полная версияПолная версия
Солдат выслушал и запомнил. Говорили, говорили и дошли наконец до могилы.
– Ну, брат, – сказал колдун, – теперь я тебя разорву; а то ты все расскажешь.
– Что ты, образумься! Как меня рвать? Я богу и государю служу.
Колдун заскрипел зубами, завыл и бросился на солдата, а тот выхватил саблю и стал наотмашь бить. Дрались, дрались, солдат почти из сил выбился; эх, думает, ни за грош пропал!
Вдруг запели петухи – колдун упал бездыханен. Солдат вынул из его карманов пузырьки с кровью и пошел к своим родичам.
Приходит, поздоровался; родные спрашивают:
– Не видал ли ты, служивый, какой тревоги?
– Нет, не видал.
– То-то! А у нас на селе горе: колдун ходить повадился.
Поговорили и легли спать; наутро проснулся солдат и начал спрашивать:
– Говорят, у вас свадьба где-то справляется?
Родные в ответ:
– Была свадьба у одного богатого мужика, только и жених и невеста нынешней ночью померли, а отчего – неизвестно.
– А где живет этот мужик?
Указали ему дом; он, не говоря ни слова, пошел туда; приходит и застает все семейство в слезах.
– О чем горюете?
– Так и так, служивый!
– Я могу оживить ваших молодых, что дадите?
– Да хоть половину именья бери!
Солдат сделал так, как научил его колдун, и оживил молодых; вместо плача начались радость, веселье.
Солдата и угостили и наградили. Он налево кругом и марш к старосте; наказал ему собрать крестьян и приготовить сто возов осиновых дров.
Вот привезли дрова на кладбище, свалили в кучу, вытащили колдуна из могилы, положили на костер и зажгли; а кругом народ обступил – все с метлами, лопатами, кочергами. Костер облился пламенем, начал и колдун гореть; утроба его лопнула, и полезли оттуда змеи, черви и разные гады, и полетели оттуда во́роны, сороки и галки; мужики бьют их да в огонь бросают, ни одному червяку не дали ускользнуть. Так колдун и сгорел! Солдат тотчас собрал его пепел и развеял по ветру.
С того времени стала на селе тишина; крестьяне отблагодарили солдата всем миром; он побыл на родине, нагулялся досыта и воротился па царскую службу с денежками. Отслужил свой срок, вышел в отставку и стал жить-поживать, добра наживать, худа избывать. Отпросился солдат в отпуск – родину навестить, родителей повидать, и пошел в дорогу. День шел, другой шел, на третий забрел в дремучий лес. Где тут ночевать? Увидал – на опушке две избы стоят, зашел в крайнюю и застал дома одну старуху.
– Здравствуй, бабушка!
– Здравствуй, служивенькой!
– Пусти меня ночь переспать.
– Ступай, только тебе здесь беспокойно будет.
– Что? Али тесно у вас? Это, бабушка, ничего; солдату немного места надо; где-нибудь в уголок прилягу, только бы не на дворе!
– Не то, служивенькой! На грех пришел ты...
– На какой грех?
– А вот на какой: в соседней избе помер недавно старик – большой колдун; и таперича каждую ночь рыщет он по чужим домам да людей ест.
– Э, бабушка, бог не выдаст, свинья не съест.
Солдат разделся, поужинал и полез на полати; лег отдыхать, а возле себя тесак положил. Ровно в двенадцать часов попадали все запоры и растворились все двери; входит в избу покойник в белом саване и бросился на старуху.
– Ты, проклятый, зачем сюда? – закричал на него солдат.
Колдун оставил старуху, вскочил на полати и давай с солдатом возиться. Тот его тесаком, рубил, рубил, все пальцы на руках поотбивал, а все не может поправиться. Крепко они сцепились, и оба с полатей на пол грохнулись; колдун под низ, а солдат наверх попал; схватил солдат его за бороду и до тех пор угощал тесаком, пока петухи не запели. В ту самую минуту колдун омертвел; лежит, не тронется, словно деревянная колода.
Солдат вытащил его на двор и бросил в колодезь – головой вниз, ногами кверху. Глядь: на ногах у колдуна славные новые сапоги, гвоздями убиты, дегтем смазаны! «Эх, жаль, так задаром пропадут, – думает солдат, – дай-ка я сниму их!» Снял с мертвого сапоги и воротился в избу.
– Ах, батюшка служивенькой, – говорит старуха, – зачем ты с него сапоги-то снял?
– Дак неужли ж на нем оставить? Ты смотри: какие сапоги-то! Кому не надо – рубль серебра даст; а я ведь человек походный, мне они очень пригодятся!
На другой день простился солдат с хозяйкою и пошел дальше; только с того самого дня – куда он ни зайдет на ночлег, ровно в двенадцать часов ночи является под окно колдун и требует своих сапог.
– Я, – грозит, – от тебя нигде не отстану; всю дорогу с тобой пройду; на родине не дам отдыху, на службе замучу!
Не выдержал солдат:
– Да что тебе, проклятый, надобно?
– Подай мои сапоги!
Солдат бросил в окно сапоги:
– На, отвяжись от меня, нечистая сила!
Колдун подхватил свои сапоги, свистнул и с глаз пропал.
В стародавние годы жили-были в одной деревне два молодых парня; жили они дружно, вместе по беседам ходили, друг друга за родного брата почитали. Сделали они между собой такой уговор: кто из них станет вперед жениться, тому звать своего товарища на свадьбу; жив ли он будет, помрет ли – все равно.
Через год после того заболел один молодец и помер; а спустя несколько месяцев задумал его товарищ жениться. Собрался со всем сродством своим и поехал за невестою.
Случилось им ехать мимо кладбища; вспомнил жених своего приятеля, вспомнил старый уговор и велел остановить лошадей.
– Я, – говорит, – пойду к своему товарищу на могилу, попрошу его к себе на свадьбу погулять; он был мне верный друг!
Пошел на могилу и стал звать:
– Любезный товарищ! Прошу тебя на свадьбу ко мне.
Вдруг могила растворилась, покойник встал и вымолвил:
– Спасибо тебе, брат, что исполнил свое обещание! На радостях взойди ко мне; выпьем с тобой по стакану сладкого вина.
– Зашел бы, да поезд стоит, народ дожидается.
Покойник отвечает:
– Эх, брат, стакан ведь недолго выпить.
Жених спустился в могилу; покойник налил ему чашу вина, он выпил – и прошло целое сто лет.
– Пей, милый, еще чашу!
Выпил другую – прошло двести лет.
– Ну, дружище, выпей и третью да ступай с богом, играй свою свадьбу!
Выпил третью чашу – прошло триста лет.
Покойник простился с своим товарищем; гроб закрылся, могила заровнялась. Жених смотрит; где было кладбище, там стала пустошь; нет ни дороги, ни сродников, ни лошадей, везде поросла крапива да высокая трава. Побежал в деревню – и деревня уж не та: дома иные, люди все незнакомые. Пошел к священнику – и священник не тот; рассказал ему, как и что было. Священник начал по книгам справляться и нашел, что триста лет тому назад был такой случай: в день свадьбы отправился жених на кладбище и пропал, а невеста его вышла потом замуж за другого.
В одном селе жили-были муж да жена; жили они весело, согласно, любовно; все соседи им завидовали, а добрые люди, глядючи на них, радовались. Вот хозяйка отяжелела, родила сына, да с тех родов и померла.
Бедный мужик горевал да плакал, пуще всего о ребенке убивался: как теперь выкормить, возрастить его без родной матери? Нанял какую-то старушку за ним ходить; все лучше. Только что за притча? Днем ребенок не ест, завсегда кричит, ничем его пе утешишь; а наступит ночь – словно и нет его, тихо и мирно спит.
– Отчего так? – думает старуха. – Дай-ка я ночь не посплю, авось разведаю.
Вот в самую полночь слышит она: кто-то отворил потихоньку двери и подошел к люльке; ребенок затих, как будто грудь сосет.
На другую ночь и на третью опять то же.
Стала она говорить про то мужику; он собрал своих сродственников и стал совет держать. Вот и придумали: не поспать одну ночь да подсмотреть: кто это ходит да ребенка кормит? С вечера улеглись все на полу, в головах у себя поставили зажженную свечу и покрыли ее глиняным горшком.
В полночь отворилась в избу дверь, кто-то подошел к люльке – и ребенок затих. В это время один из сродственников вдруг открыл свечу – смотрят: покойная мать в том самом платье, в каком ее схоронили, стоит на коленях, наклонясь к люльке, и кормит ребенка мертвой грудью.
Только осветилась изба – она тотчас поднялась, печально взглянула на своего малютку и тихо ушла, не говоря никому ни единого слова. Все, кто ее видел, превратились в камень, а малютку нашли мертвым.
Рассказы о ведьмах
Поздним вечером приехал один казак в село, остановился у крайней избы и стал проситься:
– Эй, хозяин, пусти переночевать!
– Ступай, коли смерти не боишься.
«Что за речь такая!» – думает казак, поставил коня в сарай, дал ему корму и идет в избу.
Смотрит – и мужики, и бабы, и малые ребятишки – все навзрыд плачут да богу молятся; помолились и стали надевать чистые рубашки.
– Чего вы плачете? – спрашивает казак.
– Да вишь, – отвечает хозяин, – в нашем селе по ночам смерть ходит, в какую избу ни заглянет – так наутро клади всех жильцов в гроба́ да вези на погост. Нынешнюю ночь за нами очередь.
– Э, хозяин, не бойся; бог не выдаст, свинья не съест.
Хозяева полегли спать; а казак себе на уме – и глаз не смыкает.
В самую полночь отворилось окно; у окна показалась ведьма – вся в белом, взяла кропило, просунула руку в избу и только хотела кропить – как вдруг казак размахнул своей саблею и отсек ей руку по самое плечо. Ведьма заохала, завизжала, по-собачьи забрехала и убежала прочь. А казак поднял отрубленную руку, спрятал в свою шинель, кровь замыл и лег спать.
Поутру проснулись хозяева, смотрят – все до единого живы-здоровы, и неска́занно обрадовались.
– Хотите, – говорит казак, – я вам смерть покажу? Соберите скорей всех сотников и десятников, да пойдемте ее по селу искать.
Тотчас собрались все сотники и десятники и пошли по домам; там нету, здесь нету, наконец добрались до пономарской избы.
– Вся ли семья твоя здесь налицо? – спрашивает казак.
– Нет, родимый! Одна дочка больна, на печи лежит.
Казак глянул на печь, а у девки рука отсечена; тут он объявил все, как было, вынул и показал отрубленную руку.
Мир наградил казака деньгами, а эту ведьму присудил утопить.
В некотором королевстве жил-был король; у этого короля была дочь-волшебница. При королевском дворе проживал поп, а у попа был сынок десяти лет и каждый день ходил к одной старушке – грамоте учиться. Раз случилось ему поздно вечером идти с ученья; проходя мимо дворца, глянул он на одно окошечко. У того окошечка сидит королевна, убирается: сняла с себя голову, мылом намылила, чистой водой вымыла, волосы гребнем расчесала, заплела косу и надела потом голову на старое место. Мальчик диву дался: «Вишь, какая хитрая! Прямая колдунья!» Воротился домой и стал всем рассказывать, как он королевну без головы видел.
Вдруг расхворалась-разболелась королевская дочь, призвала отца и стала ему наказывать:
– Если я помру, то заставьте поповского сына три ночи сряду надо мною псалтырь читать.
Померла королевна, положили ее в гроб и вынесли в церковь.
Король призывает попа:
– Есть у тебя сын?
– Есть, ваше величество.
– Пусть, – говорит, – читает над моей дочерью псалтырь три ночи сряду.
Поп воротился домой и велел сыну изготовиться.
Утром пошел попович учиться и сидит над книгою такой скучный.
– О чем запечалился? – спрашивает его старушка.
– Как мне не печалиться, коли я совсем пропал?
– Да что с тобой? Говори толком.
– Так и так, бабушка! Надо читать над королевною, а она ведь колдунья!
– Я прежде тебя это ведала! Только не бойся, вот тебе ножик; когда придешь в церковь, очерти около себя круг, читай псалтырь да назад не оглядывайся. Что бы там ни было, какие бы страсти ни представлялись – знай свое, читай да читай! А еели назад оглянешься – совсем пропадешь!
Вечером пришел мальчик в церковь, очертил ножом около себя круг и принялся за псалтырь. Пробило двенадцать часов, с гроба поднялась крышка, королевна встала, выбежала и закричала:
– А, теперь ты узнаешь, как под моими окнами подсматривать да людям рассказывать!
Стала на поповича бросаться, да никак через круг перейти не может; тут начала она напускать разные страсти; только что ни делала – он все читает да читает, никуда не оглядывается. А как стало светать, бросилась королевна в гроб и со всего размаху повалилась в него – как попало!
На другую ночь то же приключилось; попович, ничего не убоялся, до самого света безостановочно читал, а поутру пошел к старухе. Она спрашивает:
– Ну что, видел страсть?
– Видел, бабушка!
– Нынче еще страшнее будет! Вот тебе молоток и четыре гвоздя – забей их по четырем углам гроба, а как станешь псалтырь читать – молоток против себя поставь.
Вечером пришел попович в церковь и сделал все так, как научила старушка. Пробило двенадцать часов, гробовая крышка на пол упала, королевна встала и начала летать по всем сторонам да грозить поповичу; то напускала большие страсти, а теперь еще больше: чудится поповскому сыну, что в церкви пожар сделался, пламя так все стены и охватило; а он стоит себе да читает, назад не оглядывается. Перед рассветом королевна в гроб бросилась, и тотчас пожара как не бывало – все наважденье сгинуло!
Поутру приходит в церковь король, смотрит – гроб открыт, в гробу королевна кверху спиной лежит.
– Что такое? – спрашивает мальчика.
Тот ему рассказал, как и что было. Король приказал забить своей дочери осиновый кол в грудь и зарыть ее в землю, а поповича наградил казною и разными угодьями.
Смерть скупого
Жил-был скупой скряга, старик; имел двух сыновей и множество денег; послышал смерть, заперся один в избе и сел на сундук, начал глотать золотые деньги и есть ассигнации и так покончил свою жизнь.
Пришли сыновья, положили мертвого под святые иконы и позвали дьячка читать псалтырь.
Вдруг в самую полночь является в образе человека нечистый, поднял мертвого старика на плечо и сказал:
– Держи, дьячок, полу!
И начал труси́ть старика:
– Деньги твои, а мешок мой!
Понес его и невидим стал.
Скрипач в аду
Был-жил мужик, у него было три сына. Жил он богато, со́брал два котла денег – один закопал в овине, другой в воротах. Вот помер этот мужик, а про деньги никому не сказал.
Однажды был на деревне праздник; шел скрипач на гулянку и вдруг провалился сквозь землю; провалился и попал в ад, прямо в то место, где богатый мужик мучился.
– Здравствуй, знакомый! – говорит скрипач.
Отвечает ему мужик:
– Ты неладно попал сюда! Здесь ад, и я в аду сижу.
– За что же ты, дядя, сюда угодил?
– За деньги! Было у меня денег много, нищим не давал, два котла в землю закопал. Вот сейчас станут меня мучить, палками бить, когтями терзать.
– Как же мне-то быть? Пожалуй, и меня замучают!
– А ты поди, сядь за трубой на печке да три года не ешь – так уцелеешь!
Скрипач спрятался за трубой; пришли ненаши, стали богатого мужика бить да приговаривать:
– Вот тебе, богач! Тьму денег накопил, а спрятать не сумел; туда закопал их, что нам сторожить невмоготу! В воротах бесперечь ездят, лошади нам головы подковами поразбивали, а в овине цепами нас молотят.
Только ушли ненаши, мужик и говорит скрипачу:
– Если выйдешь отсюдова, скажи моим детям, чтобы они взяли деньги: один котел у ворот закопан, а другой – в овине, и чтобы роздали их на нищую братию.
Потом еще набежала целая изба ненаших и спрашивают у богатого мужика:
– Что у тебя русским духом пахнет?
Мужик говорит:
– Это вы по Руси ходили, русского духу набрались!
– Как бы не так!
Стали искать, нашли скрипача и закричали:
– Ха-ха-ха, скрипач здесь!
Стащили его с печки и заставили играть на скрипке.
Он три года играл, а ему за три дня показалось; уморился и говорит:
– Что за диво! Бывало, играл я – в один вечер все струны изорву, а теперь третий день играю – и все целы. Господи благослови!
Только вымолвил – все струны и лопнули.
– Ну, братцы, – говорит скрипач, – сами видите: струны лопнули, не на чем играть!
– Постой, – сказал один нечистый, – у меня есть два бунта струн, я тебе принесу.
Сбегал и принес; скрипач взял струны, потянул и опять только вымолвил: «Господи благослови!» – оба бунта лопнули.
– Нет, братцы, ваши струны мне не годятся; у меня свои до́ма есть, дайте – схожу!
Ненаши его не пущают:
– Ты уйдешь! – говорят.
– Если вы не верите, то пошлите со мной кого-нибудь в провожатых.
Ненаши выбрали одного и послали с скрипачом.
Скрипач пришел в деревню; слышит: в крайней избе свадьбу справляют.
– Пойдем на свадьбу!
– Пойдем!
Вошли в избу; тут все скрипача узнали, спрашивают:
– Где это ты, братец, три года пропадал?
– На том свете был!
Посидели, погуляли, ненаш зовет скрипача:
– Пора идти!
А тот:
– Погоди еще немножко; дай мне на скрипке поиграть, молодых повеселить.
До тех пор просидели, пока петухи запели; тут ненаш пропал, а скрипач стал говорить сыновьям богатого мужика:
– Ваш батюшка приказал вам взять деньги: один котел у ворот зарыт, а другой – в овине, и велел все эти деньги нищим раздать.
Вот откопали оба котла, стали раздавать деньги по нищей братии: чем больше их раздают, тем больше их прибавляется.
Вывезли эти котлы на перекресток: кто ни едет мимо, всякий берет оттуда, сколько рукой захватит, а деньги всё не сбывают. Подали челобитную государю; он и приказал: в некотором городе шла дорога в объезд – верст пятьдесят будет, а если прямо проложить, то всего пять верст, и приказал государь выстроить прямоезжий мост.
Вот и выстроили мост на пять верст, и на то дело оба котла опорожнили.
В те времена некая девица родила сына и покинула его с малолетства; этот младенец три года не ел, не пил, и все с ним божий ангел ходил.
Пришел младенец на мост и говорит:
– Ах, какой славный мост! Дай бог тому царство небесное, на чьи деньги его построили.
Услышал господь эту молитву и велел своим ангелам выпустить богатого мужика из аду кромешного.
Горшечник
Едет дорогою горшечник; навстречу ему прохожий:
– Найми, – говорит, – меня в работники!
– Да умеешь ли ты горшки делать?
– Еще как умею-то!
Вот порядились, ударили по рукам и поехали вместе. Приезжают домой, работник и говорит:
– Ну, хозяин, приготовь сорок возов глины, завтра я за работу примусь!
Хозяин приготовил сорок возов глины; а работник-то был – сам нечистый, и наказывает он горшечнику:
– Я стану по ночам работать, а ты ко мне в сарай не ходи!
– Отчего так?
– Ну да уж так! Придешь – беды наживешь!
Наступила темная ночь; как раз в двенадцать часов закричал нечистый громким голосом, и собралось к нему чертенят видимо-невидимо, начали горшки лепить, пошел гром, стук, хохот по всему двору. Хозяин не вытерпел:
– Дай пойду – посмотрю!
Приходит к сараю, заглянул в щелочку – сидят черти на корточках да горшки лепят; только один хромой не работает, по сторонам смотрит, увидал хозяина, схватил ком глины да как пустит – и попал ему прямо в глаз! Окривел хозяин на один глаз и вернулся в избу, а в сарае-то гам да хохот пуще прежнего!
Наутро говорит работник:
– Эй, хозяин! Ступай горшки считать, сколько за одну ночь наработано.
Хозяин сосчитал – сорок тысяч наработано.
– Ну, теперь готовь мне десять сажен дров; в эту ночь стану обжигать горшки.
Ровно в полночь опять закричал нечистый громким голосом; сбежались к нему со всех концов чертенята, перебили все горшки, покидали черепье в печь и давай обжигать. А хозяин закрестил щелочку и смотрит.
«Ну, – думает, – пропала работа!»
На другой день зовет его работник:
– Погляди, хорошо ли сделал?
Хозяин приходит смотреть, – все сорок тысяч горшков стоят целы, один одного лучше! На третью ночь созвал нечистый чертенят, раскрасил горшки разными цветами и все до последнего на один воз уклал.
Дождался хозяин базарного дня и повез горшки в город на продажу: а нечистый приказал своим чертенятам бегать по всем домам, по всем улицам да народ скликать – горшки покупать. Сейчас повалил народ на базар: обступили со всех сторон горшечника и в полчаса весь товар разобрали. Приехал мужик домой и полон мешок денег привез.
– Ну, – говорит ему нечистый, – давай барыши делить.
Поделили пополам. Черт взял свою часть, распрощался с хозяином и пропал.
Через неделю поехал мужик с горшками в город; сколько ни стоял он на базаре, никто не покупает; все обходят его мимо, да еще всячески ругают:
– Знаем мы твои горшки, старый хрен! С виду казисты, а нальешь воды – сейчас и развалятся! Нет, брат, теперь не надуешь.
Перестали брать у него горшки; совсем обеднял мужик, запил с горя и стал по кабакам валяться.
Леший
Одна поповна, не спросясь ни отца, ни матери, пошла в лес гулять и пропала без вести. Прошло три года. В этом самом селе, где жили ее родители, был смелый охотник: каждый божий день ходил с собакой да с ружьем по дремучим лесам.
Раз идет он по лесу; вдруг собака его залаяла, и песья шерсть на ней щетиною встала. Смотрит охотник, а перед ним на лесной тропинке лежит колода, на колоде мужик сидит, лапоть ковыряет; подковырнет лапоть, да на месяц и погрозит:
– Свети, свети, ясен месяц!
Дивно стало охотнику; отчего так, думает, собою мужик – еще молодец, а волосом как лунь сед? Только подумал это, а он словно мысль его угадал:
– Оттого, – говорит, – я и сед, что чертов дед!
Тут охотник и смекнул, что перед ним не простой мужик, а леший; нацелился ружьем – бац! – и угодил ему в самое брюхо. Леший застонал, повалился было через колоду, да тотчас же привстал и потащился в чащу. Следом за ним побежала собака, а за собакою охотник пошел.
Шел, шел и добрел до горы; в той горе расщелина, в расщелине избушка стоит. Входит в избушку, смотрит: леший на лавке валяется – совсем издох, а возле него сидит девица да горько плачет:
– Кто теперь меня поить-кормить будет!
– Здравствуй, красная де́вица, – говорит ей охотник, – скажи, чья ты и откудова?
– Ах, добрый мо́лодец! Я и сама не ведаю, словно я и вольного света не видала и отца с матерью не знавала.
– Ну, собирайся скорей! Я тебя выведу на святую Русь.
Взял ее с собою и повел из лесу; идет да по деревьям все метки кладет. А эта девица была лешим унесена, прожила у него целые три года, вся-то обносилась, оборвалась – как есть совсем голая! А стыда не ведает.
Пришли на село; охотник стал выспрашивать: не пропадала ли у кого девка? Выискался поп.
– Это, – говорит, – моя дочка!
Прибежала попадья:
– Дитятко ты мое милое! Где ты была столько времени? Не чаяла тебя и видеть больше!
А дочь смотрит, только глазами хлопает – ничего не понимает; да уж после стала помаленьку приходить в себя...
Поп с попадьей выдали ее замуж за того охотника и наградили его всяким добром. Стали было искать избушку, в которой она проживала у лешего; долго плутали по́ лесу, только не нашли.
Морока
В некотором царстве, в некотором государстве жил-был матрос; служил царю верно, вел себя честно, потому и начальство его знало. Отпросился он раз с корабля походить по городу, надел свой парусинник и пошел в трактир; сел за стол и потребовал себе и вина и закусок: ест, пьет, прохлаждается! Уж рублей на десять забрал, а все не унимается: то того, то другого спрашивает.
– Послушай, служба, – говорит ему половой, – забираешь ты много, а есть ли у тебя чем рассчитаться?
– Эх, братец, о деньгах, что ли, сумневаешься? Да у меня денег куры не клюют.
Тотчас вынул из кармана золотой, бросил на стол и говорит:
– На, получай!
Половой взял золотой, высчитал все, как следует, и приносит сдачу; а матрос ему:
– Что там за сдача, братец! Возьми себе на водку.
На другой день опять отпросился матрос, зашел в тот же трактир и прогулял еще золотой; на третий день тоже, и стал он ходить туда, почитай, каждый день и все платит золотыми, а сдачи не берет, дарит половому на водку. Стал замечать за ним сам трактирщик, и пришло ему в сумнение: «Что бы это значило? Матросишка – так себе, а поди как сорит деньгами! Полную шкатулку золота натаскал!.. Жалованье мне ихнее известно, небось – не раскутишься! Верно, он где ни на есть казну обобрал; надо начальству про то донести; не ровен час – еще в такую беду попадешь, что после и не разделаешься, а пожалуй, и в Сибирь угодишь».
Вот и доложил трактирщик офицеру, а тот довел до самого генерала. Генерал потребовал к себе матроса.
– Признавайся, – говорит, – по совести, отколь золото брал?
– Да этого золота во всякой помойной яме много!
– Что ты врешь?
– Никак нет, ваше превосходительство! Не я вру, а трактирщик; пусть покажет он то золото, что от меня получил.
