Дикарь

– Здравия желаем, сударь! – вытягиваясь в струнку, по-солдатски, отчеканил моряк.

– Какой он страшный! Какой он смешной!.. И ваш папа, должно быть, его очень любит! Он поздоровался с ним за руку, – обратилась юная баронесса Тони фон Таг к Ни и Левушке, находившимся подле неё.

– Мы все его любим; он был верным слугою и другом покойного папы, – поспешил объяснить ей Левушка.

В это время Лина Соболева поднесла к глазам изящный черепаховый лорнет, с которым она не расставалась, уверяя всех в своей близорукости, и, лорнируя издали Диму, говорила с улыбкой подоспевшему к ней только что кончившему играть Никсу:

– Ага, он тоже пришел, ваш дикарь-брат! Наконец-то мы удостоились его лицезреть… Надеюсь он не скроется от нас так быстро, как в прошлые разы? Приведите его, пожалуйста, Никс! Я хочу поговорить с этим замечательным Димой… Обожаю быть в обществе дикарей!

– Вы, кажется, в самом деле воображаете встретить краснокожего, который пляшет вокруг костра и живет в вигваме? – насмешливо улыбнулся старший из братьев Футуровых, студент, обращаясь к Соболевой.

Лина кокетливо поджала губки и ответила:

– Не совсем так, но в этом роде.

«Вот-то ломается! Вот-то ломается! Словечка в простоте не скажет!» – словами крыловской мартышки подумал Левушка, не особенно милостиво поглядывая на барышню и на вертевшегося подле неё Никса. Ему стало досадно, что Никс не заступился за Диму. И простодушный Левушка брякнул:

– Вы раньше поговорите с Димой, может быть, он далеко не окажется таким дикарем, каким кажется вам сейчас.

– Какой вы чудесный адвокат, Левушка! Настоящий защитник. Браво! Браво! – точно запела Лина.

Между тем, Никс направился к Диме и, подхватив его под руку, увлек к группе молодежи.

– Куда! Не хочу… не пойду! – вырываясь из рук брата, пятился от него Дима. Но Никс был неумолим… Прежде чем мог опомниться и прийти в себя Дима, он уже стоял посреди окружившей его молодежи и был центром всеобщего внимания.

Братья Футуровы жали ему пальцы; застенчивый кадет Николаша, сам не зная почему, энергично тряс ему руку; оба «попугайчика» поздоровались, опустив глаза, точно совершили какую-то неловкость; Любинька Молницына спросила, почему его прозвали дикарем и, не дождавшись его ответа, залилась серебристым смехом.

– Это ужасно смешно – дикарь!.. Ха-ха-ха-ха! Дикарь – и вы… Что общего между вами?!

А Соня Футурова только взглянула на него своими серьезными, строгими глазами и ничего не сказала.

Юный барон и баронесса надменно кивнули Диме головами, а Лина тотчас же затрещала:

– Ах, как я рада вас видеть! Как бесконечно рада вас видеть, Вадим! Я жаждала говорить с вами, узнать правду о вас… Узнать, насколько верны те слухи, которые ходят про вас в городе… Но вы до сих пор были неуловимы. Ха-ха-ха!..

Дима взглянул исподлобья на блестящую, нарядно-одетую барышню, потом обвел глазами весь кружок теснившейся вокруг него молодежи, как бы ища выхода и, не найдя его, снова потупился.

Лина схватила его за руку и заболтала снова.

– Правда, что говорят, будто вы отразили нападение десяти босяков?

– Неужели только десяти? А я слышал, что целой сотни, – насмешливо поглядывая на ломавшуюся барышню, вставил Базиль Футуров.

– И, что все они обратились в бегство, лишь только вы расправились с первым из них, – не унималась Лина.

– И убили ядовитую змею в лесу? – проговорили «попугайчики» в один голос.

– И дружны с какой-то Машей, нищенкой? – задала свой вопрос юная баронесса.

– О, как это великодушно и достойно подражания! – пошутил ее брат, но шутка его вышла такой сухой и бледной, что никого не рассмешила.

– Фи, с нищенкой? Не может быть! – опять раздался голос Лины.

– Нет, почему же, – вмешалась в разговор Ни, – раз эта девочка хорошая…

– Ах, вы не знаете этого народа! – с жестом презрения произнесла баронесса Тоня, – у них не может быть хороших, да кроме этого, что может быть общего между Вадимом и босячкой…

– Совершенно верно, – подтвердил Никс, старавшийся согласовать свои мнения с мнениями баронессы.

– Или, может быть, в этом доме вообще не принято делать различия? Ведь явился же вместе со всеми нами этот, как его… Капитон… которого мы, вероятно, должны будем занимать за столом…

– Как? Этого бородатого неуклюжего старика посадят за один стол? – почти испуганно прошептала баронесса Тони.

Братья Футуровы незаметно переглянулись между собою, и в глазах обоих зажглись насмешливые искорки.

– Я воображаю, баронесса, как вам хочется иметь подле себя за столом такого интересного, видавшего не мало видов на своем веку, кавалера, – не мог отказать себе в удовольствии поддразнить девушку Базиль.

– Нет, нет, баронесса обещала уже быть моей дамой! – поспешил ей на выручку Никс.

– Не бойся, Тони, я сяду подле тебя с другой стороны! – неизвестно почему покраснев, промямлил Герман, взглянув на Лину и стараясь уловить, какое впечатление произвел на нее его «рыцарский» жест.

Но Лина не обратила внимания на барона; она все еще не отставала от Вадима.

– Вы, надеюсь, не откажетесь быть моим кавалером, господин Дикарь?.. – смеясь, говорила она ему. – Не обижайтесь на это прозвище. Под этим прозвищем подразумевается непосредственность, красота, искренность. А я обожаю все это, – продолжала она напевать, играя лорнетом.

Дима попробовал было прекратить разговор, но Лина схватила его за руку.

– Нет, нет, теперь вы мой пленник, и я не выпущу вас ни за что! – засмеялась она, игриво ударяя его по руке лорнетом.

– И мы не выпустим, и мы не выпустим ни за что! – затрещали в один голос сестрички «попугайчики».

– Ни за что, ха-ха-ха! – вторила им Любинька.

И вот постепенно образовался кружок вокруг Димы. Лина, Любинька, Зозо и Даля, барон Герман и юная баронесса Тони схватились за руки и медленно закружились вокруг мальчика, очутившегося в центре этого круга.

– Милый Дикарь, очаровательный Дикарь, мы не выпустим вас! – продолжала напевать Лина.

Но тут случилось нечто совсем непредвиденное.

Дима рванулся в одну сторону. Его не пустили. Живая цепь тонких девичьих рук оказалась достаточно надежной преградой. Тогда, глянув угрюмо исподлобья, он рванулся в противоположную сторону…

– Ни за что, ни за что! – грянуло тут в ответ на его попытку уйти.

Смуглое лицо Димы заметно побледнело от гнева. И, прежде чем кто-либо из молодежи мог догадаться о том, что произойдет, он высоко подпрыгнул, схватившись обеими руками за плечо Германа фон Тага, и легко и ловко перепрыгнув через руки последнего и его сестрицы, выскочил из круга.

Юный барон едва устоял на ногах.

– Фи, как грубо! – процедил он сквозь зубы, посмотрев на Никса, – ваш брат, по-видимому, совсем не понимает шуток…

Никс, сконфуженный за брата, бросился к Диме и произнес чуть слышно:

– Совсем осрамился… Дикарем был, дикарем и останешься!..

– Прошу дорогих гостей к столу! – прозвучал в эту минуту голос хозяйки.

И вмиг все засуетилось, заволновалось в гостиной.

– Кавалеры, приглашайте своих дам! – вторил голосу хозяйки звучный и громкий голос хозяина.

Желая скрыться от слишком навязчивой дамы Лины, Дима поспешно юркнул за драпировку и примостился в глубокой нише окна. Отсюда ему хорошо было видно, как становились в пары гости, как кавалеры предлагали руки дамам, и как все, наконец, медленно двинулись в столовую.

ГЛАВА XIV

Праздник продолжается…

– Вы не откажетесь быть моим кавалером, Дима? Я здесь, как в лесу. Никого почти не знаю. И приглашена сюда только, благодаря сестре, постоянной посетительнице этого дома, – услышал Дима нежный, мелодичный голос.

Перед ним была высокая рыжеволосая незнакомка, с неправильным, несколько усталым лицом и с кроткими, добрыми карими глазами.

– О, не смотрите на меня так сурово! – всплеснув тонкими ручками, шепнула незнакомка при виде действительно нахмуренных бровей и сердитых взглядов Димы. – Право же, я сама не в лучшем положении, нежели вы!..

Это последнее восклицание дышало такой искренностью, что Дима сразу преисполнился доверия к ней.

– Пожалуйста, пожалуйста… – буркнул он, выступая, наконец, из своего убежища – Я… я…

Он не договорил, потому что рыженькая незнакомка протянула ему руку и повлекла его за собою в столовую, куда уже вошли последние пары…

И в эту самую минуту Дима вспомнил про Капитоныча.

– Виноват, – обратился он вдруг к своей «даме». – Должен предупредить вас, что рядом с нами будет сидеть… старик… Капитоныч… отставной матрос… если вам неудобно то…

Но рыжеволосая особа только весело рассмеялась в ответ.

– Кто вам сказал, что я не хочу быть в обществе вашего друга? Чудной вы мальчик! Ведь Капитоныч, если не ошибаюсь, тот бравый старик в матросской куртке с медалями и крестами на груди, который вон там стоит в нерешительности у дверей. Но ведь можно только гордиться таким почтенным, заслуженным соседом!

И новая собеседница Димы неожиданно побежала к порогу столовой, у которого, действительно, топтался в нерешительности старик, и проговорила глубоким нежным голосом:

– Вы позволите взять вас под руку и вести вас к столу?

Это было так неожиданно, что старик совсем растерялся в первую минуту. Но, взглянув в открытое ясное лицо незнакомки, в её приветливо светящие глаза, невольно покорился ей, принял её руку и позволил ей провести себя в столовую.

Дима шел за ними, довольный благоприятно складывающимися обстоятельствами.

– Ну-с, мы устроимся на «детском» конце стола, – командовала незнакомка, усаживая подле себя с одной стороны Диму, а с другой Капитоныча.

– Ей Богу же, я не надеялась уже заручиться столь симпатичной компанией! – весело, как птичка, щебетала она. – Только кого бы еще посадить с нами?

– Кого хотите, только не этих… – шепнул Дима, указывая глазами на барона Германа, его сестрицу и Лину.

– Мой милый кавалер, воздержитесь! – весело рассмеялась рыженькая незнакомка. – Лучше взгляните на меня и скажите, не находите ли вы сходства между мной и Линой?

– Сходства у вас с этой… Но почему у вас должно быть сходство с нею?

– Да хотя бы потому, что она моя родная сестра!

Ложка с супом, которую готовился уже поднести к своему рту Дима, со звоном упала обратно в тарелку. Весь красный, испуганно-смущенными глазами смотрел он в светящееся лицо своей соседки.

– Сестра-а? – протянул он растерянным голосом, не желая верить собственным ушам.

– Ну да, сестра… родная сестра… конечно. Она – Магдалина Соболева, я – Зоя или Зося, как меня называет мой муж.

«Муж? – мысленно удивился Дима, – неужели она, такая молоденькая на вид, уже замужем».

Та заметила впечатление, произведенное ею на юного соседа, и продолжала:

– Ну да, разумеется. Я уже семь лет замужем, и у меня есть славный такой мальчуганчик… Мы его зовем Кроликом… Я живу зиму в провинциальном городке, а лето в имении мужа, в Царстве Польском, а сюда приехала навестить сестру и дядю Стремнинова с кузинами. И вот, как раз попала на ваш праздник вместе с сестрою.

Пока она говорила, Дима успел придти в себя от изумления. Сделанная им неловкость рассеялась понемногу, и он уже совершенно свободно слушал Зою Федоровну Ганзевскую, как отрекомендовала себя молодая женщина своему юному соседу. Видя, что она не сердится на него нисколько за пренебрежительное отношение к её сестре, Дима совсем успокоился. Теперь оба они, и Зоя Ганзевская и Дима, прилагали совместно все старания к тому, чтобы старик Капитоныч чувствовал себя вполне свободно за столом. Они наперерыв угощали его, подкладывали ему лучшие куски на тарелку, подливали вина в рюмку. Дима менее всего обращал внимания на косые взгляды, бросаемые на него «аристократическою» частью молодого общества, к которой он причислял Германа, Тони, Лину, своего брата Никса. Остальная молодежь, особенно Ни, Левушка, братья Футуровы, Любинька и Соня, тоже всячески ухаживали за Капитонычем. Они подавали ему кушанья, хлеб, вино.

Старик был польщен этим вниманием к нему молодежи. И даже косые взгляды Германа и Тони не портили его настроения.

Между тем молодой барон, занимавший, как и Никс, разговорами Лину, довольно громко выражал свое недоумение по поводу присутствия за столом наравне с самыми почетными гостями какого-то простого матроса?

– Я удивляюсь фантазии вашего папа, – говорил он таким громким шепотом, что сидевшие напротив него Капитоныч и Дима могли прекрасно, от слова до слова, слышать его. – Я удивляюсь его фантазии – приглашать за стол человека, лазившего по корабельным реям и смолившего канаты.

– И исполнявшего черную работу на корабле, – вторила ему, презрительно щурясь, Тони.

– Да, это очень стра-анно… Но я люблю все та-акое!.. – пела Лина, и вдруг, заметя направленный на нее через стол строгий взгляд старшей сестры, сконфузилась и замолчала.

– Ах, – пищала между тем юная баронесса, – если бы я знала, что придется очутиться в матросском обществе, то, то…

Слова барона долетели до ушей старого Капитоныча, несмотря на гул голосов, царивший в столовой. Старик густо покраснел и, дрогнувшей рукой поставив на стол недопитую рюмку, произнес, обращаясь к Диме:

– А что, Димушка, и впрямь мне того бы… Угостился, значит, премного благодарны за хлеб, за соль, да и на сторону… Молодые господа, вишь, обижаются. И то правда. Залетела ворона не в свои хоромы…

– Ни за что! – вырвалось горячо и порывисто у Димы. – Если вы уйдете, Капитоныч, так и я уйду. Слышали? Так из-за стола и выпрыгну…

– Милый ты мой! Кабы слыхал папенька покойный слова такие! – прошептал чуть не до слез растроганный старик.

– Господа! Прошу на минуту молчания! Я хочу произнести тост за гостя, который оказал мне большую честь своим посещением сегодня, – стуча ножом о стекло граненого бокала, наполненного шампанским, и повышая свой и без того звучный голос, вдруг провозгласил на весь стол Петр Николаевич.

И вмиг затихли, замерли голоса и смех сидевших за столом гостей.

– Господа, – продолжал после небольшой паузы Всеволодский. – Господа! Я предлагаю выпить за одного из лучших друзей этого дома, которому семья Стоградских обязана до гробовой доски. Как заботливо он оберегал своего начальника! И однажды, во время кругосветного плавания, спас даже ему жизнь, рискуя собственной. И никогда этот человек, о котором идет речь, не гордился своими подвигами, никогда не ждал и не принимал никаких наград за все свои прекрасные поступки, объясняя их долгом службы и приказанием совести. Я рад случаю, господа, позволяющему наконец, публично, среди блестящего избранного общества, среди хороших благородных людей, выразить этому человеку мое глубокое почтение и искреннее уважение и поднять мой бокал за здоровье и долголетие старого отставного боцмана Ильи Капитоновича, ура!

– Ура! – подхватили гости и с полными до верха бокалами шумно поднялись из-за стола и направились к старому матросу. Они чокались со стариком, пожимали ему руку и пили за его здоровье.

Старик был польщен и сконфужен, и смущенно благодарил «господ» за оказанное ему внимание.

Но еще больше Капитоныча был польщен Дима этим вниманием к его приятелю. Мальчик весь преобразился, глаза его горели, детски отливая улыбка не сходила у него с лица.

– Как хорошо! Как ужасно хорошо! – лепетал он, улыбаясь все тою же своей сознательно-радостной и счастливой улыбкой.

– Что это с вашим братом? Можно думать, что похвалы, расточаемые этому старику, касаются гораздо больше самого Вадима, – презрительно оттопыривая губки, обратилась к Никсу его соседка, баронесса Тони.

– Скажите, пожалуйста, что особенного сделал этот матрос, что его надо так чествовать? – вторил ей её братец, щуря на Капитоныча маленькие глазки.

– Уж не говорите! Папа иногда любит оригинальничать, – небрежно проронил Никс, пожимая плечами.

– Я не пойду чокаться ни за что… с солдатом, – пролепетала Тони.

– Я тоже, – отозвался её брат.

– И напрасно, – послышался взволнованный голос Левушки. – Неужели и ты, Никс, не пойдешь? Ведь ты-то знаешь, что сделал Капитоныч! Ты же знаешь, что, когда папа вел судно во время бури и «Аспазия» начала тонуть, он приказал спустить шлюпки и разместиться в них всей команде. Сам же решил погибнуть вместе с кораблем. А Капитоныч остался с ним и спас папу, когда он был уже на краю гибели…

Но ни Герман, ни Тони, ни Лина не слышали ничего из этой горячей речи.

– Смотрите, смотрите, что он делает, ваш дикарь?.. – прошептала Лина, прикладывая одною рукой к глазам лорнетку, а другою дергая за рукав Никса.

– И ваша очаровательная сестрица помогает ему, кажется? – насмешливо вставил Герман.

Лина вспыхнула.

– Моя очаровательная сестрица отвыкла от хорошего общества в своем медвежьем углу. Эта провинция страшно дурно влияет на людей, – произнесла она надменно.

Базиль Футуров едва удержался от смеха, а Любинька не выдержала и Фыркнула по свойственной ей смешливости. И снова все внимание молодежи сосредоточилось теперь на Диме и его соседке. Действительно, там происходило нечто достойное внимания.

Зоя Федоровна Ганзевская, Дима и Капитоныч с оживленными и сосредоточенными лицами что-то суетливо делали под прикрытием стола. Но как ни старались они произвести задуманную ими операцию незаметно, Никс, Лина и братец с сестрицей фон Таг не могли не заметить, как с тарелки Димы исчезла сначала добрая часть рыбы, а затем с тарелки Зои Федоровны – прекрасная порция цыпленка. Наконец Зоя Федоровна протянула руку к вазе и, взяв оттуда сочное, спелое и красивое яблоко и два ренглота, передала их Диме, в то время как Капитоныч тщательно заворачивал что-то в бумагу, которую Дима достал из кармана.

– Ба! Да это пахнет тайной, даю голову на отсечение! – протянул Герман, и его маленькие глазки загорелись любопытством.

Между тем обед подходил к концу. После мороженого и десерта снова шумно задвигались стулья и гости направились из столовой: мужчины курить и пить кофе в кабинет хозяина, а дамы – в гостиную хозяйки.

Петр Николаевич подхватил под руку Капитоныча и увлек его за собою в кабинет.

Юлия Алексеевна слегка обняла за плечо Зою Федоровну и увела ее к другим дамам, разместившимся в кружок, на мягких диванах и креслах в гостиной. Уходя, Ганзевская успела шепнуть Диме:

– Как жаль, что мне не удастся посмотреть на вашу маленькую подругу, о которой мы проболтали весь обед.

– Ничего. Я постараюсь познакомить вас с Машей, когда немного стемнеет, и все займутся танцами, – также тихо ответил он своей новой знакомой, с которой чувствовал себя совсем свободно и хорошо, так же хорошо и свободно, как и со старым Капитонычем.

Ганзевская кивнула своей рыжей головкой и присоединилась к остальному обществу.

Дима же с набитыми карманами незаметно выскользнул из комнаты и бросился в сад по направлению к беседке. Если бы ему пришло в голову оглянуться назад, он бы мог увидеть, как небольшая группа молодежи, очевидно, заранее сговорившись, последовала за ним в некотором отдалении по садовой аллее.

Впереди всех, под руку с Линой торжественно выступал барон. За этой парой шел Никс с баронессой Тони.

Шли они не молча и темой их разговора была нищенка, подруга Димы.

– Тсс… – шепотом удержал своих спутников Никс. – Тсс… мы уже у цели. Вот и беседка. Очевидно, девчонка уже там, потому что наш милейший Вадим скрылся в дверях. Теперь надо притаиться, а то…

И Никс первый бросился за куст шиповника, почти у самой беседки.

ГЛАВА XV

Праздник кончается…

– Ты здесь, Маша?

– Димушка!

– Ты проголодалась, должно быть, бедняжка? Ну, кушай скорее… Вот я тебе принес… – И Дима спешно стал опорожнять свои карманы и раскладывать на грубо сколоченном столе беседки захваченные для маленькой подруги яства.

Маша, сверкая загоревшимися от удовольствия глазенками, уничтожала столь редкостные для неё вещи.

– Вкусно, ах, как вкусно! – причмокивая языком проговорила она, лукаво поглядывая на Диму. – Спасибо тебе…

Она не договорила. Перед нею в дверях беседки показалась высокая, худая фигура барона. Из-за его спины выглядывали: Никс, Лина и Тони.

Дима тоже сразу заметил непрошенных гостей и весь затрясся от гнева.

– Подсматривали?.. Подсматривали? Ах, как это благородно! – глухо проронил он.

– Ай, он драться хочет! – взвизгнула не своим голосом Тони, заметив энергичное движение Димы вперед, и первая попятилась к выходу.

– Милый Вадим, не надо сердиться… – пела Лина. – Уверяю вас, мы не намерены были подсматривать или подслушивать. Мы просто вышли в сад и случайно очутились тут…

Но Дима ее и не слушал даже. Стиснув кулаки, он шагнул по направлению к барону.

– Стыдно подслушивать… Стыдно… – процедил он сквозь зубы, блеснув на него недобрым взглядом исподлобья.

Фон Таг струсил не на шутку и стал пятиться к двери.

– Драться с вами не стану, Вадим, я не из тех босяков…

Он не договорил. Приближаясь к выходу, барон поскользнулся у порога и грохнулся об пол.

Это случилось так неожиданно, что в первую минуту все застыли на месте. Но вот Маша опомнилась первая и громко и весело расхохоталась.

– Ха-ха-ха! Чудной какой!

– Дура! – сердито буркнул на нее, поднимаясь с пола, Герман.

В ту же минуту к нему подскочил Дима.

– Не смей! – крикнул он повелительно, – слышишь? Не смей! Не смей называть ее дурой… Сам…

– Дима, опомнись, что ты говоришь? – выступил державшийся позади барышень Никс.

– Не твое дело! Молчи! – резко оборвал его Дима.

– Дикарь, мужлан! От такого всего можно ожидать! – говорил Никс, когда обе пары, возмущенные и негодующие, снова углубились в аллею, по направлению к дому.

В эту минуту тихие, нежные, ласкающие звуки вальса послышались из раскрытых окон дома.

– Танцевать, mesdames et messieurs! Танцевать! Кавалеры, приглашайте своих дам! – кричит дирижер Базиль Футуров, спеша с террасы на площадку сада. Эта площадка заранее была, по приказанию Петра Николаевича, приспособлена к танцам. Был устроен довольно прочный настил из досок, кругом мигала разноцветными огоньками гирлянда фонариков, навешанных на проволоку, а по бокам были поставлены легкие садовые диваны и кресла.

А из открытых окон залы, где сидел за роялем приглашенный из столицы тапер, неслась нежная и красивая мелодия вальса… Эта нежная, красивая мелодия долетела и до слуха Димы и Маши, находившихся в беседке.

– Там плясать начали… Ступай, Димушка! – проговорила Маша, грустно взглянув на своего приятеля.

Этот грустный взгляд насквозь пронизал Вадима. Он ясно понял, как страстно хотелось сейчас его маленькому другу попасть туда, на садовую площадку и близко полюбоваться танцами.

Самого Диму нисколько не привлекали к себе ни иллюминация, ни танцы; напротив, общество Германа, Лины и Тони, с которыми ему неизбежно пришлось бы столкнуться там, заставляли Диму предпочесть тихий приют беседки, рядом с его маленькою приятельницею. Но, видя, как яркая обстановка праздника влечет к себе девочку, Дима не рискнул лишить ее этого скромного удовольствия.

– Знаешь, что? Пойдем… Я отведу тебя туда, где танцуют, и вызову Ни. Она попросит разрешения у Петра Николаевича и у мамы побыть тебе на вечере… Ведь нынче мой последний день дома, и они не захотят огорчить меня и не откажут в этом.

И сказав это, Дима решительно взял за руку Машу и двинулся с нею к выходу из беседки.

Не успели они подойти к площадке, посреди которой кружились танцующие пары, как Ни, вся сияющая, выбежала к ним навстречу.

– Как хорошо ты сделала, что пришла, Маша! Вот умница! Вот молодец! – и, прежде нежели девочка успела опомниться, Ни подхватила ее за талию и бешено-быстро закружилась с нею, смешавшись с другими танцующими.

Дима не умел танцевать и следил издали за танцующими парами. До его ушей долетали обрывки разговоров.

– Он с ума сошел, иначе не притащил бы сюда эту оборванку! – негодовала Тони.

– Ах, она в самом деле очень мила… – тянула у уха Германа танцующая с ним Лина.

– Какая очаровательная девочка! M-elle Ни, откуда вы взяли такую прелесть? – воскликнула, окончив вальс, Ганзевская, веселившаяся не менее молодежи на этом полудетском вечере, и поймала Машу за руку, – Да ты не приятельница ли Димы, красоточка моя?

Маша смущенно и радостно закивала головою. Её щеки и глаза разгорелись, пурпуровые губы улыбались, белые зубы сверкали, как жемчужины.

– Ну, пойдем, моя прелесть, танцевать со мною! – весело улыбаясь, продолжала Зоя Федоровна и увлекла Машу на середину площадки.

Бедная девочка была сегодня счастлива, как никогда. Ей казалось сейчас, что она спит и видит сон, упоительный и прекрасный. Куда-то далеко, далеко уплыло все настоящее: брань и побои Сережки, плетка дяди Савела, голод и грязь. На смену им – огни иллюминации, музыка, веселые танцы.