полная версияПолная версия
Сел Фомка на свою клячу, выехал навстречу и говорит великану:
– Ты – сильномогучий богатырь, и я – таков же! Не честь, не хвала будет нам, добрым мо́лодцам, коли станем сражаться, не поздоровавшись! Наперед надо друг другу поклон отдать, а потом и в бой вступать.
– Ладно! – отвечает великан.
Разъехались они и стали кланяться. Пока великан наклонил свою голову, прошло полчаса времени; а другое полчаса надо, чтоб поднять ее.
Фомка мал, да удал, не захотел дожидаться, хватил косарем раз-другой, и полетела голова с плеч долой.
Войско дрогнуло и рассыпалось в разные стороны; а Фомка взобрался на богатырского коня, давай нагонять да конем топтать. Нечего делать, покорился царь; послал звать к себе сильномогучего богатыря Фому Беренникова и двух меньших его братьев. Угостил их, учествовал на славу, выдал за Фомку дочь свою царевну и дал полцарства в приданое.
Долго ли, коротко ли – скоро сказка сказывается, не скоро дело делается – подступает под то царство басурманский король с силами несметными, требует дани-окупу великого. Не захотел царь платить дани-окупу великого, нарядил свое войско храброе, поставил зятя начальником и накрепко приказал, чтобы все на Фомку смотрели: что он станет делать, и они б то же делали.
Снялся Фомка и поехал сражаться.
Едет он лесом, войско за ним. Он срубил себе березку, и солдаты срубили себе по березке. Пришли к глубокой реке – мосту нет, а обходу двести верст; Фомка бросил свою березку в воду, и солдаты побросали свои туда же, запрудили реку и перешли на другую сторону.
Басурманский король засел в крепком городе. Фомка остановился перед тем городом, развел костер, разделся весь догола – сидит да греется; солдаты увидали, тотчас же насбирали хворосту, нарубили поленьев, запалили костры по всему чистому полю.
– Закусить бы надо! – сказал Фомка Беренников, вытащил из сумки сдобную лепешку и стал уписывать.
Откуда ни возьмись – прибежала собака, вырвала лепешку и давай бог ноги! Фомка ухватил горячую головешку и как был голый – так и пустился за нею: во всю прыть бежит да во все горло кричит:
– Держите! Держите!
Глядя на него и солдаты сидели у огня голые, а тут повскакивали, похватали горячие головешки и побежали вслед за ним.
Собака-то была королевская, бросилась прямо в город да во дворец; Фомка за собакою, солдаты за Фомкою: все что ни попадет под руку, жгут и палят без пощады.
Поднялась в городе суматоха; король не знает, что делать с испугу, стал просить замирения. Фомка на то не согласен; взял короля в плен и покорил все его королевство.
Воротился из походу – царь встретил его с большим почетом: музыка заиграла, колокола зазвонили, пушки грохнули, и пошел пир на весь мир!
И я там был, мед-вино пил, по усам текло, в рот не попало; ел я капусту, а в брюхе-то пусто. Дали мне колпак, стали со двора толкать; дали мне шлык, а я в подворотню шмыг! Дали мне синь кафтан; летят синицы да кричат:
– Синь кафтан, синь кафтан!
А мне послышалось: «Скинь кафтан!» Скинул и бросил на дороге.
Дали мне красные сапоги; летят вороны да кричат:
– Красные сапоги, красные сапоги!
А мне послышалось: «Крадены сапоги!» Снял да и бросил.
Дали мне лошадку восковую, плетку гороховую, уздечку репяную; увидал я – мужик овин сушит, привязал тут лошадку – она растаяла, плетку куры склевали, а уздечку свиньи съели!
Сказка о злой жене
– Батюшка, жениться хочу, матушка, жениться хочу! – говорил добрый мо́лодец.
– Женись, дитятко!
И женился, выбрал себе бабу длинную, черную, косую; понравилась сатана лучше ясного сокола́, и пенять не на кого, сам себе виноват! Живет с нею и кулаком слезы утирает.
Пошел раз на сходку, где судят да рядят; постоял там и воротился домой.
– Что шлялся, – спросила косая баба, – что слышал?
– Да говорят: новый царь настал, новый указ наслал, чтоб жены мужьями повелевали.
Он думал пошутить, а она и на ус замотала.
– Ступай, – говорит, – на речку рубахи мыть, да возьми веник – хату подмети, да сядь к люльке – дитя закачай, да щи, кашу свари, пироги замеси!
Муж хотел было молвить: «Что ты, баба! Мужицкое ли это дело?» Да как взглянул на нее – холодом облило, язык к горлу пристал. Потащил белье, замесил пироги, хату вычистил, и ничем не угодил.
Прошел год и другой; наскучило добру мо́лодцу в хомуте ходить, да что делать? Женился – навек заложился! А век-то, может, надолго протянется. С горя выгадал выгадку. Была в лесу яма глубокая, конца-дна не видать; взял он – заклал ее сверху палочками, приходит к жене и сказывает:
– Ты не знаешь, жена, как в лесу-то клад есть – и звенит, и гремит, и золотом рассыпается, а в руки никак не дается; я подошел было к нему, нос с носом стоял, дак мне не дался – посылай, говорит, жену!
– Ну, пойдем, пойдем! Я возьму, а тебе шиш!
Пошли в лес.
– Тише, баба! Тут провальная земля, отсюда клад выйдет.
– Ах ты, дурень мужик! Всего боишься. Вот как я-то прыгну!
Прыгнула на солому и провалилась в яму.
– Ну, ступай! – молвил муж. – Я теперь отдохну.
Отдыхал он месяц и другой, а там и скучно стало без косой. Выйдет в лес, выйдет в поле, подойдет к речке – все об ней думает: «Может, стала она и тиха и смирна; дай-ка выну опять!»
Навязал коробью, опустил под землю; слышит – села, тянет вверх, вот и близко... глядит, ан в коробье чертенок сидит! Мужик испугался, чуть веревки из рук не выпустил. Взмолился чертенок, закричал ему вслух:
– Вынь меня, мужичок! Твоя жена всех нас замучила, загоняла. Повелишь что творить, стану тебе вечно служить; вот хоть сейчас побегу в боярские хоромы, мигом заварю кашу, буду днем и ночью стучать да бояр выживать, а ты скажись знахарем, приди, закричи на меня – я выскочу и уйду. Ну, ты и греби деньги лопатою!
Мужик вытащил коробью; чертенок выпрыгнул, отряхнулся – и поминай как звали!
В тот же день в боярском дому все пошло наизворот. Стали искать доку: добрый мо́лодец вызвался докою, выгнал черта и получил плату хорошую.
Скоро пронесся слух, что у князя во дворце, в высоком тереме, завелись домовые и не дают княжнам покою. Из конца в конец разослали по всей земле гонцов звать-собирать знахарей. Со всех царств собрали – нет проку, домовые стучат и гремят.
Пришел и наш дока, узнал старого знакомого, стал на чертенка и кричать и плевать; чертенок и не думает бежать, полюбилось ему в княжем терему жить.
– Погоди ж, когда так! – закричал дока. – Эй, косая баба! Подь сюда.
Тут чертенок не высидел и со всех ног махнул из-за печки вон.
Доке честь, доке слава, дока деньги гребет; но недаром говорят, что и в самом раю тошно жить одному. Сгрустнулось добру мо́лодцу и пошел опять косую искать. Навязал коробью и опустил в яму: баба села, он и потащил ее кверху. Вот уж близко! Баба вверх подымается, а сама зубом скрипит да кулаками грозит. Со страстей затряслись у мужика руки, сорвалась коробья – и загремела косая баба по-прежнему в ад.
Жена-спорщица
У одного мужика была жена сварлива и упряма; уж что, бывало, захочет, дак муж дай ей, и уж непременно муж соглашайся с ней. Да больно она льстива была на чужую скотину; как, бывало, зайдет на двор чужая скотина, дак уж муж и говорит, что это ее. Страшно надоела жена мужу.
Вот однажды и зашли к ней на двор барские гуси. Жена спрашивает:
– Муж, чьи это гуси?
– Барские.
– Как барские!
Вспылила со злости, пала на пол.
– Я умру, – говорит, – сказывай: чьи гуси?
– Барские.
Жена охает, стонет. Муж наклонился к ней:
– Что ты стонешь?
– Да чьи гуси?
– Барские.
– Ну, умираю, беги скорей за попом.
Вот муж послал за попом; уж и поп едет.
– Ну, – говорит муж, – вот и священник едет.
Жена спрашивает:
– Чьи гуси?
– Барские.
– Ну, пущай священник идет, умираю!
Вот исповедали ее, приобщили, поп ушел. Муж опять.
– Что с тобою, жена?
– Чьи гуси?
– Барские.
– Ну, совсем умираю, готовь домовище!
Изготовили домовище. Муж подошел:
– Ну, жена, уж и домовище готово.
– А чьи гуси?
– Барские.
– Ну, совсем умерла, клади в домовище.
Положили в домовище и послали за попом. Муж наклонился к жене, шепчет:
– Уж домовище подымают, нести хотят отпевать в церковь.
А она шепчет:
– Чьи гуси?
– Барские.
– Ну, несите!
Вот вынесли домовище, поставили в церкви, отпели панихиду. Муж подходит прощаться:
– Уж и панихиду, – говорит, – отпели; выносить хотят на кладбище.
Жена шепчет:
– Чьи гуси?
– Барские.
– Несите на кладбище!
Вот и вынесли; подняли домовище опущать в могилу, муж нагинается к ней:
– Ну, жена, уж тебя в могилу опущают и землей тотчас засыплют.
А она шепчет:
– Чьи гуси?
– Барские.
– Ну, опущайте и засыпайте!
Домовище опустили и засыпали землею. Так уходили бабу барские гуси!
Была у одного мужа жена, да только такая задорная, что все ему наперекор говорила. Бывало, он скажет: «Бритое», – а уж она непременно кричит: «Стриженое!» Всякий день бранились! Надоела жена мужу; вот он и стал думать, как бы от нее отделаться.
Идут они раз к реке, а вместо моста на плотине лежит перекладинка:
«Постой, – думает он, – вот теперь-то я ее изведу».
Как стала она переходить по перекладинке, он и говорит:
– Смотри же, жена, не трясись, не то как раз утонешь!
– Так вот ж нарочно буду!
Тряслась, тряслась, да и бултых в воду.
Жалко ему стало жены; вот он влез в воду, стал ее искать и идет по воде в гору.
– Что ты тут ищешь? – говорят ему прохожие мужики.
– А вот жена утонула, вон с энтой перекладинки упала!
– Дурак, дурак! Ты бы шел вниз по реке, а не в гору; ее теперь, чай, снесло.
– Эх, братцы, молчите! Она все делала наперекор, так уж и теперь, верно, пошла против воды.
Жена-доказчица
Жил старик со старухою; сбили они на реке заезочек и заложили по мордочке. Пошли домой; на дороге увидала старуха клад и давай всем рассказывать. Что с ней делать? Вздумал старик пошутить над старухою, пошел в поле, поймал зайца и отправился на реку морды смотреть; вынул одну – а в ней щука попалась. Он щуку-то взял, заместо ее посадил в морду зайца, а рыбу в поле понес и положил в горох. Воротился домой и зовет старуху горох крючить (то есть снимать с поля).
Вот собрались и поехали. Дорогою старик начал сказывать:
– Люди говорят, что нынче рыба в полях живет, а в водах зверь поселился.
– Что ты, старик!
Приехали в поле.
– Вот правда и есть! – закричал старик. – Погляди, старуха, щука-то в горох заползла!
– Лови ее!
Старик взял щуку, положил в пестерек.
– Пойдем-ка теперь на реку, не попалось ли чего в морды?
Достал морду:
– Ах, старуха, ведь люди-то правду сказывают!
– Держи его крепче, а то, пожалуй, опять в воду ныряет!
Взял старик зайца.
– Ну, – говорит, – поедем клад добывать.
Забрали все деньги и поехали домой. Дорогою усмотрела старуха, что в стороне медведь корову рвет, и говорит:
– Эй, старик, погляди-ка, медведь корову рвет.
– Молчи, жена! Это черт с нашего барина шкуру дерет.
Приехали ко двору; старик пошел деньги прятать, а старуха побежала рассказать соседке; соседка рассказала дворецкому, а дворецкий барину. Барин призвал старика:
– Ты клад нашел?
– Никак нет.
– Твоя старуха сказала.
– Да, пожалуй, ей врать не впервой!
Послал барин за старухою:
– Что, старуха, нашли вы клад?
– Нашли, батюшка!
– Как же ты, старик, говоришь, что нет?
– Что ты врешь, глупая баба! Ну, где мы клад нашли?
– Как где? В поле; еще в то время щука в горохе плавала, а заяц в морду попал.
– Врешь ты, старая кочерга! Где это видано, чтобы рыба в поле жила, а заяц в воде плавал?
– Ну вот, позабыл! Еще в то самое время черт с нашего барина шкуру драл...
Барин хлоп ее по уху:
– Что ты бредишь, подлая! Когда черт с меня шкуру драл?
– Да, таки драл, ей-богу, драл!
Барин рассердился, велел принесть розог и заставил при себе ее наказывать. Растянули ее, сердечную, и начали потчевать; а она знай себе – и под розгами то же сказывает. Барин плюнул и прогнал старика со старухою.
Муж да жена
Жили муж с женой, по виду будто хорошо, да как-то жена была мудрена: уйдет муж – она весела, придет – захворает; так и старается ему дело найти, куда-нибудь с рук сбыть; нынче пошлет его туда, завтра в другое место, а без него у нее гулюшки, пирушки! Придет муж – и чисто и прибрано; сама охает, больна, на лавочке лежит. Муж верит, чуть сам не плачет.
Вот раз придумала жена послать его за лекарством в Крым-град. Муж пошел. На дороге ему встрелся солдат:
– Куда ты, мужик?
– В Крым-град за лечбой!
– Кто болен?
– Жена!
– Воротись, воротись безотменно; я сам дока, я пойду с тобою!
Поворотил его налево кругом, и очутился мужик опять у своего гумна.
– Сядь же ты здесь, – говорит дока, – я спроведаю, какова хворая?
Вошел на двор, приложил ухо к избе – там игры, там скоки, гульба! Забилась солдатская грудь, ударил в дверь, растворилась изба – хозяйка по ней лебедем носится, перед ней молодой парень вприсядку рассыпается, зелено винцо по столу разливается.
Пришел солдат вовремя, выпил чарку и пошел вприсядку; полюбился хозяйке: что за солдат, что за детина! Угодлив, догадлив, словно век тут жил!
Поутру надо пирожки печь.
– Солдат, сходи на гумно, принеси соломки вязаночку.
Солдат пошел; набрал соломы, завернул туда мужа, скрячил веревкой, вскинул за плечи и принес к хозяйке. Хозяйка рада, затянула песенку:
– Пошел муж во Крым-град зелья купить, жене зельем живот лечить! Туда ему не доехать и оттуда не приехать!.. Солдат, подтягивай мне!
Солдат начал свою песню:
– Чуешь ли, солома, что деется дома?
– О, твоя нехороша, моя лучше; давай вместе: пошел муж во Крым-град зелья купить, жене зельем живот лечить.
Она поет громко, а солдат еще громче:
– Чуешь ли, солома, что деется дома? Плеть висит на стене, а быть ей на спине!
Солома почуяла, затряслась, веревка лопнула, вязанка распалась – и выскочил муж, схватил плетку и давай стегать хозяйку. Как рукой сняло – вылечил жену.
Вещий дуб
Тошно молодой жене с старым мужем, тошно и старику с молодой женой! В одно ушко влезет, в другое вылезет, замаячит – в глазах одурачит, из воды суха выйдет: и видишь и знаешь, да ни в чем ее не поймаешь!
Одному доброму старичку досталась молодая жена – плутоватая баба! Он ей слово в науку, она ему в ответ:
– Нет тебе, старый лежебок, ни пить, ни есть, ни белой рубахи надеть!
А не стерпишь – слово вымолвишь: дело старое! Вот и придумал он жену выучить. Сходил в лес, принес вязанку дров и сказывает:
– Диво дивное на свете деется: в лесу старый дуб все мне, что было, сказал и что будет – угадал!
– Ох, и я побегу! Ведь ты знаешь, старик: у нас куры мрут, у нас скот не стоит... Пойду побалакать; авось скажет что.
– Ну, иди скорей, пока дуб говорит; а когда замолчит, слова не допросишься.
Пока жена собиралась, старик зашел вперед, влез в дубовое дупло и поджидает ее.
Пришла баба, перед дубом повалилася, замолилася, завыла:
– Дуб дубовистый, дедушка речистый, как мне быть? Не хочу старого любить, хочу мужа ослепить; научи, чем полечить?
А дуб в ответ:
– Незачем лечить, зелья попусту губить, начни масленей кормить. Сжарь курочку под сметанкою, не скупись: пусть он ест – сама за стол не садись. Свари кашу молочную, да больше маслом полей; пущай ест – не жалей! Напеки блинцов; попроси, поклонись, чтоб их в масло макал да побольше съедал – и сделается твой старик слепее кур слепых.
Пришла жена домой, муж на печке кряхтит.
– Эх ты, старенький мой, ай опять что болит, ай опять захирел? Хочешь: курочку убью, аль блинцов напеку, кашку маслом полью? Хочешь – что ль?
– Съел бы, а где взять?
– Не твоя печаль! Хоть ты и журишь меня, а все тебя жалко!.. На, старинушка, ешь, кушай, пей – не жалей!
– Садись и ты со мною.
– Э, нет, зачем? Мне б только тебя напитать! Сама я там-сям перекушу – и сыта. Ешь, голубчик, помасленней ешь!
– Ох, постой, жена! Дай водицы хлебнуть.
– Да вода на столе.
– Где на столе? Я не вижу.
– Перед тобою стоит!
– Да где же? Что-то в глазах темно стало.
– Ну, полезай на печку.
– Укажи-ка, где печь? Я и печь не найду.
– Вот она, полезай скорее.
Старик сбирается головой в печь лезть.
– Да что с тобой? Ослеп, что ли?
– Ох, согрешил я, жена! Сладко съел, вот божий день и потемнел для меня. Ох-хо!
– Экое горе! Ну, лежи пока; я пойду, кое-что принесу.
Побежала, полетела, собрала гостей, и пошел пир горой. Пили, пили, вина не хватило; побежала баба за вином. Старик видит, что жены нету, а гости напитались и носы повесили, слез с печи, давай крестить – кого в лоб, кого в горб; всех перебил и заткнул им в рот по блину, будто сами подавилися; после влез на печь и лег отдыхать.
Пришла жена, глянула – так и обмерла: все други, все приятели как боровы лежат, в зубах блины торчат; что делать, куда покойников девать? Зареклася баба гостей собирать, зареклася старика покидать.
На ту пору шел мимо дурак.
– Батюшка, такой-сякой! – кричит баба. – На́ тебе золотой, душу с телом пусти, беду с нас скости!
Дурак деньги взял и потащил покойников: кого в прорубь всадил, кого грязью прикрыл и концы схоронил.
Дорогая кожа
В одном селе жили два брата – Данило и Гаврило. Данило был богатый, а Гаврило бедный; только и живота было у Гаврилы, что одна корова, да и тому Данило завидовал.
Поехал Данило в город закупить кое-что и, воротясь из городу, пришел к брату и говорит:
– Что ты, брат, держишь корову? Я был сегодня в городе и видел: там коровы очень дешевы, по пяти и шести рублей, а за кожу двадцать пять дают.
Гаврило поверил ему, заколол корову и приел говядину, после дождался рынку и отправился в город.
Приехал в город и поволок продавать кожу. Увидел его кожевник и спрашивает:
– Что, любезный, продаешь кожу?
– Продаю.
– Что просишь?
– Двадцать пять рублей.
– Что ты, безумный! Возьми два с полтиной.
Гаврило не отдал и волочил кожу целый день; никто ему не дает больше. Наконец, поволок ее мимо гостиного ряду; увидал его купец и спрашивает:
– Что, продаешь кожу?
– Продаю.
– Дорого ли просишь?
– Двадцать пять рублей.
– Что ты, шальной! Где слыхал про такие дорогие кожи? Возьми два с полтиной.
Гаврило подумал-подумал и сказал:
– Так и быть, господин купец, уступлю тебе! Только поднеси мне хоть водки стакан.
– Хорошо, об водке ни слова!
Отдал ему купец два с полтиной да вынимает из кармана платок и говорит:
– Ступай вон в тот каменный дом, отдай хозяйке платок и скажи, что я велел тебе поднесть полон стакан вина.
Гаврило взял платок и пошел; приходит в дом, хозяйка его и спрашивает:
– Ты зачем?
Гаврило ей говорит:
– Так и так, сударыня, продал я твоему хозяину за два с полтиной кожу, да еще вырядил полон стакан вина; дак он меня сюда послал, велел тебе платок отдать да сказать, чтобы ты винца поднесла.
Хозяйка тотчас налила стакан, только немного не полон, и поднесла Гавриле; он выпил и стоит. Хозяйка спрашивает:
– Что ж ты стоишь?
Гаврило говорит:
– У нас была ряда – полон стакан вина!
А в то время сидел у купчихи полюбовник, услыхал он эти слова и говорит:
– Налей ему, душа, еще!
Она налила еще полстакана; Гаврило выпил и все стоит. Хозяйка опять спрашивает:
– Теперь чего дожидаешься?
Отвечает Гаврило:
– Да у нас ряда была – полон стакан, а ты полстакана подала.
Любовник велел поднесть ему в третий раз; тогда купчиха взяла графин с вином, стакан отдала Гавриле в руки и налила его так, что через край побежало. Только Гаврило выпил, а хозяин на ту пору домой грядет. Она не знает, куда полюбовника девать, и спрашивает:
– Куда ж я тебя спрячу?
Любовник забегал по горнице, а Гаврило за ним да кричит:
– Куда я-то денусь?
Хозяйка отворила западню и пихнула обоих туда.
Хозяин пришел и привел еще с собой гостей. Когда они подпили, то начали песни запевать; а Гаврило, сидя в яме, говорит своему товарищу:
– Как хочешь – это любимая батюшкова песня! Я запою.
– Что ты, что ты! Пожалуйста, не пой. На́ тебе сто рублей, только молчи.
Гаврило взял деньги и замолчал.
Немного погодя запели другую; Гаврило опять говорит товарищу:
– Как хочешь, а теперь запою; это любимая песня матушкина!
– Пожалуйста, не пой! На́ тебе двести рублей.
Гавриле то на руку – уже триста рублей есть; спрятал деньги и молчит.
Вскоре запели третью песню; Гаврило говорит:
– Теперь хоть четыреста давай, дак запою.
Любовник его всячески уговаривает; а денег больше нет. Хозяйка услыхала, что они там ерошатся, отперла западню и спросила потихоньку:
– Что вы там?
Любовник потребовал пятьсот рублей; она живо вернулась, подала пятьсот рублей, Гаврило опять взял и замолчал.
Как-то попалась тут Гавриле подушка и бочонок смолы; он приказал товарищу раздеться. Когда тот разделся, он окатил его смолой; потом распорол подушку, рассыпал пух и велел ему кататься. Вот как тот выкатался в пуху, Гаврило растворил западню, сел на товарища верхом, едет, а сам кричит:
– Девятая партия из здешнего дому убирается!
Гости увидали и кинулись по домам; думают, что то черти явилися. Так все и разбежались, а купчиха стала говорить своему мужу:
– Ну вот! Я тебе говорила, что у нас чудится.
Купец сдуру-то возьми да и поверь, и продал свой дом за бесценок.
Гаврило пришел домой и послал своего старшего сына за дядей Данилом, чтоб пришел к нему деньги пересчитать. Сын пошел, стал звать своего дядю; а тот ему смеется:
– Да что у него считать-то? Али Гаврило двух с полтиной сосчитать не может!
– Нет, дядя, он много принес денег.
Тогда жена Данилова стала говорить:
– Подь, сходи! Что, тебе не охота? Хоть посмеешься над ним.
Послушался Данило жены и пошел.
Вот как Гаврило высыпал перед ним кучу денег, Данило удивился и спрашивает:
– Где ты, брат, взял столько денег?
– Как где? Ведь я корову заколол да кожу в городе продал за двадцать пять рублей; на те деньги сделал оборот: купил пять коров, заколол да кожи опять продал по той же цене; так все и перебивался.
Данило услыхал, что брат его так легко нажил богатство, пошел домой, заколол всю свою скотину и стал дожидаться рынку; а как время было жаркое, то говядина у него вся испортилась.
Повез продавать кожи, и дороже двух с полтиной никто ему не дал. Так-то ему дался барыш с накладом, и стал он жить беднее Гаврилы; а Гаврило пошел на выдумки, да и нажил себе большое богатство.
Как муж отучил жену от сказок
Жил себе дворник. Он имел у себя жену, которая страсть как любила сказки, и запретила она пущать к себе в постойщики тех, кто не умел сказки сказывать. Ну, разумеется, мужу то убыточно, он и думает: «Как бы мне жену отучить от сказок!»
Вот однажды в зимнюю пору, поздно ночью, идет себе старичок, весь иззяб, и просится переночевать. Муж выбегает к нему.
– А что, – говорит, – умеешь ты сказки сказывать? Жена не велит пущать никого, кто не умеет сказки сказывать.
Мужик видит – дело плохо, от холода чуть не мерзнет.
– Умею, – говорит.
– А долго будешь сказывать?
– Да всю ночь.
Ну, вот хорошо. Впустили мужика. Муж говорит:
– Ну, жена, вот мужик посулился всю ночь сказывать сказки, да только с тем, чтоб поперечки ему не делать и не перебивать.
Мужик говорит:
– Да, поперечки не делать, а то сказывать не буду.
Вот поужинали, легли спать; мужик и начал:
– Летела сова мимо сада, села на колоду, выпила воду; летела сова мимо сада, села на колоду, выпила воду...
И пошел твердить все одно и то же:
– Летела сова мимо сада, села на колоду, выпила воду... – Хозяйка слушала, слушала, да и говорит:
– Что же это за сказка, все одно и то же твердит!
– Так для чего же ты меня перебиваешь? Ведь я говорил, чтобы мне поперечки не делать; ведь это так уж сказка сказывается вначале, а там пойдет другое.
Вот муж, услыхамши это, а ему то и нужно было, скочил с лавки и давай жену колотить:
– Тебе сказано, чтоб ты не поперечила! И сказку не дала кончить!
Уж он бил-бил, бил-бил, так что жена возненавидела сказки и с тех пор зареклась сказки слушать.
Скряга
