заботиться, уже никого не волнует. Надо верхушке Министерства путей сообщения поддерживать определенный уровень жизни (в Европе так не живут их смирные короли, как живет верхушка МПС) – и оно будет это делать, доводя цены на муравьиную тропу «С.-Петербург-Москва» до полного абсурда. Ведь уже дешевле слетать в Париж и обратно, чем прокатиться на все том же ночном поезде. Где ничего при этом не изменилось в лучшую сторону, а в качестве знамения новых времен добавлены только идиотские «бесплатные» журналы, которые несчастный пассажир уже щедро оплатил из своего кармана, покупая билет. И это еще пустячок. Ради выгоды нынешнее зверье ни перед чем не остановится, вымаривая нерентабельное и ненужное население…

Правды нет, но и настоящей красоте объявлена война. Хожу по своему несчастному городу… Всюду его тело мучают отбойными молотками явно приезжие люди, которым вообще неизвестно, где они находятся и какое преступление совершают. К началу туристического сезона ничего не готово – взрыта даже Петропавловка. Застроены уже все скверы на Большом проспекте Петроградской стороны. Что делать! Что делать!

И вдруг мне в голову приходит интересная мысль. Да, думаю я, у меня ничего нет. Ни власти, ни денег, ни рычагов влияния… Но слово-то у меня есть! А что, если я… их прокляну? Эдак по-доброму, в библейском стиле?

Возьму, встану в урочный час где-нибудь в заветном месте и скажу: «Вы, гоблины, уроды, враги людей, лживые корыстные твари! Вы, кто уничтожает Петербург, кто превращает Россию в колонию нефтяных паразитов! Проклинаю вас от макушки до кончиков ногтей, проклинаю и сердце ваше, и легкие, и печень, и кровь, и кожу, проклинаю всю вашу требуху, проклинаю вас самих и детей ваших и внуков ваших, пусть не будет вам ни счастья, ни радости, ни здоровья, пусть отсохнут руки тех, кто сносит священные камни Петербурга, пусть отнимутся ноги у тех, кто вырубает деревья Петербурга! Пусть не будет пути всем делам их! Анафема! Анафема! Анафема! Святой Петр, ударь в своем великом гневе по виновным, испепели их, утешь нас, несчастных, бессильно плачущих! Защити, отец…» И тут надо какой-то эффектный жест сделать, руками и корпусом. В стиле хореографии Бориса Эйфмана…

Не подумайте, что я приписываю себе полномочия церкви – «анафема» взята тут не как известный ритуал, а как красивое и звучное греческое слово. Можно и без него обойтись, не в том суть. А в том, что проклятие, сказанное бескорыстно, от души, тем, кто не лгал, не использовал Слово, а служил Ему преданно долгие годы, может дойти до самого Главного управления исполнения наказаний и сбыться. В холодном, переведенном на цифру, мерзком мире, где живут уже не Божьи люди, с душой, с умом, а какие-то материальные носители числа своего дохода, раскаленное настоящим гневом и настоящей ненавистью Слово – живущее по законам другого мира – будет иметь реальную силу!

Есть, правда, мнение, что проклинать опасно – зло, которое ты причинил, вернется к тебе же. Возможно, это верно, если человек делает проклятие с целью личной мести или корысти. Но у меня такой цели нет. Я собираюсь проклинать бескорыстно, «от имени и по поручению»…

Так или иначе, я совершенно успокоилась, осознав, что и у меня, бедной крошки, есть могучий рычаг управления действительностью. Теперь, когда вижу беззаконие, ложь и мерзость, я с некоторым облегчением думаю – да прокляну я их, и все дела. У вас за душой лишь ваши награбленные мильены – а у меня «проект» покруче.

У меня – анафема!

Как Новая Россия снесла Новую Голландию

А как Новая Россия снесла Новую Голландию?

Да так. Взяла и снесла. Была Новая Голландия – и нет Новой Голландии.

Вы о чем?

Я о Петербурге.

Сносят Петербург. Вы разве не знаете?

Тот самый старинный Петербург, с пустынными площадями, заброшенными поэтическими уголками и разными живописными руинами. Его сносят. Эстетическим консерваторам не договориться ни о чем с пришедшими к власти циничными прагматиками, да никто и не собирается договариваться: площади будут застроены, уголки – расчищены, руины – оборудованы по последнему слову техники. Холодными, ни о чем не помнящими руками все будет потрогано, проверено «на зубок» насчет прибыли. Все будет крутиться и сиять евростандартом.

Это называется «реконструкция», «развитие». «Петербург должен развиваться», – говорят административные люди и моргают. Петербург им задолжал, понимаете. А получат они свой должок на пластические операции да на спокойную старость – и поминай потом, как звали.

Да помянем, можете не беспокоиться, зловеще цедят эстетические консерваторы: всех и каждого помянем, и тех, кто «проектировал», и тех, кто разрешил сносить, и тех, кто за бульдозером сидел, и тех, кто это заказывал. Список преступлений будет составлен. Игривая идея посетила одного: он предложил на территории Новой Голландии оставить Морскую тюрьму – переоборудовав ее для тех, кто участвовал в уничтожении Петербурга. Но это уж им не по чину, вообще-то. В Адмиралтейском-то районе сидеть! Саблинской зоны хватит, заметили на это другие.

На одном из городских форумов, среди подобных, ленивых и зубоскальных, реплик питерских аборигенов, вдруг раздался вопль некоего «Алексея из Екатеринбурга»: да вы что, ребята, петербуржцы, опомнитесь! Я был в городе, видел этот чудный таинственный остров, как вы позволили его уничтожить, вы от фашистов город отстояли, а теперь что делаете! Никто ему не ответил.

Что отвечать-то? От фашистов отстояли, так они враги. Они город бомбили, и от этого зияли пустоты. А лорд Фостер и г-н Шалва Чигиринский (совладелец компании «СТ Новая Голландия», проводящей «реконструкцию») – это разве враги? Действительно, и от их деятельности и деятельности им подобных в городе зияют пустоты, и вроде даже их больше, чем от фашистских бомбежек, так разве можно сравнивать! Это же совсем другое дело. Это «развитие».

Лорд Фостер ведь два месяца не спал, создавая свой проект «новой Голландии», – так пишет пресса. Мы ж понимаем, что человек два месяца не спит, если только он принимает определенные препараты, так как мы можем сражаться с галлюцинациями лорда? Мы их будем воплощать в жизнь…

Итак: с XVIII века стоял искусственный, руками человеков сделанный остров, военно-морской порт, окруженный Мойкой, Крюковым и Адмиралтейским каналами, из красного кирпича по преимуществу, с величественной, бесконечно прекрасной аркой Валлен-Деламота. Исстари этим островом распоряжались военные. Что там внутри – видели и знали немногие, что, конечно, сильно облегчило впоследствии зачистку острова. Тебе говорят, что такие-то здания «не имеют исторической ценности», – ну, и верь на слово. Хотя вот все дома, построенные в последние годы в Петербурге по проектам г-на Митюрева (воплощающего в жизнь проект Фостера), тоже не имеют никакой исторической ценности, да и вообще никакой не имеют – чего ж это их не сносят? Археологи кричат: подождите! Не сносите! Там культурный слой, там искать-копать надо, там то, там се! Кому интересно?

Геологов и геодезистов, которые сильно сомневаются, что в принципе возможны в этом районе, насквозь пронизанном подземными водами, огромная подземная парковка и тоннель, кажется, никто и не спрашивал вообще ни о чем. Не успели. Запарка была. Надо было как можно скорее запустить бульдозер – а там разберемся. Разобрались же со снесенным кварталом на углу Крюкова и Мойки, где погибли Дворец Первой пятилетки, фрагмент Литовского рынка Кваренги, школа и жилой дом. Сначала снесли – потом выяснилось недостаточное техобеспечение проекта «второй сцены Мариинского театра». Ничего страшного: переделаем проект на живую нитку по ходу дела. Главное – пустить бульдозер, чтоб назад дороги не было.

У питерских архитекторов, наверное, от хищной радости все время сердце стучит. Кто б мог подумать, что это станет возможно! Еще пять лет назад они получали от общественности таких дроздов в печенку за скромный какой-нибудь домик, тихо и хронически бездарно стилизованный и вписанный в историческую застройку. Архитектор Марк Рейнберг, помню, жаловался – у нас руки скованы, мы ничего не можем, мы как вечные ученики должны преклоняться перед своими грозными учителями.

Все, закончился ученический кошмар, вечная робость троечников перед отличниками. Более наши парни ни перед кем гордой головы не клонят – отдыхайте, Чевакинский, Росси, Тома де Томон и Валлен-Деламот. Идут настоящие гении – Митюрев, Рейнберг, Явейн и прочие. Их имен-то пять лет назад никто не знал – теперь пришлось выучить. Заставили! Сносят они нынче кварталами, приписывают свою похабщину в классический роман-город бестрепетно. Руки уже не скованы. Ничем. А теперь, когда снесли Новую Голландию, табу никаких не осталось вообще. Если можно это – значит, можно все.

Совесть?

Да у нас в Петербурге это слово никто не произносит. Ни один человек из администрации города. Ни один архитектор. «Петербург должен развиваться». Где тут место для совести, спрашивается? И 340 миллионов долларов на «реконструкцию» «Новой Голландии» должны дружными рядами отправляться на работу.

Деревья на острове вырубят. Они не имеют ценности.

Здания снесут, оставив только то, что совсем уж запрещено сносить, но они будут кардинально переоборудованы. Арку Валлен-Деламота, конечно, оставят. Она же известна всей России по заставке фильма «Бандитский Петербург». Прагматизм прагматизмом, но святое-то («Бандитский Петербург») святым.

Сейчас уже снесено все, что выходило на Адмиралтейский канал. Не имеющее ценности.

Вы вряд ли поверите мне, если я стану описывать, как впервые, этим летом, увидела сие жуткое зрелище – снос Новой Голландии – и как, несмотря на все свое титаническое жизнелюбие, подумала: как жаль, что я до этого дожила, чтоб стоять теперь и плакать в бессильной ярости. Ничего не спасти. Ничему не помочь. Стоять в родном городе, который будто в самом деле захватили враги. В родном городе, исчезающем на глазах. Поэтому я и описывать это не буду.

Да и что тут напишешь? Вдруг – открывается пустота. Там, где гулял десятки лет и видел таинственный остров, поросший деревьями, мрачно-романтический, дивный, сказочный, – открытая всем ветрам пустота. Огромный пролом зияет и со стороны Крюкова канала. Остров беззащитно обнажен, открыт. Никаких больше тайн. Деньги – товар – деньги. «Петербург должен…»

В проекте Норманна Фостера предусмотрено восемь мостов, так что проломы будут еще и еще, да, в тех самых, в заветных, в священных кирпичных стенах. Потому что мост же не может упираться в стенку, он ведь куда-то обязан вести.

Проект Фостера, к вящей радости администрации, получил первую премию на выставке в Каннах. Это и неудивительно: сам по себе, без городского контекста, как картинка на бумаге или макет, он, подкрепленный авторитетным именем архитектора, вполне может обрадовать любителей современного дизайна на слете «буржуазных холуев, прикидывающих, как им ловчее помочь буржуазии сожрать мир», как выразился один юный экстремал. Простим горячке юных лет.

Кстати, а что будет на острове? Главное здание, центр проекта – Дворец фестивалей, четвертая сцена Мариинского театра. Фантастические цифры, описывающие количество зрителей, которое сможет вместить этот Дворец, я приводить не буду. Если все эти зрители припрутся реально, Новая Голландия, в которой уже ничего «голландского» не будет, а будет современная общебуржуазная пошлятина, тихо уйдет под воду.

Да, Мариинский театр определяет в Адмиралтейском районе все или почти все. Его сценами район прорастает, как березовый пень опятами. Валерий Гергиев остановиться не может. После четвертой сцены, очевидно, будет и пятая, и шестая, и седьмая. Таков великолепный по хитроумию черный замысел – ликвидировать историческую застройку руками… деятелей культуры, чтоб не придраться было. Да, будут офисы, гостиницы, торговые площадки, но главное же – Дворец. Там будет вечный марш культуры, там, размножившись по числу сцен, что не проблема для крупных демонов, пламенный, небритый маэстро с воспаленным взглядом выдаст вам всех ваших Риголетт и Травиат, без которых вы якобы жить не можете…

Общественность Петербурга, бросившая все силы на протест против башни Газпрома, по поводу Новой Голландии уже только устало машет рукой. Фигуры общезначимого авторитета – какой был академик Д.С. Лихачев – сейчас нет, и закошмарить администрацию просто некому. Кинематографисты, скажем, народ лукавый, постоянно нуждающийся в деньгах на фильмы, потому они с властями ссориться не станут никогда. Потому-то и Алексей Герман, и Владимир Бортко внезапно вспоминают Эйфелеву башню и в мечтах предполагают, что наша башня, может, еще и понажористей будет. А писатели – те, что старой закалки, – остатки вяловатого гражданского темперамента стравили еще в перестройку, так что на современность уже ничего не осталось.

Так что немногочисленным эстетическим консерваторам, убежденным в ценности старого Петербурга и умоляющим об осторожности в обращении с ним, остается грустно писать в маленькие журналы свои слезные сердитые письма. Вот типичная позиция: реконструкция уничтожит сложившийся облик и образ острова Новая Голландия. «Образ сурово-романтический, красивый своей пустынностью, отчасти таинственный, неприступный, чему способствовала многолетняя закрытость территории. Сочетание старинных кирпичных стен с деревьями и поросшими травой берегами двух каналов и реки Мойки создало неповторимый феномен. Это не просто набор из одиннадцати памятников архитектуры, а уникальный целостный архитектурно-ландшафтный ансамбль в самом центре „старого Петербурга“. Вот его-то и надо было сохранять как достопримечательность Петербурга.

Вместо этого предлагается создать многофункциональный комплекс, в буквальном смысле торжище, под завязку забитое зданиями и территориями общественного назначения. Определенно хотят, чтобы получилось нечто вроде нынешней Сенной площади, которая изуродована эклектикой, доведенной до полного беспредела, и забита постройками с предельной плотностью. Но именно эта Сенная начальству и нравится, и ее хочется размножать по всему Петербургу. Так будет и в «Новой Голландии»: исторические памятники, плотно обложенные новоделами, заново покрашенные, густо покрытые вывесками фирм, отелей, магазинов и ресторанов, изукрашенные фонарями и гирляндами лампочек, просто перестанут существовать… Понять же, что решать могут не только деньги, но и идея сохранения красоты и старины, – это городскому руководству не позволяет уровень культуры» (М. Золотоносов).

Эстетический консерватизм выражает мнение нескольких тысяч образованных петербуржцев, понимающих и чувствующих ценность старины, памяти, камней, накапливающих время, атмосферы и прочих невесомых прелестей. Мнения миллионов он – не выражает. Эстетический консерватизм – позиция культурного меньшинства. Он слегка тормозит современные процессы, осложняя скорость проведения «развития» всякими ритуальными жестами (вроде общественных слушаний по проектам, о которых мало кто и знает из-за разрушенного информационного поля Санкт-Петербурга). Он несколько облегчает совесть этого самого меньшинства: мы писали, протестовали, когда и если нас спросят: а где вы были, когда уничтожали Петербург, мы скажем – мы были против, вот, у нас и справки есть. Но определять стратегию обращения с культурным наследием города эстетический консерватизм не может, ибо это – свойство старых мудрых народов с сильно развитой «бюргерской» закваской. А мы народ молодой и по происхождению крестьянский, всего-то сто пятьдесят лет, как из-под крепостного права. Для того чтобы прочувствовать и оценить «сурово-романтический облик» старой Новой Голландии, надо иметь инстинкт красоты, развитое чувство гармонии. Откуда бы все это взялось в нынешней лихорадке будней у средних менеджеров, рулящих сейчас городом?

Так что вместо чего-то сказочно-таинственного, поросшего травой и деревьями, вместо всего этого поэтического романтизма, абсолютно непонятного нормальному менеджеру, будет ясно и понятно что: многофункциональный бизнес-центр с досугово-развлекательной доминантой. У колонии нефтяных паразитов, каковой постепенно становится Россия, будет ведь очень много досуга.

На подходе очередной глобальный проект: выселение зоопарка. Еще неясно куда, но ясно, что от Петропавловской крепости подальше. А что там будет?

Вам действительно непонятно, что там будет?

Подбираются к самому сердцу города…

Шерсть вся дыбом, осклабились, от азарта взмокли, зубы навострили. См. сказку «Щелкунчик» писателя Гофмана. Только Щелкунчика нет.

Пока еще ничего не построено. Все только снесено. Зияют пустоты. Но через два, три, четыре года… Да вы приезжайте! Да вы не узнаете ваш старый, жалкий, немодный Петербург!

Вместо живописных руин вы увидите настоящее царство мышиного короля, еще и покруче того, что рисовал Шемякин.

2007

Американская шпана уделывает мир

Итак, свершилось: фильм Рона Ховарда «Код да Винчи» по роману Дэна Брауна на экранах всего мира уже неделю. По справедливости, и эта книга, и этот фильм, ничтожные в художественном отношении, могут претендовать на звание самого большого мыльного пузыря всех времен и народов. Однако этот пузырь лопнул в умах миллионов людей! Затронул главные темы человеческой истории, любимые имена человеческой цивилизации! Такое не должно оставаться безнаказанным.

Как мистер Браун поправил мистера Христа

– Дорогой, – прошептала Мэри, – у тебя проблемы?

– Да, дорогая, – ответил Джызус. – У меня большие проблемы. Плохие парни из Иерусалимского храма почему-то хотят меня убить. Они хотят, чтобы эти страшные римские солдаты взяли острые гвозди и прибили меня за ноги и за руки.

– О, нет, Джызус, нет! Мы не успели выплатить кредит за наш дом! На что мы будем жить, если ты прекратишь свои проповеди? Что будет с нашими крошками? Сара уже научилась зубами открывать пепси-колу, а Джон вчера самостоятельно выкакал целый сникерс!

– О, Мэри! Как ты хорошо воспитала моих детей! У меня есть план. Мы должны бежать во Францию.

– Но разве в этой дикой стране есть пепси-кола?

– Мужайся, Мэри. У нас нет другого выхода…

Вы еще не видели американского фильма с таким текстом? Вы его еще увидите. Потому что больной старикан Голливуд, давно сидящий в большой заднице (выражаюсь по-американски), решил от безнадежности обратиться к человеческой культуре. Идейный кризис! От гниющего монстра воняет на весь мир – это запах подгоревшего попкорна, ведь именно в попкорн современный Голливуд превратил великое искусство кино.

Но монстр не сдается. Чтобы как-то оживить свою мертвую продукцию и впарить ее миру, он готов на все. Даже открыть книгу. Даже заглянуть в музей. Там ведь что-то написано, в этих книгах, что-то висит в этих музеях? Ведь это можно использовать как приправу, отбить у очередного киногамбургера привкус тухлятины.

И вот самые дорогие для человеческой цивилизации имена идут на фарш. Христос с апостолами и Марией Магдалиной, Леонардо да Винчи с Джокондой, Исаак Ньютон с яблоком, Париж с Лувром и Лондон с Тауэром. Крестовые походы, тамплиеры, Ватикан, линия Розы и все возможные символы. Но не помогает, ничего не помогает.

Бездарный роман мистера Брауна испаряется из головы на следующий день. Бездарный фильм Ховарда даже дня не протянет. Скука смертная. Очень похоже, скажу вам как критик со стажем, на фильмы украинской студии имени Довженко семидесятых годов. Там тоже беспрерывно звучала лютая симфоническая музыка и было по шесть-семь финалов. То есть картина никак не могла закончиться, потому что она в художественном смысле и не начиналась. Видимо, отсутствие реальных творческих задач приводит к одним и тем же проблемам, и тут идеологическая диктатура, давившая на студию Довженко, оказывается равной диктатуре денег и масс, которая давит на Голливуд. И здесь когда-то работали Альфред Хичкок, Орсон Уэллс, здесь творит умница Тим Бартон? Глядя на пластмассовый, тупой, пустой, как гнилой орех, «Код да Винчи», в это трудно поверить. Жаль, пересмешник Мел Брукс состарился, вот была бы ему пожива…

Забалтывая и профанируя священные темы, фильм не озаботился своими прямыми обязанностями: сюжетом, характерами, ритмами. И получилось, что всю дорогу только то и происходит, что два унылых героя, мужского и женского рода, слоняются зачем-то по всему миру и несут чушь. Пожухлая Одри Тату играет некую Софи, которая в конце фильма оказывается прямым потомком Иисуса, с переносицы Тома Хэнкса не сходят две вертикальные морщины, отчего лицо прославленного актера кажется окаменевшим от горестного изумления: Боже, как я попал в эту дрянь, где мне нечего играть? Абсолютно непонятно, зачем этой картине живые актеры – персонажи только выиграли бы, если бы их нарисовали на компьютере, хотя и это бы не помогло, поскольку между ними нет отношений, нет истории. Ноль эротики! И это притом, что разглагольствуют весь фильм про священное женское начало, про союз мужчины и женщины, про плохую христианскую церковь, которая это святое женское начало репрессировала. А между героями даже тени притяжения нет.

Эх вы, скорбные головой. Да когда церковь якобы «репрессировала» женское начало, разнополых людей било и трясло от желания. А сейчас многие из них и глядеть друг на друга не хотят, до того опротивели друг дружке. Благодаря христианству образ жены и матери стал высоким, чистым, священным. Впрочем, мистер Браун возник не на пустом месте, и действительно, в человечестве бродят смутные сказки про обиженную богиню, да только эта тема не для слабых умов, не для профанации, не для мистера Брауна. Он не истину насчет мироустройства ищет, а делает свою коммерцию.

Книжки кто читает? В основном тетки. Тетки всего мира похожи. Им-то и льстит «Код да Винчи» – безбожно, безгранично и беспардонно. Утверждает, что их, бедных, обошли, обидели, подавили, обманули, что они вообще-то являют собой божественное начало в полный рост и зря их сжигали на кострах. Они, может быть, потомки Иисуса Христа, на минуточку!

На пустую голову «Код да Винчи» сильно вреден. Но это же нашей с вами головы не касается, правильно?

2006

Свинство по-французски

Надо сказать, мы, русские, теперь довольно трезво смотрим на мир, понимая, что нас никто не любит и мы никого не любим. Да и никто никого не любит, так что все нормально. Перевелись всем скопом «на цифру»: вы нам то-то, а мы вам то-то, а если не столько, то тогда вот и нисколько.

И если американец или, например, датчанин начнет говорит глупости и гадости о России, никакой радужный флер более не заслонит наш суровый трезвый взор, и мы спокойно скажем – заткнись, урод. Вместо того чтобы по образцу прошлых лет холуйски кивать и вопить – ах, господин, спасибо, господин, как вы это верно подметили, господин.