Полное собрание сочинений. Том 5. Произведения 1856–1859 гг. Писания, относящиеся к проекту освобождения яснополянских крестьян

Я подошелъ къ нимъ; сняли шапки и замолкли. Говорилъ только староста, Осипъ и Резунъ, бездомовникъ, умный плотникъ, говорунъ, лѣтъ 60, но на видъ 40, худощавый, остроносый, съ бородой. Я требовалъ, что[бы] надѣли шапки, говоря, что съ шапками голосъ пропалъ. Дружелюбно смѣялись: цѣль сходки нравилась. Резунъ предложилъ взять земли на мальчиковъ. Осипъ нетерпѣливо подернулъ плечомъ и отвернулся. Я сказалъ, что земли даю только тѣ, которыя находятся въ владѣніи. Поняли, что Резунъ билъ на нечистое дѣло. —

Я предложилъ вопросъ о томъ, сколько хотятъ сѣнокоса въ одномъ мѣстѣ, чтобы ни мнѣ, ни миру обидно не было. Резунъ сказалъ, что половину дать имъ. Я отвѣтилъ, что онъ судитъ скоро, чтобъ подумалъ: цѣна оброка будетъ зависѣть отъ того, сколько у нихъ будетъ земли. Замолчали и звуки одобренія. Я простился и пошелъ, они тоже пошли, громко разговаривая. Завтра дадутъ отвѣтъ о сѣнокосѣ. —

29 Мая. Въ 9 часовъ мнѣ сказали, что собралась сходка. Я пошелъ къ нимъ и предложилъ вопросъ о сѣнокосѣ. Вообще замѣтно было уныніе, непохожее на вчерашнее расположеніе духа. О сѣнокосѣ мнѣ сказали, что у нихъ сѣна слишкомъ мало и желали бы имѣть больше, именно Арковск[ій] верхъ и т. д. Я пошелъ съ Осипомъ смотрѣть на планѣ. Онъ многозначительно поводилъ пальцомъ и растолковалъ мнѣ. Мы рѣшили опредѣлить такъ, что я отдаю всѣ покосы, исключая нѣкоторыхъ. Я вышелъ снова къ нимъ изъ конторы и предложилъ вопросъ28 такъ: хотите взять по вольному контракту или нѣтъ, и какую назначите цѣну? Осипъ сказалъ: рублей 20, – какъ будто не понимая, въ чемъ дѣло – предложилъ то есть 1/3 настоящей цѣны. Я снова ушелъ въ контору, посовѣтовавъ имъ совѣщаться. Я съ глаза на глазъ объявилъ Василію цѣну, за которую я хочу отпустить. Онъ нашелъ цѣну небольшою. Сообщилъ ему мысль пріобщить дворовыхъ къ общинѣ. Онъ понялъ такъ, что крестьяне будутъ нанимать у дворовыхъ. – Сообщилъ тоже Осипу о дворовыхъ, ему понравилось. Осипъ сказалъ вдругъ, что о сѣнокосѣ несогласны, не зная цѣны. Вышелъ къ нимъ, объяснилъ о дворовыхъ всѣмъ, обращаясь преимущественно къ Резуну. Онъ вдругъ сказалъ, что вообще отвѣчать общиной несогласны. Мы разошлись совсѣмъ. Они сказали, что съ барщиной много довольны и жить хорошо, ежели бы я прибавилъ сѣнокоса и земли. Снова я спросилъ, какъ могутъ быть несогласны, не зная цѣны. Просили открыть цѣну. Я сказалъ. Молчаніе. Резунъ сказалъ: нельзя. Какой то дерзкій голосъ, съ желаніемъ уколоть меня, какъ мнѣ показалось:29 оброкомъ насъ всѣхъ раззорите. – Много голосовъ, все изъ бѣдныхъ и бездомовныхъ: за что общество будетъ отвѣчать за неимущихъ и полтора оброка платить? Я доказывалъ, что заработаютъ барщиной, одной поденной работой въ 11/2 раза больше. Умолкли. Я предложилъ совѣтоваться и ушелъ. Вызвалъ старосту, прося его убѣдить ихъ. Онъ обѣщалъ, какъ дѣло весьма для него легкое. Снова я пошелъ къ нимъ. Уже толковали о томъ, сколько платить старикамъ безъ земли. Просили прибавить земли на мальчиковъ и убавить цѣны, я назначилъ каждый день сходки и отвѣтъ въ Троицынъ день черезъ 5 дней. —

3 Іюня. Троицынъ [день]. Сходки не было, потому что я не приказалъ старостѣ, а только сказалъ мужикамъ на сходкѣ. Василій однако утромъ сказалъ мнѣ, что мужики рѣшительно несогласны, что Осипъ сказалъ, что и 10 р. не заплатить, а Резунъ одинъ согласенъ. Вечеромъ на Груман[тѣ] встрѣтилъ Кирилу, Анисимова брата, въ лѣсу и заговорилъ съ нимъ; онъ сказалъ, что нынѣшній годъ тяжелъ падежемъ лошадей, и поэтому оброкъ невозможенъ. Потомъ подъѣхалъ къ Осипу: онъ съ сдержанной улыбкой умнаго человѣка, который проникъ, что его хотятъ надуть и не поддается, сказалъ, что придется платить по 150 рублей за нищихъ, что оброкъ великъ и что староста угнетатель.

Встрѣтилъ Резуна, тотъ сказалъ, что онъ не понимаетъ упорства другихъ, что онъ согласенъ и что надо поговорить еще. Потомъ подъѣхалъ къ Данилѣ (богатый семейный мужикъ, изъ ямщиковъ, худой, блѣдной, неподобострастный, но добродушный и очень умный). Онъ подошелъ ко мнѣ, когда я заговорилъ объ оброкѣ, съ лицомъ выражаюіцимъ стыдъ за меня, что я притворяюсь и лгу. Онъ отдѣлался общими мѣстами, говоря, что и за мной жить хорошо, что при папенькѣ моемъ за ними оброкъ тоже не стоялъ. Часовъ въ 10 я пошелъ ходить съ Васильемъ и разсказалъ ему весь свой планъ. Василій понялъ, не удивился и сказалъ, что онъ какъ предъ Богомъ, такъ и передо мной, объяснитъ, что30 они имѣютъ въ разумѣ, что я хочу сдѣлку сдѣлать, теперь обязательство взять, такъ какъ знаю, что въ коронацію всѣмъ будетъ свобода, и главное отъ этаго не соглашаются. Они и не знали, что я намѣренъ пересадить на оброкъ съ осѣни. Но трудно будетъ разувѣрить въ томъ, что я ихъ обманываю. Завтра открою имъ свою мысль и допущу оброкъ хотя нѣсколькихъ, ежели не захотятъ обществомъ.

5 Іюня. Нынче была сходка. Когда я спросилъ: желаютъ ли на оброкъ обществомъ, долго всѣ молчали и потомъ стали говорить, что дорого, и что нѣкоторые пойдутъ можетъ [быть]. Сказали только, что несогласны, когда я спросилъ: несогласны? Говорили, что хлѣба нѣтъ и придется платить по 92 рубля, что нѣкоторые пойдутъ. Я объяснилъ, что все дѣло рѣшится только осѣнью. Молчаніе… Я вошелъ въ контору и изъ окна началъ говорить: что цѣль моя въ томъ, чтобы они откупились. Молчаніе. Что произойти это не можетъ раньше выкупа изъ Совѣта, 24 лѣтъ. Яковъ, – бѣлобрысый бойкій мужикъ сказалъ, что никто не доживетъ до этаго срока. Звуки одобренья. – Сказали, что оброкъ великъ и что и такъ жить хорошо. Я предложилъ итти на оброкъ тѣмъ, которые хотятъ, и составить общество. Звуки31 одобренія; но когда я сказалъ, что остальные пусть вмѣстѣ съ другими сдѣлаютъ условіе – контрактъ, послышались испуганно-недовольныя возраженія, что можетъ сдѣлать[ся]32 болѣзнь и изъ всего общества 10 человѣкъ останется. Я сказалъ (необдуманно), что контрактъ нельзя сдѣлать иначе, какъ когда всѣ пойдутъ, а потомъ сказалъ, что можно и совсѣмъ, вообще изложилъ неясно. – Сначала напали бѣдняки, и изъ первыхъ Яковъ, на то, что оброчнымъ нечего ходить, ежели не всѣ. Я объяснилъ, что каждый свободенъ; потомъ возразили, что пусть лучше останется на прежнемъ положеніи, а то кормить въ голодъ некому будетъ, и выйдя изъ оброка я не приму его. – Возвратились къ оброку, просили отсрочку до осѣни; когда я сказалъ, что нужно мои поля бросить, они предлагали нанять ихъ. Я сказалъ имъ пункты условія, всѣ изъявили неудовольствіе и къ подпискѣ выражали страхъ. Потомъ я замѣтилъ, что ежели свобода будетъ дана общая, то условія контракта моего пусть будутъ недѣйствительны. Съ ужасомъ возставали на всякое поползновеніе къ подпискѣ и обращались къ оброку. Я сказалъ, что подписка для того, чтобы связать наслѣдниковъ. Они сказали, что имъ все равно и у Мараюшникова [?] жить. – Даже тѣ, которые были за оброкъ, замолкли. Стали льстить и врать офиціально. Вы наши отцы, намъ хорошо. Рѣзунъ вдругъ предложилъ отдать имъ всю землю. Я предложилъ ему отдать мнѣ свой армякъ и сапоги. Засмѣялись. Я возвратился къ подпискѣ. Оскорбленно говорили, что никакъ нельзя, какъ можно, отцы не дѣлали, и дѣти пусть служатъ, какъ будто я предлагалъ имъ дать подписку въ томъ, что каждый будетъ осквернять святыню. Данило, къ которому я приступилъ, требуя объясненія отказа и объясняя его надеждой воли безъ выкупа, божился мошеннически, и всѣ одобрительно подтверждали его слова, что они ничего не знаютъ. Онъ сказалъ, что дѣти пусть тоже служатъ барину. – Да, я сказалъ, развѣ имъ не лучше будетъ? Нѣтъ, – отвѣтилъ онъ, и всѣ подхватили, – вольнымъ жить хуже. И опять начали не то льстить; видно они испугались чего-то, чего – еще я не понялъ. – Я сказалъ, что все-таки пусть потолкуютъ, согласны ли на контрактъ, и кто согласенъ на оброкъ? Голосъ изъ толпы, что на оброкъ никто не пойдетъ, и всѣ одобрительно молчали. Я отошелъ въ садъ и минутъ черезъ 5 вернулся. Никого уже не было. Все разошлись молча, плотники толковали съ старостой о сваяхъ. Какъ будто нынѣшніе мои слова были уже такъ глупы, что не стоили никако[го] вниманія. Староста, съ которымъ я послѣ заговорилъ объ этомъ дѣлѣ, сообщилъ мнѣ, что когда онъ началъ говорить имъ, они и слушать не стали и разошлись молча. Староста, который на мою сторону клонитъ и, какъ богатый мужикъ, долженъ желать свободы, объяснялъ ихъ несогласіе действительно тѣмъ, что свободнымъ хуже.33 Онъ подтверждалъ это примѣрами. Завтра напишу черновое условіе и дамъ имъ. —

6 Іюня. Вотъ черновой Договоръ, который [я] далъ старостѣ и который онъ одобрилъ, съ тѣмъ, чтобы дать его читать крестьянамъ. Староста объяснилъ мнѣ, что они дѣйствительно ожидаютъ вольной въ Коронацію и что они боятся, [что] я ихъ надую.

7 Іюня. Я велѣлъ собрать стариковъ. Староста же сдѣлалъ весьма неудачный выборъ. Власъ, болѣзненный развратный старикъ. Морозъ, добродушный плутъ, который отвѣчалъ мнѣ, что онъ глухъ. Владиміръ,34 добрый, но тупой мужикъ, Резунъ, Осипъ и Данило. Староста имъ прочелъ еще прежде меня, я прочелъ снова. Резунъ говорилъ, что понимаетъ, когда же я приступилъ съ вопросами: хотятъ или нѣтъ? сказали, что лучше по старому, что мы готовы, – однимъ словомъ, не отвѣчали на вопросъ. – Осипъ сказалъ, что хуже бы не было отъ того, что 3 дня; я доказывалъ нелѣпость его словъ. Онъ сказалъ, что онъ старъ, – съ молодыми поговорите. Потомъ сказалъ, что начальства будетъ много. – Данило – злобной плутовской брюнетъ. Ямщикъ. Косится на другихъ, когда говоритъ. Говорилъ, что они глупы, не понимаютъ. – Лучше служить постарому, и что они не доживутъ воли. Наконецъ, когда я нападалъ на ихъ недовѣріе и скрытность, Рѣзунъ, которому между прочимъ, нужно отъ меня лошадь, сказалъ, что онъ скажетъ все: надѣятся свободы, а я ихъ свяжу подпиской. Я прочелъ послѣдній пунктъ, опять толковалъ, просилъ объ одномъ, чтобы со мной совѣтовались. Стали сговорчивѣй и обѣщались подумать. Воскресенье велѣлъ созвать общую сходку. – На этой сходкѣ Рѣзунъ снова, какъ будто обѣщая согласиться, просилъ прибавить земель, и всѣ подтверждали.

Черн[овое] письмо Гр. Блудову. —

Ваше Сіятельство,

Графъ Дмитрій Николаевичъ!

Уѣзжая изъ Петербурга я, кажется, имѣлъ честь сообщать Вамъ цѣль моей поѣздки въ деревню. Я хотѣлъ35 разрѣшить для себя въ частности вопросъ объ освобожденіи крестьянъ, занимавшій меня вообще. Передъ отъѣздомъ моимъ я даже подавалъ докладную записку Т[оварищу] М[инистра] В[нутреннихъ] Д[ѣлъ], въ которой излагалъ тѣ основанія, не совсѣмъ подходящія къ законамъ о вольныхъ хлѣб[опашцахъ] и обяз[анныхъ] крест[ьянахъ], на которыхъ я намѣренъ былъ сдѣлать это. Г-нъ Министръ передалъ мнѣ словесно черезъ своего товарища, что онъ одабриваетъ мой планъ, разсмотритъ и постарается утвердить подробный проэктъ, который я обѣщалъ прислать изъ деревни. – Пріѣхавъ въ деревню, я предложилъ крестьянамъ итти вмѣсто барщины на оброкъ вдвое меньшій, чѣмъ оброкъ въ сосѣднихъ деревняхъ. Сходка отвѣчала, что оброкъ великъ и они не въ состояніи будутъ уплатить его. Я предлагалъ заработки – несогласіе. Я предложилъ имъ выйти въ обязанные крестьяне работой по 3 дня въ недѣлю, съ прибавками земли, съ тѣмъ, чтобы, по истеченіи36 24 лѣтъ, срока выкупа имѣнья изъ залога, они получили вольную съ полной собственностью на землю. Къ удивленію моему они отказались и еще, какъ бы подтрунивая, спрашивали, не отдамъ ли я имъ еще всю и свою землю. – Я не отчаявался и продолжалъ почти мѣсяцъ каждый день бесѣдовать на сходкахъ и отдѣльно. Наконецъ я узналъ причину отказа, прежде для меня непостижимаго. Крестьяне, по своей всегдашней привычкѣ къ лжи, обману и лицемѣрію, внушенной многолѣтнимъ попечительнымъ управленіемъ помѣщиковъ, говоря, что они за мной счастливы, въ моихъ словахъ и предложеніяхъ видѣли одно желаніе обмануть, обокрасть ихъ. Именно: они твердо убѣждены, что въ коронацію всѣ крѣпостные получатъ свободу, и смутно воображаютъ, что съ землей, можетъ быть, даже и со всей – помѣщичьей; въ моемъ предложеніи они видятъ желаніе связать ихъ подпиской, которая будетъ действительна даже и на время свободы.

Все это я пишу для того только, чтобы сообщить вамъ два факта, чрезвычайно важные и опасные: 1) что убѣжденіе въ томъ, что въ коронацію послѣдуетъ общее освобожденiе, твердо вкоренилось во всемъ народѣ, даже въ самыхъ глухихъ мѣстахъ, и 2) главное, что37 вопросъ о томъ, чья собственность – помѣщичья земля, населенная крестьянами, чрезвычайно запутанъ38 въ народѣ и большей частью рѣшается въ пользу крестьянъ, и даже со всей землею помѣщичьею. Мы ваши, а земля наша. Деспотизмъ всегда рождаетъ деспотизмъ рабства. Деспотизмъ королевской власти породилъ деспотизмъ власти черни. Деспотизмъ помѣщиковъ породилъ уже деспотизмъ крестьянъ; когда мнѣ говорили на сходкѣ, чтобы отдать имъ всю землю, и я говорилъ, что тогда я останусь безъ рубашки, они посмѣивались, и нельзя обвинять ихъ: такъ должно было быть. Виновато правительство, обходя вездѣ вопросъ, первый стоящій на очереди. Оно теряетъ свое достоинство (dignité) и порождаетъ тѣ деспотическія толкованія народа, которыя теперь укоренились. Инвентари. Пускай только Прав[ительство] скажетъ, кому принадлежитъ земля. Я не говорю, чтобы непремѣнно должно было признать эту собственность за помѣщикомъ, (хотя того требуетъ историческая справедливость), пускай признаютъ ее часть за крестьянами или всю даже. Теперь не время думать о исторической справедливости и выгодахъ класса, нужно спасать все зданіе отъ пожара, который съ минуты на минуту обниметъ [его]. Для меня ясно, что вопросъ помѣщикамъ теперь уже поставленъ такъ: жизнь или земля. И признаюсь, я никогда не понималъ, почему невозможно опредѣленіе39 собственности земли за помѣщикомъ и освобожденіе40 крестьянина безъ земли? Пролетаріатъ! Да развѣ теперь онъ не хуже, когда пролетарій спрятанъ и умираетъ съ голоду на своей землѣ, которая его не прокормитъ, да и которую ему обработать не чѣмъ, а не имѣетъ возможности кричать и плакать на площади: дайте мнѣ хлѣба и работы. У насъ почему-то всѣ радуются, что мы будто доросли до мысли, что освобожденіе безъ земли невозможно, и что исторія Европы показала намъ пагубные примѣры, которымъ мы не послѣдуемъ. Еще тѣ явленія исторіи, которыя произвелъ пролетаріатъ, произведшій революціи и Наполеоновъ, не сказалъ свое послѣднее слово, и мы не можемъ судить о немъ, какъ о законченномъ историческомъ явленіи. (Богъ знаетъ, не основа ли онъ возрожденія міра къ миру и свободѣ). Но главное, въ Европѣ не могли иначе обойти вопроса, исключая Пруссіи, гдѣ онъ былъ подготовленъ. У насъ же надо печалиться тому общему убѣжденію, хотя и вполне справедливому, что освобожденiе необходимо съ землей.

Страница черновой рукописи „проекта освобождения Яснополянских крестьян“.

Размер подлинника.

Печалиться потому, что съ землей оно никогда не рѣшится. Кто отвѣтитъ на эти вопросы, необходимые для рѣшенiя общаго вопроса: по скольку земли? или какую часть земли помѣщичьей? Чѣмъ вознаградить помѣщика? Въ какое время? Кто вознаградитъ его? Это вопросы неразрѣшимые или – разрѣшимые 10 летними трудами и изысканіями по обширной Россіи. —

А время не терпитъ, не терпитъ потому, что оно пришло исторически, политически и случайно. Прекрасные, истинные слова Г[осударя], сказанныя въ М[осквѣ], облетѣли все Государство, всѣ слои, и запомнились всѣмъ, во первыхъ, потому что они сказаны были не о парадѣ и живыхъ картинахъ, а о дѣлѣ близкомъ сердцу каждаго, во вторыхъ, что они откровенно-прямо-истинны. – Невозможно отречься отъ нихъ, опять потому что они истинны, или надо уронить въ грязь prestige41 трона, нельзя откладывать ихъ исполненія, потому что его дожидаютъ люди страдающiе.

Пусть только объявятъ ясно, внятно, закономъ обнародованнымъ: кому принадлежитъ земля, наход[ящаяся] въ владеніи крепостныхъ, и пусть42 объявятъ всѣхъ вольными, съ условіемъ оставаться впродолженіе 6 мѣсяцевъ на прежнихъ условіяхъ, и пусть подъ надсмотромъ чин[овниковъ], назначен[ныхъ] для этаго, прикажутъ составить условія, на которыхъ останутся отношенія крест[ьянъ] съ помѣщ[иками], пусть допустятъ даже свободное пересѣленіе съ земель и определятъ по губерніямъ minimum его. Нѣтъ другаго выхода, а выходъ необходимъ. – Ежели въ 6 мѣсяцевъ крѣп[остные] не будутъ свободны – пожаръ. Все уже готово къ нему, недостаетъ измѣннической руки, которая бы подложила огонь бунта, и тогда пожаръ вѣздѣ. Мы всѣ говорили: это много труда, обдумыванья, времени. Нетъ! время приспѣло. Есть 3 выхода: деньги! Ихъ нѣтъ. Разсчетомъ уплатой – время[ни] нѣтъ. И 3 – безъ земли. Можно послѣ утвердить.43 Первая приготов[ительная] мѣра – объявленіе, нечего скрываться, всѣ знаютъ. —

10 Іюня. Была окончательная общая сходка. Долго молчали на мой вопросъ: согласны ли? наконецъ одинъ маленькой плюгавый бѣднякъ заговорилъ за всѣхъ и объявилъ, что несогласны. Общее мычанье подтвердило. Резунъ объяснилъ причины, будто бы 1) что я не даю сѣнокоса и 2) что мальчики будутъ подрастать, земли понадобятся, и не откуда ихъ будетъ взять, и 3) что по 24 лѣтъ имъ однихъ своихъ земель мало.* Я отвѣчалъ, что сѣнокосы дамъ и земли буду давать по требованiю. Опять жалобы на недостатокъ хлѣба, сѣнокосовъ и поголовную работу, которая ихъ раззорила совершенно. (По журналу не выходитъ 130 дней на тягло). Я сказалъ, что одно средство – подписка. – Вопль, что мы непротивничали, какъ служили, такъ и будемъ, не было бы хуже за больныхъ отвѣчать. Я рѣшилъ, что дѣло прямо невозможно и предоставилъ одинъ оброкъ, осѣнью рѣшится дѣло. —

* Опять является смутное понятіе о ихъ собственности на всю землю. – Потомъ я предложилъ земли; никто не хотѣлъ брать, говоря, что для этаго нужно принуждать: очевидное противорѣчіе съ 2-мъ доводомъ Резуна.44

Міръ, какъ правила дѣтской игры, compétent45 въ рѣшеніи дѣлъ о сѣнокосахъ, но перенесите его въ другую сферу, дайте ему другую задачу, задачу о выходѣ изъ помѣщичьей власти, онъ не только не рѣшаетъ, но самъ уничтожается, и остаются невѣжественныя безсмысленныя единицы. Контрактъ съ ними невозможенъ, я рѣшилъ одно – оброкъ, для т[ого] завести своихъ рабочихъ. Когда всѣ будутъ на оброкѣ, еще разъ предложу контрактъ.

–

Комментарии Н. М. Мендельсона

ПИСАНИЯ, ОТНОСЯЩИЕСЯ К ПРОЕКТУ ОСВОБОЖДЕНИЯ ЯСНОПОЛЯНСКИХ КРЕСТЬЯН.

Отношения к крепостному крестьянству уже рано начали занимать и тревожить Толстого. Еще девятнадцатилетним юношей он бросает университет, отказывается от открывавшейся перед ним карьеры, от городской и светской жизни, и переезжает в Ясную поляну, для того чтобы посвятить себя хозяйственным занятиям, и главное, заботам о своих крепостных «подданных». Правда, на деле он оказался совершенно не подготовленным к принятой на себя задаче, и при осуществлении ее ему пришлось испытать целый ряд неудач и разочарований, историю которых он сам изобразил впоследствии в «Утре помещика». В эту эпоху мысль о невозможности прочного улучшения народного быта при сохранении крепостных отношений и о необходимости освобождения крестьян от крепостной зависимости еще не представлялась ему с полной ясностью. Сочувственные отзывы о крепостном крестьянстве и о его нравственных качествах неоднократно встречаются в Дневнике Толстого за это время, однако убеждение в невозможности дальнейшего существования крепостного права и в необходимости его уничтожения сложилось у него только в эпоху Крымской кампании.

8 июля 1855 г. Толстой, рассуждая в Дневнике о своих будущих планах, говорит, что ему необходимо собирать деньги, для того чтобы расплатиться со своими долгами и для того «чтобы выкупить именье и иметь возможность отпустить на волю крестьян». 2 августа, касаясь задуманного им в это время «Романа русского помещика», он записывает в Дневнике, что главной мыслью этого произведения «должна быть невозможность жизни правильной помещика образованного нашего века с рабством».

По окончании Восточной войны 1853—56 гг., наглядно обнаружившей все недостатки государственной и общественной организации крепостнической монархии, сознание необходимости коренных реформ стало распространяться среди русского общества и проникло даже в правительственные круги. 30 марта 1856 г. Александр II в речи, обращенной к представителям московского дворянства, впервые публично заявил о намерении правительства заняться крестьянским вопросом, причем произнес известную фразу о необходимости начать уничтожение крепостных отношений сверху, не выжидая времени, когда они сами собой рухнут под напором снизу. Хотя речь эта не была официально опубликована, однако слух о ней немедленно распространился в обществе, возбуждая надежды либерального меньшинства и негодование заядлых крепостников.

Из лиц, сознавших необходимость отмены крепостного права, одним из первых выступил с предложениями либерал К. Д. Кавелин, составивший еще в марте 1855 г. обширную «Записку об освобождении крестьян в России». Хотя по цензурным условиям того времени «Записка» эта не могла быть опубликована, но она ходила по рукам в многочисленных копиях. Записка Кавелина привлекла внимание общества и возбудила в нем оживленные толки, которые не могли в конце концов не дойти до Толстого; последний в это время (с ноября 1855 г.) проживал в Петербурге, вращаясь в кругу революционно-демократического «Современника» и в кругу либерально настроенной части петербургского общества, в которой идея раскрепощения встречала наиболее сочувственный отголосок. 20 апреля 1856 г. он записывает в Дневнике: «Мое отношение к крепостным начинает сильно тревожить меня». На следующий день Толстой был у Кавелина; в их разговоре, естественно, были затронуты вопросы, связанные с ликвидацией крепостного права; беседа с Кавелиным произвела на Толстого сильное впечатление, которое и отразилось в записи его Дневника: «Вечером был у Кавелина. Прелестный ум и натура. Вопрос о крепостных уясняется. Приехал от него веселый и счастливый. Поеду в деревню с готовым писанным проектом». Уже на следующий день конспект проекта был набросан Толстым; в тот же день он слушал «прелестный проект Кавелина» – подразумевается, вероятно, вышеупомянутая записка Кавелина по вопросу об освобождении крестьян. 25 апреля Толстой посетил другого либерального сторонника раскрепощения, Н. А. Милютина. Об этом посещении Толстой тогда же записал в Дневнике: «…Потом пошли к Милютину, который объяснил мне многое и дал проект о крепостном праве, который я читал за обедом. Написал для себя проект проекта и докладной записки». Докладная записка предназначалась для подачи товарищу министра внутренних дел А. И. Левшину и касалась различных вопросов финансового и юридического характера, связанных с предполагаемым Толстым освобождением его крепостных крестьян. 8 мая в Дневнике значится: «Третьего дня был у меня Милютин Н[иколай]. Он обещал вести меня к Левшину». Два дня спустя, 10 мая, рассказывая о том, что к нему неожиданно зашло несколько знакомых людей, Толстой записывает: «Я болтал с ними о своем проекте, вместо того, чтобы прогнать или не принять их и работать»; в конце записи за этот день он прибавляет, как бы в поучение самому себе: «Развивая благотворительность, помни, что наслаждение, которое дает это чувство, надо купить трудом и терпением. Пример – мое желание сделать добро крестьянам».

11 мая Толстой был у Левшина, но остался недоволен его приемом и записывает по этому поводу в своем Дневнике: «В 2 часа был в министерстве Внутренних Дел. Левшин сухо меня принял. За что не возьмешься в России, всё переделывают, а для переделки люди старые и потому неспособные. Обедал у Шевич, написал у Некрасова проект и послал». Наконец, в записи от 13 мая говорится: «Левшин сказал, что докладывал министру; но всё-таки дал ответ evasif.46 Буду писать проект не смотря на то».

После непродолжительного пребывания в Москве, Толстой 28 мая приехал в Ясную поляну и немедленно приступил к переговорам с крестьянами, с целью убедить их согласиться на составленный им проект урегулирования их взаимных отношений. Об этом читаем в Дневнике: «В Ясном [так] грустно приятно, но не сообразно как-то с моим духом. Впрочем, примеривая себя к прежним ясенским воспоминаниям, я чувствую, как много я переменился в либеральном смысле. Татьяна Александровна даже мне неприятна. Ей в 100 лет не вобьешь в голову несправедливость крепости… Нынче делаю сходку и говорю. Что Бог даст… Был на сходке. Дело идет хорошо. Мужики радостно понимают. И видят во мне афериста, потому верят. Я по счастию ничего слишком не соврал и говорил ясно… Написал страниц 5 дневника помещика». На следующий день беседа Толстого с крестьянами возобновилась и он записал в Дневнике: «…пошел на сходку. Совсем было расстроилось, но теперь идет на лад». 3 июня, по возвращении из поездки к сестре и к Тургеневу, Толстой записывает: «Вечером сходки не было. Но узнал от Василья, что мужики подозревают обман, что в коронацию всем будет свобода, а я хочу их связать контрактом, Что это сделка, как он выразился». Не смотря на встреченное им со стороны крестьян недоверие, Толстой не оставлял своих планов и продолжал свои попытки столковаться с ними; об этом свидетельствуют записи его Дневника: 4 июня он пишет: «Решил писать Дневник Помещика… пошел к мужикам. Не хотят свободу». 6 июня: «Целый день ничего не делал, исключая маленького неловко написанного проекта договора». 7 июня: «Вечером беседовал с некоторыми мужиками и их упорство доводит меня до злобы, которую я с трудом мог удерживать». 8 июня: «Передумал кое-что дельно из романа помещика». 9 июня: «Всё обдумывается роман помещика… Пришло в голову письмо Блудову о крепостных, которое набросал… Вечером делал расчет рабочих дней. Что за нелепые отношения! Всех дней строгой половиной без праздников 10 500. Нужно же для обработки полей самым большим числом 5000; а всегда поголовная. Летом приходится от Мая до Октября на бумаге как раз равно с положением, а зимой нечего делать мужикам, и уйти они не могут. Два сильных человека связаны острой цепью, обоим больно, как кто зашевелится, и как один зашевелится, невольно режет другого и обоим простора нет работать».