В чужой семье

Александра Никитична Анненская

В чужой семье

Глава I

Утренний поезд Николаевской железной дороги вошел под своды вокзала, оставляя за собой длинную полосу серого дыма, повисшую в сыром, мглистом воздухе. Пассажиры в вагонах засуетились: собирали вещи, одевались, выглядывали из окон, стараясь найти в толпе, встречавшей поезд, знакомые лица. Поезд остановился, и из вагона второго класса выскочила девочка лет четырнадцати. Она осматривалась кругом растерянными глазами.

– Соня, это ты? – раздался голос подле нее.

Она обернулась и бросилась целовать подошедшую к ней даму.

– Тетя, милая! Вы сами приехали меня встретить! Какая вы добрая!

– У тебя, наверное, есть багаж? – сказала дама, улыбаясь. – Дай билет Семену, – она указала на сопровождавшего ее слугу, – он его привезет, а мы поедем скорей домой.

Через несколько минут Соня ехала в карете вместе со своей теткой, Анной Захаровной Воеводской, и в ответ на ее вопросы рассказывала:

– Я доехала до Москвы с папой и с мамой; дорогой папа чувствовал себя очень нехорошо, так что мы прожили лишний день в Москве. Тамошний доктор сказал то же, что и наш: папе надобно отдохнуть от работы, прожить зиму спокойно в теплом климате, и к весне он может поправиться.

– Ну, а братья твои у бабушки, в деревне?

– Да, бабушка сама приезжала за ними: она ведь очень любит их.

– Хорошо, что ты не поехала в деревню: ты бы там соскучилась!

– Мама то же думала. Бабушка целый день или хозяйничает, или возится с братьями: они ведь маленькие – Коле всего три года! А потом, мне надобно учиться! Я кончила курс прогимназии и на будущий год поступлю в гимназию в Москве; там мне придется учиться иностранным языкам, а я училась немножко по-французски у мамы, а по-немецки совсем не знаю!

– Ну, у нас научишься! У нас живет француженка. Нина говорит по-французски и по-английски, а теперь хочет брать уроки немецкого языка.

– Тетя, правда, что Нина очень умная и ученая? Я даже боюсь ее!

– Бояться нечего; а что она не по летам развита и очень много занимается, это правда! – не без чувства материнской гордости отвечала Анна Захаровна.

– А что Митя? Помните, как мы с ним шалили, когда гостили все у бабушки? Это было давно! Больше пяти лет тому назад! Нина и тогда была умнее нас!

– Да, к сожалению, Митя не похож на нее! Он очень огорчает и отца, и меня. Способности у него неважные, а главное, он очень ленив. В первом классе гимназии сидел два года, еле перешел во второй и теперь учится плохо, хотя к нему ходит каждый день репетитор.

Проехав несколько улиц и переулков, карета остановилась у подъезда большого четырехэтажного дома. Соня вслед за теткой поднялась по лестнице, устланной ковром, в просторной передней сбросила пальто и шляпку и вошла в столовую. К ним тотчас же подбежала хорошенькая девочка лет семи. Она бросилась на шею Анны Захаровны и в то же время с полузастенчивой улыбкой протянула пухленькую ручку Соне.

Соня крепко поцеловала маленькую девочку.

– Это Ада, – сказала она, – я ее узнала по ее черным глазкам!

Из-за чайного стола встал высокий, худой мальчик лет тринадцати.

– А, провинциальная кузина! Здравствуйте! – проговорил он, протягивая Соне руку.

– Здравствуйте, петербургский кузен! – с улыбкой отвечала Соня.

За столом сидели еще: француженка-гувернантка, приветствовавшая прибывших какими-то непонятными Соне французскими словами, и девочка, немного постарше Ады, с желтовато-бледным личиком и больными глазами.

– Это Мимочка? Здравствуй, милая! – наклонилась Соня, чтобы поцеловать ее.

Девочка сердитым движением отвернула голову.

– Оставь ее: она совсем дикарка, – заметила Анна Захаровна. – А ты, Митя, отчего же это не в гимназии? – обратилась она к сыну.

– Я думал, у нас сегодня праздник, приезд кузины… – несколько сконфуженно отвечал мальчик.

– Ты рад всякому случаю увильнуть от занятий, – раздраженно сказала Анна Захаровна. – Ты знаешь, как папа не любит, когда ты пропускаешь уроки: опять будет бранить тебя! Неужели это тебе приятно?

Митя ничего не отвечал и с угрюмым выражением лица опустил голову над своим стаканом чаю.

– А где же Нина? Еще не встала? – спросила Соня, чтобы отвлечь внимание тетки от провинившегося мальчика.

– Нина поздно встает, – отвечала Анна Захаровна, – она обыкновенно очень долго занимается по вечерам, и я не велю будить ее.

Соня успела напиться чаю, умыться и переодеться после дороги, а Нина все не вставала; наконец отворилась дверь ее комнаты, завешанная тяжелыми портьерами, и в детскую, где помещалась гувернантка с двумя младшими девочками, вышла стройная брюнетка лет четырнадцати; на ней была надета светлая блуза, перехваченная на талии толстым шелковым шнурком; масса темных вьющихся волос свободно падала ей на шею и обрамляла ее бледное, серьезное лицо.

– Опять дети шумели и не давали мне спать! – недовольным голосом обратилась она по-французски к гувернантке, затем заметила Соню и подошла к ней. – Здравствуй, милая! – сказала она голосом, в котором звучала нотка снисходительного покровительства, и протянула руку Соне. – Если тебе неинтересно сидеть здесь, с детьми, пойдем в мою комнату: там мы поговорим и постараемся познакомиться…

Соня никогда не воображала, чтобы у «девочки» (Нина была всего на два месяца старше нее, и она считала как себя, так и ее еще девочками) могла быть такая комната, похожая скорее на кабинет ученого или литератора. Два письменных стола, один очень большой, заваленный толстыми книгами, другой поменьше, с разными изящными письменными принадлежностями, два высоких шкафа, заполненных книгами, на стенах портреты известных писателей, бюсты великих людей.

– Как у тебя много книг! – проговорила Соня, с некоторым страхом оглядываясь кругом. – Ты много учишься, Нина?

– Не знаю, как тебе сказать, – отвечала Нина, снимая несколько книг с кушетки и очищая место для кузины. – Сколько ни учусь я, мне все кажется мало: ведь наука бесконечна, как и искусство!

Бедная Соня не знала, как поддерживать разговор с такой умной особой.

– Расскажи мне что-нибудь о себе, – покровительственным тоном заговорила Нина. – Ведь у вас в Ч. страшная глушь! Ты, наверное, задыхалась в этой дикой среде?

До сих пор Соне ни разу не приходило в голову, что в Ч. глушь, что там можно задыхаться; а теперь, сидя в этом «ученом» кабинете, она вдруг чуть не до слез почувствовала тоску по светлым комнаткам родного дома.

– Ах, нет, – вскричала она, – у нас было очень хорошо в Ч.! Я училась в прогимназии, у меня было много подруг, и мы очень весело проводили время!

– Неужели? Что же вы делали?

Соня охотно готова была рассказывать все подробности своей домашней и школьной жизни, но она заметила насмешливую улыбку, скользнувшую по лицу Нины, и это сразу остановило ее.

– Расскажи лучше, чем ты занимаешься, – это интереснее, – заметила она упавшим голосом.

– В нынешнем году я занимаюсь преимущественно словесностью и историей. У меня очень хороший учитель по этим предметам. Математикой и естествознанием я занимаюсь с учительницей, но слегка: это не моя специальность; по-французски читаю с нашей француженкой, а с будущей недели начну брать уроки немецкого языка: я читала Шиллера в переводе, а мне хочется прочесть его в подлиннике.

Соня вздохнула. Напрасно тетя сказала, что она может заниматься вместе с Ниной! Она была еще не тверда в русской грамматике и в арифметике, не знала ни слова по-немецки, а ей говорят о словесности, о математике, о Шиллере! Вообще говоря, она казалась сама себе совсем маленькой и ничтожной, сравнительно с Ниной; ей было очень трудно поддерживать умный, чинный разговор, и она от души обрадовалась приходу учителя Нины, который положил ему конец. Когда позднее горничная спросила, где ей угодно будет спать, на кушетке в комнате Нины Сергеевны, или на диване в детской, она не задумываясь выбрала последнее.

Скоро Соня познакомилась со всем строем жизни в доме петербургских родственников и не раз со вздохом повторяла про себя:

– У нас в Ч. было гораздо лучше и веселее!

Отец Сони занимал должность на казенной службе, кроме того, он управлял большим заводом. Дела у него было «выше горла», как он сам выражался; но те часы, когда ему можно было отдохнуть, он вполне отдавал семье. Он возился с маленькими сынишками, разговаривал с Соней, устраивал веселые праздники ей и ее подругам.

– Завтра у папы свободный вечер, и он будет дома! – радостным голосом объявляла мать, и весь дом оживлялся: всем – и детям, и прислуге – хотелось, чтобы добродушный хозяин остался доволен.

И он, действительно, был всем доволен: все распоряжения жены находил превосходными, своих детей считал самыми милыми и умными детьми в свете, свою прислугу образцовою. Вера Захаровна, мать Сони, была «строжее папы», как говорил маленький Коля, но зато она была неразлучна с детьми. Возвращаясь домой из прогимназии, Соня тотчас бежала к матери: она поверяла ей все свои горести и радости и обсуждала с нею все свои школьные дела. Мать знала всех Сониных подруг, и Соня, со своей стороны, знала всех знакомых матери, знала, кто из них живет счастливо, у кого есть горе, кому надо помочь.

В Петербурге было совсем не то: и дядя, и тетка были любезны и ласковы с ней, но она чувствовала себя как-то холодно и неуютно в их доме.

«Как они странно живут, точно не вместе!» – думалось иногда девочке.

И действительно, в просторной квартире Воеводских у всех членов семьи были свои отдельные комнаты и своя отдельная жизнь. Хозяина дома, Егора Савельича, дети видели только за обедом. Утренний кофе он пил у себя в кабинете, потом уезжал на службу и возвращался в шестом часу, к обеду, усталый, раздражительный, недовольный. После обеда он уходил в свою комнату отдыхать, вечер проводил в клубе и домой возвращался уже поздно ночью. Дети больше боялись, чем любили его, и этот страх, по-видимому, разделяла и Анна Захаровна.

– Я пожалуюсь барину! – говорила она прислуге, чем-нибудь рассердившей ее.

– Вот ужо узнает папа! Я скажу папе! – была угроза, которой пугали детей.

Егор Савельич почти никогда не разговаривал с детьми, и при нем все они, даже шалунья Ада, сидели молча, чинно и смирно. Одной Нине предлагал он время от времени вопросы; одна она заговаривала с ним, но обыкновенно не о своих делах, а о чем-нибудь, что вычитала в книгах или газетах.

Анна Захаровна была всегда очень добра и снисходительна к детям, почти никогда не бранила их и любила доставлять им удовольствия; но она совсем не занималась ими. Она куда-то выезжала, принимала у себя гостей и в детские комнаты редко заглядывала. Дети жили своею собственною жизнью, и притом жили не все вместе, а каждый порознь. Две младшие девочки были совершенно предоставлены гувернантке-француженке; Ада, как более живая, иногда бегала по всем комнатам и непрошенная врывалась к матери или к Нине; тихая же, болезненная Мима выходила из детской только в столовую пить чай, завтракать и обедать. Нина занималась, читала, брала уроки в своей комнате, не пуская в нее ни брата, ни сестер. Митя ходил в гимназию, а вечера проводил, запершись со своим репетитором.

У всех них были свои собственные знакомые, до которых другим не было дела. К Аде и Миме приезжали маленькие мальчики и девочки с гувернантками и боннами, к Мите застенчиво пробирались его товарищи-гимназисты. Нина не вела знакомства со своими сверстницами: она предпочитала разговоры с совершенно взрослыми людьми, и Соня не раз, смирно сидя в уголку гостиной, удивлялась, как смело и непринужденно разговаривает ее умная кузина не только с барышнями, но даже с «большими» мужчинами.

Глава II

Первые дни по приезде Соня пыталась сблизиться с Ниной. Она стала брать вместе с ней уроки немецкого языка, арифметики и естественной истории, часто присутствовала на уроках словесности и всеобщей истории, читала книги, которые Нина давала ей, разговаривала с ней. Но она скоро убедилась, что Нина смотрит на нее свысока, считает ее гораздо глупее себя, что поэтому настоящая дружба между ними невозможна.

С Мимой и с Адой Соня сначала почти совсем не могла разговаривать. Гувернантка старалась, главное, научить их болтать по-французски и не позволяла им сказать ни слова по-русски; а Соня с трудом могла склеить несколько французских фраз.

Между тем ей очень не нравилось то, что происходило в детской. Ада, умненькая, ласковая, хитрая девочка, успела подольститься и к матери, и к гувернантке, почему ей прощались все ее недостатки, и все, что она делала, считалось очень милым. Мима, напротив, угрюмая по природе или, может быть, вследствие болезненности, не пользовалась особенною любовью матери; гувернантка же была к ней просто несправедлива: если она не могла заучить урок так скоро, как младшая сестра, француженка бранила ее; если она не соглашалась играть в ту игру, какую предлагала Ада, у нее отнимали игрушки; если она сердилась, когда Ада дразнила ее, гувернантка ее наказывала. Во всех ссорах детей всегда была права Ада и виновата Мима. Все это еще больше портило от природы не мягкий характер девочки и прямо озлобляло ее.

Соне от души жаль было смотреть, как она по целым часам сидит в углу молча, с сердитым, надутым лицом. Она попробовала было поговорить о том, что делается в детской, с Ниной; но та с первых же слов остановила ее.

– Я знаю, – сказала она, – что мои обе сестрицы – пренесносные девочки: Ада шалунья и капризница; Мима упряма и тупа; но что же мне с этим делать? Их воспитывают мама и гувернантка, и до меня это не касается!

«Не касается, что делается с сестрами? Как это странно! – думала Соня. – Вот и Митины дела, кажется, также не касаются никого в доме! Никто не обращает внимания, что пять лет тому назад он был здоровый, веселый, живой мальчик, а теперь стал худой, как щепка, сидит вечно повесив нос, смотрит исподлобья…»

Сколько было у Сони рассказов всякий день по возвращении из гимназии! И с каким интересом слушала эти рассказы не только мама, но и маленький братишка Миша, и ключница Анисья, и горничная! Митя никогда ничего не рассказывал о своей гимназии, и никогда никто его не расспрашивал. Ему предлагали обыкновенно один только вопрос: какую получил отметку? И так как отметки его были по большей части плохи, то Егор Савельич бранил его, Анна Захаровна с грустной укоризной качала головой, а Нина смотрела на брата с нескрываемым презрением.

Один раз, увидев, что Митя возвращается из гимназии какой-то особенно сгорбленный и хмурый, Соня тихонько проскользнула за ним в его комнату. Мальчик сердито бросил на пол ранец с книгами и сам опустился на кровать.

– Что, устал, Митя? – участливо спросила Соня, заглядывая в его бледное, исхудалое лицо.

– Устал и надоело! – неохотно отвечал он.

– Что надоело? Гимназия?

– Гимназия и всё, всё надоело! Жить надоело! – с каким-то озлоблением прокричал Митя. Сердце Сони сжалось. Она как-то сразу почувствовала, что мальчик не шутит и не ломается, что ему в самом деле тяжело, что его надобно развлечь, утешить.

– А помнишь, как нам хорошо было тогда в деревне, у бабушки? Какие мы с тобой шалуны были! Помнишь?

Она села подле него и стала оживленно болтать, вспоминая разные детские проказы. Митя сначала хмурился и молчал, но мало-помалу оживление Сони сообщилось и ему: он поднял голову, в глазах его блеснул веселый огонек, он стал рассказывать и свои воспоминания. Через полчаса в комнате раздавался такой веселый смех, какого эти стены почти никогда не слыхали.

– Отчего ты был сегодня такой сердитый? – спросила Соня, когда увидела, что дурное настроение брата исчезло. – Не случилось ли с тобой какой неприятности в гимназии?

– Русский поставил двойку! – мрачно проговорил Митя.

– Русский! Неужели? Разве был такой трудный урок?

– Стихи длинные – знаешь «Смерть Олега»? – все повторить. Я вчера говорю своему дураку…

– Какому дураку, Митенька?

– Да этому хохлатому, репетитору! Говорю: дайте мне стихи учить, – я не знаю. А он выдумал заставлять меня переводы латинские повторять да слова! Продержал за своею латынью до 10 часов, а потом и говорит: «Стихи учите одни, без меня!» А я и не стал учить! Очень нужно! Думал, не вызовут!

– А скоро у вас выдают четвертные? Может, еще поправишься? – озабоченно спросила Соня.

– Какое там поправишься! У меня уже есть из русского двойка; да за диктовку три с минусом, наверное, два выведет! – безнадежно махнув рукой, отвечал Митя.

Соня с грустным недоумением смотрела на брата. Она не могла отнестись к его отметкам беззаботно, как к делу неважному; но не хотела осуждать его, давать ему советы… Она понимала, что он достаточно наслушался этого от других и что это только рассердит его…

Митя первый прервал молчание.

– Соня, иди сюда, посмотри, что я тебе покажу! – сказал он, подходя к столу.

Он достал из ящика листок бумаги и положил его перед девочкой.

– Что это? Твой репетитор! – вскричала Соня с веселым смехом. – Как похоже! И каким уродом ты его нарисовал!

– А это, смотри, наш инспектор! А это латинист, а это учитель русского языка! Все похожи! – и он выложил перед ней несколько листочков с весьма удачными карикатурами учителей.

– Митя! Как ты хорошо рисуешь! – вскричала Соня, любуясь рисунками и в то же время смеясь над ними.

– Это что, пустяки! Это я в гимназии рисую, когда станет скучно; а у меня есть целый альбом хороших картин: я срисовываю из «Нивы» и из других книг.

Альбом понравился Соне еще больше, чем карикатуры.

– Митя, ты просто художник! – вскричала она.

– Да, вот рисованию я хочу учиться, так меня не учат! – опять с озлоблением заговорил мальчик. – А латынь мне противна, так нет, непременно учи ее!

– Как же, Митенька, ведь без латыни нельзя учиться в гимназии, нельзя попасть в университет… – робко заметила Соня.

– Я все равно не попаду в него! Я не могу и не хочу учиться – вот и всё!

После этого Соня стала всякий день заходить к Мите в комнату поболтать часок перед обедом, и ему это было, видимо, приятно. С ней он был более разговорчив и не так угрюм, как с другими.

В половине октября гимназистам выдавали так называемые «табели», то есть листки с отметками за четверть года. Митя пришел домой позже, чем обыкновенно, очень бледный и мрачный.

– Приди ко мне! – сказал он вполголоса Соне, встретив ее в коридоре.

– Что случилось? – спросила она с беспокойством, входя в его комнату.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.