Детоубийцы

Наступило тягостное молчаніе, среди котораго слышались рыданія несчастнаго, упавшаго безсильно на свое мѣсто, спрятавъ лицо въ рукахъ, словно стыдясь своей исповѣди.

– Нѣтъ, нѣтъ! – послышадся вдругъ дрожащій голосъ, поразившій всѣхъ своей энергіей.

То былъ дядюшка Голубь. Онъ вскочилъ на ноги, надвинулъ шляпу глубоко на голову, глаза его горѣли отъ негодованія и онъ говорилъ быстро, перемѣшивая свою рѣчь всѣми памятными ему клятвами и ругательствами. Старые товарищи тянули его за кушакъ, чтобы обратить его внимаяіе на недостатокъ уваженья къ присутствующимъ сеньорамъ. Но онъ оттолкнулъ ихъ локтемъ и продолжалъ. Больно ему нужно обращать вниманіе на эти чучела! Онъ знался съ королевами и героями. Онъ говоритъ, потому что имѣетъ право говорить! Господи! Онъ старѣйшій рыбакъ на Альбуферѣ и слова его должны выслушиваться, какъ приговоры. Его устами говорятъ отцы и дѣды! Альбуфера принадлежитъ всѣмъ и позоръ отнимать у человѣка хлѣбъ, безразлично платилъ ли онъ Асьендѣ или нѣтъ. Развѣ этои барынѣ нужны жалкія песеты, чтобы поужинать.

Негодованіе старика наэлектризовывало публику. Многіе громко смѣялись, забывъ недавнее гнетущее впечатлѣніе.

Дядюшка Голубь напоминалъ, что и онъ когда‑то былъ Присяжнымъ. Не мѣшаетъ, конечно, сурово относиться къ мошенникамъ, избѣгающимъ труда, – бѣднымъ же, исполняющимъ свой долгъ, не могущимъ платить по своей нищетѣ, надо протягивать руку помощи! Чортъ возьми! Рыбаки Пальмара не какіе‑нибудь нехристи. Нѣтъ, всѣ братья и озеро всеобщее достояніе. Дѣленіе на богатыхъ и бѣдныхъ годится для жителей материка, для мужиковъ, среди которыхъ есть хозяева и слуги! А въ Альбуферѣ всѣ равны. Кто теперь не платитъ, заплатитъ потомъ. Тѣ кто имѣетъ больше, пусть покрываютъ недоимки тѣхъ, у кого нѣтъ ничего, ибо такъ всегда было. Пусть всѣ участвуютъ въ жеребьевкѣ!

Тонетъ, привѣтствуя дѣда, подалъ сигналъ къ шумной оваціи. Дядюшка, Тони, казалось, не сочувствуетъ вполнѣ воззрѣніямъ отца, но всѣ рыбаки – бѣдняки бросились къ старику, обнаруживая свой энтузіазмъ тѣмъ, что хватали его за блузу или любовно ударяли его съ такой силой, что на его морщинистый затылокъ сыпался цѣлый дождь колотушекъ.

Присяжный закрылъ съ досадой свои книги. Каждый годъ то же самое. Съ этимъ старымъ людомъ, казавшимся вѣчно молодымъ, было невозможно привести въ порядокъ дѣла общины. И съ разочарованнымъ видомъ принялся онъ выслушивать извиненія недоимщиковъ, которые поднялись, чтобы объяснить свою медлительность. У однихъ семья болѣла, у другихъ были плохія мѣста, третьи не могли работать изъ‑за проклятой лихорадки, которая съ приближеніемъ ночи точно стерегла изъ‑за камыша несчастнаго, чтобы вцѣпиться въ него. И передъ слушателями проходила вся нищета, вся печальная жизнь нездоровой лагуны, точно нескончаемая жалоба.

Чтобы сократить эту безконечную скорбную исповѣдь, было рѣшено никогда не исключать изъ жеребьевки. Присяжный поставилъ на столъ кожаный мѣшокъ съ билетами.

– Требую слова! – закричалъ чей‑то голосъ у дверіей. Кто это желаетъ говорить, чтобы дѣлать новыя тягостныя заявленія?

Толпа раздвидулась и громкій взрывъ смѣха привѣтствовалъ Піавку. Онъ важно шелъ впередъ, потирая покраснѣвшіе отъ пьянства глаза, дѣлая надъ собой усилія, чтобы принять позу, достойную собранія. Видя, что всѣ трактиры Пальмара опустѣли, онъ втерся въ школу и счелъ нужнымъ передъ жеребьевкой открыть ротъ.

– Чего тебѣ? – спросилъ недовольнымъ тономъ Присяжный, раздосадованный вмѣшательствомъ бродяги, пришедшимъ испытать его терпѣніе послѣ объясненій и извиненій недоимщиковъ.

«Чего онъ желаетъ? Онъ желаетъ узнать, почему его имя не фигурируетъ въ спискахъ, вотъ уже сколько лѣтъ? Онъ имѣетъ такое же право, какъ и самый богатый, ловить рыбу въ Альбуферѣ. Онъ бѣднѣе всѣхъ. Пусть такъ! Но развѣ онъ не родился въ Пальмарѣ? Развѣ его не крестили въ приходѣ Святого Валерія въ Русафѣ? Развѣ онъ не происходитъ отъ рыбаковъ? Въ такомъ случаѣ онъ долженъ тоже участвовать въ жеребьевкѣ!

Претензіи бродяги, никогда не касавшагося руками сѣтей, предпочитавшаго переплывать каналы, чѣмъ переѣзжать ихъ съ весломъ на лодкѣ, показались рыбакамъ такими неслыханными, такими смѣшными, что всѣ разразились смѣхомъ.

Присяжный отвѣтилъ недовольно. Вонъ отсюда, лѣнтяй!

Какое дѣло Общинѣ до того, что его предки были честными рыбаками, разъ его отецъ отказался отъ весла ради пьянства, и у него общее съ рыбаками толъко то, что онъ родился въ Пальмарѣ. Къ тому ни отецъ его, ни онъ самъ никогда не платили податей. Знакъ, которымъ въ былые годы Піавки отмѣчали свои принадлежности для рыбной ловли, давно уже вычеркнутъ изъ книгъ Общины.

Однако пьяница настаивалъ среди разраставшагося смѣха публики, на своихъ правахъ, пока не вмѣшался съ своими вопросами дядюшка Голубь. Ну, а если онъ будетъ участвовать въ жеребьевкѣ и получитъ одно изъ лучшихъ мѣстъ, что онъ сдѣлаетъ съ нимъ? Какъ онъ будетъ его эксплуатировать, разъ онъ не рыбакъ и не знаетъ рыбачьяго промысла?

Бродяга насмѣшливо улыбнулся. Важно получить мѣсто! Остальное уже его дѣло! Онъ уже устроитъ такъ, что вмѣсто него будутъ работать другіе, которые ему отдадутъ большую часть улова. И въ его циническомъ смѣхѣ выражалась злоба того перваго человѣка, который обманулъ ближняго, заставляя его работать, чтобы самому жить праздно.

Открытое признаніе Піавки возмутило рыбаковъ. Въ сущности онъ только вслухъ формулировалъ мыслъ многихъ, но эти простые люди чувствовали себя оскорбленными цинизмомъ бродяги, увидѣли въ немъ олицетвореніе всѣхъ угнетателей бѣдняковъ. Вонъ его! Вонъ! Ударами кулаковъ и пинками его выпроводили въ дверъ, между тѣмъ какъ молодые рыбаки шумѣли ногами, подражая среди смѣха лаю собакъ и мяуканію кошекъ.

Священникъ донъ Мигуэль поднялся негодуя съ мѣста., выставляя впередъ свое тѣло борца, свое лицо, искаженное гнѣвомъ. Это что такое? Что это за неуваженіе къ важнымъ и значительнымъ лицамъ, составлявщимъ президіумъ. Пусть поостерегутся! Если онъ сойдетъ съ эстрады, онъ расшибетъ морду не одному молодцу!

Немедленно возстановилось спокойствіе. Священникъ съ удовлетвореніемъ увидѣлъ, какое имѣетъ вліяніе на народъ и шепнулъ начальнику карабинеровъ.

– Вы видите! Никто лучше меня не понимаетъ этого стада. Имъ нужно отъ времени до времени показывать палку!

Болѣе угрозъ отца Микеля способствовалъ возстановленію спокойствія тотъ фактъ, что Присяжный передалъ предсѣдателю списокъ рыбаковъ Общины, чтобы удостовѣриться въ присутствіи всѣхъ.

Въ немъ были перечислены всѣ рыбаки Пальмара. Достаточно было быть совершеннолѣтнимъ, хотя и живущимъ въ хатѣ отца, чтобы участвовать въ жеребьевкѣ.

Предсѣдатель читалъ имена рыбаковъ и каждый изъ нихъ воскліщалъ съ нѣкоторой елейностью, въ виду присутствія священника: «Хвала Маріи пречистой!» Нѣкоторые враги отца Мигуэля отвѣчали «здѣсь», наслаждаясь недовольнымъ лицомъ священника.

Присяжный опорожнилъ грязный кожаный мѣшокъ, столь же древній, какъ и сама Община. На столъ покатились билеты въ видѣ пустыхъ желудей изъ чернаго дерева, въ отверстіе которыхъ просовывалась бумага съ именемъ рыбака.

Одинъ за другимъ рыбаки подзывались къ столу предсѣдателя, получали желудь и бумажку, на которой было написано имя на тотъ случай, если рыбакъ былъ безграмотенъ.

Надо было видѣть, къ какимъ предосторожностямъ прибѣгали недовѣрчивые и хитрые бѣдняки. Самые невѣжественные отыскивали грамотныхъ, чтобы тѣ посмотрѣли, ихъ ли имя написано на бумагѣ и успокаивались только послѣ цѣлаго ряда разспросовъ. Къ тому же обычай называться кличкой возбуждалъ въ нихъ нѣкоторую нерѣшительность. Ихъ настоящее имя и фамилія обнаруживались только въ такой день какъ сегодня и они колебались, словно неувѣренные въ томъ, ихъ ли это имя. Потомъ предпринимались болѣе важныя предосторожности. Каждый прятался, обращаясь лицомъ къ стѣнѣ, и вкладывая свое имя вмѣстѣ съ бумагой, всовывалъ соломинку, или сѣрую спичку, нѣчто такое, что служило бы ручательствомъ, что не перепутаютъ билетовъ. Недовѣрчивость не покидала ихъ до того самаго момеята, когда они опускали свой номеръ въ мѣшокъ. Господинъ, пріѣхавшій изъ Валенсіи, возбуждалъ въ нихъ то недовѣріе, какое вызываетъ всегда въ деревенскихъ жителяхъ чиновникъ.

Началась жеребьевка. Священникъ донъ Мигуэль вскочилъ на ноги, снявъ шапочку и всѣ послѣдовали его примѣру. Слѣдовало прочесть молитву по старому обычаю. Это привлекаетъ счастье. И впродолженіи нѣсколькихъ минутъ рыбаки неслышно бормотали молитву, снявъ шляпы и опустивъ головы.

Царило глубокое молчаніе. Предсѣдатель трясъ кожаный мѣшокъ такъ, чтобы жолуди какъ слѣдуетъ перемѣшались, и они издавали въ тишинѣ шумъ отдаленнаго града… Черезъ головы толпы на рукахъ передавали мальчика, который наконецъ достигъ эстрады и опустилъ руку въ мѣшокъ. Всѣ притаили дыханіе. Взоры всѣхъ были обрашены на деревянный желудь, изъ котораго съ трудомъ вытаскивалась свернутая бумажка.

Предсѣдатель прочелъ имя и въ собраніи, привыкшемъ къ кличкамъ, съ трудомъ узнававшемъ никогда не употребляемыя имена, воцарилось нѣкоторое смущеніе. Кто получилъ первый нумеръ? Но Тонетъ быстро поднялся и воскликнулъ «Я здѣсь!»

Итакъ, внукъ Голубя! Ну и везетъ же парню! Въ первый разъ присутствуетъ на жеребьевкѣ и выигралъ первое мѣсто! Ближайшіе рыбаки поздравляли его съ завистью, а онъ смотрѣлъ лишь на предсѣдателя съ тревогой человѣка, который все еще не вѣритъ въ свое счастъе. Онъ можетъ выбрать мѣсто? Едва ему отвѣтили утвердительно, какъ онъ выразилъ свою просьбу. Онъ беретъ Главный путь. И какъ только онъ увидѣлъ, что секретарь сдѣлалъ отмѣтку, онъ, какъ молнія, выскочилъ изъ комнаты, наскакивая на всѣхъ и пожимая друзьямъ руки, протянутыя для поздравленія.

Внизу на площади толпа ждала въ такомъ же безмолвіи, какъ наверху. Существовалъ обычай, по которому первые счастливцы сейчасъ же сходили внизъ, сообщить о своемъ счастьи, бросая въ воздухъ шляпу, въ знакъ радости. Какъ только поэтому увидѣли, что Тонетъ чуть не скатывался съ лѣстницы, его встрѣтили шумными и долгими возгласами.

– Кубинецъ!.. Тонетъ – Усы! Онъ, слышь, онъ!

Женщины бросились къ нему возбужденныя, обнимали, плакали, словно частица его счастья могла перейти къ нимъ, вспоминали его мать. Вотъ бы радовалась покойница, если бы дожила. И Тонетъ теряясь въ юбкахъ, ободренный шумной оваціей, не отдавая себѣ отчета, обнялъ Нелету, которая улыбалась и ея зеленые глаза блестѣли отъ удовольствія.

Кубинецъ хотѣлъ отпраздновать свой тріумфъ. Онъ послалъ въ трактиръ Сахара за шипучкой и пивомъ для всѣхъ сеньоръ. Пусть и мужчины пьютъ, сколько хотятъ. Онъ платитъ! Въ одинъ мигъ площадь превратилась въ лагерь. Піавка со свойственной ему подвижностью, когда рѣчь шла о выпивкѣ, помогъ осуществить желанія щедраго друга, таскалъ изъ трактира Сахара все старое затвердѣвшее пирожное, хранившееся въ стеклянныхъ вазахъ шкапа, перебѣгалъ отъ одной группы къ другой, наполняя стаканы и часто останавливаясь въ своей работѣ угощенія, чтобы не забыть и самого себя.

Съ лѣстницы спускались другіе счастливцы, получившіе лучшія мѣста. Они тоже бросали шляпы въ воздухѣ, и крича: Побѣда! Однако къ нимъ подбѣгали только ихъ родственники и друзья. Вое вниманіе остальныхъ было обращено на Тонета, на номеръ первый, выказывавшій такую щедрость.

Рыбаки покидали школу. Вышло уже около тридцати номеровъ. Оставались одни только плохія мѣста, едва достаточныя для прокормленія, и народъ расходился, не обнаруживая больше интереса къ жеребьевкѣ.

Дядюшка Голубь переходилъ отъ одной группы къ другой, принимая поздравленія. Въ первый разъ онъ былъ доволенъ внукомъ. Ха – ха – ха! Всегда судьба благопріятствуетъ бездѣльникамъ! Это говорилъ еще его отецъ! Вотъ онъ 80 разъ участвовалъ въ жеребьевкѣ и никогда не вынималъ перваго номера, а возвращается изъ отдаленныхъ странъ внукъ, участвуетъ въ первый разъ и счастье улыбается ему. Но въ концѣ концовъ это останется въ семьѣ. И онъ приходилъ въ восторгъ при мысли, что впродолженіи одного года будетъ первымъ рыбакомъ Альбуферы.

Растроганный выпавшимъ на долю семьи счастьемъ, онъ подошелъ къ сыну, по обыкновенію серьозному и сосредоточенному. Тони! Счастье вошло въ ихъ хату и остается только овладѣть нмъ. Если они помогутъ малышу, не много смыслящему въ рыбной ловлѣ, то будутъ дѣлать большія дѣла.

При видѣ холодности, съ которой возражалъ сынъ, старикъ былъ ошеломленъ. Да, конечно! Первый номеръ вещь хорошая, но для тѣхъ, кто исѣетъ достаточно приспособленій, чтобы воспользоваться этимъ преимуществомъ. Требуется болѣе 1000 песетъ на однѣ сѣти! А есть ли у нихъ деньги?

Дядюшка Голубь улыбнулся. Найдется кто ссудить ихъ дентгами. При этомъ словѣ лицо Тони приняло скорбное выраженіе. У нихъ и такъ много долговъ! Не мало его мучаютъ французы, засѣвшіе въ Катаррохѣ, продающіе лошадей въ разсрочку и ссужаюшіе деныами мужиковъ. Ему пришлось обратиться къ нимъ за помощью, сначала во время плохого урожая, потомъ, чтобы подвинуть немного впередъ осушенье лагуны и даже во снѣ онъ видитъ этихъ людей, одѣтыхъ въ плюшевыя куртки, бормотавшихъ на ломаномъ языкѣ угрозы и на каждомъ шагу вынимавшихъ ужасную бумагу, куда заносили цифру долга съ его сложной сѣтью процентовъ. Съ него довольно! Разъ человѣкъ ударился въ глупое предпріятіе, онъ долженъ спастись, какъ можетъ, и не дѣлать новыхъ ошибокъ. Съ него достаточно тѣхъ долговъ, которые онъ надѣлалъ, какъ земледѣлецъ, и онъ не желаетъ дѣлать новыхъ, какъ рыбакъ. Его единственное желаніе – заполнить лагуну землей до уровня воды и избѣжать другихъ долговъ.

Рыбакъ повернулся къ сыну слиной. И въ этомъ человѣкѣ течетъ его кровь! Тонетъ при всей его лѣни ему ближе. Онъ будетъ дѣйствовать сообща съ внукомъ и они вдвоемъ уже придумаютъ кавой‑нибудь исходъ. Хозяину Главнаго пути не можетъ недоставать денегь.

Окруженный друзьями, обласканный женщинами, ободренный влажнымъ взглядомъ Нелеты, не отрывавшей отъ него глазъ, Тонетъ усльппалъ, что кто‑то его зоветь, толкая въ плечо.

То былъ Сахаръ, который, казалось, пожиралъ его своими нѣжными взорами. Надо поговоритъ! Не даромъ они всегда были друзьями и трактиръ всегда былъ роднымъ домомъ для Тонета! А между друзьями дѣла обдѣлываются быстро. И они отошли нѣсколько шаговъ въ сторону, преслѣдуемые любопытными глазами тодпы.

Трактирщикъ приступилъ къ изложенію плана. У Тонета нѣтъ всего нужнаго для эксплуатаціи мѣста, которое ему досталось. Не такъ ли? Но все нужное есть у него, истиннаго его друга, готоваго ему помочь, и вступить съ нимъ въ общее дѣло. Онъ позаботится обо всемъ.

И такъ какъ Тонетъ молчалъ, не зная, что отвѣтить, то трактирщикъ, толкуя его модчаніе, какъ отказъ, снова сталъ настаивать. Они друзья или нѣтъ? Или онъ думаетъ, какъ его отецъ, прибѣгнуть къ помощи иностранцевъ Катарохи, высасывающихъ всѣ соки изъ бѣдняковъ? Онъ его другъ! Онъ даже смотритъ на себя, какъ на его родственника, потому что – чортъ возьми! – онъ не можетъ забыть, что его жена Нелета, выросла въ хатѣ Голубей, что ей часто давали тамъ ѣсть и что она любитъ Тонета, какъ брата.

Хитрый трактирщикъ говорилъ объ этихъ воспоминаніяхъ съ величайшимъ апломбомъ, подчеркивая братскую любовь жены къ молодому человѣку. Потомъ рѣшился на болѣе героическое средство. Если Тонетъ сомнѣвается въ немъ, если онъ не желаетъ его имѣть компаньономъ, онъ позоветъ Нелету, чтобы она его убѣдила. Ей несомнѣнно удастся направить его на истинный путь. Что? Позвать ее?

Соблазненный предложеніемъ трактирщика, Тонетъ колебался, прежде чѣмъ принятъ его. Онъ боялся сплетенъ, вспоминалъ объ отцѣ и. его суровыхъ совѣтахъ. Онъ посмотрѣлъ кругомъ, словно ища рѣшенія у толпы, и увидѣлъ дѣда, который ему издали утвердительно кивалъ головой.

Рыбакъ угадывалъ слова Сахара. Онъ какъ разъ думалъ о богатомъ трактирщикѣ, который могъ бы оказать имъ помощъ. И онъ ободрялъ внука, снова кивая головой. Пусть онъ не отказывается. Такой человѣкъ имъ какъ разъ и нуженъ!

Тонетъ рѣшился и мужъ Нелеты, угадывая по его глазамъ о его рѣшеніи, поспѣшилъ формулировать условія. Онъ дастъ все нужное, работать будетъ Тонетъ съ дѣдомъ, а, уловъ пополамъ. Идетъ?

Идетъ! Оба мужчины пожали другъ другу руку и отправились въ сопровожденіи Нелеты и дядюшки Голубя въ трактиръ, чтобы общимъ обѣдомъ отпраздновать договоръ.

По площади немедленно пронеслось извѣстіе, что Кубинецъ и Сахаръ вступили въ компанію для совмѣстной эксплуатаціи Главнаго Пути.

Свояченицу Сахара пришлось увести съ площади по приказанію алькальда. Въ сопровожденіи нѣсколькихъ женщинъ, она направилась къ своей хатѣ, ревя, какъ одержимая, громко призывая покойную сестру, объявляя во всеуслышанье, что Сахаръ безстыдникъ, который не колеблется ввести въ домъ любовника жены, чтобы обдѣлать дѣльце.

V

Положеніе Тонета въ трактирѣ Сахара совершенно измѣнилось. Онъ уже не былъ простымъ посѣтителемъ. Теперь онъ былъ компаньономъ хозяина дома и входилъ въ трактиръ, отвѣчая высокомѣрнымъ выраженіемъ на сплетни недруговъ Нелеты. Онъ проводилх тамъ цѣлые дни, приходилъ говорить о дѣлахъ. Входилъ спокойно во внутреннія комнаты и, чтобы подчеркнуть, что находится у себя, садился за стойкой рядомъ съ Сахаромъ. Часто, когда отсутствовалъ трактирщикъ и его жена и посѣтитель требовалъ чего‑нибудь, онъ бросался къ стойкѣ и съ комической важностью, среди смѣха друзей, выдавалъ требуемое, подражая голосу и манерамъ дядюшки Пако.

Трактирщикъ былъ доволенъ своимъ компаньономъ. «Прекрасный юноша», говорилъ онъ посѣтителямъ таверны, когда Тонета не было въ ней. Хорошій другъ, ведетъ себя прекрасно, трудолюбивъ. Съ такимъ покровителемъ, какъ онъ, молодой человѣкъ пойдетъ далеко, очень далеко.

Дядюшка Голубь тажже чаще прежняго посѣщалъ трактиръ. Послѣ бурныхъ сценъ ночью въ одинокой хатѣ семья раздѣлилась. Дядюшка Тони и Подкидышъ каждое утро отправлялись на свои поля продолжать битву съ озеромъ, намѣреваясь засыпать его землей, съ трудомъ издалека привезенной. Тонетъ съ дѣдомъ въ свою очередь шли въ трактиръ Сахара толковать о предстоящемъ предпріятіи.

Собственно, о дѣлахъ говорили только трактирщикъ и Голубь. Сахаръ возвеличивалъ самого себя, хвалясь тѣмъ великодушіемъ, съ которымъ онъ вступалъ въ дѣло. Онъ предлагаетъ свой капиталъ, не зная, каковъ будетъ уловъ и за подобную жертву довольствуясь половиной продукта. Онъ не похожъ на иностранцевъ материка, ссужающихъ деньгами, только подъ вѣрную ипотеку и большой процентъ. И въ его словахъ дышала вся его ненависть къ этимъ втирушамъ, жестокое желанье одному эксплуатировать ближняго. Кто эти люди, которые неэамѣтно завладѣваютъ страной? Французы, прибывшіе въ валенсіанскую область въ изодранныхъ башмакахъ и старыхъ плюшевыхъ костюмахъ. Люди изъ какой‑то французской провинціи, имени которой онъ не помнитъ, что‑то въ родѣ галисійцевъ его родины. Деньги, которыя они даютъ взаймы, даже не ихъ собственныя. Во Франціи капиталъ даетъ лишь небольшой процентъ, эти грязные французы сами занимаютъ на родинѣ деньги по два или по три процента, а съ валенсіанцевъ взимаютъ 15 или 20. Дѣло недурное! Сверхъ того, они покупаютъ лошадей по ту сторону Пиреней, контрабандой перевозятъ ихъ и въ разсрочку продаютъ мужикамъ, устраивая дѣло такъ, что покупатель никогда не является собственникомъ животнаго. Не одному бѣдняку жалкая кляча обошлась такъ дорого, словно то конь Святого Якова. Настоящій разбой, дядюшка Голубь! Грабежъ, недостойный христіанъ. И Сахаръ приходилъ въ гнѣвъ, разсказывая эти подробности съ негодованіемъ и затаенной завистью ростовщика, изъ трусости не осмѣливающагося пускать въ ходъ пріемы своихъ конкурентовъ.

Рыбакъ одобрялъ его слова. Вотъ почему онъ и хотѣлъ бы видѣть, чтобы его семья жила рыбной ловлей. Вотъ почему онъ приходитъ въ такое бѣшенство, когда сынъ въ своемъ страстномъ желаніи стать земледѣльцемъ все болѣе запутывается въ долгахъ. Бѣдные мужики не болѣе, какъ рабы. Цѣлый годъ они бѣшено работаютъ. И для кого? Весь урожай идетъ въ руки иностранцевъ – француза, который ихъ ссужаетъ деньгами, и англичанина, который въ кредитъ продаетъ удобреніе… Работать до изступленія, чтобы содержать иностранцевъ. Нѣтъ! Пока въ озерѣ еще водятся угри, пусть земля покрывается спокойно камышемъ и тростникомъ. Не онъ сдѣлаетъ ее годной для обработки!

Между тѣмъ, какъ рыбакъ и Сахаръ разговаривали, Тонетъ и Нелета сидѣли за стойкой и спокойно глядѣли другъ на друга. Посѣтители трактира привыкли видѣть, какъ они по цѣлымъ часамъ не сводятъ другъ съ друга глазъ. Въ глазахъ ихъ было выраженіе, не соотвѣтствовавшее словамъ, часто совершенно пустымъ. Кумушки, приходившія за масломъ или виномъ, стояли передъ ними неподвижно, съ опущенными глазами и глупымъ выраженіемъ, ожидая, пока послѣдняя капля изъ воронки перельется въ ихъ бутылки и настораживали ухо, чтобы уловить какое‑нибудь слово изъ ихъ бесѣды. Но они не обращали вниманія на эту слѣжку и продолжали разговаривать, какъ будто встрѣтились на необитаемомъ мѣстѣ.

Испуганный ихъ интимностью, Голубь серьозно поговорилъ съ внукомъ. Естъ ли между ними что‑нибудь, какъ утверждаютъ злые языки деревни? Охо, Тонетъ! Это было бы не только позоромъ для ихъ семьи, но и испортило бы все дѣло. Съ твердостью человѣка, говорящаго правду, внукъ ударялъ себя въ грудь, протестовалъ, и дѣдъ успокаивался, хотя и вѣрилъ въ душѣ, что такія дружбы кончаются плохо.

Узкое мѣсто за стойкоой было для Тонета раемъ. Онъ вспоминалъ съ Нелетой дни дѣтства, разсказывалъ ей о своихъ приключеніяхъ въ дальнихъ странахъ и когда они умолкали, онъ испытывалъ сладкое опьяненіе (такое же, какъ тогда въ лѣсу ночью, коогда они заблудились, но только болѣе острое и сильное), опьяненіе близостью ея тѣла, теплота котораго, казалооь, ласкала его сквозь платье.

Поздно вечеромъ, поужинавъ съ Сахаромъ и его женой, Тонетъ приносилъ изъ хаты гармонику, единственную добычу, вывезенную имъ изъ Кубы вмѣстѣ съ двумя панамами и поражалъ всѣхъ, кто былъ въ трактирѣ, томными гавайскими танцами, которые игралъ на инструментѣ. Онъ распѣвалъ народные романсы, дышавшіе нѣжной поэзіей, въ которыхъ говорилось о вѣтеркѣ, арфахъ и сердцахъ, нѣжныхъ какъ сердцевина плода дерева какао. Мелодичный кубинскій акцентъ, съ которымъ онъ произносилъ слова пѣсни, заставлялъ Нелету полузакрывать глаза и откидыватъ назадъ станъ, словно для того, чтобы освободить грудь отъ стѣсняющей ее горячей тяжести.

На слѣдующій день послѣ такихъ серенадъ Нелета слѣдила влажными глазами за Тонетомъ, переходившимъ отъ одной группы посѣтителей къ другой.

Кубинецъ угадывалъ ея волненіе. Она грезила о немъ? Не такъ ли? Тоже случилось и съ нимъ въ хатѣ. Всю ночь онъ видѣлъ ее въ темнотѣ и простиралъ къ ней руки, словно могъ въ самомъ дѣлѣ въ ней прикоснуться. И послѣ такого взаимнаго признанія они оставались спокойными, увѣренные въ моральномъ обладаніи другъ другомъ, не отдавая себѣ въ немъ яснаго отчета, чувствуя, что въ концѣ концовъ они фатально должны принадлежать другъ другу, скольво бы предятствій не поднималось между ними.

Не было возможности разсчитывать на другую близость, кромѣ разговоровъ въ трактирѣ. Днемъ весь Пальмаръ окружалъ ихъ, а Сахаръ, больной, вѣчно жаловавшійся на свой недугъ, не выходилъ изъ дома. Порой подъ вліяніемъ мимолетной вспышкіи активности трактирщикъ свистомъ подзывалъ «Искру», старую собаку съ огромной головой, извѣстную во всей деревнѣ своимъ чутьемъ, и отправлялся съ ней вмѣстѣ въ лодкѣ къ ближайшимъ тростникамъ, стрѣлять водяныхъ куръ. Однако онъ возвращался домой черезъ нѣсколько часовъ, кашляя, жалуясь на сырость, съ ногами распухшими, толстыми, какъ у слона, какъ онъ выражался, и не переставалъ стонать въ углу, пока Нелета нн давала ему нѣскольво чашекъ горячей жидкости, обмотавъ голову и шею нѣсколькими платками. Глаза Нелеты невольно искали Кубинца, выражая презрѣніе, кооторое она испытывала къ мужу.

Лѣто кончалось и надо было серьозно подумать о приготовленьяхъ къ рыбной ловлѣ. Рыбаки, получившія другія хорошія мѣста, приводили передъ хатой въ порядокъ сѣти, чтобы запрудить каналы. Дядюшка Голубь обнаруживалъ безпокойство. Приспособленія, сохранившіяся у Сахара отъ прежнихъ предпріятій съ другими рыбаками, были недостаточны для Главнаго Пути. Надо было прикупить много веревокъ, дать работу многимъ женщинамъ, умѣющимъ вязать сѣти, чтобы имѣть возможность, какъ слѣдуетъ, использовать свое мѣсто.

Однажды вечеромъ Тонетъ и дѣдъ ужинали въ трактирѣ, чтобы серьозно поговорить о дѣлѣ. Надо купить лучшихъ нитокъ, изъ тѣхъ, что фабрикуютея на берегу Кабаньяля для морскихъ рыбаковъ. Дядюшка Голубь, какъ знатокъ, отправится купить ихъ, съ нимъ поѣдетъ и трактирщикъ, пожелавшій самъ расплатиться изъ боязни, что старикъ надуетъ его, если ему довѣрить деньги. Переваривая ужинъ, Сахаръ почувствовалъ страхъ передъ предстоявшей на слѣдующій день поѣздкой. Придется встать до зари, перейти съ теплой постели въ сырой туманъ, переѣхать озеро, отправиться на сушѣ въ Валенсію, потомъ къ Кабаньялю и, наконецъ, продѣлать тотъ же обратный путь. Его изнѣженное неподвижностью тѣло содрогалось при мысли о путешествіи. Этотъ человѣкъ, значительную часть жизни кочевавшій по міру, такъ глубоко вросъ корнями въ илистую почву Пальмара, что испытывалъ страхъ при одномъ представленіи о днѣ, полномъ передвиженій.