Опыты в стихах и прозе. Часть 2. Стихи

Умирающий Тасс

Элегия

…Е come alpestre e rapido torrente,Come acceso balenoIn notturno sereno,Come aura о fumo, о come stral repente,Volan le nostre fame: ed ogni onoreSembra languido fiore!Che piu spera, о che s attende omai?Dopo trionfo e palmaSol qui restano all'almaLutto e lamenti; e lagrimosi laiChe piu giova amicizia о giova amore!Ahi lagrime! ahi dolore!«Tornsmondo». Trag di T. Tasso[6]Какое торжество готовит древний Рим?Куда текут народа шумны волны?К чему сих аромат и мирры сладкий дым,Душистых трав кругом кошницы полны?До Капитолия от Тибровых валов,Над стогнами всемирный столицы,К чему раскинуты средь лавров и цветовБесценные ковры и багряницы?К чему сей шум? К чему тимпанов звук и гром?Веселья он или победы вестник?Почто с хоругвией течет в молитвы домПод митрою апостолов наместник?Кому в руке его сей зыблется венец,Бесценный дар признательного Рима;Кому триумф? Тебе, божественный певец!Тебе сей дар… певец Ерусалима!И шум веселия достиг до кельи той,Где борется с кончиною Торквато:Где над божественной страдальца головойДух смерти носится крылатой.Ни слезы дружества, ни иноков мольбы,Ни почестей столь поздние награды —Ничто не укротит железныя судьбы,Не знающей к великому пощады.Полуразрушенный, он видит грозный час,С веселием его благословляет,И, лебедь сладостный, еще в последний разОн, с жизнию прощаясь, восклицает:«Друзья, о! дайте мне взглянуть на пышный Рим,Где ждет певца безвременно кладбище.Да встречу взорами холмы твои и дым,О древнее квиритов пепелище!Земля священная героев и чудес!Развалины и прах красноречивый!Лазурь и пурпуры безоблачных небес,Вы, тополы, вы, древние оливы,И ты, о вечный Тибр, поитель всех племен,Засеянный костьми граждан вселенны —Вас, вас приветствует из сих унылых стенБезвременной кончине обреченный!Свершилось! Я стою над бездной роковойИ не вступлю при плесках в Капитолий;И лавры славные над дряхлой головойНе усладят певца свирепой доли.От самой юности игралище людей,Младенцем был уже изгнанник;Под небом сладостным Италии моейСкитаяся, как бедный странник,Каких не испытал превратностей судеб?Где мой челнок волнами не носился?Где успокоился? где мой насущный хлебСлезами скорби не кропился?Сорренто! колыбель моих несчастных дней,Где я в ночи, как трепетный Асканий,Отторжен был судьбой от матери моей,От сладостных объятий и лобзаний:Ты помнишь, сколько слез младенцем пролил я!Увы! с тех пор, добыча злой судьбины,Все горести узнал, всю бедность бытия.Фортуною изрытые пучиныРазверзлись подо мной, и гром не умолкал!Из веси в весь, из стран в страну гонимый,Я тщетно на земли пристанища искал:Повсюду перст ее неотразимый!Повсюду – молнии, карающей певца!Ни в хижине оратая простого,Ни под защитою Альфонсова дворца,Ни в тишине безвестнейшего крова,Ни в дебрях, ни в горах не спас главы моей,Бесславием и славой удрученной,Главы изгнанника, от колыбельных днейКарающей богине обреченной…Друзья! но что мою стесняет страшно грудь?Что сердце так и ноет и трепещет?Откуда я? какой прошел ужасный путьИ что за мной еще во мраке блещет?Феррара… Фурии… и зависти змия!..Куда? куда, убийцы дарованья!Я в пристани. Здесь Рим.Здесь братья и семья!Вот слезы их и сладки лобызанья…И в Капитолии – Виргилиев венец!Так я свершил назначенное Фебом.От первой юности его усердный жрец,Под молнией, под разъяренным небомЯ пел величие и славу прежних дней,И в узах я душой не изменился.Муз сладостный восторг не гас в душе моей,И гений мой в страданьях укрепился.Он жил в стране чудес, у стен твоих, Сион,На берегах цветущих Иордана;Он вопрошал тебя, мятущийся Кедров,Вас, мирные убежища Ливана!Пред ним воскресли вы, огерои древних дней,В величии и в блеске грозной славы:Он зрел тебя, Готфред, владыко, вождь царей,Под свистом стрел спокойный, величавый;Тебя, младый Ринальд, кипящий как Ахилл,В любви, в войне счастливый победитель:Он зрел, как ты летал по трупам вражьих силКак огнь, как смерть, как ангел-истребитель.И Тартар низложен сияющим крестом!О, доблести неслыханной примеры!О, наших праотцев, давно почивших сном,Триумф святой! победа чистой Веры!Торквато вас исторг из пропасти времен:Он пел – и вы не будете забвенны —Он пел: ему венец бессмертья обречен,Рукою Муз и славы соплетенный.Но поздно! я стою над бездной роковойИ не вступлю при плесках в Капитолий,И лавры славные над дряхлой головойНе усладят певца свирепой доли!»Умолк. Унылый огнь в очах его горел,Последний луч таланта пред кончиной;И умирающий, казалося, хотелУ Парки взять триумфа день единой.Он взором все искал Капитолийских стен,С усилием еще приподнимался;Но, мукой страшною кончины изнурен,Недвижимый на ложе оставался.Светило дневное уж к западу теклоИ в зареве багряном утопало;Час смерти близился… и мрачное чело,В последний раз, страдальца просияло.С улыбкой тихою на запад он глядел…И, оживлен вечернею прохладой,Десницу к небесам внимающим воздел,Как праведник, с надеждой и отрадой.«Смотрите, – он сказал рыдающим друзьям, —Как царь светил на западе пылает!Он, он зовет меня к безоблачным странам,Где вечное Светило засияет…Уж ангел надо мной, вожатай оных мест;Он осенил меня лазурными крилами…Приближьте знак любви, сей таинственный крест.Молитеся с надеждой и слезами…Земное гибнет все… и слава, и венец…Искусств и муз творенья величавы:Но там все вечное, как вечен сам Творец,Податель нам венца небренной славы!Там все великое, чем дух питался мой,Чем я дышал от самой колыбели.О братья! о друзья! не плачьте надо мной:Ваш друг достиг давно желанной цели.Отыдет с миром он и, верой укреплен,Мучительной кончины не приметит:Там, там… о счастие!., средь непорочных жен,Средь ангелов, Элеонора встретит!»И с именем любви божественный погас;Друзья над ним в безмолвии рыдали.День тихо догорал… и колокола гласРазнес кругом по стогнам весть печали.«Погиб Торквато наш! – воскликнул с плачемРим, —Погиб певец, достойный лучшей доли!..»Наутро факелов узрели мрачный дым;И трауром покрылся Капитолий.

Примечание к элегии «Умирающий Тасс»

Не одна история, но живопись и поэзия неоднократно изображали бедствия Тасса. Жизнь его, конечно, известна любителям словесности: мы напомним только о тех обстоятельствах, которые подали мысль к этой элегии.

Т. Тасс приписал свой «Иерусалим» Альфонсу, герцогу Феррар-скому (о magnanimo Alfonso!..), и великодушный покровитель, без вины, без суда, заключил его в больницу св. Анны, то есть в дом сумасшедших. Там его видел Монтань, путешествовавший по Италии в 1580 году. Странное свидание в таком месте первого мудреца времен новейших с величайшим стихотворцем!.. Но вот что Монтань пишет в «Опытах». «Я смотрел на Тасса еще с большею досадою нежели сожалением; он пережил себя; не узнавал ни себя, ни творений своих. Они без его ведома, но при нем, но почти в глазах его, напечатаны неисправно, безобразно». Тасс, к дополнению несчастия, не был совершенно сумасшедший и, в ясные минуты рассудка, чувствовал всю горесть своего положения. Воображение, главная пружина его таланта и злополучии, нигде ему не изменило. И в узах он сочинял беспрестанно. Наконец, по усильным просьбам всей Италии, почти всей просвещенной Европы, Тасс был освобожден (заключение его продолжалось семь лет, два месяца и несколько дней). Но он недолго наслаждался свободою. Мрачные воспоминания, нищета, вечная зависимость от людей жестоких, измена друзей, несправедливость критиков; одним словом, все горести, все бедствия, какими только может быть обременен человек, разрушили его крепкое сложение и привели по терниям к ранней могиле. Фортуна, коварная до конца, приготовляя последний решительный удар, осыпала цветами свою жертву. Папа Климент VIII, убежденный просьбами кардинала Цинтио. племянника своего, убежденный общенародным голосом всей Италии, назначил ему триумф в Капитолии: «Я вам предлагаю венок лавровый, – сказал ему папа, – не он прославит вас, но вы его!» Со времен Петрарка (во всех отношениях счастливейшего стихотворца Италии), Рим не видал подобного торжества. Жители его, жители окрестных городов желали присутствовать при венчании Тасса. Дождливое осеннее время и слабость здоровья стихотворца заставили отложить торжество до будущей весны. В апреле все было готово, но болезнь усилилась. Тасс велел перенести себя в монастырь св. Онуфрия; и там, окруженный друзьями и братией мирной обители, на одре мучения ожидал кончины. К несчастию, вернейший его приятель Константи-ни не был при нем, и умирающий написал к нему сии строки, в которых, как в зеркале, видна вся душа певца «Иерусалима»: «Что скажет мой Константини, когда узнает о кончине своего милого Торквато? Не замедлит дойти к нему эта весть. Я чувствую приближение смерти. Никакое лекарство не излечит моей новой болезни. Она совокупилась с другими недугами и, как быстрый поток, увлекает меня… Поздно теперь жаловаться на Фортуну, всегда враждебную (не хочу упоминать о неблагодарности людей!). Фортуна торжествует! Нищим я доведен ею до гроба, в то время как надеялся, что слава, приобретенная наперекор врагам моим, не будет для меня совершенно бесполезною. Я велел перенести себя в монастырь св. Онуфрия, не потому единственно, что врачи одобряют его воздух, но для того, чтобы на сем возвышенном месте, в беседе святых отшельников, начать мои беседы с небом. Молись богу за меня, милый друг, и будь уверен, что я, любя и уважая тебя в сей жизни, и в будущей – которая есть настоящая – не премину все совершить, чего требует истинная, чистая любовь к ближнему. Поручаю тебя благости небесной и себя поручаю. Прости! – Рим. – Св. Онуфрий». Тасс умер 10 апреля на пятьдесят первом году, исполнив долг христианский с истинным благочестием.

Весь Рим оплакивал его. Кардинал Цинтио был неутешен и желал великолепием похорон вознаградить утрату триумфа. По его приказанию, – говорит Женгене в «Истории литературы италиянской», – тело Тассово было облечено в римскую тогу, увенчано лаврами и выставлено всенародно. Двор, оба дома кардиналов Альдобрандини и народ многочисленный провожали его по улицам Рима. Толпились, чтобы взглянуть еще раз на того, которого гений прославил свое столетие, прославил Италию и который столь дорого купил поздние, печальные почести!.. Кардинал Цинтио (или Чинцио) объявил Риму, что воздвигнет поэту великолепную гробницу. Два оратора приготовили надгробные речи, одну латинскую, другую италиянскую. Молодые стихотворцы сочиняли стихи и надписи для сего памятника. Но горесть кардинала была непродолжительна, и памятник не был воздвигнут. В обители св. Онуфрия смиренная братия показывает и поныне путешественнику простой камень с этой надписью: «Torquati Tassi ossa hie jacent»[7]. Она красноречива.

Беседка муз

Под тению черемухи млечнойИ золотом блистающих акацийСпешу восстановить олтарь и Муз и Граций,Сопутниц жизни молодой.Спешу принесть цветы, и ульев сот янтарный,И нежны первенцы полей:Да будет сладок им сей дар любви моейИ гимн поэта благодарный!Не злата молит он у жертвенника Муз:Они с фортуною не дружны.Их крепче с бедностью заботливой союз,И боле в шалаше, чем в тереме, досужны.Не молит Славы он сияющих даров:Увы! талант его ничтожен.Ему отважный путь за стаею орлов,Как пчелке, невозможен.Он молит Муз: душе, усталой от сует,Отдать любовь утраченну к искусствам,Веселость ясную первоначальных летИ свежесть – вянущим бесперестанно чувствам.Пускай забот свинцовый грузВ реке забвения потонет,И время жадное в сей тайной сени МузЛюбимца их не тронет:Пускай и в сединах, но с бодрою душой,Беспечен, как дитя всегда беспечных Граций,Он некогда придет вздохнуть в сени густойСвоих черемух и акаций.

Примечания

1

Иди, хоть и неприбранная… (лат.)

2

«Души усопших – не призрак: смертью не все кончается; // Бледная тень ускользает, победив костер.» Пpoпep<ций> (лат.)

3

«В своем самом прекрасном, самом цветущем возрасте… //…И живой, и прекрасной на небо взошла.» Петрарка (ит.).

4

Душевное спокойствие

5

Душевное спокойствие

6

…И как горный и быстрый поток, // Как яркая вспышка молнии // В ясной ночи, // Как дуновение ветра или дым, или как внезапная стрела, // Проносится наша слава: и каждая почесть // Похожа на хрупкий цветок! // На что надеешься или чего ждешь теперь? // После триумфа и пальмовых ветвей // Одно осталось душе – // Горе и жалобы и слезные пени. // Что пользы отныне в дружбе, что пользы в любви! // О слезы! о скорбь!». «Торрисмондо». Тра<гедия> Т. Тассо (ит.)

7

Здесь лежат кости Торквато Тассо (лат.).