История России с древнейших времен. Книга IX. Начало 20-х годов XVIII века – 1725

«Как исправить юстицию?» – стояло в программе. Как исправить юстицию, когда нет ни уложения, ни свода законов, могли спрашивать со всех сторон. Дело уложения остановилось, потому что из членов комиссии, назначенной при Петре, осталось только двое. Вероятно, вспомнили, что при царе Алексее Михайловиче Уложение было составлено скоро и при его составлении были выборные из разных чинов; не пойдет ли дело успешнее при этом способе? Сенат, рассуждая, «дабы уложенье при довольном числе членов сочиняемо было с поспешением, приказали: быть при том сочинении членам из духовных, из военных, из гражданских и из магистрата по две персоны». Разумеется, эти персоны не могли помочь делу без предварительной работы, которая была поручена обер-секретарям Ключареву, Сверчкову, Познякову и секретарю Веселовскому, при которых находился переводчик. Всем им сказан указ с запискою, чтоб они уложенье к окончанию привели и принадлежащие чужестранные права, которые указом повелено, с российским уложеньем по главам свели в 1726 году непременно, а если они в том учинятся неисправны, то жалованье им давать не будут. Угроза не подействовала: обер-секретари учинились неисправны. Остерман придумал средство для ускорения дела – поручить его немцу. В конце 1726 года он предложил Верховному тайному совету, что есть профессор Вренгиштейн науки высокой: не дать ли ему комиссию для поправления уложения? Определили: выписать на меморию. В 1726 году занялись архивами: по до-ношению Вотчинной коллегии велено для лучшего содержания вотчинных дел в государственном архиве в добром охранении и порядке все столпы, имеющиеся в Вотчинной коллегии, переписать в тетради и переплесть в дестевые книги и впредь этих столпов более никуда из государственного архива не брать, а содержать их для споров в сохранном сухом месте. Для этого велено учредить особую комиссию, выбрать из знатного шляхетства одного, да из прежде бывших обер-секретарей одного, да к ним придать трех секретарей, а для переписки дел взять из губерний и из больших провинций по одному канцеляристу, а из прочих по одному копиисту и быть им в С.-Петербурге погодно с переменою, а вместо жалованья давать им от каждой исправленной тетради по 10 копеек.

Как исправить торговлю? – стояло в конце программы. Мы видели, что поднят был вопрос о том, нужно ли стягивать торговлю в Балтийском море. В ноябре 1726 года князь Куракин писал из Голландии, советуя восстановить торговлю в Архангельске. Императрица объявила, что сама будет говорить об этом в Верховном тайном совете; велено Сенату снестись с другими коллегиями и сделать справки, чтоб яснее можно было донесть об этом ее величеству. 19 декабря слушано было сенатское доношение о свободной торговле и рассуждали учинить доклад с предложением мнения о поручении комиссии о купечестве барону Остерману, потому что способнее его к такому делу другой персоны не изобрели. 30 декабря дело о вольной торговле было решено, позволено везти товары куда хотят – в Архангельск или в Петербург; а 30 января 1727 года купцы голландские, английские и гамбургские подали в Верховный тайный совет просьбу – назначить вместо умершего Баженинова в президенты к купеческим делам в Архангельске купца Ивана Рычкова. Просьба была исполнена. Так как больше всего боялись ненужных расходов, то в мае 1726 года в Верховном тайном совете происходило рассуждение о корабле, который был изготовлен к отпуску во Францию – отпускать ли? будет ли прибыль из этой посылки? Императрица сказала, что надобно отпустить, хотя бы убытки были: надобно отпустить, во-первых, для обучения в навигации; во-вторых, для слуху народного, что русские корабли ходят во французские гавани. Сенат представил о необходимости допустить в компанию к русским корабельным компанейщикам иностранца Борста для содержания порядочной конторы и заморской корреспонденции. Верховный тайный совет согласился, но с таким изъяснением, чтоб русские купцы постарались лет в 10, а по меньшей мере в 15 выучить конторных служителей русских. Ввиду торговых удобств на сибирских заводах сделано было такое распоряжение: велено было из тамошней меди делать вместо монет платы, потому что они удобны в купечестве и во всяких расходах, от них купцам и всяким промышленникам, счетчикам, сборщикам тягости не будет; не будет в счетах продолжения и от плохих монет спору и убытков; всякий может их, как и прочие товары, внутри и за границу посылать без опасения убытка, потому что они по внутреннему их весу и по доброте материала равны с серебряными и золотыми добрыми монетами, от чего торгу и вексельному курсу никакой убыли не будет.

Относительно городового управления в указе от 24 февраля 1727 года велено было магистраты для лучшего посадским охранения подчинить губернаторам и воеводам. Тем же указом уничтожалась Мануфактур-коллегия: «Всем фабрикам ведомым быть в Коммерц-коллегии, а для неважных дел определить из самих фабрикантов без жалованья, которым хотя на один месяц зимою для совету в Москву съезжаться и без приговоров и протоколов коллежских все неважные определения чинить; и быть у фабрикантов протектором сенатору Новосильцеву, к которому бы они могли адресоваться».

Знаменитый начальник олонецких, а потом сибирских заводов Геннин приехал в Петербург и был оскорблен невниманием, оказанным ему по смерти преобразователя. Он написал Макарову 9 апреля 1725 года: «Я принужден напоминать вам, что мне стыдно так здесь шататься за мою государству радетельную через 26 лет службу; я обруган и обижен, мой чин генерал-майорский в Военной коллегии и в артиллерии не вспоминается и не числится, живу без караульщиков, денщиков и без жалованья и не знаю, откуда получать, чем питаться в таком здешнем дорогом месте, ежели долго волочиться за резолюцией; и понеже я истинно признаю, что от моих сильных недругов принужден я терпеть печаль и ругательство, разве за то, что я его величеству верно радел и льстить не мог, но прямою дорогою шел и для государственного интересу смело говорил; однако надеюсь я, что бог и всемилостивейшая государыня императрица, также и ваше благородие меня не оставите в моем прошении. Отшествием во блаженный покой нашего всемилостивейшего государя, Отца Отечества, протектора моего и хранителя от всех недругов, рассмотрителя моих трудов, меня сокрушает так, что истинно могу под сим подписаться вместо присяги, что наш всемилостивейший монарх мое тщание, разум и память с собою во гроб взял и мне от оных и прочих печалей более служить невозможно и несносно, ибо я 26 лет служил нашему монарху в трудах и охотно, не исполняя свои прихоти, а ныне вижу в себе малое здоровье и желаю достальное свое короткое время служить всевышнему монарху, а от недругов прочь в покое и чтоб меня наградить токмо на пропитание маетностями в Лифляндии; а ежели я в своем прошении несчастлив, как и прежде сего в искании деревень, что и прежние мои деревни от меня отняты безвинно, а вместо тех хотя другие дать обещали было, и до сего времени не даны, то я более оного не ищу и ее величества не смею утрудить, но токмо покорно прошу о отпуске во отечество мое с милостию, а не с гневом».

Предания Петра Великого продолжались: полезного человека не выпустили из России, но отправили назад, на уральские заводы. Здесь после внимательного наблюдения Геннин нашел, что Татищев был прав, предлагая Петру Великому отдать екатеринбургские заводы в компанию, с тем чтоб 20 лет с нее ничего не брать; тогда Геннин не согласился на передачу заводов с этим условием, и по его представлению передача была отложена до времени. Теперь, в начале 1726 года, он писал Екатерине: «От заводов прибыль уповаю получить, ежели по требованию моему будет исполнено, а впредь обещать не могу, ибо по основательному исследованию чрез три года явилось, что все руды лежат непостоянно, не так, как в Германии, но более гнездами, малыми и большими слоями, отрывными и рассыпанными частями, так что нельзя на них Бесконечную на многие, годы иметь надежду». Геннин соглашался теперь отдать заводы в компанию: «Сия есть причина моего о том представления: ежели по несчастию руды пресекутся и надлежащая прибыль прекратится, дабы тогда не было сказано, что я обещал впредь прибыль, а вместо того сделал убыток. Слезно прошу для самого бога, призри меня в своей высокой матерней милости, поговори недругом моим, чтоб они до меня милостивы были и в милости своей содержать обнадежили. И хотя я пред ними и пред всеми виноват и недостоин того, чтоб они мне добро творили, однакож прошу, чтоб надо мною гибели не искали; а ежели, ваше императорское величество, меня не призрите, то я буду богу плакаться на недругов моих и от них терпеть и печаль принимать рад за нашего блаженной памяти его императорского величества, для того что ради исполнения его воли и указов недругов себе я нажил, и чаю, что такой человек не родится, который бы всякому мог услужить». В описываемое время все сибирские, пермские и кунгурские медные и железные заводы и горные дела приносили в год доходу 113808 рублей.

И другой знаменитый иностранец счел было необходимым для себя оставить русскую службу по смерти Петра Великого. Мы уже приводили известие о столкновении Меншикова с другими сенаторами по поводу требования Минихом войск для работ на Ладожском канале. В ноябре 1726 года Миних прислал в Верховный тайный совет следующее донесение: «Свою важную и обширную работу в 1724 году я так исполнял, что его императорское величество октября 14-го дня того же году, как соизволил осматривать работу, свое удовольствие собственноручно письменно объявлял и декабря 11-го дня в Сенате, особливо за дешево учиненные всякие подряды, словесно благодарил и потом 29 декабря дал мне право представлять в чины. Сей великий и славный канал, которому подобного по ширине и глубине в свете не имеется, под моею дирекциею совсем отделан был, если б по его императорского величества указу в 1724 году наряженные 16000 человек да в 1725 году 25000 человек на канал прибыли; но в 1724 году только 3000, в 1725-м за преставлением его императорского величества около 8000 рабочих солдат, а в нынешнем, 1726-м по настоящим обстоятельствам очень мало солдат на канале было. По должности моей нынешнего числа (22 ноября), за полгода до истечения срока моей капитуляции, доношу, дабы о будущей работе было сделано распоряжение и директор назначен был». Отпустить его не хотели и в феврале 1727 года объявили ему, что он будет снабден переменою чина и прочим милостивым награждением с фамилиею, но Меншиков не переставал противиться исполнению требований Миниха относительно Ладожского канала: в следующем же месяце по поводу проекта Миниха, представленного в Верховный тайный совет, он объявил, что по нынешнему времени солдат в работу на канале употребить никак нельзя, и 14 марта состоялся указ: будущим летом доделывать Ладожский канал до реки Нази одними вольными людьми, с помощью одного только Московского гарнизона, который и теперь находится при канале; на эту доделку отпустить 51000 рублей.

Меншиков не посылал войска на Ладожский канал под предлогом, что оно дорого и назначается для другого употребления; в Сенате и Верховном тайном совете при рассуждениях о различных финансовых мерах и облегчении народа постоянно указывали на войско, на необходимость его поддержания войско было действительно необходимо для России по ее положению, как всегда, так особенно теперь, когда нужно было поддержать новое значение России, созданное Петром Великим. Набор войска был тяжел для малолюдной России, и потому, строго запрещая побеги крепостных людей, правительство должно было позволить желающим выход из крепостного состояния в войско. В июле 1726 года Сенат представил было в Верховный тайный совет мнение, что надобно запретить вольницу, т.е. уничтожить право крепостных людей записываться добровольно в солдаты. В Совете долго рассуждали; сама императрица присутствовала в заседании и объявила, что вольницу вовсе пресечь не следует и чтоб, подумав, еще написали мнение и представили средство, каким бы образом в том полегчить, а вовсе вольницу не пресечь. В 1726 году в войске было полных генералов 5, из них 2 иностранца; генерал-майоров – 19, из них 8 иностранцев; бригадиров – 22, из них 5 иностранцев; полковников – 115, из них 32 иностранца. В том же году было отменено баллотирование офицеров товарищами, причем сказано, что и покойный император уже видел неудобство этого способа производства в чины. Изменено было и распоряжение Петра относительно расположения войск по дистриктам. Вред этого распоряжения видели в растянутости полков и в притеснениях, которым подвергались крестьяне от солдат. Как для лучшего содержания полков, так и для облегчения свободы подданных императрица повелела полки селить при городах, и преимущественно пограничных и таких, где хлеб дешевле и обилие леса: это будет содействовать быстроте сборов в случае внезапных и скорых походов и офицерскому надзору над солдатами; гражданству и уездным людям в продаже всяких припасов может быть выгода, а в таможенных и кабацких доходах пополнение; особенно же крестьянству будет великое облегчение; гражданству же тягости никакой не будет, потому что солдаты будут жить особыми слободами и в одном месте, где скорее на преступников у их командиров управу сыскать будет можно. «Когда конъюнктуры допустят», велено было две части офицеров, урядников и рядовых, которые из шляхетства, отпускать по домам, чтоб могли привести свои деревни в надлежащий порядок, и таким отпускным жалованья не давать, третью долю оставлять при полках иноземцев и беспоместных, которые без жалованья прожить не могут.

Такова была в первое время по смерти преобразователя правительственная деятельность относительно поддержания материальных средств России. Мы можем видеть, как люди, оставленные Петром наверху, все русские люди распорядились на первых порах материалом преобразования. Первый вопрос был финансовый, возбужденный несостоятельностью крестьян в платеже податей. Русские люди высказали взгляд на государство как на организм, в котором все части тесно связаны между собою и нельзя заботиться о войске, не заботясь в то же время о крестьянине, сделали все, что могли, для облегчения крестьянина; меры эти, как писали из Москвы, произвели неописанную радость в народе; но, разумеется, главного сделать не могли – не могли сделать, чтоб сильные не бросались на слабых, как волки, по выражению самих правителей; виселицы, поставленные Матвеевым во время его ревизии, могли производить только временное облегчение. Тот же финансовый вопрос, необходимость сокращения расходов, заставлял далее разбираться в материалах преобразования. Послышалось со всех сторон: «Слишком много правителей, разных канцелярий и контор, надобно их сократить». Здесь предстояло трудное дело: иное можно было сократить, уничтожить, но так, чтоб не коснуться основных мыслей преобразователя, например отделения администрации от суда и финансового управления. Пошли от мысли, что прежде, когда все сосредоточено было в руках воеводы, было лучше, проще и выгоднее для государства. Действительно было проще и, по-видимому, выгоднее для государства; воеводы не брали жалованья, кормились на счет подчиненных; но была опущена из виду главная мысль преобразователя, что народ должен воспитываться, развивать свои силы в новых учреждениях, учиться. Проще, легче, удобнее было нанять иностранное войско, иностранных генералов и офицеров, чем учить своих и во время учения терпеть поражения; легче было послать министрами к чужим дворам образованных, ловких иностранцев, чем терпеть неприятности и вред от неопытности своих; но Петр не соблазнился этою легкостью, учил своих и военному и дипломатическому искусству в действительной службе, перед вооруженным или невооруженным врагом. Люди, оставленные России Петром, не имели его веры в способности русского народа, в возможность для него пройти трудную школу; испугались этой трудности и отступили назад. Посадские люди терпят много от проезжих, некому их защитить, надобно дать им защитника в воеводе, подчинить их ему по-прежнему; но сами правители назвали воевод волками; какое же покровительство от волка? И забыты были жалобы посадских людей на воевод, так громко раздававшиеся в древней России. Любопытны слова императрицы, что чин воеводский уездным людям в отправлении всяких дел может быть страшнее.

Программа преобразователя показалась слишком обширна; на первый раз отступили от нее. К счастью, не отступили от программы относительно нравственных средств народа, которые были в зародыше, но, развиваясь, обещали верный, хотя и медленный, успех во всех проявлениях народной жизни. Мы видели, что Петр завел печатные ведомости, в которых печаталось все «надлежащее к ведению народному»; известия должны были доставляться в типографию изо всех коллегий и канцелярий. Когда Петр умер, то сочли излишним присылать эти известия; но Екатерина в апреле 1725 года приказала снова доставлять сведения, объявив в указе, что доставление это прекратилось неведомо для чего. В декабре того же года исполнена мысль Петра – учреждена Академия наук; президентом ее был назначен лейб-медик Блюментрост. И относительно школ придумано было средство сократить расходы соединением школ различных ведомств. При Петре в областях существовали школы светские, находившиеся под ведением Адмиралтейской коллегии, и школы или семинарии при архиерейских домах; в октябре 1726 года Адмиралтейская коллегия представила в Верховный тайный совет доношение о соединении школ светских с семинариями и быть им в ведении синодском, вследствие чего Адмиралтейская коллегия освобождалась, разумеется, от хлопот и, главное, от издержек; Верховный тайный совет согласился. Мы упоминали о посылке Татищева в Швецию, о возвращении его и новой деятельности в Москве. Но здесь мы должны упомянуть о хлопотах Татищева в Швеции насчет собрания материалов русской истории. В апреле 1725 года он писал служившему при кабинете Черкасову: «О истории ныне пространно писать не могу, но весьма от многих знатных и ученых людей известился, что много обретается полезного. И сие неудивительно, что здесь обстоятельные доказательства суть о древней российских князей столице в Ладоге, також о многих союзах и супружествах между Россиею и Швециею. Також доктор феологии Бенселиус (Бензель), здесь славный человек, обещал мне в Упсале множество русских древних письменных книг показать и притом обещал дать списать. А описание Сибири (Табберта фон Штраленберга) безо всякой противности состоит и паче к славе и пользе российской; в предисловии же намерен (автор) великие дела блаженной памяти его величества по крайней возможности изобразить, в котором и я, колико разумею, труд мой приложу». 25 июля 1725 года Татищев писал Черкасову из Стокгольма: «Гисторию российскую писать подрядил и дал наперед 10 червонных, чаю, вскоре будет готова. Ныне уведал я, что в начале войны нашей один швед, бывший в России, написал книгу с великою как его величеству, так и всему народу похвалою, а поносителей бранит, которую по тогдашней злобе не токмо продавать запретили, но почитай всю сожгли, и оную обещал мне библиотекарь дать списать. Ежели б я деньги мои имел, то б я все здешние до российской истории касающиеся книги купил, на которые надобно до 100 червонных, и ежели б занять мог, то б не жалел, ибо многое нам неизвестное в древности находится». Таким образом, в человеке, отправленном в Швецию наблюдать за горным делом и политическим состоянием страны, высказалась страсть к русской истории, к собиранию материалов для нее, страсть, которая впоследствии заставит его положить столько труда на свод источников древней русской истории.

Татищев заказывал русскую историю в Швеции; в России заботились о том, чтобы была написана подробная история Петра Великого. Это дело поручили Шафирову, который подал доношение: «…к повеленному мне сочинению гистории о преславных действиях и житии его императорского величества Петра Великого потребно: 1) для вспоможения в выписывании и переводе с иностранных языков из гистории прошу, дабы определен был сын мой Исай Шафиров, который ныне до указу определен был в герольдмейстерскую контору. 2) Дабы повелено было барону Гезину да Иностранной коллегии гистории описателю аббату Крусали, когда я временем требовать буду для совету или справки о каких принадлежащих к той гистории делах, оные бы то по требованию моему исполняли. 3) Дабы даны мне были к тому делу: Иностранной коллегии студент Алексей Протасов для письма латинского, немецкого и других языков да для русского письма копиисты. Чтоб сыну моему и вышеписанным трем человекам жалованье давано было, а о пропитании моем с моею фамилиею предаю во всемилостивейшее изволение ее величества; також прошу, дабы мне со всеми к сочинению той гистории потребными людьми определена была удобная квартира вместе и определено б было давать на то потребное число бумаги и чернил. 4) Чтоб повелено было из Кабинета, из Иностранной коллегии и от барона Гизена те гистории ко мне прислать, и, понеже к сочинению оной гистории потребны и другие книги, того ради прошу, чтоб даны мне были: поколенные или родословные книги российских великих государей и прочих фамилий российских и летописцы письменные российские древние, которые сбираны в Кабинет, в Иностранную коллегию и герольдмейстерскую контору и инде. Книги на российском и иностранном языках, взятые в домах моих в С.-Петербурге и Москве, которые отданы здесь в библиотеку, а на Москве, чаю, обретаются в конторе вышнего суда; також, чтоб повелено было из библиотеки петербургской, ежели к тому потребны будут какие книги, по письменному моему требованию, на время мне давать. 5) Чтоб из разрядных и других записок дано мне было известие о избрании на престол Российского царства Михаила Феодоровича и о браках его и о рождении детей сто величества, также царя Алексея Михайловича, царя Феодора Алексеевича и воспоследствующем пред его кончиною стрелецком бунте, и как оный бунт по избрании Петра Великого умножился, и каким образом потом царь Иоанн Алексеевич на престол купно произведен, и о всех происшедших делех с рождения его императорского величества по начатие гистории, которая в Кабинете сбирана. Надлежит иметь ко известной гистории о последующем известие: 1) как содержан царь Петр Алексеевич, яко царевич, с матерью своею по смерти царя Алексея Михайловича? 2) Какою болезнию болезновал царь Феодор Алексеевич перед смертию и задолго ль был болен до кончины? И по смерти его как избрание царя Петра Алексеевича воспоследовало и что чинилось по избрании маия по 15 число, когда главный бунт начался? 3) Что во время того бунту с его величеством от бунтующих случилось? 4) Какие внутренние интриги в том и от кого были? 5) Каким образом Хованский казнен и с какого случаю? 6) Какие интриги и умыслы на его величество до казни Шакловитого и от него были, и как они и от кого открылись, и каким образом та премена учинилась и царевна в монастырь сослана? 7) Каким образом царское величество охоту к воинскому делу и экзерцициям получил и набор Преображенского и Семеновского полков?» и проч. Возбуждение этих вопросов делает честь смыслу бывшего вице-канцлера, но, с другой стороны, показывает неприготовленность его к исполнению задачи, ибо с этими вопросами он должен был обратиться к самому себе и искать их решения в своих источниках, а не обращаться с требованием этого решения к правительству; Шафиров хотел писать историю Петра Великого по известным ему готовым материалам (гистория Свейской войны, или так называемый журнал Петра Великого), а что не было приготовлено таким образом, того он требовал от правительства! Эта неприготовленность, неуменье взяться за дело, самому отыскать что нужно, разумеется, должны были помешать делу в самом начале; Шафиров не написал истории Петра Великого. Но очень может быть, что возбуждение вопросов о событиях во время малолетства Петра заставило старика Матвеева написать известные записки об этом времени.

Шафиров упоминает о бароне Гизене, или Гюйсене, который мог быть ему полезен, ибо сам занимался составлением истории Петра Великого. Мы уже давно потеряли из виду этого человека: он был в удалении, в опале, забыт. По всем вероятностям, Петр рассердился на него за царевича Алексея, относительно которого он не исполнил своей обязанности, прославляя успехи царевича в учении, чего на самом деле не было, и таким образом обманывал отца. В июне 1726 года в Верховном тайном совете, по представлению светлейшего князя, происходило рассуждение о бароне Гизене и о службах его, что он так оставлен и живет многие годы без жалованья; напоследок велели записать указ быть ему в Военной коллегии советником, а о жалованье справиться, на которые годы ему дачи не было, и хотя не все, однако в удовольствие ему выдать.

Хотели поддержать начатки образования, которыми Россия была обязана предшествовавшему царствованию; для этого нужно было позаботиться и о типографии, которая терпела от общего недостатка в деньгах и терпела более других учреждений, ибо многие тогда могли смотреть на нее как на учреждение вовсе неважное. В начале царствования Екатерины директор типографии Михайла Аврамов донес, что типографским служителям дано на 1723 год вместо денег казенными товарами – приказным камками, а мастеровым людям – книгами, и то за вычетом четвертой части; товары эти продавали с немалым убытком; на 1724 год мастеровым людям хлебного ничего, а приказным денежного и хлебного не выдано. За неотпуском денег и за непродажею книжною ныне в конторе типографской денег ничего нет, бумаги и прочих потребных припасов купить не на что, отчего типография пришла в очень худое состояние, приказные и мастеровые люди терпят несносную нужду, платьем и обувью весьма обносились, вследствие чего и на работу им впредь ходить будет невозможно.