Немецкая революция и сталинская бюрократия

Наоборот, рабочее управление промышленностью уже в гораздо большей степени, даже на первых шагах своих, идет сверху, ибо оно неотделимо от власти и от общего хозяйственного плана. Органами управления являются уже не заводские комитеты, а централизованные Советы. Роль заводских комитетов остается, конечно, значительной. Но в области управления промышленностью это уже не руководящая, а вспомогательная роль.

В России, где, вслед за буржуазией, и техническая интеллигенция была уверена, что опыт большевиков продлится лишь несколько недель, и шла поэтому на все виды саботажа, отказываясь от каких бы то ни было соглашений, этап рабочего контроля не развернулся. А гражданская война добивала хозяйство, превращая рабочих в солдат. Опыт России сравнительно мало дает поэтому в отношении рабочего контроля, как особого режима промышленности. Но тем ценнее этот опыт с другой стороны: он показывает, что даже в отсталой стране, при поголовном саботаже не только собственников, но и административно-технического персонала, молодой и неопытный пролетариат, окруженный кольцом врагов, смог все же наладить управление промышленностью. Чего же не сможет сделать немецкий рабочий класс!

Пролетариат, как сказано, заинтересован в том, чтоб переход от частно-капиталистического к государственно-капиталистическому и социалистическому производству произошел с наименьшими экономическими потрясениями, с наименьшей утечкой народного достояния. Вот почему, приближаясь к власти и даже овладев властью, путем самой смелой и решительной борьбы, пролетариат проявит полную готовность создать переходный режим на заводах, фабриках, банках.

Сложатся ли во время революции в Германии отношения в промышленности иначе, чем в России? Ответить на этот вопрос, тем более со стороны, не легко. Реальный ход классовой борьбы может не оставить места для рабочего контроля, как особого этапа. При крайне напряженном развертывании борьбы, при росте напора рабочих, с одной стороны, саботажа со стороны предпринимателей и администрации, с другой, для соглашений, хотя бы и кратковременных, может не остаться места. Рабочему классу придется, в этом случае, вместе с властью сразу брать в свое полное управление предприятия. Нынешнее полупарализованное состояние промышленности и наличие огромной армии безработных делают такой «сокращенный» путь достаточно вероятным.

Но, с другой стороны, наличие мощных организаций в рабочем классе, воспитание немецких рабочих в духе систематических действий, а не импровизаций, медленность в революционном раскачивании масс являются условиями, которые могут повернуть чашу весов в пользу первого пути. Было бы поэтому недопустимым заранее отказываться от лозунга контроля над производством.

Во всяком случае очевидно, что для Германии еще более, чем для России, лозунг рабочего контроля имеет смысл, отличный от рабочего управления. Как многие другие переходные лозунги, он сохраняет огромное значение независимо от того, в какой степени он окажется осуществим на деле и будет ли осуществлен вообще.

Готовностью создать переходные формы рабочего контроля пролетарский авангард завоевывает на свою сторону более консервативные слои пролетариата, нейтрализует известные группы мелкой буржуазии, особенно технических, административных и банковских служащих. Если капиталисты и весь верхний слой администрации проявят полную непримиримость, прибегнув к методам экономического саботажа, ответственность за вытекающие отсюда суровые мероприятия ляжет в глазах народа не на рабочих, а на враждебные классы. Таков дополнительный политический смысл лозунга рабочего контроля, наряду с указанным выше экономическим и административным его смыслом.

Во всяком случае пределом политического цинизма является тот факт, что люди, выдвигавшие лозунг контроля в нереволюционной обстановке и тем придававшие ему чисто реформистский характер, обвиняют нас в центристской половинчатости, в виду нашего несогласия отождествить контроль с управлением.

Рабочие, которые поднимутся до вопросов управления промышленностью, не захотят и не смогут опьяняться словами. Они привыкли на заводах иметь дело с материалом, менее податливым, чем фраза, и они гораздо лучше, чем бюрократы, поймут нашу мысль: истинная революционность состоит не в том, чтоб применять насилие везде и всегда, и еще меньше в том, чтоб захлебываться словами о насилии. Где насилие необходимо, там его надо применять смело, решительно и до конца. Но надо знать пределы насилия, надо знать, где насилие должно сочетаться с маневром, удар – с соглашением. В дни ленинских годовщин сталинская бюрократия повторяет заученные фразы о «революционном реализме», чтобы тем свободнее в остальные 364 дня издеваться над ним.

Проституированные теоретики реформизма пытаются в исключительных декретах против рабочих открыть зарю социализма. От «военного социализма» Гогенцоллерна к полицейскому социализму Брюнинга!

Левые буржуазные идеологи мечтают о плановом капиталистическом хозяйстве. Но капитализм успел показать, что в плановом порядке он способен только истощать производительные силы в интересах войны. Помимо всего остального: каким образом регулировать зависимость Германии, с ее огромными цифрами ввоза и вывоза, от мирового рынка?

Мы, с своей стороны, предлагаем начать с участка советско-германских отношений, т. е. с выработки широкого плана сотрудничества советского и германского хозяйства, в связи со второй пятилеткой и в дополнение к ней. Десятки и сотни крупнейших заводов могли бы быть пущены полным ходом. Безработица в Германии могла бы быть ликвидирована полностью – вряд ли для этого потребовалось бы более двух-трех лет – на основе хозяйственного плана, охватывающего со всех сторон лишь эти две страны.

Руководители капиталистической промышленности Германии, разумеется, не могут построить такой план, ибо он означает их социальное самоустранение. Но советское правительство, при содействии немецких рабочих организаций, прежде всего профсоюзов и прогрессивных представителей немецкой техники, может и должно выработать вполне реальный план, способный открыть поистине грандиозные перспективы. Какими жалкими покажутся все эти «проблемы» репараций и дополнительных пфеннигов пошлины по сравнению с теми возможностями, которые откроет сопряжение сырьевых, технических и организаторских ресурсов советского и германского хозяйств.

Немецкие коммунисты широко пропагандируют успехи советского строительства. Это необходимая работа. Они при этом ударяются в слащавое прикрашивание. Это совсем лишнее. Но хуже всего то, что они не умеют связать и успехи, и трудности советского хозяйства с непосредственными интересами немецкого пролетариата, с безработицей, снижением заработной платы и с общей хозяйственной безвыходностью Германии. Они не умеют и не хотят поставить вопрос о советско-немецком сотрудничестве на строго-деловую и вместе глубоко-революционную основу.

При первых шагах кризиса – вот уже больше двух лет – мы поставили этот вопрос в печати. Сталинцы немедленно же провозгласили, что мы верим в мирное сосуществование социализма и капитализма, что мы хотим спасать капитализм и пр. Они не предвидели и не поняли только одного: каким могучим фактором социалистической революции может стать конкретный хозяйственный план сотрудничества, если его сделать предметом обсуждения в профессиональных союзах, на заводских собраниях, среди рабочих не только действующих, но и закрытых предприятий, если его связать с лозунгом рабочего контроля над производством, а затем и с лозунгом завоевания власти. Ибо осуществить действительное плановое международное сотрудничество можно только при монополии внешней торговли в Германии, при национализации средств производства, другими словами, при диктатуре пролетариата. На этом пути можно было бы новые миллионы рабочих, беспартийных, социал-демократических, католических, привести к борьбе за власть.

Тарновы пугают немецких рабочих тем, что расстройство промышленности, в результате революции, создало бы страшный хаос, голод и пр. Не забудем: эти самые люди поддерживали империалистскую войну, которая ничего не могла принести пролетариату, кроме мук, бедствий, унижений. Взваливать на пролетариат страдания войны под знаменем Гогенцоллернов – да; жертвы революции под знаменем социализма? – нет, никогда!

Разговоры о том, что «наши немецкие рабочие» не согласятся выносить «такие жертвы», заключают в себе одновременно и лесть немецким рабочим и клевету на них. Немецкие рабочие, к несчастью, слишком терпеливы. Социалистическая революция не потребует от немецкого пролетариата и сотой доли тех жертв, какие поглотила война Гогенцоллерна-Лейпарта-Вельса.

О каком хаосе говорят Тарновы? Половина немецкого пролетариата выброшена на улицу. Даже при смягчении кризиса через год-два, он через пять лет снова вернулся бы в еще более страшных формах, – не говоря уже о том, что предсмертные конвульсии капитализма не могут не привести к новой войне. Каким хаосом пугают Гильфердинги? Если бы социалистическая революция исходила из полнокровной капиталистической промышленности, – что, вообще говоря, невозможно, – то в первые месяцы и годы смена хозяйственных режимов, при нарушении старых пропорций и неустановленности новых, могла бы действительно привести к временному снижению хозяйства. Но ведь социализму в нынешней Германии приходилось бы исходить из хозяйства, производительные силы которого работают только наполовину. Экономическое регулирование имело бы, таким образом, с самого начала 50% резерва. Этого с избытком достаточно для того, чтоб перекрыть колебания первых шагов, смягчить острые толчки новой системы и застраховать ее даже от временного упадка производительных сил. Говоря условно на языке цифр: если от стопроцентного капиталистического хозяйства социалистической революции на первых порах пришлось бы, может быть, спуститься к 75% и даже к 50%, то от 50-процентного капиталистического хозяйства революция пролетариата может подниматься к 75% и 100%, чтобы затем дать ни с каким прошлым несравнимый подъем.

XV. БЕЗНАДЕЖНО ЛИ ПОЛОЖЕНИЕ?

Поднять большинство немецкого рабочего класса сразу на наступление – трудная задача. После поражений 1919, 21 и 1923 годов, после авантюр «третьего периода», у немецких рабочих, и без того связанных мощными консервативными организациями, сильно развились задерживающие центры. Но, с другой стороны, организационная стойкость немецких рабочих, почти не позволявшая до сих пор фашизму проникнуть в их ряды, открывает самые широкие возможности оборонительных боев.

Надо иметь в виду, что политика единого фронта вообще гораздо более действительна при обороне, чем при наступлении. Более консервативные или отсталые слои пролетариата легче втягиваются в борьбу, чтоб отстоять то, что уже имеют, чем для новых завоеваний.

Исключительные декреты Брюнинга и угроза со стороны Гитлера являются, в этом смысле, «идеальным» сигналом тревоги для политики единого фронта. Дело идет об обороне в самом элементарном и очевидном смысле слова. Единый фронт может захватить в таких условиях самые широкие массы рабочего класса. Более того: цели борьбы не могут не вызвать сочувствия низших слоев мелкой буржуазии, вплоть до лавочников рабочих кварталов и районов.

При всех трудностях и опасностях нынешнее положение в Германии имеет в себе и огромные преимущества для революционной партии; оно повелительно диктует ясный стратегический план: от обороны к наступлению. Ни на минуту не отказываясь от своей основной цели: завоевания власти, компартия для непосредственных ближайших действий занимает оборонительную позицию. «Класс против класса»! – этой формуле пора вернуть ее действительное значение!

Отпор рабочих наступлению капитала и государства неизбежно вызовет усиленное наступление фашизма. Как бы ни были скромны первые шаги обороны, реакция со стороны противника немедленно же сплотит ряды единого фронта, расширит задачи, заставит применить более решительные методы, отбросит от единого фронта реакционные слои бюрократии, расширит влияние коммунизма, ослабив перегородки в среде рабочих, и тем подготовит переход от обороны к наступлению.

Если в оборонительных боях компартия завоюет руководящее положение, – а при правильной политике это ей обеспечено, – то при переходе в наступление ей вовсе не придется спрашивать согласия реформистских и центристских верхушек. Решают массы: с того момента, как массы отделяются от реформистского руководства, соглашение с ними теряет всякий смысл. Увековечивать единый фронт значило бы не понимать диалектики революционной борьбы и превращать единый фронт из трамплина в барьер.

Самые трудные политические положения являются в известном смысле самыми легкими: они допускают только одно решение. Ясно назвать задачу по имени значит уже в принципе разрешить ее: от единого фронта во имя обороны – к завоеванию власти под знаменем коммунизма.

Удастся ли это? Положение трудное. Ультралевый ультиматизм подпирает реформизм. Реформизм поддерживает бюрократическую диктатуру буржуазии. Бюрократическая диктатура Брюнинга углубляет экономическую агонию страны и питает фашизм.

Положение очень трудное, очень опасное, но совсем не безнадежное. Как ни силен сталинский аппарат, вооруженный узурпированным авторитетом и материальными ресурсами Октябрьской революции, но он не всемогущ. Диалектика классовой борьбы сильнее. Надо только своевременно помочь ей.

Сейчас многие «левые» щеголяют пессимизмом насчет судьбы Германии. В 1923 году, – говорят они, – когда фашизм был еще очень слаб, а компартия имела серьезное влияние в профессиональных союзах и завкомах, пролетариат не одержал победы, – как же можно ждать победы теперь, когда партия стала слабее, а фашизм несравненно сильнее?

Как ни внушителен на первый взгляд этот довод, но он ложен. В 1923 году дело не дошло до борьбы: партия уклонилась от боя перед призраком фашизма. Где нет борьбы, там не может быть и победы. Именно сила фашизма и его напор исключают на этот раз возможность уклониться от боя. Бороться придется. А если германский рабочий класс начнет бороться, он может победить. Он должен победить.

Вчера еще высокие вожди говорили: «Пусть фашисты приходят к власти, мы не боимся, они скоро себя израсходуют и пр.». Эта мысль господствовала на верхах компартии несколько месяцев подряд. Если бы она укрепилась окончательно, это означало бы, что компартия взялась захлороформировать пролетариат, прежде чем Гитлер отрежет ему голову. Здесь была главная опасность. Сейчас никто этого больше не повторяет. Первая позиция нами завоевана. В рабочие массы продвинута та мысль, что разбить фашизм надо до его прихода к власти. Это очень ценное завоевание. На него надо опереться во всей дальнейшей агитации.

Настроение в рабочих массах тяжелое. Их терзает безработица, нужда. Но еще больше их терзает путаница руководства, бестолковщина. Рабочие понимают, что нельзя допустить Гитлера до власти. Но как? Путей не видно. Сверху не помогают, а мешают. Но рабочие хотят борьбы.

Поразительный факт, который, насколько можно судить издалека, остался недостаточно оцененным: гирш-дункеровские углекопы заявили, что капиталистический строй надо заменить социалистическим! Да ведь это значит, что завтра они согласятся создавать Советы, как органы всего класса. Может быть, они уже сегодня на это согласны: нужно только уметь спросить их! Один этот симптом в тысячу раз важнее и убедительнее, чем всякие импрессионистские оценки господ литераторов и ораторов, высокомерно жалующихся на массы.

В рядах компартии действительно, по-видимому, наблюдается пассивность, несмотря на дерганья аппарата. Но почему? Рядовые коммунисты все реже ходят на собрания ячеек, где их кормят сухой соломой. Идеи, которые преподносят им сверху, не находят применения ни на заводе, ни на улице. Рабочий чувствует непримиримое противоречие между тем, что ему нужно, когда он стоит пред лицом масс, и тем, что ему преподносят в официальных собраниях партии. Фальшивая атмосфера, создаваемая крикливым, хвастливым, не терпящим возражений аппаратом, становится невыносимой для рядовых членов партии. Отсюда – пустота и холодок на партийных собраниях. Но это не нежелание драться, а политическое замешательство и вместе – глухой протест против всесильного, но безголового руководства.

Растерянность в рядах пролетариата придает фашистам духу. Их наступление продолжается. Опасность возрастает. Но именно приближение фашистской опасности будет чрезвычайно изощрять слух и зрение передовых рабочих и создавать благоприятную атмосферу для ясных и простых предложений, ведущих к действию.

Ссылаясь на пример Брауншвейга, Мюнценберг писал в ноябре прошлого года: «Насчет того, что этот единый фронт возникнет однажды стихийно под давлением усилившегося фашистского террора и фашистских нападений, на этот счет уже сегодня не может быть никакого сомнения». Мюнценберг не объясняет нам, почему же Центральный комитет, в состав которого он входит, не сделал брауншвейгские события точкой отправления смелой политики единого фронта? Но все равно: не переставая быть признанием собственной несостоятельности, прогноз Мюнценберга правилен.

Приближение фашистской опасности не может не привести к радикализации социал-демократических рабочих, даже значительных слоев реформистского аппарата. Революционное крыло САП несомненно сделает шаг вперед. Тем неизбежнее в этих условиях поворот коммунистического аппарата, хотя бы и ценою внутренних трещин и отколов. Ориентироваться надо именно на такое направление развития.

Поворот сталинцев неотвратим. Кое-какие симптомы, измеряющие силу давления снизу, наблюдаются уже и сейчас: одни аргументы заменяются другими, фразеология становится более путаной, лозунги более двусмысленными; в то же время из партии исключаются все те, которые имели неосторожность понять задачи раньше ЦК. Это все безошибочные симптомы надвигающегося поворота: но только симптомы.

Уж не раз бывало в прошлом, что сталинская бюрократия, испортив сотни тонн бумаги на полемику против контрреволюционного «троцкизма», затем совершала крутой поворот и пыталась выполнить программу левой оппозиции – правда, иногда с безнадежным запозданием.

В Китае поворот был совершен слишком поздно и в таких формах, что он только добил революцию (восстание в Кантоне!). В Англии «поворот» был совершен противником, т. е. Генеральным советом, который порвал со сталинцами, когда перестал в них нуждаться. Но в СССР поворот 1928 года пришел еще во время, чтоб спасти диктатуру от надвигающейся катастрофы. Причины различия этих трех больших примеров найти не трудно. В Китае молодая и неопытная компартия слепо верила московскому руководству; голос русской оппозиции до Китая вообще не успел тогда дойти. Приблизительно то же происходило и в Англии. В СССР левая оппозиция была на месте и вела свою кампанию против кулацкой политики непрерывно. В Китае и Англии Сталин и К° рисковали на расстоянии; в СССР дело шло непосредственно об их головах.

Политическое преимущество немецкого рабочего класса состоит уже в том, что все вопросы поставлены открыто и заблаговременно; авторитет руководства Коминтерна сильно ослаблен; марксистская оппозиция действует на месте, в самой Германии; в составе пролетарского авангарда имеются тысячи опытных и критических элементов, которые способны поднять свой голос и начинают поднимать его.

Численно левая оппозиция в Германии слаба. Но ее политическое влияние может на данном крутом историческом повороте оказаться решающим. Как стрелочник своевременным движением рукоятки переводит тяжело нагруженный поезд на другие рельсы, так и маленькая оппозиция крепким и уверенным движением идеологической рукоятки может заставить поезд германской компартии, и еще более тяжелый поезд германского пролетариата, пойти по другому направлению.

Правильность нашей позиции будет обнаруживаться на деле с каждым новым днем. Когда над головой загорается потолок, самые упрямые бюрократы забывают о престиже. Даже действительные тайные советники выскакивают в таких случаях в одних кальсонах через окно. Педагогика фактов поможет нашей критике.

Успеет ли все же германская компартия совершить поворот своевременно? Теперь о своевременности можно говорить лишь условно. Если бы не неистовства «третьего периода», германский пролетариат сегодня был бы уже у власти. Если бы после последних выборов в рейхстаг компартия приняла программу действий, предложенную левой оппозицией, победа была бы обеспечена. Сейчас говорить об обеспеченной победе нельзя. Своевременным приходится теперь называть такой поворот, который даст возможность немецким рабочим вступить в бой прежде, чем фашизм овладеет государственным аппаратом.

Чтоб добиться поворота, нужно высшее напряжение сил. Нужно, чтоб передовые элементы коммунизма, внутри партии и вне ее, не боялись действовать. Нужно открыто бороться против тупого ультиматизма бюрократии и внутри партии, и перед лицом рабочих масс.

«Но ведь это есть нарушение дисциплины?» скажет колеблющийся коммунист. Конечно, это есть нарушение сталинской дисциплины. Ни один серьезный революционер не нарушит дисциплины, даже и формальной, если для этого нет властных причин. Но тот не революционер, а тряпка, безвольная дрянь, кто, прикрываясь дисциплиной, терпит политику, гибельность которой ему очевидна.

Было бы преступным делом со стороны оппозиционных коммунистов становиться, подобно Урбансу и К°, на путь создания новой коммунистической партии, прежде чем сделаны сколько-нибудь серьезные усилия для изменения курса старой партии. Создать небольшую самостоятельную организацию нетрудно. Создать новую коммунистическую партию – гигантская задача. Есть ли кадры для такой задачи? Если есть, что они сделали для воздействия на десятки тысяч рабочих, входящих в официальную партию? Если эти кадры считают себя способными объяснить рабочим необходимость новой партии, то они должны прежде всего проверить себя на работе по возрождению существующей партии.

Ставить сейчас вопрос о третьей партии значит противопоставлять себя накануне великого исторического решения миллионам коммунистических рабочих, которые недовольны руководством, но из чувства революционного самосохранения держатся за партию. Надо с этими миллионами коммунистических рабочих найти общий язык. Надо, игнорируя ругательства, клеветы, травлю чиновников, найти доступ к сознанию этих рабочих; показать им, что мы хотим того же, что и они; что у нас нет других интересов, кроме интересов коммунизма; что путь, который мы указываем, есть единственно правильный путь.

Надо беспощадно разоблачать ультрарадикальных капитулянтов; требовать от «вождей» ясного ответа на вопрос, что делать, и предлагать свой ответ – для всей страны, для каждой области, каждого города, каждого квартала, каждого завода.

Внутри партии нужно создавать ячейки большевиков-ленинцев. На своем знамени они должны писать: изменение курса и реформа режима партии. Где они обеспечат себе серьезную опору, они должны приступать к применению политики единого фронта на деле, хотя бы в небольшом местном масштабе. Партийная бюрократия будет исключать? Конечно. Но надолго ее великолепие при нынешних условиях не затянется.

В рядах коммунизма и всего пролетариата нужна открытая дискуссия – без срывания собраний, без подложных цитат, без ядовитой клеветы, – честный обмен мнений на основах пролетарской демократии: так мы вели в России споры со всеми партиями и внутри собственной партии в течение всего 1917 года. Через широкую дискуссию нужно подготовить экстренный съезд партии с единственным пунктом порядка дня: «Что дальше?»

Левые оппозиционеры – не посредники между компартией и социал-демократией. Они солдаты коммунизма, его агитаторы, его пропагандисты, его организаторы. Лицом – к компартии! Ей надо разъяснять, ее надо убедить.

Если компартия окажется вынужденной применить политику единого фронта, это почти наверняка позволит отбить атаку фашизма. В свою очередь серьезная победа над фашизмом проложит дорогу диктатуре пролетариата.

Но даже возглавив революцию, компартия будет еще нести в себе много противоречий. Миссия левой оппозиции вовсе не будет закончена. В известном смысле она только начнется. Победа пролетарской революции в Германии первым делом означала бы ликвидацию бюрократической зависимости компартии от сталинского аппарата.

Но на другой же день после победы германского пролетариата, даже ранее, еще в процессе его борьбы за власть, лопнут обручи, сковывающие Коминтерн. Скудость идей бюрократического центризма, национальная ограниченность его кругозора, антипролетарский характер его режима – все это сразу обнажится в свете германской революции, который будет несравненно более ярок, чем свет Октябрьской революции. Идеи Маркса и Ленина получат неизбежное преобладание в германском пролетариате.

ВЫВОДЫ

Скупщик пригнал быков на бойню. Боец стал подходить к ним с ножом.

– Станем все в ряд и поднимем этого палача на рога! – предложил один из быков.