Алые паруса бабушки Ассоль

– Кортика? – удивился адвокат.

– Я так зову вашего сына. Кортик. Ему нравится.

– А мне нет, – озаботился адвокат. – Кортик… Звучит угрожающе.

– Сколько ставите? – Я решил раскрутить его на собаку.

– А ты? – попался адвокат.

– Если я проиграю, то обязуюсь прочитать Кортику вслух роман этого Гриновича, раз уж вы его так цените. Один роман. На выбор. Если проиграете вы, покупаете нам собаку.

– Да я бы и так вам пса купил, без всякого пари. А ухаживать за ним, когда он вырастет, будет, конечно же, твоя матушка и за отдельную плату, так? – поддел меня папаша Кортика. – Она же не позволит и копейки заплатить приходящему человеку. И тогда – прощай паркет в доме и деревянная мебель.

– Если вы уже сдаетесь, то знайте – я предпочитаю пуделей. Больших.

Не сразу, но адвокат согласился на пари. По его предположению Кортик должен был от комиксов перейти к журналам о путешествиях, дальних странах и парусных кораблях. Мне, соответственно, потом придется читать ему тот роман, где богатый мореплаватель сменит для романтической девушки цвет парусов на своем корабле. Я понял, что лето адвокат собирается провести вместе с Кортиком на своей яхте. Придется ему запастись респираторами.

Я же настаивал на голых женщинах, а журналы, в которых его сыночек будет это смотреть, – любые «для мужчин», на выбор адвоката.

Знаете, что из этого вышло? Мы оба проиграли. Но по-джентльменски оба выполнили свои обещания. С некоторыми отступлениями от первоначальных планов. В результате, когда Кортик от Человека-паука перешел к исследованию архивов Третьего рейха, я на ночь стал читать ему книжку фантаста Гриновича. Отказавшись от слезливого романа с парусами, историю о бегающей по воде женщине я дочитал до конца. Там тоже были корабли, паруса и все такое. Самым трудным в этом мероприятии было будить Кортика каждые пятнадцать минут.

Адвокат купил мне пуделя, не большого, а среднего, что, кстати, впоследствии было всеми воспринято с облегчением – большой пудель в припадках хорошего настроения, что вообще характерно для этой породы, не смог бы с разбега запрыгивать мне на колени, не опрокинув при этом коляску.

Пуделя назвали Улисс. Матушка кормила его со своей тарелки. Кортик брал его с собой на ночь в кровать. Но прыгал Улисс от радости, только когда видел меня. Сначала – вверх на месте, все выше и выше. Потом разбегался – и ко мне на колени. Мы катались вместе с ним по дому и по двору. Со стороны соседки-птичницы забор пришлось заменить на очень высокий – у Улисса появилась мечта поймать петуха или, на крайний случай – курицу.

В общем и целом все были счастливы.

Итак, в одиннадцать лет я не спеша закапывался в тяжелую жизнь Нины Гринович, а Кортик (после гимназии, бассейна и тира) рисовал карты сокровищ, которые последователи Гитлера могли запрятать в некогда частично оккупированной ими Африке, потом читал Заратустру – по полстраницы в день. По его предположению, бабушка Соль шла по следу уже много лет и вот-вот должна была сокровища найти. Иногда, в основном по ночам, мы обменивались с Кортиком информацией. Он по присланным некогда бабушкой Соль открыткам – в большинстве это были виды гостиниц-бунгало в городах со странными названиями – пунктиром рисовал на картах приблизительный маршрут бабушкиных странствий. Я составил таблицу основных дат жизни Нины Гринович и собрался уже отправить адвокату по электронной почте отчет о проделанной работе, как вдруг Кортик случайно рассказал мне о доме бабушки Соль в Крыму.

– Большой странный дом с нависающими над обрывом террасами, с левого края три этажа, с правого один – дом ступеньками, по всем стенам вьются розы – не обычные, а те, что цветут пучками, и по маленькому дворику ходит павлин и кричит дурным голосом.

Получилось заманчиво. Чтобы я не подумал, что Кортик все выдумал (мне это и в голову не пришло – он и врать-то не умел достойно, все путал), увлеченный наследник странного дома с розами и павлином показал фотографию из давних времен, когда его еще не было.

На цветном снимке разноуровневое строение из белого шершавого камня нависало над морем, а море сливалось цветом с небом, и розы действительно висели на белых стенах уже готовыми букетами, и озабоченный павлин раскрыл свой веер на заднице – наивный – поверил в «птичку» фотографа.

Было заметно, как Кортик изнывает от желания побывать в таком сказочном месте, а для меня лично это значило одинокое лето – сын с отцом поплывут на яхте под этот обрыв.

Потом, вероятно, чтобы я оценил архитектурные способности его любимой бабушки, мне была показана еще одна фотография – черно-белая, из давних-давних времен, когда еще самой бабушки на свете не было. Старый домик в три маленьких окошка, у невысокого цветущего дерева стоят две женщины, одна держит на руках ребенка в длинной рубашке и панаме.

– Вот из какого сарайчика моя бабушка потом выстроила дом с розами в три этажа, – похвастался Кортик.

Я присмотрелся. Место на обеих фотографиях было одно и то же. Из засохшего впоследствии дерева добрые руки соорудили диковатый трон, сохранив несколько кривых веток для спинки и подлокотников.

Я перевернул старый снимок: «Нина и Леночка, Асе 3 года, 1944».

Перевернул цветную фотографию: «Прощай, Ираклий!»

– Принеси лупу, – попросил я Кортика.

Это я сделал на всякий случай, чтобы перестраховаться. Я ее сразу узнал.

– Что нашел? – дышал мне в затылок Кортик.

– Твоя бабушка Соль уже была на свете, – я показал на ребенка в панаме. – Как ее зовут?

– Соль… – пожал плечами Кортик.

– Позвони отцу и спроси, как точно зовут твою бабушку. Имя и отчество.

Пока Кортик возился с телефоном, я внимательно, миллиметр за миллиметром, изучил под лупой лицо одной из женщин. Потом открыл файл «Нина» и рассмотрел полустертый снимок из личного дела с дискеты адвоката.

– Отец спрашивает, зачем мне это нужно? – доложил Кортик, закрыв телефон ладонью.

– Скажи, что составляешь свою родословную. Рисуешь генеалогическое дерево.

– Чего?.. Ладно, пап, я рисую дерево для своей родословной. Ассоль Марковна Ландер. Спасибо. А почему она – Ландер, а я какой-то там Кортнев? Ладно, понял. Мама женилась и стала Кортневой. Ты женился? Ладно, ты женился. Хорошо, твоего дедушку я тоже запишу, диктуй. Двух дедушек? Ладно, давай двух. Пап, подожди, так высоко я дерево еще не нарисовал. Все неправильно? Прадедушки должны быть внизу дерева, в корнях? И мама хочет? Ладно, давай маму. Записываю. Маму бабушки звали Елена Ландер. Известная в своих кругах художница. Ее брат… Брат… Не так быстро!

Пока Кортик, рухнув навзничь на тахту, изображал унылым бормотанием в телефон большой интерес к своим предкам, я подумал, может ли имя Ася быть уменьшительным от Ассоль?

– Спроси, как звали жену брата. – Этой просьбой я только усугубил состояние уже почти теряющего сознание Кортика.

– Как звали жену брата? – закричал он, вероятно, стараясь тем самым перекрыть поток информации о родственниках. Посмотрел на меня дикими глазами и спросил: – Какого брата?

– Брата Елены Ландер, твоей прабабушки!

Он выслушал ответ, отключил телефон и довольно злобно на меня уставился.

– Ты меня!.. Ты у меня…

Пришлось подсказать:

– Я тобой манипулирую?

– Вот именно. Говори немедленно, зачем тебе имя жены брата прабабушки!

– А то что? – хмыкнул я.

– А то я тебе его не скажу!

Когда Кортик злится, он потеет. Вот когда я злюсь, мое тело теряет температуру, руки и ноги становятся ледяными. О чем это говорит? О том, что и здесь красавчику Икару повезло: он вампирит вас даже в моменты сильной злобы. Он забирает себе чужую энергию и подогревается изнутри! Моя матушка тоже – чем больше орет и злится, тем лучше себя после этого чувствует.

– Из разговора с твоим отцом я получил очень интересную информацию.

– Говори по делу! – потребовал Кортик.

– Твою бабушку зовут Ассоль…

– Это я сам тебе только что сказал!

– Хорошо, не кричи. По делу. У твоей бабушки была мама, ее звали Елена. Она умерла от астмы. Скажем, она жутко чихала в присутствии собственной дочери, это плохо кончилось.

– Зачем мне это знать? – Кортик почти успокоился, но все еще был против беседы на тему родственников.

– Твою бабушку воспитывала жена брата Елены. Как ее звали?

– Да откуда мне знать?

– Кортик, ты только что узнал это имя и не хотел мне говорить!

– А!.. Жена брата прабабушки… Екатерина. Это все на сегодня о бабушках и братьях?

Придется чем-то подогреть его интерес к родственным тайнам.

И я подогрел.

Можно сказать, что это был роковой для Кортика день. Его жизнь переменилась… впрочем, я уже говорил то же самое о своей жизни после разговора с адвокатом.

Подогреть интерес Кортика на том этапе можно было только информацией о кладах, сокровищах и тому подобном. Я и сказал о потайном сейфе, который бабушка Соль устроила в подвале этого дома. Он вскочил, но не успел добежать до дверей комнаты. Узнав, что его отец ликвидировал сейф, чтобы устроить в том месте икебану, Кортик остановился, выругался, и я про себя отметил, что ругается он, как шофер.

Кортик тоже не поверил, что в сейфе было одно-единственное письмо, да и то не имело никакого шифра или информации о сокровищах.

– Отец наверняка забрал себе все ценное, а тебе подкинул письмо, чтобы ты выглядел перед бабушкой главным злодеем, когда она вернется!

Я предложил другой вариант для обдумывания.

– Твоя бабушка оставила в своей спальне в письменном столе кучу документов. На дом, на квартиру, сберегательные книжки, альбом с фотографиями. А в сейф положила это письмо о посторонней женщине, которую сначала посадили за сотрудничество с фашистами, а потом реабилитировали. Тебе это не кажется странным?

– Что значит реаби…?

– Это значит, что спустя пятьдесят два года ее признали невиновной. Не было состава преступления.

– Спустя пятьдесят два года? Сколько же ей…

– Она умерла и не узнала, что ее оправдали.

– Я ничего не понимаю, – сознался Кортик. – Давай в шашки на поддавки?

– Тащи.

– А фашисты были до революции или после? – спросил Кортик, выигрывая.

– Что вы сейчас проходите по истории?

– Древний мир. – Кортик подставил мне последнюю шашку.

– А когда это было – Древний мир?

– Пять-шесть тысяч лет до нашей эры. А что такое наша эра, я не просек.

– Хочешь просечь?

– Нет. Хочу выяснить, зачем бабушка Соль спрятала это письмо в сейф.

Я задумался и нашел выход.

– А про евреев еще помнишь? Ты их историю изучал, когда подсел на глистов.

То, что Кортик изучал по собственной инициативе, он запоминал накрепко.

– Про евреев помню. Их истребляли все, кому не лень. Вавилоняне, потом – римляне, потом крестовые походы пошли. Последнее – холокост. Гитлеровцы уничтожали их тысячами. В прошлом веке. Начало сороковых годов. Во Вторую мировую. Ты опять проиграл, – сообщил повеселевший Кортик.

– Гитлеровцы во время Второй мировой назывались фашистами. Из Африки их выгнали англичане, а из России и части Европы – наши войска.

– Значит, – вздохнул Кортик, – это было после революции. Откуда ты все знаешь?

– Дядя Моня воевал, он рассказывал… – Я запнулся.

– Ваш дядя Моня – вечный штабист, – повторил Кортик слова моей матушки.

«Вечный штабист» – так она говорит.

Месяц назад моя матушка ездила в очередной раз с дядей Моней к нотариусу. И получила свою ксерокопию очередного завещания. После шестидесяти лет у дядюшки начался, как это называет моя мать, брачный период утомленного жизнью самца. Браки были недолгими. Каждый раз, когда дядя Моня разводился, он переписывал завещание на свою племянницу – единственную родственницу – мою матушку. И дом в Англии с десятью акрами земли некоторое время – обычно не больше года – условно принадлежал нам. Потом дядя Моня опять женился и писал новое завещание, по которому матушке отписывалось незначительное имущество и его золотой с инкрустацией портсигар восемнадцатого века. Для усиления любовной гармонии дом в Англии отписывался после его смерти новой жене. Браки у дяди Мони длились в среднем от полугода до трех. Потом развод – нотариус – новое завещание: дом в Англии – матушке, портсигар – в музей. При каждом новом браке музей на некоторое время терял портсигар, а матушка – имение в Англии. Из ценных вещей у дяди Мони были еще перстень с изумрудом, нефритовая фигурка медведя девятнадцатого века и коллекция монет. По некоторым намекам матушки я понял, что эти ценности дядя Моня с каждым новым браком перетасовывает между своими бывшими женами.

Я подкатился к матушке и потребовал показать последнюю бумагу от нотариуса.

– Мал еще, – отмахнулась она.

Я не отставал. Мне и нужно-то было всего лишь посмотреть на подпись дяди Мони. Уже несколько дней мне казалось, что я где-то раньше видел странную закорючку, которой подписался один из троих членов комиссии в деле № 9645.

Она замахнулась полотенцем, отстаивая свое право взрослого человека не пускать детей к важным документам.

Иногда матушка бывает непробиваемой. Я попросил другие копии завещаний с его подписью, которые были раньше и уже не имели никакого юридического значения. Она не на шутку разозлилась. Пришлось идти на попятную. Я предложил матушке посмотреть в компьютере один документ и сказать, чья там подпись.

– Дядя Моня подписался, – уверенно кивнула она. – Куда это ты влез своим шнобелем? Давай открывай всю страницу. Сорок пятый год? Все ясно. Дядя Моня тогда сажал врагов народа. Пособничество оккупантам? Ну-ка, что за фамилия? Не знаю такую.

– Сколько лет было дяде Моне в сорок пятом году?

– Дай подумаю… – Матушка застыла в раздумьях. – Лет двадцать?.. Двадцать три. Что у тебя за интерес к этой бумажке?

– Дядя Моня в свои двадцать три года отправил в лагерь сорокалетнюю жену известного писателя, – разъяснил я свой интерес. – Не знаешь, почему?

– Не сметь! – закричала матушка и наградила меня подзатыльником. – Не твое сопливое дело, чем занимался мой дядя в свои двадцать три года. Он нас содержал, когда я избавилась от твоего идиота папаши. В трудные времена перестройки! Никогда не забывал. Ну-ка, рассказывай, во что ты вляпался с этим ящиком!

Матушка не приветствовала мое общение с компьютером.

– Отец Кортика – адвокат… – начал я издалека.

– Тоже мне новость! – хмыкнула матушка.

– Ты знакома с бабушкой Кортика? Ее зовут Ассоль.

– Ассоль? Умереть – не встать! Нет, не знакома.

– Отец Кортика сказал, что это бабушка Ассоль предложила твою кандидатуру в няни.

Матушка молча вышла из комнаты и отправилась на второй этаж. Мы с Кортиком слушали ее шаги наверху. Через пару минут она вернулась с фотографией в рамке, подошла к Кортику и сурово поинтересовалась:

– Это твоя бабушка?

– Наверное, – пожал плечами Кортик.

– Что за наверное? Ты никогда не видел свою бабушку?

– Только на фотографиях.

– Умереть – не встать! Хотя… я ведь тоже ее не видела, а мы с тобой вместе с трех лет. Вот что я вам скажу: я не знакома с этой женщиной. Теперь объясните, как она могла меня рекомендовать?

– Может быть, ты была известной сиделкой? – предположил Кортик.

– Нет. Не была. Я окончила курсы медсестер, чтобы самой делать уколы своему сыну-инвалиду и еще чтобы отличать его настоящие нервные припадки от симуляции. Я никогда не работала медсестрой в больницах, слава богу, дядя Моня не дал нам умереть с голоду! Теперь объясните, почему вы разглядываете его подпись и задаете странные вопросы.

– У бабушки Ассоль в подвале был сейф. В нем лежало письмо. Вот оно на экране.

Матушка нащупала очки на груди, надела их, ознакомилась с письмом и с облегчением выдала:

– Слава богу, эту несчастную оправдали! – Она выпрямилась, сняла очки и поинтересовалась шепотом: – Вы вскрыли сейф хозяйки дома?

– Это сделал ее зять, – отмахнулся я.

– Да. Это сделал мой папа, – кивнул Кортик.

– Адвокат вскрыл сейф, достал оттуда письмо с подписью дяди Мони и отдал его тебе? – продолжала шептать матушка.

Я впервые видел неподдельный ужас в ее глазах.

– Нет, подпись дяди Мони я нашел в других документах, они были на дискете, но дискету… – я замешкался, соображая, – дискету тоже дал мне адвокат.

– Все ясно. Это – заговор! – определилась матушка.

– И что нам делать? – опешил Кортик. – Это… Это все потому, что вы евреи?

– Ты, – ткнула она пальцем в Кортика, – ни слова не скажешь о подписи Иммануила своему отцу. А ты! – Она повысила голос, повернувшись ко мне. – Ни слова не говоришь дяде Моне! Немедленно поклянитесь жизнью своих матерей, что так и сделаете!

Мы с перепугу поклялись.

– А я… – Матушке хватило пары секунд на раздумья. – Иду в гостиную и буду обо всем этом думать. Если кто хочет попробовать печенье, которое мне очень помогает думать, то поспешите. Оно еще теплое.

Матушка клятвой связала Кортика с его отцом, а меня с дядей Моней, это она сделала не по глупости, а из родственных соображений. И даже печенье с изюмом не помогло ей разобраться и дать потом другие указания. Поэтому с дядей Моней говорил Кортик, а с адвокатом – я. Тем самым мы не причинили жизни наших матерей ни малейшего вреда. Это я придумал так поступить.

Встречу с адвокатом я обставил с жуткой секретностью. Мы должны были разговаривать в беседке, на которую так любил залетать соседский петух.

– Подслушивающих устройств здесь нет! – заявил я, как только папаша Кортика, проведя рукой по скамейке, собрался усесться.

Он завис задом и подозрительно осмотрелся.

– Не понял?

– В доме говорить нельзя, – разъяснил я. – Там же повсюду ваши камеры наблюдений.

– Не повсюду, – адвокат наконец присел.

– Да, кроме одного туалета и матушкиной спальни внизу.

– Два туалета без камер, – уточнил адвокат. – Иллюзия присутствия родителей рядом с сыном. Но ты зря беспокоишься, передается только изображение. Для передачи звука на такое расстояние нужно слишком дорогое оборудование. Что ты выяснил?

– Нина Гринович дружила с матерью вашей тещи. С Еленой Ландер. Кортик нашел фотографию сорок четвертого года, на которой они вместе. Елена держит на руках маленькую бабушку Асю.

– Почему – Асю? – удивился адвокат.

– Там написано: «Нина и Леночка, Асе 3 года».

– Прекрасно! – Адвокат встал, вероятно, считая мою миссию выполненной. – Этим объясняется наличие извещения о реабилитации в сейфе бабушки Ассоль. Бабушка Ася! – Он хмыкнул.

– Сядьте, – попросил я гробовым голосом. – Это еще не все.

Я думаю, он сел от неожиданности.

– В комиссию, которая разбиралась с врагом народа Ниной Гринович, входил Иммануил Швабер, ему тогда было двадцать три года. Я сравнил подписи дяди Мони на его завещаниях и под приговором, и матушка тоже подтвердила – подпись его.

Адвокат открыл рот, но потом скривил его в усмешке.

– Ну ты даешь, Атила! – сказал он, совсем как Кортик. – Твой дядя Моня имел отношение к этой бумажке в сейфе бабушки Аси?

– Получается, что имел. Но и это не все. Выяснились некоторые подробности появления меня с матушкой в вашей семье. Вы сказали, что именно бабушка Соль рекомендовала вам взять мою матушку в няньки.

– Не просто рекомендовала, а можно сказать – приказала! Нет, сначала она предложила твою мать в домработницы, а потом – в няньки. Пришлось ее послушаться, ведь для проживания внука за городом она предложила свой дом.

– Вы не хотели брать медсестру с ребенком, так ведь?

– Не хотели. Ты не просто ребенок, а инвалид. Извини, но…

– Все нормально. Я инвалид, и осознаю это спокойно.

– Да… О чем это я?.. Мы долго с женой сопротивлялись. Но теща настояла, указав нам на профессиональные навыки и стаж работы твоей матери.

– Моя мать никогда не работала медсестрой.

– Но как же?.. – Он опять вскочил. – Мы проверяли ее документы! У нее был диплом медсестры!

– Диплом был, а рекомендаций не было, так ведь? Не было выписки с последнего места работы.

– Минуточку… Да, я этого не припоминаю… А ты откуда знаешь?

– Моя мама никогда нигде не работала. Она рано вышла замуж. В первый раз, – добавил я.

– В конце концов, – адвокат сел и оттянул узел галстука, – твое с матерью присутствие сделало жизнь нашего сына достаточно комфортной и разнообразной. У него отменное здоровье. Пока никаких увечий и травм… Давай просто подведем итог того, что мы узнали.

– Нет, не подведем, – уверенно заявил я.

– Не подведем? – опешил адвокат.

– Вы можете просто перечислить факты, но я на этом останавливаться не собираюсь. Итог подводить рано.

– Хорошо, я перечислю факты. Моя теща хранила в сейфе справку о реабилитации жены известного писателя. А твой дядя…

– Он мне не дядя. Я еще в прошлый наш разговор спрашивал, кем мне приходится дядя матери.

– Да? И что я сказал?

– Чтобы я не отвлекался.

– Вот именно. Не отвлекайся. Дядя твоей матери имел прямое или косвенное отношение к осуждению жены писателя. – Он задумался.

Выждав достаточно времени, чтобы профессиональный адвокат сориентировался в том, что сам сказал, я предложил вместо подведения итога перечислить возникшие вопросы. Тогда проще будет разбираться в первоочередности их решения.

– Вопрос первый (я загнул мизинец): наше с матушкой присутствие в доме бабушки Соль было ею подстроено с целью мести дяде Моне или по меркантильным соображениям?

Адвокат уставился на меня с удивлением и опять непроизвольно приоткрыл рот. В тот момент я почти поверил, что он совсем не в курсе дела, а бумажку из сейфа мне подсунул, чтобы занять работой и втереться в доверие.

– Вопрос второй (пришла очередь безымянного пальца): участие дяди Мони в осуждении Нины Гринович. Вопрос третий…

– Ты только что предположил две причины совершения преступлений – месть или выгода, – перебил меня адвокат. – Определись с предположениями.

– Начну с мести. Бабушка Соль родилась там же, где жила Нина Гринович, которая к тому же являлась подругой ее матери – судя по надписи на фотографии. Если мы ответим на вопрос об участии дяди Мони в деле № 9645, можно будет точно установить – месть это или меркантильный интерес.

В тот момент я сам себе ужасно нравился, а выражение лица адвоката только увеличивало мое упоение собственным умом и сообразительностью.

– Правда, тема мести несколько странная. Дяде Моне уже почти восемьдесят, ваша теща может не успеть ему отомстить. Чего она ждет? Тема выгоды мне больше нравится. Если бы вы меня не перебили и выслушали третий вопрос…

– Говори! – перебил адвокат.

– Хотелось бы знать, что именно делала Нина Гринович в оккупации. На вашей дискете только приказы, приговоры. А где хранятся дела, по которым выносились приговоры?

– Подожди, ты хочешь сказать, что у твоего… у дяди твоей матери и у моей тещи может быть какой-то общий меркантильный интерес?

– Вам это кажется невероятным? – Я изобразил удивление. – Зачем же вы тогда подсунули мне письмо из сейфа?

Адвокат молчал, напряженно что-то обдумывая. Я решил зайти с другой стороны.

– Что делает ваша теща последние годы?

– То же, что и всегда – ищет… клады… – начав уверенно, к последнему слову он совсем стушевался.

– А что она делала до того, как стала искать клады?

– Ездила с цирком по свету и искала… клады. Ерунда получается.

– Откуда вы знаете, что она ищет именно клады? – К этому моменту я начал сомневаться в умственных способностях адвоката, но своим ответом он развеял мои сомнения.

– Она их находит! – повысил голос адвокат. – Находит и получает свой процент! Официально!

– Тогда вся надежда на Кортика, – приуныл я. – Вы ничего толком не знаете.

– В каком смысле?

– Я думал, вы все знаете и будете постепенно подсовывать мне новые факты, проверяя мои умственные способности и интуицию на разгадке составленного вами кроссворда по поиску сокровищ.

– Сокровищ? – удивился он.

– Ну да. Вы занимаете мое время решением логических задач, изучением истории и вашего семейного архива, а в конце мы с Кортиком найдем замшелый сундучок с сокровищами.

– Ты сказал – вся надежда на Кортика. А при чем здесь мой сын?

– Я говорю с вами, а он – с дядей Моней. Потом мы суммируем информацию.

– Я не хочу, чтобы мой сын… – требовательно и почти зло начал адвокат, и тут уже я его перебил:

– Поздно. Гены сработали.

– Какие еще гены?!

– Ваш сын по ночам чертит карты предполагаемых мест хранения сокровищ, которые последователи Заратустры могли спрятать в Египте.

Следует признать, что Кортик получил нужную информацию гораздо быстрее, чем я.

Дело было в воскресенье. Он подошел к старому «Плимуту» дяди Мони, когда тот со скоростью хромой утки проехал все дорожки от ворот до Надома и остановился у крыльца. Подошел и сквозь стекло стал смотреть на старика. Дядя Моня минут через пять понял, что мальчишка пришел не просто поздороваться, и опустил стекло.