Капитал. Том первый

171

Недостаточность рикардовского анализа величины стоимости – а это лучший анализ её – будет показана в третьей и четвёртой книгах этой работы. Что касается стоимости вообще, то классическая политическая экономия нигде прямо не проводит вполне отчётливого и сознательного различия между трудом, как он выражается в стоимости, и тем же самым трудом, поскольку он выражается в потребительной стоимости продукта. Фактически она, конечно, проводит ото различие, так как в первом случае рассматривает труд с количественной, во втором – с качественной его стороны. Но ей и в голову не приходит, что чисто количественное различие видов труда предполагает их качественное единство или равенство, следовательно их сведение к абстрактно человеческому труду. Рикардо, например, заявляет, что он согласен со следующими словами Дестюта де Траси: «Так как вполне очевидно, что наши физические и духовные способности есть единственное первоначальное богатство, то применение этих способностей, т. е. труд, является нашим единственным первоначальным сокровищем. Только это применение создаёт все предметы, которые мы называем богатством… Ясно также, что все эти предметы представляют только труд, создавший их, и если они имеют стоимость или даже две различные стоимости, то она проистекает только от стоимости труда, которым они порождаются» (Ricardo. «The Principles of Political Economy», 3 ed. London, 1821, p. 334). Мы отметим лишь, что Рикардо приписывает Дестюту своё собственное более глубокое понимание вопроса. Правда, Дестют, с одной стороны, говорит, что все вещи, составляющие наше богатство, «представляют труд, которым создал их», но, с другой стороны, он утверждает, что «две различные стоимости» их (потребительная и меновая) заимствуются от «стоимости труда». Он тем самым повторяет плоскости вульгарной политической экономии, которая предполагает стоимость одного товара (в данном случае труда) для того, чтобы затем при её помощи определить стоимость других товаров. Рикардо же читает его так: и в потребительной и в меновой стоимости представлен труд (а не стоимость труда). Но сам он настолько плохо различает двойственный характер труда, который и представлен двойственно, что на протяжении целой главы «Стоимость и богатство и их отличительные свойства» вынужден возиться с пошлостями такого господина, как Ж. Б. Сэй. В конце концов он с изумлением замечает, что Дестют, хотя и признаёт вместе с ним труд источником стоимости, тем не менее в своём определении понятия стоимости оказывается в то же время согласным с Сэем.

172

Один из основных недостатков классической политической экономии состоит в том, что ей никогда не удавалось из анализа товара и, в частности, товарной стоимости вывести формулу стоимости, которая именно и делает её меновой стоимостью. Как раз в лице своих лучших представителей А. Смита и Рикардо она рассматривает форму стоимости как нечто совершенно безразличное и даже внешнее по отношению к природе товара. Причина состоит не только в том, что анализ величины стоимости поглощает всё её внимание. Причина эта лежит глубже. Форма стоимости продукта труда есть самая абстрактная и в то же время наиболее общая форма буржуазного способа производства, который именно ею характеризуется как особенный тип общественного производства, а вместе с тем характеризуется исторически. Если же рассматривать буржуазный способ производства как вечную естественную форму общественного производства, то неизбежно останутся незамеченными и специфические особенности формы стоимости, следовательно особенности формы товара, а в дальнейшем развитии – формы денег, формы капитала и т. д. Поэтому у экономистов, которые признают, что величина стоимости измеряется рабочим временем, мы находим самые пёстрые и противоречивые представления о деньгах, т. е. о всеобщем эквиваленте в его законченном виде. Особенно ярко это выступает, например, при исследовании банковского дела, где с обыденными ходячими определениями денег далеко не уедешь. В противовес этому появилась реставрированная меркантилистская система (Ганиль и др.), которая в стоимости видит лишь общественную форму или, лучше сказать, лишённый всякой субстанции отблеск этой формы. – Замечу раз навсегда, что под классической политической экономией я понимаю всю политическую экономию, начиная с У. Петти, которая исследует внутренние зависимости буржуазных отношений производства. В противоположность ей вульгарная политическая экономия толчётся лишь в области внешних, кажущихся зависимостей, всё снова и снова пережёвывает материал, давно уже разработанный научной политической экономией, с целью дать приемлемое для буржуазии толкование, так сказать, наиболее грубых явлений экономической жизни и приспособить их к домашнему обиходу буржуа. В остальном она ограничивается тем, что педантски систематизирует затасканные и самодовольные представления буржуазных деятелей производства о их собственном мире как лучшем из миров и объявляет эти представления вечными истинами.

173

«Экономисты употребляют очень странный приём в своих рассуждениях. Для них существует только два рода институтов: одни – искусственные, другие – естественные. Феодальные институты – искусственные, буржуазные – естественные, В этом случае экономисты похожи на теологов, которые тоже устанавливают два рода религий. Всякая чужая религия является выдумкой людей, тогда как их собственная религия есть эманация бога… Таким образом, до сих пор была история, а теперь её более нет» (Карл Маркс. «Нищета философии. Ответ на „Философию нищеты“ г-на Прудона», 1847, стр. 113 [см. настоящее издание, том 4, стр. 142]). Поистине комичен г-н Бастиа, который воображает, что древние греки и римляне жили исключительно грабежом. Ведь если люди целые столетия живут грабежом, то должно, очевидно, постоянно быть в наличии что-нибудь, что можно грабить, другими словами – предмет грабежа должен непрерывно воспроизводиться. Надо думать поэтому, что и у греков с римлянами был какой-нибудь процесс производства, какая-нибудь экономика, которая служила материальным базисом их мира в такой же степени, в какой буржуазная экономика является базисом современного мира. Или, быть может, Бастиа хочет сказать, что способ производства, покоящийся на рабском труде, тем самым покоится на системе грабежа? В таком случае он становится на опасный путь. Но если такой исполин мысли, как Аристотель, ошибался в своей оценке рабского труда, то почему мы должны ожидать правильной оценки наёмного труда от такого экономиста-карлика как Бастиа? – Я пользуюсь этим случаем, чтобы вкратце ответить на возражение, появившееся в одной немецко-американской газете по адресу моей работы «К критике политической экономии», 1859. По мнению газеты, мой взгляд, что определённый способ производства и соответствующие ему производственные отношения, одним словом – «экономическая структура общества составляет реальный базис, на котором возвышается юридическая и политическая надстройка и которому соответствуют определённые формы общественного сознания», что «способ производства материальной жизни обусловливает социальный, политический и духовный процессы жизни вообще» [см. Сочинения К. Маркса и Ф. Энгельса, 2 изд., том 13, стр. 6, 7], – всё это, по мнению газеты, справедливо по отношению к современному миру, когда господствуют материальные интересы, но неприменимо ни к средним векам, когда господствовал католицизм, ни к древним Афинам или Риму, где господствовала политика. Прежде всего удивительно, что находится ещё человек, который может предположить, что эти ходячие фразы о средних веках и античном мире остались хоть кому-нибудь неизвестными. Ясно, во всяком случае, что средние века не могли жить католицизмом, а античный мир – политикой. Наоборот, тот способ, каким в эти эпохи добывались средства к жизни, объясняет, почему в одном случае главную роль играла политика, в другом – католицизм. Кроме того, не надо обладать особенно глубокими познаниями, например, по истории Римской республики, чтобы знать, что секрет её истории заключается в истории земельной собственности. С другой стороны, ещё Дон-Кихот должен был жестоко поплатиться за свою ошибку, когда вообразил, что странствующее рыцарство одинаково совместимо со всеми экономическими формами общества.

174

«Observations on certain verbal disputes in Political Economy, particularly relating to Value, and to Demand and Supply». London, 1821, p. 16.

175

S. Bailey, «A Critical Dissertation on the Nature etc. of Value», p. 165

176

Шекспир. «Много шума из ничего», акт III, сцена третья.

177

Автор «Observations» и С. Бейли обвиняют Рикардо в том, будто он не заметил относительного характера меновой стоимости и превратил её в нечто абсолютное. В действительности наоборот: ту кажущуюся относительность, которой обладают эти вещи, например алмаз, жемчуг, как меновые стоимости, он свёл к скрытому за этой их внешностью истинному отношению, к относительности их как простых выражений человеческого труда. Если рикардианцы ответили Бейли грубо, но не доказательно, то лишь потому, что у самого Рикардо они не нашли указания на внутреннюю связь между стоимостью и формой стоимости, или меновой стоимостью.

178

В XII веке, столь прославленном своим благочестием, между товарами часто попадались очень деликатные вещи. Так, например, один французский писатель того времени среди товаров, находившихся на ярмарке Ланди(Ярмарка Ланди – большая ярмарка близ Парижа, проводившаяся ежегодно в XII–XIX веках.), называет наряду с материями, сапогами, кожами, сельскохозяйственными орудиями, шнурами и т. и, также «femmes folles de leur corps» [публичных женщин].

179

Прудон сначала черпает свой идеал вечной справедливости, justice éternelle, из юридических отношений, соответствующих товарному производству, чем даёт, кстати сказать, столь утешительное для всех филистеров доказательство того, что форма товарного производства столь же вечна, как справедливость. Затем он старается, наоборот, преобразовать в соответствии с этим идеалом справедливости действительное товарное производство и соответствующее ему действительное право. Что мы сказали бы о химике, который, вместо того чтобы исследовать действительные законы обмена веществ и разрешать на основе их определённые задачи, захотел бы преобразовать обмен веществ сообразно «вечным идеям» «naturalité» и «affinité» [ «естества» и «сродства»]? Когда нам говорят, что ростовщичество противоречит «justice eternellé» [ «вечной справедливости»], «équité éternelle», «mutualité éternelle» [ «вечной правде», «вечной взаимности»] и другим «verités éternelles» [ «вечным истинам»], то разве мы узнаём о ростовщичестве хоть немного больше, чем знали ещё отцы церкви, когда они говорили, что ростовщичество противоречит «grâce éternelle», «foi éternelle», «volonté éternelle de Dieu» [ «вечному милосердию», «вечной воле божьей»]?

180

«Ибо двояко употребление каждого блага. – Первое присуще вещи как таковой, второе – нет; так, сандалия может служить для обувания ноги и для обмена. То и другое суть потребительные стоимости сандалии, ибо даже тот, кто обменивает сандалию на что-либо, в чём он нуждается, например, на пищу, пользуется сандалией как сандалией. Но это не есть естественный способ её употребления. Ибо она существует не для обмена» (Aristoteles. «De Republica», кн. 1, гл. 9).

181

Гёте. «Фауст», часть I, сцена третья («Кабинет Фауста»).

182

Апокалипсис – одно из произведений раннехристианской литературы, входящее в Новый завет (Библия. Откровение Иоанна). Написано в I веке. Автор Апокалипсиса выражает чувство всеобщей ненависти к Римской империи, которую клеймит именем «зверя» и считает её воплощением дьявола. Цитируемые места относятся к гл. 17 и 13.

183

Мы можем теперь оценить по достоинству ухищрения мелкобуржуазного социализма, который хочет увековечить товарное производство и в то же время устранить «противоположность между деньгами и товаром», т. е. устранить самые деньги, так как они существуют только как составная часть этой противоположности. С таким же успехом можно было бы стремиться к упразднению папы, сохраняя в то же время католицизм. Подробнее об этом см. мою работу «К критике политической экономии», стр. 61 и сл. [Сочинения К. Маркса и Ф. Энгельса, 2 изд., том 13, стр. 67 и сл.].

184

До тех пор, пока обмениваются не два различных предмета потребления, а, как это часто мы встречаем у дикарей, за одни предмет предлагается в качестве эквивалента хаотическая масса вещей, до тех пор даже непосредственный обмен продуктов ещё не зашёл дальше своего преддверия.

185

Государство инков – существовавшее в начале XV – середине XVI веков на территории современного Перу рабовладельческое государство, в котором сохранялись значительные остатки первобытнообщинного строя. Господствующее здесь племя инков подразделялось на 100 родовых общин (айлью), превратившихся постепенно в сельские (соседские) общины.

186

Карл Маркс. «К критике политической экономии», стр. 135 [см. Сочинения К. Маркса и Ф. Энгельса, том 13, стр. 137]. «Драгоценные металлы… по природе своей деньги» (Galiani, «Della Moneta», в издании Кустоди, Parte Moderna, т. III, стр. 137).

187

Подробнее об этом смотри в моей только что цитированной работе раздел «Благородные металлы».

188

«Деньги суть универсальный товар» (Verri, цит. соч., стр. 16).

189

«Сами по себе золото и серебро, которым мы можем дать общее наименование денежного металла, суть… товары… стоимость которых то повышается, то падает… Стоимость денежного металла тогда считается более высокой, когда меньшего по весу количества его оказывается достаточно для того, чтобы приобрести большее количество земледельческого или промышленного продукта страны» и т. д. ([S. Clement «A Discourse of the General Notions of Money, Trade, and Exchanges, as they stand in relation each to other». By a Merchant, London, 1695, p. 7). «Серебро и золото, как чеканенные, так и нечеканенные, хотя и употребляются как мера для всех других вещей, всё же суть товары не в меньшей степени, чем вино, табак, масло, одежда или ткань» ([J. Child.] «A Discourse concerning Trade, and that in particular of the East-Indies etc.». London, 1689, p. 2). «Капитал и богатство королевства не ограничиваются только деньгами, равным образом золото и серебро нельзя исключить из числа товаров» ([Th. Papillon. «The East-India Trade a most Profitable Trade». London, 1677, p. 4).

190

«Золото и серебро имеют свою стоимость как металлы раньше, чем они делаются монетами» (Galiani, цит. соч.). Локк говорит: «Всеобщее соглашение людей придало серебру, в силу тех его свойств, которые делают его пригодным для роли денег, воображаемую стоимость». Ло, напротив, говорит: «Каким образом различные нации могли бы придать какой-либо вещи воображаемую стоимость?.. И каким образом эта воображаемая стоимость могла бы удержаться?» Насколько плохо он сам понимал суть дела, показывают следующие его слова: «Серебро обменивалось по той потребительной стоимости, которую оно имело, т. е. по своей действительной стоимости; благодаря своему назначению служить в качестве денег оно получило ещё добавочную стоимость (une valeur additionnelle)» (Jean Law «Considérations sur le numéraire et le commerce», в издании Э. Дэра: «Économistes Financiers du XVIII siècle», p. 469, 470).

191

«Деньги суть их» (товаров) «знак» (V. de Forbonnais. «Éléments du Commerce». Nouv. Édit. Leyde, 1766, t. II, p. 143). «Как знак они притягиваются товарами» (там же, стр. 155). «Деньги – знак и представитель вещи» (Montesquieu. «Esprit des Loix». Oeuvres. London, 1767, t. II, p. 3). «Деньги не простой знак, потому что они сами суть богатство; они – не представители стоимостей, они сами стоимость» (Le Trosne, цит соч., стр. 910). «Когда мы обращаем внимание на понятие стоимости, тогда сама вещь рассматривается лишь как знак, и она имеет значение не сама по себе, а как то, чего она стоит» (Hegel. «Philosophie des Rechts», S. 100). Гораздо раньше экономистов представление о золоте как простом знаке и лишь воображаемой стоимости благородных металлов было пущено в ход юристами, которые, прислужничая перед королевской властью, на протяжении всех средних веков обосновывали право королей фальсифицировать монету традициями Римской империи и теми понятиями о деньгах, которые выражены в пандектах (Пандекты – греческое название Дигест (лат. Digesta – собранное), важнейшей части свода римского гражданского права. Дигесты представляли собой собрание отрывков из сочинений римских юристов и выражали интересы рабовладельцев. Они были опубликованы в 533 г. при византийском императоре Юстиниане.). «Никто не смеет и не должен сомневаться», – говорит верный ученик этих юристов Филипп Валуа в одном декрете 1346 г., – «что только нам и нашему королевскому величеству принадлежит право… чеканки монеты, снабжения деньгами и всяких распоряжений относительно монеты, право пускать её в обращение, и притом по такой цене, как это нам угодно и признано нами за благо». Догмой римского права было, что император декретирует стоимость денег. Было безусловно запрещено обращаться с деньгами как с товаром. «Денег же никто не должен покупать, ибо, учреждённые для пользования всех, они не должны быть товаром». Хорошие разъяснения но этому поводу см. G. F. Pagnini. «Saggio sopra il giusto pregio delle cose», 1751, в издании Кустоди, Paite Moderna, т. II. В частности, во второй части своей работы Паньини полемизирует с господами юристами.

192

«Если одну унцию серебра можно добыть и доставить в Лондон из перуанских рудников с такой же затратой времени, какая необходима для производства бушеля хлеба, то первый из этих продуктов будет составлять естественную цену второго; а если вследствие открытия новых, более богатых рудников две унции серебра можно будет добывать так же легко, как теперь одну, то caeteris paribus [при прочих равных условиях] бушель хлеба будет стоить 10 шиллингов, если он раньше стоил 5 шиллингов» (William Petty. «A Treatise of Taxes and Contributions», London, 1667, p. 31).

193

Г-н профессор Рошер поучает нас: «Ложные определения денег могут быть разделены на две основные группы; определения, считающие деньги за нечто большее, и определения, считающие деньги за нечто меньшее, чем товар». Затем идёт пёстрый каталог работ о деньгах, в котором нельзя уловить и намёка на понимание действительной истории теории денег. В заключение мораль: «Нельзя, впрочем, отрицать, что большинство новейших экономистов обращает недостаточное внимание на особенности, отличающие деньги от других товаров» (значит, деньги всё-таки суть нечто меньшее или нечто большее, чем товар?) «… Поскольку это так, постольку полумеркантилистская реакция Ганиля и др. имеет некоторые основания» (Wilhelm Roscher. «Die Grundlagen der Nationalökonomie», 3. Aufl., 1858, S. 207–210). «Большее – меньшее – недостаточное – постольку – некоторые»! Это называется определением понятий! И подобного рода эклектическую профессорскую болтовню г-н Рошер скромно окрестил «анатомо-физиологическим методом» политической экономии! Впрочем, наука всё же обязана ему одним открытием, а именно, что деньги – «приятный товар».

194

Вопрос, почему деньги не представляют непосредственно самого рабочего времени, почему, например, бумажный денежный знак не представляет x рабочих часов, сводится просто к вопросу, почему на базисе товарного производства продукты труда должны принимать форму товаров, так как форма товара предполагает разделение их на товары и денежный товар; или – к вопросу, почему частный труд не может рассматриваться как непосредственно общественный труд, т. е. как своя собственная противоположность. В другом месте я подробно рассмотрел плоский утопизм «рабочих денег» на основе товарного производства («К критике политической экономии», стр. 61 и сл. [см. Сочинения К. Маркса и Ф. Энгельса, 2 изд., том 13, стр. 67 и сл. ]). Здесь отмечу только, что, например, «рабочие деньги» Оуэна имеют с «деньгами» так же мало общего, как, скажем, театральный билет. Оуэн предполагает непосредственно обобществлённый труд, т. е. форму производства, диаметрально противоположную товарному производству. Рабочая квитанция лишь констатирует индивидуальную долю участия производителя в общем труде и долю его индивидуальных притязаний на предназначенную для потребления часть общего продукта. Но Оуэн и не думал предполагать товарное производство и в то же время стремиться устранить его необходимые условия посредством денежных фокусов.

195

Дикарь и полудикарь употребляют при этом свой язык несколько иначе. Капитан Парри рассказывает о жителях западного берега Баффинова залива: «В этом случае» (при обмене продуктами) «… они лижут её» (вещь, предложенную им для обмена) «два раза, после чего, по-видимому, считают сделку благополучно заключённой» ([W. E. Parry.] «Journal of a Voyage for the Discovery of a North-West Passage from the Atlantic to the Pacific; performed in the Years 1819–20, in His Majesty's Ships Hecla and Griper, under the Orders of William Edward Parry». London, 1821 ([У. Э. Парри]. «Журнал путешествия, предпринятого в 1819–20 гг. на кораблях его величества „Гекла“ и „Грайпер“ под командованием Уильяма Эдуарда Парри для открытия северо-западного прохода из Атлантического океана в Тихий». Лондон, 1821). Во втором издании этой книги, вышедшей в Лондоне также в 1821 г., цитированное место находится на стр. 277–278. – 105.). У восточных эскимосов выменивающий также всегда облизывал вещь при получении её. Если на севере язык является, таким образом, органом присвоения, то нет ничего удивительного, что на юге живот считается органом накопления собственности; так, например, кафр оценивает богатого человека по толщине его брюха. Как видим, кафры весьма смышлёный народ: в то время как отчёт английского правительства за 1864 г. о здоровье населения указывает на недостаток у значительной части рабочего класса жирообразующих веществ, – в том же самом году некий доктор Гарвей (не тот, который открыл кровообращение) сделал свою карьеру шарлатанскими рецептами, сулившими буржуазии и аристократии избавление от избытка жира.

196

См. Карл Маркс. «К критике политической экономии». «Теории денежной единицы измерения», стр. 53 и сл. [Сочинения К. Маркса и Ф. Энгельса, 2 изд., том 13, стр. 60 и сл.].

197

Примечание к 2 изданию. «Там, где золото и серебро согласно закону одновременно функционируют как деньги, т. е. как мера стоимостей, постоянно делались тщетные попытки рассматривать их как одну и ту же материю. Предполагать, что одинаковое рабочее время неизменно овеществляется в одинаковых пропорциях серебра и золота, значит предполагать в сущности, что серебро и золото суть одна и та же материя и что определённое количество менее ценного металла, серебра, составляет неизменную дробную часть определённого количества золота. Начиная с правления Эдуарда III до времён Георга II, история английского денежного обращения представляла собой непрерывный ряд его нарушений, вызванных коллизией между установленным по закону соотношением стоимости золота и серебра и действительными колебаниями их стоимости. То золото оценивалось слишком высоко, то серебро. Металл, оценённый слишком низко, изымался из обращения, переплавлялся в слитки и вывозился за границу. Тогда соотношение стоимостей обоих металлов вновь изменялось законодательным путём, но вскоре новая номинальная стоимость приходила в такой же конфликт с действительным соотношением стоимостей, как и старая. – В наше время даже очень слабое и преходящее падение стоимости золота по сравнению с серебром, вследствие спроса на серебро со стороны Индии и Китая, вызвало во Франции в самых крупных масштабах то же явление, а именно вывоз серебра и вытеснение его из обращения золотом. В течение 1855, 1856 и 1857 гг. ввоз золота во Францию превышал его вывоз на 41 580 000 ф. ст., между тем как превышение вывоза серебра над его ввозом составляло 34 704 000 фунтов стерлингов. Фактически в таких странах, где по закону оба металла являются мерой стоимостей и потому оба должны приниматься при платежах, – причём каждый по желанию может платить золотом или серебром, – тот металл, стоимость которого повышается, приобретает лаж и, подобно всякому другому товару, измеряет свою цену в металле, оценённом слишком высоко, в то время как мерой стоимостей служит только этот последний. Весь исторический опыт в этой области сводится просто к тому, что там, где по закону функцией меры стоимостей были наделены два товара, фактически эта функция, всегда закреплялась лишь за одним из них» (Карл Маркс. «К критике политической экономии», стр. 52, 53 [см. Сочинения К. Маркса и Ф. Энгельса, 2 изд., том 13, стр. 59, 60]).