Крольчатник

На миг над столом нависло неловкое молчание.

– Илюха, – Денис дернул Илью за рукав, – что я вижу?! Я смотрю, ты на чужих девушек заглядываться стал. А что скажет Маша?

– Да, – весело подхватила Ольга, – вот бы интересно послушать!

– А что Маша? Маша ничего не скажет. – Илья самодовольно рассмеялся. – Маша у меня воспитанная, послушная, не то что вы тут все.

– Смотри-ка, – возмутилась Ольга, – мы, значит, ему уже не нравимся!

– Да, забаловался, – поддержала ее до сих пор молчавшая Женя.

– По-моему, он нарывается, – с угрозой в голосе произнесла Алена.

– А спесь-то какая, спесь! – заговорил Денис. – Нет, девки, это в нем не еврейское. Это в нем не иначе как польская бабушка заговорила. Ты как считаешь, а, Валь?

– Вестимо, так, – со всей возможной серьезностью поддержал его Валерьян.

– Бабушка там или не бабушка, а спать он у нас сегодня будет один, – подвела итог Алена и покачала головой с выражением комической озабоченности на лице. – Давно, давно пора заняться его воспитанием.

– Да вы что? Все на одного, да? Человек, можно сказать, не успел приехать…

– А уже с порога на всех кидается, – закончила фразу Ольга. – Права ты, Женька, совсем он там, в Москве, одичал. Мы тут к нему со всей душой, а он, глядишь, нас скоро и за людей считать перестанет.

– Да вы что, в самом деле! – Последняя реплика Илью совсем уже доконала. Полное впечатление было, что он весь этот стеб воспринял всерьез. – Да я же в шутку, честное слово! Да девки, сами знаете, для меня лучше вас никого на всем свете нет! Ну просто обрадовался я. Вот, вижу, родную душу встретил, а вроде не гадал и не думал. Ну и расчувствовался, понес невесть что. А так-то я и не думал даже, ну что вы, Оля, Аленка, а, что вы, в самом деле, ну простите вы меня, в конце концов!

– Простим? – Ольга посмотрела на Алену.

– Условно. Посмотрим на твое поведение. Ну гляди, одно лишнее слово – и будешь ночевать в своей пристройке, а там, между прочим, всю неделю не топлено.

Илья в притворном ужасе прижал ладони к вискам.

– Аленушка, не будь так жестока! Я же южный фрукт, я же замерзну, я же заболею, самим же потом придется меня выхаживать!

– И не надейся, вызовем твою Машу, вот пусть она тебя и выхаживает, – твердо сказала Алена.

– Да, повезло ей с тобой, ничего не скажешь, – притворно вздохнула Ольга и добавила уже всерьез: – Ей сколько осталось?

– Да уж меньше месяца.

– Бессовестный! – ахнула Ольга. – И что, она в пятницу одна с ребенком поедет?

– Да я вот Вальку хотел попросить, – несколько смущенно проговорил Илья. – Валька, ты как?

Валерьян несколько секунд промолчал, но, видя, что на него все смотрят, сказал наконец с явной неохотой:

– Что ж, ладно, привезу тебе твою Машу.

На несколько минут за столом все опять притихли, уткнувшись каждый в свою тарелку. Слышно было, как дети потихонечку пересмеиваются о чем-то своем на другой стороне стола. Потом Никита громким и решительным голосом попросил добавки, Сонька закричала: «И мне, и мне!», ей завторили близнецы. Женя, заглянув в кастрюлю, объявила, что на всех не хватит. Поднялся нестерпимый галдеж и не стихал, пока Денис не поднялся и демонстративно не выплеснул остатки супа из кастрюли в свою тарелку, сказав при этом: «Ша! Я вот вам всем сейчас покажу, кто в доме хозяин!» Тогда все прыснули, и в столовой окончательно воцарилась благодатная тишина.

15

Марина помогала Алене собирать после обеда посуду, когда Валерьян, ушедший с обеда первым, неожиданно возвратился в столовую. Одет он был уже по-другому, стал суше и строже, подошел к Марине, легонько обнял за плечи, чмокнул в лобик.

– Ну все, мышь, я поехал.

– Как, уже? – Марина растерялась. Прежние страхи возвратились с новой силой. Как же это она останется тут без него, со всеми этими едва знакомыми людьми? И потом, надо же как-то предупредить маму, Марина ведь только на два дня уезжала, и вещей с собой почти никаких.

– Твоим я сегодня же позвоню, мышь, сразу же, как приеду, – твердо пообещал Валерьян, поняв ее беспокойство. – Объясню им как-нибудь, что-нибудь придумаю. Подошлю Сережку за твоими вещами, и к выходным все тебе привезу. Ну что ты, в самом деле, я же через три дня опять приеду.

От страха и острого нежелания расставаться – так сразу, после откровения вчерашней ночи, – почти не пообщавшись, ни о чем не поговорив, – остаться тут совсем одной – у Марины в глазах стояли слезы.

– Очень уж ты у меня плакать любишь, – с легкой досадой проговорил Валерьян, обнимая и целуя ее теперь уже по-настоящему.

Марину это не утешило, но она молча закусила губу и таким образом сдержала слезы. И в самом деле, чего это она? Небось не маленькая. Но, с другой стороны, ведь и не большая еще, правда?

– Пока, Валька, – с трудом сглатывая растущий в горле ком, сказала Марина. – Моим позвонить не забудь. И поскорей приезжай, хорошо?

– Это уж будь спок. Ну, пока. – И Валерьян обернулся к Алене. Ее он тоже обнял и тоже поцеловал, причем их поцелуй длился, наверное, целую вечность – так, по крайней мере, Марине показалось.

16

Вечер без Валерьяна и даже без надежды на него где-нибудь наткнуться показался Марине неимоверно тоскливым. Она изо всех сил старалась не думать, что осталась одна, да и не одна она была. Денис, чувствуя ее состояние, ходил за ней буквально по пятам, без конца рассказывая анекдоты и всячески уговаривая не грустить. Женька вынесла для нее из кухни кусок только что спеченного пирога, Соня подарила ей любимую бусинку, а близнецы специально для Марины нарисовали по танку и по самолету. Ольги с Ильей весь вечер нигде не было видно, но Джейн впервые за все это время сама подошла к Марине и тихо, робко спросила:

– Вы ведь нам еще попоете, да? Ну пожалуйста!

Для ребенка, растущего в таком бардаке, она была на удивление хорошо воспитана.

В конце концов Марину, бесцельно бродящую внизу по коридору, встретила Алена, молча, ничего не говоря, обняла за плечи и утащила к себе.

Таинственным и незнакомым было для Марины это «к себе». Оказалось, что Алена живет прямо за столовой: дверь в ее комнату скрывалась за большим, с потолка до полу, ковром. Марина и внимания никогда на этот ковер не обращала: висит себе и висит, и рисунок какой-то стандартненький. Так вот почему Алена появляется всегда так внезапно и так неслышно!

Кровать у Алены – непривычно для здешних мест узенькая, с панцирной сеткой и никелированными шариками. Возле кровати, под окном, прялка, настоящая, старинная, безумно красивая. Рядом с ней письменный стол, широкий, светлого дерева. На столе лампа под стеклянным зеленым абажуром, возле нее будильник, желтая стеклянная кошка и стеклянная же низкая широкая вазочка, полная всяческой бижутерии, среди которой Марина углядела, наряду с всевозможными симпатичными фенечками, несколько вполне настоящих по виду драгоценностей. В углу над кроватью висела увитая засохшими цветами старинная икона Богоматери с незажженной лампадкой. В противоположном углу стояла высокая глиняная ваза с торчащими из нее длинными камышинами. По стенам висели полки с книгами и безделушками. Казалось, что в этой комнате живет – и именно так, без никаких изменений – лет пятьдесят, не меньше, один и тот же человек. Однако ясно было, что человек этот никак не мог быть Аленой, ей ведь всего девятнадцать.

Марина отметила идеальный, но совсем не давящий порядок. Возле письменного стола – глубокое мягкое и тоже зеленое кресло. У Алены вообще много зеленого: и покрывало на кровати, и занавески. На занавесках вышиты большие золотистые птицы.

На кровати, на прикрытых покрывалом подушках растянулся вчерашний кот. Так вот, значит, откуда он приходил! За стеклами полок множество фотографий – взрослых и детских. Среди прочих – фотография обитателей Крольчатника: весь здешний народ расселся летним вечером на крылечке и счастливо улыбается в объектив на фоне розового заката. При взгляде на эту фотографию Марину вдруг охватила такая тоска по весне, что перехватило дыхание и закололо в груди. И до каких только пор будет все валить и валить этот снег за окном, и когда только перестанет быть так холодно! Марина тяжело вздохнула и осторожно опустилась в кресло. Алена устроилась на кровати и словно машинально крутанула колесо прялки, затеребила кудель. Потянулась нитка.

– Чья это шерсть? – спросила Марина.

– Руслана, конечно, – улыбнулась Алена, руки которой двигались плавно, как бы сами собой.

– Как ровно у тебя получается! – восхитилась Марина. – Кто тебя научил?

– Няня. Тут, в этой комнате, когда я была маленькая, наша няня жила, и такая была няня – просто настоящая Арина Родионовна! Нас на ее шее всегда такая куча была – и для всех у нее как-то и доброе слово находилось, и меня, видишь, прясть научила.

– А откуда вас у нее была целая куча? У тебя что, много братьев и сестер?

– Как тебе сказать? – Алена на минуту задумалась. – Видишь ли, мой папа был женат четырежды, и у всех жен были дети, а еще один ребенок у него, так сказать, внебрачный. Я самая младшая. Так что, когда я родилась, у папы уже внуки моего возраста были, мои, стало быть, племянники. Но тут еще и просто дети жили, ну всяких там родственников и знакомых. Друзей, опять же, у папы много. А здесь ведь для детей просто райское место! Так что видишь, – Алена засмеялась, – получается, что здесь всегда был Крольчатник, ну, по крайней мере, сколько я себя помню. – Смеялась Алена очень тихо и очень заразительно.

Надо же! Идея такого бесконечного Крольчатника Марину просто потрясла. Вот так живешь, живешь себе и не знаешь, что где-то в мире есть, существует такой вот теплый кармашек, специально для бездомных кроликов вроде тебя.

– А сейчас где же они все, куда подевались?

– Ну… – Алена опять задумалась. – Три брата у меня в Америке. Один – в Канаде. Одна сестра в Израиле, другая во Франции. Так что получается – одна я здесь осталась.

– А мама твоя где? – не унималась Марина, хотя и чувствовала уже, что вплотную подобралась к той границе праздного любопытства, за которой его уже называют бесцеремонностью.

– Мама в Англии. Вышла замуж за тамошнего журналиста. Я еще во втором классе училась, когда она уехала. – В голосе Алены незаметно было ни тоски, ни грусти. Движения рук, усердно тянущих тонкую нить, по-прежнему были ровны и безмятежны. – Вообще-то она меня регулярно навещает. Раз в два года примерно. Ну, там, конечно, подарки всякие шлет – это уж закон, как же без этого. Звонит даже иногда. Одним словом, не забывает. Правда, Магда – это папина вторая жена – мне все-таки гораздо ближе. Она, по крайней мере, хоть не в Англии, а в Переделкино, можно сказать, под боком. – Алена аккуратно связала концы оборвавшейся нити и ласково посмотрела на Марину: – Ну, давай ты теперь что-нибудь о себе расскажи. Валерьян говорил, ты в какой-то там супершколе учишься?

– Училась. – На Маринино и без того унылое лицо набежала новая тень.

– Английский, наверное, хорошо знаешь?

– Да, знаю.

– А у меня вот – не поверишь! – в школе немецкий был. Такой вот архаизм. А теперь вот как в анекдоте: мама в Англии, а дочка по-английски ни бе ни ме, смех, да и только! – И Алена действительно рассмеялась, а потом, немного помолчав, заговорила уже о другом. – Ну а кого ты хочешь, мальчика или девочку?

– Кого хочу?! – Марина никогда не ставила себе этот вопрос таким образом. Да никого она не хочет, если уж по-честному. Другое дело, что представляет она его себе, этого ребенка, почему-то только мальчиком, но это отнюдь не значит, что она именно мальчика хочет. Все это Марина довольно сумбурно объяснила Алене, и та ее, кажется, поняла.

– А я в первый раз ждала девочку. Так была уверена… А родился Никита. – И Алена тяжело вздохнула, словно заново переживая горчайшее разочарование.

– Но у тебя ведь теперь есть Соня! – напомнила ей Марина.

– Да, теперь есть. Поэтому теперь я опять хочу мальчика.

– А что, будет? – с любопытством спросила Марина.

– Еще точно не знаю, но, кажется, да, – мечтательно протянула Алена и пристально посмотрела Марине в глаза. – Я еще никому-никому не говорила, тебе первой.

– Спасибо. – Марина и в самом деле была тронута. – А можно спросить почему?

– Не знаю. Так. Ты мне очень нравишься.

– Ты мне тоже, – искренне сказала Марина.

– Да? Ну вот и славно. – С Алениных плеч словно упала какая-то тяжесть, и она сразу же предложила: – Послушай, давай ты пересядешь ко мне на кровать и расскажешь мне немножко про вас с Валерьяном, ну, как у вас все получилось и почему.

– Ну… – Марина смутилась, и хотя на кровать пересела, но на самый краешек. – Я даже не знаю… об этом ведь не расскажешь.

– Почему? – удивилась Алена. – Впрочем, я, наверное, странный человек. У меня, если подумать, просто нет ничего такого, о чем бы я не могла рассказать, зато, правда, есть много такого, о чем не хочу. – Зрачки ее на мгновение сузились, голос стал жестким. Но минуту спустя все снова стало прежним, голос – тихим и мелодичным, а сама Алена – мягкой и доброй. – Ну скажи хотя бы, ты его любишь?

– Да, – не задумываясь, выпалила Марина и сразу, как бы сдавая назад, добавила тише: – Мне кажется, да.

– Он к тебе очень хорошо относится, – тихо, словно доверяя какую-то тайну, сказала Алена.

– Откуда ты знаешь? Он что, тебе сам сказал?

– Конечно. – И, видя, что Марина слегка расстроилась, Алена быстро добавила, желая утешить: – Он мне вообще всегда все рассказывает, еще со школы. Всегда и про все.

«Боже мой!» – ахнула про себя Марина, пытаясь представить этакую жуткую степень откровенности. А главное, главное – внешние обстоятельства, при которых это «все» и «обо всем» рассказывается.

– А стихи он тебе читает? – осторожно уточнила Марина.

– Стихи? Какие стихи? – словно бы удивилась Алена. – Нет, до стихов у нас как-то не доходило. Нам как-то и без стихов всегда найдется о чем поговорить. А что, он тебе стихи читал? – Алена наконец заинтересовалась. – Какие? Чьи?

– Да так, – неопределенно ответила Марина. При сложившихся обстоятельствах ей вовсе не хотелось откровенничать. – Всякие. – И поспешила заговорить о другом: – Алена, а чьи у Вальки в комнате книжки?

– Как это чьи? Его, наверное.

– Вот бы почитать!

– Ой-ой-ой! – Алена наморщила лоб и прицокнула языком. – Боюсь, что сейчас не выйдет. Валька – он же всегда свой ключ с собой увозит. Подожди уж до его приезда. А вообще ты что, читать любишь? Так ведь тут библиотека есть.

– Библиотека? – обрадовалась Марина. – Где? Большая?

– Довольно-таки. А где… Ты знаешь, тут так не объяснишь. Пойдем, покажу.

Алена мягко, по-кошачьи потянулась и легко поднялась. Они вместе вышли и пошли куда-то по коридору, делая петли и повороты. Дорогу Марина, к сожалению, воспринимала с трудом. Похоже, в другой раз снова придется спрашивать.

Библиотека и в самом деле оказалась громадная. Размерами она напоминала столовую, а уж книг-то, книг! И каких! Ноги у Марины подкосились, она с жадностью схватила с первого же от входа стеллажа ближайший к ней томик и опустилась прямо на ковровую дорожку, проложенную между стеллажами, открыла первую страницу и… Через мгновение действительность перестала для Марины существовать.

Несколько минут Алена постояла рядом, потом молча усмехнулась и неслышно вышла.

17

Следующие два дня Марина читала, буквально не вылезая из библиотеки. Сразу утром как вставала, так и уходила туда. Завтраки, обеды и ужины она бы, конечно, все пропускала, если бы Денис или Алена время от времени не извлекали ее оттуда, не обнаружив за столом.

В библиотеке было тихо. От остального дома ее отделял небольшой коридорчик и две плотные двери. Фактически это была пристройка, здесь никто не бывал, и ничего тут не было, кроме бесконечных рядов книг на бесчисленных стеллажах. И каких книг!

С головой уйдя в беспорядочное и такое прекрасное чтение, Марина по очереди, наугад снимала с полок Бродского и Бомарше, Мопассана и Монтеня – книги были расставлены по алфавиту.

Все происходящее в реальной жизни воспринималось ею сейчас как сквозь какую-то дымку. Приехал Валерьян, зашел поцеловать, передал привет от мамы, сказал, что привез какие-то вещи. Марина даже не помнила, что она ему ответила. Спала она в эти дни в той же комнате, что и первую ночь, и тоже, конечно, с книжкой в обнимку.

В конце концов как-то утром в библиотеку решительно вошел Денис, силой отобрал у нее «Страницу любви», заявил, что читать так много беременным вредно – ребенок свихнуться может – и вообще настала ее очередь дежурить по кухне.

– А то как есть – так «где моя большая ложка?», а как дежурить – так ее нету!

– Ты что, Денис, я разве отказываюсь? – слабо возразила Марина. Она еще не отошла от только что прочитанного, и поэтому голос ее звучал нежно, с еле сдерживаемой страстью.

Денис с интересом посмотрел на нее, хмыкнул и ничего не сказал.

По кухне деловито сновала Женя, что-то там вытирала, перекладывала, выдвигала какие-то ящички.

– Утро доброе! – радостно приветствовала она Марину. – Ты говори, что собираешься готовить, а я тебе быстренько покажу, где что лежит, а то ты же не знаешь тут ничего.

– Что я собираюсь готовить? – растерянно переспросила Марина, бессознательно делая ударение на слове «я».

– А кто же – я, что ли? – Женька усмехнулась, но, видя, что Марина и в самом деле паникует, поспешила прийти на помощь: – Послушай, ведь сейчас утро, так? Ну и вари ты на всех кашу, всего и делов-то!

Марина с благодарностью посмотрела на нее. Вообще-то кашу варить просто. Берешь кастрюлю, наливаешь воду, сыплешь крупу, соль и сахар, добавляешь еще потом масло и молоко. Марина, между прочим, не один раз уже варила, правда, дома и для одной себя. И во-первых, на одну себя всего нужно немного, а во-вторых, для себя, если и не выйдет как следует, – кто про это узнает? А здесь… Варить на столько народу! И надо ведь, чтобы непременно вышло съедобно, а то что же они, бедные, есть-то будут? И как она, Марина, потом будет в глаза им смотреть?

– Марина, ну что ты встала? – поторопила ее Женька. – До завтрака ведь всего ничего! Ты что, кашу варить не умеешь?

– Умею! – с отчаянием в голосе произнесла Марина и решительно потянулась к банке с надписью «Манная».

Минут через десять она уже сражалась с вылезающими из кастрюли жесткими комками.

– Батюшки! – ахнула возвратившаяся Женя, но, видя, как Марина расстроена, сразу же деловито добавила: – По времени не укладываемся, так что давай пока делать бутерброды, а с обедом потом что-нибудь сообразим.

И, в последний раз возвращаясь к теме каши, Женя сказала со вздохом:

– Зачем же ты ухнула целую банку?! Жди теперь, пока из города привезут!

– Я подумала, что нужно много, – покаянно сказала Марина.

– Ну ладно, не горюй! Что ж ты сразу не призналась, что не умеешь? Нашла чего стыдиться!

Женька грубовато привлекла Марину к себе, неловко чмокнула в щечку, потрепала по плечу.

– И ничего такого, все сначала не умеют. Научишься. Давай лучше хлеб резать, а то и с бутербродами не успеем.

Надо отдать им должное – по поводу нестандартного завтрака никто не проронил ни слова. За завтраком Марина не без удивления отметила отсутствие Валерьяна и спросила у Алены:

– Он же вроде уже вернулся, так где же…

– Так он же уже опять уехал. – Алену очень позабавила Маринина растерянность. – Марин, у него же каждые третьи сутки дежурство, ты что, не знаешь разве?

– А… Ну да, – пробормотала Марина и покраснела. Давненько она тут не краснела.

– Говорил: читать меньше надо! – наставительно произнес Денис. – За книжкой-то все на свете пропустить можно.

– Да ты не горюй! – утешила ее Женя. – Глядишь, завтра уже вернется.

– Как завтра? – Марина опять ничего не понимала. «Интересно, – подумалось ей, – сколько же дней я так прочитала?» И она твердо решила отложить на время визиты в библиотеку.

После завтрака она сначала готовила обед под чутким руководством Жени. Вышло, для первого раза, довольно удачно. Потом, с трудом перебарывая искушение пойти почитать, Марина отправилась в детскую, где Никита показал ей, как управлять луноходом на расстоянии. Вроде простое дело, а у Марины никак не выходило. Потом она наконец разобрала привезенные Валерьяном вещи и отложила кое-что постирать. С этой целью она пошла в ванную, отыскала там порошок и тазик и, напевая, принялась за работу.

Она намыливала уже четвертые трусики, когда в приоткрытую дверь просунулась курчавая голова Ильи.

– Можно? – вроде бы вежливо спросил он и сразу, не дожидаясь ответа, протиснулся внутрь. Его сильное, плотное тело заняло собой изрядную часть ванной. Сразу стало тесно и неуютно. – Так слушай, Мариночка! – деловито сказал Илья, присаживаясь на край ванны и закуривая, – я бы хотел, если ты не очень против, сразу же все выяснить.

– Смотря что это «все», – осторожно ответила Марина.

– Ну, например, как твоя фамилия.

– Зачем тебе? – отчаянно и неумело, так, что побелели костяшки пальцев, выкручивая очередную часть туалета, спросила Марина, с трудом выталкивая слова сквозь стиснутые от напряжения зубы.

– Ну мало ли… – Илья неопределенно пожал плечами. – В конце концов все мы, евреи, друг другу родственники.

– Ах с этой целью! – Марина рассмеялась. Родственников своих она практически не знала, просто принципиально ими не интересовалась. – Фамилия моя Каплан. Может, тебе это что-нибудь и скажет, – и Марина словно бы выжидательно, а на самом деле внутренне смеясь, посмотрела на Илью.

Тот на несколько минут вроде бы озадачился, затем лицо его неожиданно прояснилось:

– Маму твою не Люсей зовут?

– Ну… Люсей. – Теперь озадачилась уже Марина.

– Ага. А папа – Алексей Львович, так?

– Ну так.

– А меня ты совсем не помнишь?

– Нет, – не задумываясь, сразу сказала Марина. Вообще этот разговор все больше ее раздражал. Господи, неужели этот чувак – и в самом деле родственник? Этого ей только недоставало!

– А ты попытайся! – настаивал Илья. – Восемьдесят первый год. Эстония. Эльва. Ну?

Эльва. В Эльву они когда-то ездили буквально каждое лето, до того, как перекрыли границу, и всегда в компании каких-то там родственников. Но восемьдесят первый год…

– Послушай! – взмолилась наконец Марина, увидев, что Илья по-прежнему не уходит из ванной и, похоже, по-прежнему чего-то там ждет. – В восемьдесят первом году мне было три года. Я просто ничего не помню, честное слово!

– А как я нес тебя на руках с озера? – настаивал Илья с неожиданно появившимся на лице ностальгически-трогательным выражением. – Ну вспомни, у тебя тогда был приступ аппендицита. Как мы потом с твоим папой ловили машину, чтобы отвезти тебя в Тарту, в больницу. Думали, операцию будут делать. Так все волновались!

Вот аппендицит Марина помнила. Еще бы, такое забудешь! Озеро было глубокое, прозрачное и очень холодное. И такой же глубокой, прозрачной, но только до ужаса горячей, обжигающей была неожиданно возникшая боль. Марина лежала на берегу, смотрела на сверкающие, умытые водой камушки, ей было так хорошо, солнышко греет, деревья шумят, и какая-то компания – родственнички, наверное, – катается рядом на тарзанке. И какая-то собака с большими, чудесными, пахнущими тиной ушами. Наверное, спаниель. Звали, кажется, Бьюти. И вдруг эта боль в животе. Жуткая, резкая, острая и такая горячая. Так неожиданно! Наверное, с тех самых пор во всякий чудесный, блаженный миг Марине вдруг начинало казаться, чудиться, ждаться, что вот сейчас обязательно нахлынет такая же резкая, жгучая боль – как бы расплата за сиюминутное блаженство. Наверное, поэтому Марина всегда так боялась моментов, когда ей было особенно хорошо.

Сквозь туман боли Марине смутно помнилось, как ее несли – по очереди, отец и какой-то мальчик – видимо, этот вот Илья. Сколько ему тогда могло быть лет? Уж никак не меньше десяти. Марина искоса глянула на Илью. Сейчас он, во всяком случае, не выглядел слишком старым. Илья поймал ее взгляд и улыбнулся. Марине ничего не оставалось, как улыбнуться в ответ.

Да, а у отца тогда были такие странные глаза – Марине на всю жизнь запомнилось их выраженье: испуганные и в то же время словно бы чего-то ждущие, что ли. В иные моменты Марине казалось даже, что он словно бы чему-то радуется, вот-вот песенку запоет.

Тьфу, жуть какая! Марина даже встряхнулась, отгоняя от себя эти дурацкие мысли как наваждение. И лезет же в голову! И ведь наверняка это даже и не воспоминания никакие, да и какие там настоящие воспоминания могли у нее с тех пор сохраниться – совсем ведь малая была! Так, бред какой-то, возникший на почве боли и температуры, на который уже гораздо позже наложились впечатления и воспоминания всей Марининой последующей жизни. Ясно же, что ничем иным это все быть не может.