Уйти красиво и с деньгами

Тетя Анюта шла рядом и кипятилась:

– Лиза, молчи, молчи! У тебя что ни слово, то кошмар! Как только поворачивается язык лепетать, что меня приняли за шантажистку? Это чудовищно!

И она в гневе тыкала костяным острием зонтика в знойное марево, которое колыхалось над головой.

– Почему чудовищно? – удивлялась Лиза. – Было бы только справедливо заплатить нам за возврат ценной вещи. Тем более что шпильки парные, а потерять что-то одно из пары – значит потерять, по сути, и другое. Вспомните, как вы куда-то дели сережку с камеей? Ее так и не нашли. А вторая сережка валяется где-то до сих пор, и носить ее нельзя.

– Лиза, это несравнимо. И перестань во весь голос болтать на улице! Так только бабы-торговки поступают. Иди молча и продумывай свое поведение. Оно непростительно глупое. И, боже, не горбись так!

В сердцах Анна Терентьевна легонько стукнула племянницу ридикюлем по лопаткам. Это стало возможным, потому что они свернули с нарядного Нового бульвара, где стоял магазин Натансона, и углубились в тихий невзрачный переулок. Тут не было ни души. Обыватели попрятались от жары, и даже все ставни на солнечной стороне были прикрыты. Только в тени одного парадного крыльца валялась, откинув длинные седые ноги, какая-то собака. Собака вывалила длиннейший язык, который дрожал от частого дыхания, и с прищуром наблюдала за воспитанием девицы из приличной семьи. Воспитание было вполне гуманным: ведь в Павловском институте за понурые плечи и непрямой стан пребольно щелкали линейкой.

Лиза ничуть не огорчилась, получив по спине ридикюлем. Можно и потерпеть! Зато тетка оказалась послушным орудием Лизиных замыслов и потащилась к Натансону. Взрослая жизнь, к которой Лиза отныне принадлежала и которая до сих пор лишь душила ее тугими воротниками и утеснительными правилами, оказалась не так уж хитро устроена. Эта жизнь поддавалась, впускала в себя, принимала за чистую монету Лизины уловки, и от этого делалось легко и весело.

Лиза снова подала голос:

– Нет, тетя, все-таки согласитесь, это совсем не глупая мысль – попробовать всучить Зосе Пшежецкой потерянную шпильку за хорошие деньги.

Теперь Лиза явно хватила через край: Анна Терентьевна остановилась и с шумом вытолкнула из ноздрей воздух. Дремавшая под крыльцом собака почуяла, что дело нехорошо, встала, подобралась и уставила на гневную тетю Анюту бессмысленные карие глаза.

– Елизавета, – тихо, но грозно произнесла Анна Терентьевна. – То имя, что ты в который раз сегодня назвала, чтобы я слышала из твоих уст в последний раз! Ты молодая девушка и должна быть вдвойне осмотрительна. Малейшая капля грязи… Да ты сама знаешь! Вернее, не знаешь, не можешь знать по своей невинности, но… Поверь мне на слово: эта особа… Молчание, только молчание! Ты не знаешь о ней ничего!

5

Как бы не так!

Конечно, Лизе пришлось опустить глаза и кротко проговорить:

– Хорошо, тетя. Я буду молчать.

Однако она никак не могла взять в толк, как можно не знать того, что она давно уже знает. А что представляет собой Зося Пшежецкая, Лизе было известно отлично, и по многим причинам.

Во-первых, жили Пшежецкие на Почтовой, через три дома от Одинцовых, и Лиза наблюдала с детства все семейство собственными глазами. Во-вторых, Зосина младшая сестра училась с Лизой в одном классе. Звали ее Катей, или по-польски Касей. Имя это и она сама, и ее мать произносили слегка пришепетывая, поэтому злые девочки дразнили маленькую Пшежецкую Кашей. Ее подругой Лиза не была – замкнутая Кася всерьез ни с кем не сближалась. Но и не ссорились они никогда, потому что Лиза не любила насмешек и розыгрышей, на какие были горазды другие девочки, та же Мурочка (кажется, именно она и придумала имя Каша).

Дважды в год Анна Терентьевна заходила (заезжала, как упорно продолжала она твердить) к почтенной Антонии Казимировне, Касиной матери. То были соседские визиты, поэтому приходилось принимать и визиты ответные. Ничего скучнее и вообразить было нельзя! Лиза и Кася восседали в гостиной и беседовали по-французски о погоде, чтобы старые дамы исподтишка ими любовались. Сами по себе, где-нибудь в гимназическом коридоре или на углу Почтовой, девочки говорили бы о другом – о трудностях немецких упражнений или о десятичных дробях. Впрочем, и эти разговоры долго не длились: Каша была очень серьезная девочка.

Поэтому основным источником скандальных сведений о Пшежецких, и о Зосе в особенности, была няня Артемьевна. Няня зналась со всей соседской прислугой. В этих кругах ее считали кладезем мудрости. Она давала советы, интересовалась житейскими мелочами и знала всю подноготную многих обитателей Нетска. А уж на Почтовой для нее и вовсе не было никаких тайн.

Все свежие новости Артемьевна обычно выкладывала скромнице Матреше – должно быть, с назидательной целью. Беседы велись шепотком на кухне или в няниной комнате, где стоял знаменитый сундук – такой громадный, что платья в нем лежали расправленные во весь рост. Матреша няне в ответ почти ничего не говорила, только охала и ужасалась. Любопытная Лиза обычно бродила где-нибудь поблизости. Она не столько пугалась, сколько радовалась разнообразию людских проделок.

Именно таким образом Лиза узнала, что рыжий штабс-капитан Пшежецкий, отец Зоей и Каси, не случайно утоп в Нети, заглядевшись на закат и ненароком свалившись со Старого моста, как говорили тетя Анюта и Антония Казимировна. Нет, он, оказывается, перелез через высокие деревянные перила, сам прыгнул в воду и нарочно стал тонуть, хотя был отличный, бойкий пловец. А все потому, что он проиграл поручику Репкину громаднейшие деньги. Чтоб эти деньги заплатить, надо было продать и не слишком казистый домишко Пшежецких, и мебель, и все крестики Антонии Казимировны (других драгоценностей она не признавала), и даже – это Артемьевну особенно поражало – все до последнего горшки с кухни.

Чтобы не делать этого, помраченный горем штабс-капитан утопился по дороге домой из офицерского собрания.

Маленькая Лиза очень жалела бедного штабс-капитана. Ей представлялось, что гордый Пшежецкий, как-никак до XVIII века бывший графом, больше всего горевал, что проиграл счастливцу с такой смешной и несолидной фамилией. Репкин! Лучше бы уж Репин…

Утопившись, рыжий Пшежецкий спас от разорения свое и без того небогатое семейство. Репкин оказался человеком благородным. Проигрыша с Антонии Казимировны взыскивать не стал. «Грех вдову и сирот обижать», – одобрила его Артемьевна.

Странно, но еще задолго до утопления штабс-капитана Антония Казимировна выглядела его готовой вдовой: ходила всегда в черных глухих платьях, траурных вуалетках, носила крестики, четки и какие-то могильные цепочки. Ежедневно она бывала в костеле – замаливала, должно быть, грешки своего лихого супруга.

Дома у Пшежецких тоже было по-костельному мрачно: мебель сплошь темная, аскетически-бесцветные занавески на окнах и дверях висели понуро. Пахло скорбно и сладко – погребом, в котором постоял ванильный пирог. Немудрено, что Кася была такой невеселой, а штабс-капитан стремился вон из дому – к картам. Говорят, он еще и попивал, и на Саперные езживал.

Что до Зоей, то беспутной она, скорее всего, вышла тоже от домашней скуки. Если Кася скуке вся до донышка подчинилась, Зося всегда бунтовала.

Начать с того, что Зося выросла красавицей, хотя ни штабс-капитан, ни Антония Казимировна красотой не блистали. Да и Кася получилась у них полной дурнушкой. Няня Артемьевна этому чуду природы очень дивилась. Вроде бы Зося во всем дочка своих родителей – в отца рыжевата, носик тоненький, как у Антонии Казимировны. А ведь королева девка!

Еще гимназисткой Зося показала, что королева она и есть – веселая, взбалмошная, с ума сводящая шутя, то есть сознательно и жестоко. Училась она плохо, зато плясала до упаду, голосок имела звонкий и нежный, с польским неистребимым акцентом: «я сказава, я узнава». Ни капли застенчивости она не имела и легко управлялась с целой толпой поклонников – от очень взрослых сослуживцев отца до совсем желторотых гимназистиков.

Однако в предпоследнем классе случилась с Зосей беда: она срезалась сразу на двух экзаменах, по географии и геометрии. Пересдача ей не далась. Ничего она не знала ни по каким предметам, но по этим двум особенно! Штабс-капитана уже не было в живых, и Антония Казимировна руководила воспитанием дочерей в одиночку. Наверное, она дала в костеле обет, что гимназический курс они одолеют. Поэтому летом Зося была заточена дома и за опущенными занавесками тоскливого цвета принялась зубрить непроходимо трудные предметы.

Разумеется, сама она вовек бы не разобралась в ученых премудростях. Ей в помощь Антония Казимировна наняла преподавателя начального училища Дюгазона. Этот Дюгазон, хотя родился в Сызрани, был чистый француз, что заведомо обещало ему особый успех в захолустье. Однако был он француз какой-то очень уж неудачный: низкорослый, на косых ножках и с носом настолько большим и повислым, что на него неудобно было долго глядеть.

Дюгазон был нрава угрюмого и тяжелого. Это особенно привлекло Антонию Казимировну: она желала как следует обуздать и приструнить неуемную дочь. К тому же Дюгазон был католик и усердно молился в костеле, спустив нос в свою маленькую, но страшно толстую Библию. А ведь большинство нетских учителей отличались полным свободомыслием!

Занятия пошли своим чередом. К вечеру Зося иногда выпархивала на волю, побледневшая, но по-прежнему шумная и веселая. Лиза тогда слышала, как за домом Пшежецких, в заросшем садике, переходившем в пустырь, гомонили голоса – и мужские, крепкие, и юношеские, с петушиным писком. Плескались там, как речная рябь, гитарные переборы, хохотала Зося, а поручик Кока Леницкий декламировал из Пушкина:

Нет на свете царицы краше польской девицы.Весела – что котенок у печки —И как роза румяна, а бела, что сметана…

Чей-то неприятный баритон присоединялся к Коке и подхватывал, завывая на мазурочный мотив:

Очи светятся будто две свечки!

Стоял уже август, когда Артемьевна, отослав Лизу с кухни подальше (Лиза тут же примостилась в сенях за занавеской), сообщила Матреше, что у Антонии Казимировны дочка брюхата.

Лиза, узнав такое, ужаснулась. Она сразу же подумала о Каше: та страстно любила печенье, и Антония Казимировна отбивала у дочки аппетит, рассказывая, какая она станет уродина, если растолстеет. Неужели все-таки это случилось?

Лиза хотела бежать к Пшежецким и посмотреть на Кашино несчастье, но из рассуждений Артемьевны и Матреши вдруг поняла, что брюхата совсем не Каша, а красавица Зося. Причем не от печенья! Безжалостный носатый Дюгазон вынудил бедняжку так усердно зубрить, что у нее теперь будет маленький ребенок!

Сама Лиза училась неважно, потому и перепугалась не на шутку. Но скоро она сообразила, что геометрия ни при чем. Артемьевна о науке слова плохого не сказала, зато ругала Дюгазона кобелем, у которого в Сызрани сидит неразведенная жена. Больше всего няня сокрушалась, что королева Зося загуляла не с веселым каким-нибудь парнем, а со старым, носатым и женатым.

С того дня смолкли на пустыре за садом гитары и баритоны. Адвокат семьи Игнатий Пианович срочно повез Зоею, тихую и перепуганную, в царство Польское, в какой-то Отвоцк. Вроде бы там при смерти лежала какая-то двоюродная бабушка Зосиной тетки и не желала испустить дух, не благословив Зоей, которую сроду в глаза не видала. Эти сказки разносила по городу поблекшая и осунувшаяся Антония Казимировна. Многие ей верили. Однако Артемьевна точно разузнала, что Зосе сделали в Варшаве операцию – не очень, правда, удачную. Зато никакого ребенка теперь уже не будет. Еще бы: благородная барышня не девка-чалдонка, никто ее с приплодом замуж не возьмет.

Через полгода Зося приехала в Нетск от бабушкиной тетки. Она снова сделалась розовой, ослепительной и веселой. Зося не стала ни кончать гимназического курса, ни возвращаться в родной дом, где пахло погребом, а со стен и комодов, из темных рамочек, смотрели некрасивые родственники. Сняла хорошую квартиру на набережной. Туда и перенеслись за нею гитары, баритоны и мазурки.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Жители окраин (Сибири, Кавказа и т. п.) называли Россией европейскую часть империи в пределах средней полосы.

2

Перваншевый – ярко-голубой цвет. (Примеч. ред.)

3

Малютка (фр.).