Капитал. Том первый

Как уже упоминалось, паровая машина при паровом плуге совершает в 1 час за 3 пенса, или за ¼ шилл., столько работы, сколько 66 человек за 15 шилл. в час, Я возвращаюсь к этому примеру во избежание ошибочного представления. А именно: эти 15 шилл. отнюдь не являются выражением труда, присоединённого в 1 час 66 рабочими. Если отношение прибавочного труда к необходимому труду составляло 100 %, то эти 66 рабочих производили в час стоимость в 30 шилл., хотя в получаемом ими эквиваленте, т. е. в 15 шилл. их заработной платы, представлено только 33 из общего количества 66 часов. Итак, если мы предположим, что машина стоит ровно столько, сколько составляет годовая плата вытесненных ею 150 рабочих, скажем 3 000 ф. ст., то эти 3 000 ф. ст. отнюдь не являются денежным выражением всего труда, выполненного и присоединённого к предмету труда этими 150 рабочими, а только той части их годового труда, которая для них выражается в заработной плате. Напротив, денежная стоимость машины, 3 000 ф. ст., служит выражением всего труда, затраченного на её производство, в каком бы отношении ни образовывал этот труд заработную плату рабочего и прибавочную стоимость капиталиста. Следовательно, даже если машина и стоит столько же, сколько замещаемая ею рабочая сила, овеществлённый в самой машине труд всегда гораздо меньше замещаемого ею живого труда.[705]

Если рассматривать машины исключительно как средство удешевления продукта, то граница их применения определяется тем, что труд, которого стоит их производство, должен быть меньше того труда, который замещается их применением. Однако для капитала эта граница очерчивается более узко. Так как он оплачивает не применяемый труд, а стоимость применяемой рабочей силы, то для него применение машины целесообразно лишь в пределах разности между стоимостью машины и стоимостью замещаемой ею рабочей силы. Так как разделение рабочего дня на необходимый труд и прибавочный труд в разных странах различно, так же как оно различно и в одной и той же стране, но в разные периоды или в один и тот же период, но в разных отраслях производства; так как, далее, действительная заработная плата рабочего то падает ниже, то поднимается выше стоимости его рабочей силы, то эта разница между ценой машины и ценой замещаемой ею рабочей силы может претерпевать большие колебания, хотя бы разница между количеством труда, необходимым для производства машины, и общим количеством замещаемого его труда и оставалась без изменения.[706] Но только первая разница и определяет для самого капиталиста издержки производства товара и оказывает на него влияние при посредстве принудительных законов конкуренции. Поэтому в Англии в настоящее время изобретаются машины, которые находят себе применение только в Северной Америке, как Германия в XVI и XVII веках изобретала машины, которые применялись только в Голландии, и как некоторые французские изобретения XVIII века эксплуатировались только в Англии. Сама машина в странах, более старых по развитию, своим применением в некоторых отраслях предприятий производит такой избыток труда (redundancy of labour, говорит Рикардо) в других отраслях, что в последних понижение заработной платы ниже стоимости рабочей силы препятствует применению машин и делает его излишним, часто прямо-невозможным с точки зрения капитала, прибыль которого ведь происходит не из сокращения применяемого труда вообще, а из сокращения оплачиваемого труда. В некоторых отраслях английской шерстяной промышленности детский труд за последние годы сильно сократился, местами почти совершенно вытеснен. Почему? Фабричный закон заставил ввести две смены детей, из которых одна работает 6 часов, другая 4 часа, или каждая только по 5 часов. Но родители не хотели продавать half-times (рабочих, работающих половину времени) дешевле, чем раньше продавали full-times (рабочих, работающих полное время). Отсюда замена half-times машинами.[707] До запрещения в рудниках труда женщин и малолетних (моложе 10 лет) капитал находил столь согласным со своим моральным кодексом, а особенно со своим гроссбухом, заставлять голых женщин и девушек, часто вместе с мужчинами, работать в угольных и других копях, что он лишь после этого запрещения обратился к машинам. Янки изобрели камнедробильные машины. Англичане их не применяют, потому что у «несчастных» («wretch» – несчастный – это специальный термин английской политической экономии для обозначения сельскохозяйственных рабочих), выполняющих эту работу, оплачивается столь ничтожная часть их труда, что машины удорожили бы производство для капиталистов.[708] В Англии для того, чтобы барку тянуть по каналу и т. д., иногда вместо лошадей всё ещё применяются женщины,[709] потому что труд, необходимый для производства лошадей и машин, представляет собой математически определённую величину, труд же, необходимый для содержания женщин из избыточного населения, ниже всякого расчёта. Поэтому нигде нет более бесстыдного расточительства человеческой силы на всякие пустяки, чем именно в Англии, в стране машин.

3. БЛИЖАЙШИЕ ДЕЙСТВИЯ МАШИННОГО ПРОИЗВОДСТВА НА РАБОЧЕГО

Исходным пунктом крупной промышленности послужила, как мы видели, революция в области средств труда, средства же труда, претерпевшие переворот получают свою наиболее развитую форму в расчленённой системе машин на фабрике. Прежде чем рассматривать, как к этому объективному организму присоединяется человеческий материал, познакомимся с некоторыми общими действиями этой революции на самого рабочего.

а) ПРИСВОЕНИЕ КАПИТАЛОМ ДОБАВОЧНЫХ РАБОЧИХ СИЛ.ЖЕНСКИЙ И ДЕТСКИЙ ТРУД

Поскольку машины делают мускульную силу излишней, они становятся средством применения рабочих без мускульной силы или не достигших полного физического развития, но обладающих более гибкими членами. Поэтому женский и детский труд был первым словом капиталистического применения машин. Этот мощный заменитель труда и рабочих превратился тем самым немедленно в средство увеличивать число наёмных рабочих, подчиняя непосредственному господству капитала всех членов рабочей семьи без различия пола и возраста. Принудительный труд на капиталиста не только захватил время детских игр, но овладел и обычным временем свободного труда в домашнем кругу для нужд самой семьи[710]

Стоимость рабочей силы определяется рабочим временем, необходимым для существования не только отдельного взрослого рабочего, но и рабочей семьи. Выбрасывая всех членов рабочей семьи на рынок труда, машины распределяют стоимость рабочей силы мужчины на всю его семью. Поэтому они понижают стоимость его рабочей силы. Быть может, купля семьи, раздробленной на 4 рабочих силы, стоит дороже, чем раньше стоила купля рабочей силы главы семьи, но зато теперь 4 рабочих дня заступают место одного, и их цена понижается пропорционально превышению прибавочного труда четырёх над прибавочным трудом одного. Для существования одной семьи теперь четверо должны доставлять капиталу не только труд, но и прибавочный труд. Таким образом, машины вместе с человеческим материалом эксплуатации, этой настоящей ареной капиталистической эксплуатации,[711] с самого начала увеличивают и степень эксплуатации.

Машины революционизируют также до основания формальное выражение капиталистического отношения, договор между рабочим и капиталистом. На базисе товарообмена предполагалось прежде всего, что капиталист и рабочий противостоят друг другу как свободные личности, как независимые товаровладельцы: один – как владелец денег и средств производства, другой – как владелец рабочей силы. Но теперь капитал покупает несовершеннолетних или малолетних. Раньше рабочий продавал свою собственную рабочую силу, которой он располагал как формально свободная личность. Теперь он продаёт жену и детей. Он становится работорговцем.[712] Спрос на детский труд часто и по форме напоминает спрос на негров-рабов, образчики которого мы привыкли встречать в объявлениях американских газет.

«Моё внимание», – рассказывает, например, один английский фабричный инспектор, – «привлекло объявление в местной газете одного из значительнейших мануфактурных городов моего округа. Объявление гласит: „Требуется 12–20 мальчиков в таком возрасте, чтобы они могли сойти за 13-летних. Плата 4 шилл. в неделю. Спросить и т. д.“».[713]

Фраза «чтобы они могли сойти за 13-летних» объясняется тем, что согласно фабричному акту дети моложе 13 лет могут работать только 6 часов. Официальный врач (certifying surgeon) должен удостоверить возраст. Поэтому фабрикант требует таких мальчиков, которые выглядят так, будто им уже минуло 13 лет. Уменьшение числа занятых фабрикантами детей моложе 13 лет, совершающееся нередко скачками и так поражающее в английской статистике за последние 20 лет, по словам самих фабричных инспекторов, было в большой мере делом этих certifying surgeons, изменяющих возраст детей сообразно эксплуататорской жажде капиталистов и торгашеской потребности родителей. В Бетнал-Грине, печально известном районе Лондона, каждый понедельник и вторник утром совершается открытый торг, на котором дети обоего пола с 9-летнего возраста сами отдают себя внаём на лондонские шёлковые мануфактуры. Обычные условия – «1 шилл. 8 пенсов в неделю (это отдаётся родителям), 2 пенса для меня самого и чай». Договоры заключаются только на неделю. Сцены и язык на этом рынке поистине возмутительны.[714] В Англии до сих пор ещё случается, что женщины «берут мальчиков из работного дома и отдают их внаём какому угодно покупателю по 2 шилл. 6 пенсов в неделю».[715] Вопреки законодательству всё ещё по меньшей мере до 2 000 мальчиков продаётся в Великобритании своими родителями в качестве живых трубочистных машин (хотя для замены их существуют действительные машины).[716] Вызванная машиной революция в правовом отношении между покупателем и продавцом рабочей силы, лишившая всю эту сделку даже видимости договора между свободными лицами, впоследствии дала английскому парламенту юридическое основание для государственного вмешательства в фабричное дело. Каждый раз, когда фабричный закон ограничивает 6 часами детский труд в незатронутых до того времени отраслях промышленности, всё снова и снова раздаются вопли фабрикантов: некоторые родители, – говорят они, – берут своих детей из подлежащей регулированию промышленности только затем, чтобы продать их в такие отрасли, где всё ещё господствует «свобода труда», т. е. туда, где дети моложе 13 лет вынуждены работать наравне со взрослыми и, следовательно, могут быть проданы подороже. Но так как капитал по своей природе уравнитель, т. с. требует, как прирождённого права человека, равенства условий эксплуатации труда во всех отраслях производства, то законодательное ограничение детского труда в одной отрасли промышленности становится причиной его ограничения в другой отрасли.

Мы уже раньше указывали на физическую деградацию детей и подростков, равно как и жён рабочих, которых машина подчиняет эксплуатации капитала сначала прямо – на фабриках, возникающих на её базисе, – а потом косвенно – во всех других отраслях промышленности. Поэтому здесь мы остановимся только на одном пункте, на колоссальной смертности детей рабочих в первые годы их жизни. В Англии имеется 16 регистрационных округов, в которых на 100 000 детей до одного года приходится в среднем только 9 085 смертных случаев в год (в одном округе лишь 7 047); в 24 округах больше 10 000, но меньше 11 000; в 39 округах больше 11 000, но меньше 12 000; в 48 округах больше 12 000, но меньше 13 000; в 22 округах больше 20 000; в 25 округах больше 21 000; в 17 свыше 22 000; в 11 больше 23 000; в Ху, Вулвергемптоне, Аштон-андер-Лайне и Престоне больше 24 000; в Ноттингеме, Стокпорте и Брадфорде больше 25 000; в Уисбиче 26 001 и в Манчестере 26 125.[717] Как показало официальное врачебное обследование в 1861 г., причиной такой высокой смертности являются, не считая местных обстоятельств, главным образом занятие матерей вне дома и вытекающие отсюда отсутствие ухода за детьми и плохое обращение с ними, между прочим, неподходящее питание, недостаток питания, кормление препаратами опиума и т. д.; к этому присоединяется противоестественное отчуждение матерей от своих детей, а за ним преднамеренное недокармливание и отравление.[718] Напротив, в таких земледельческих округах, «где женщины наименее заняты, процент смертности наименьший».[719] Однако следственная комиссия 1861 г. пришла к тому неожиданному выводу, что в некоторых чисто земледельческих округах, расположенных по побережью Северного моря, смертность детей до одного года почти достигает её размеров в фабричных округах, наиболее прославленных в этом отношении. Поэтому д-ру Джулиану Хантеру было предложено изучить это явление на месте. Его отчёт приложен к «Sixth Report on Public Health»[720] До того времени предполагали, что детей косят малярия и другие болезни, свойственные низким и болотистым местам. Обследование привело к прямо противоположному выводу, а именно, «что та самая причина, которая уничтожила малярию, т. е. превращение в плодородную пашню земли, представлявшей собой болото зимой и скудное пастбище летом, вызвала необыкновенно высокую смертность среди грудных детей».[721] 70 практикующих в этом округе врачей, которых опросил д-р Хантер, были «поразительно единодушны» насчёт этого пункта. Именно, одновременно с революцией в земледельческой культуре здесь было положено начало и промышленной системе.

«Замужние женщины, работающие вместе с девушками и подростками, за определённую сумму предоставляются в распоряжение арендатора особым лицом, которое называется „gangmeister“ и договаривается о найме всей группы. Эти группы часто перекочёвывают за многие мили от своих деревень; утром и вечером их можно встретить по просёлочным дорогам; женщины одеты в короткие юбки и соответствующие кофты и сапоги, иногда в штаны, очень сильны и здоровы на вид, но испорчены вошедшим в привычку распутством и нисколько не думают о тех вредных последствиях, которые их любовь к такой деятельной и независимой жизни обрушивает на их детей, чахнущих дома».[722]

Все явления фабричных округов наблюдаются и здесь, а замаскированное детоубийство и кормление детей опиатами даже ещё в большей степени.[723]

«Моё знакомство со злом, которое порождается широким применением труда взрослых женщин в промышленности, должно послужить оправданием моего отвращения к этому факту», – говорит д-р Саймон, медицинский инспектор английского Тайного совета[724] и главный редактор отчётов о здоровье населения.[725] «Действительно», – восклицает фабричный инспектор Р. Бейкер в одном официальном отчёте, – «будет счастьем для мануфактурных округов Англии, если всем замужним женщинам, имеющим семью, будет воспрещено работать на какой бы то ни было фабрике».[726]

Моральное калечение, вытекающее из капиталистической эксплуатации женского и детского труда, с такой исчерпывающей полнотой описано Ф. Энгельсом в его «Положении рабочего класса в Англии» и другими авторами, что я здесь ограничиваюсь простым напоминанием об этом. Интеллектуальное же одичание, искусственно вызываемое превращением незрелых людей в простые машины для производства прибавочной стоимости и совершенно отличное от того природного невежества, при котором ум остаётся нетронутым без ущерба для самой его способности к развитию, его естественной плодовитости, – это одичание заставило, наконец, даже английский парламент провозгласить начальное образование обязательным условием «производительного» потребления детей до 14-летнего возраста во всех отраслях промышленности, подчинённых фабричному законодательству. Дух капиталистического производства ясно обнаруживается в неряшливой редакции в фабричных актах пунктов о так называемом воспитании, в отсутствии того административного аппарата, без которого это обязательное обучение в большинстве случаев опять-таки становится иллюзорным, в оппозиции фабрикантов даже такому закону об обучении и в их увёртках и уловках для того, чтобы обойти его.

«Обвинять приходится только законодательную власть, потому что она издала обманчивый закон (delusive law), который, заботясь для вида о воспитании детей, не содержит ни одного положения, обеспечивающего достижение этой цели. Он ничего не устанавливает, кроме того, что дети на определённое число часов» (3 часа) «в день должны быть заперты в четырёх стенах помещения, именуемого школой, и что хозяин детей еженедельно должен получать удостоверение об исполнении этого от лица, которое подписывается в качестве учителя или учительницы».[727]

До издания в 1844 г. исправленного фабричного акта нередко попадались удостоверения о посещении школы, на которых учитель или учительница вместо подписи ставили крест, потому что сами не умели писать.

«При моём посещении одной школы, выдающей такие свидетельства, я до того был поражён невежеством учителя, что спросил его: „Скажите, пожалуйста, умеете ли вы читать?“ – „В общем, да (summat)“, – был его ответ. В своё оправдание он добавил: „Во всяком случае, я знаю больше, чем мои ученики“».

Во время подготовки акта 1844 г. фабричные инспектора жаловались на позорное состояние учреждений, именуемых школами, удостоверения которых они по закону должны были признавать вполне действительными. Но всё, чего они добились, заключалось в том, что с 1844 г. «учитель должен был вносить своей рукой цифры в школьное удостоверение, ditto [а также] собственноручно подписывать своё имя и фамилию».[728]

Сэр Джон Кинкейд, шотландский фабричный инспектор, рассказывает о том же на основании своего служебного опыта.

«Первая школа, которую мы посетили, содержалась госпожой Анн Киллин. Когда я предложил ей написать её фамилию, она сразу сделала ошибку, начав с буквы C, но тотчас поправилась, заявив, что её фамилия начинается с K. Однако при просмотре её подписи в школьных удостоверениях я заметил, что она подписывается различно. В то же время почерк не оставляет никакого сомнения в том, что она неспособна учить. Да и сама она призналась, что не может вести классный журнал… В другой школе я попал в школьную комнату в 15 футов длины и 10 футов ширины, где было 75 детей, которые бормотали что-то невразумительное».[729] «Однако подобная практика, при которой дети получают школьные удостоверения, но не получают никакого образования, наблюдается не только в таких жалких углах, – существует много школ с достаточно подготовленными учителями, но почти все усилия последних разбиваются об умопомрачительное смешение детей всех возрастов, начиная с трёхлетнего. Материальное положение учителя, в лучшем случае нищенское, всецело зависит от получаемого количества пенсов, а их он получает тем больше, чем больше детей удаётся набить в одну комнату. К этому присоединяется скудная школьная обстановка, недостаток книг и других учебных пособий и удручающее действие спёртого и отвратительного воздуха на самих бедных детей. Я бывал во многих таких школах, причём видел целые ряды детей, которые абсолютно ничего не делали, и это удостоверяется как посещение школы, и такие дети фигурируют в официальной статистике как получившие образование (educated)».[730]

В Шотландии фабриканты стараются по возможности обходиться без детей, обязанных посещать школу.

«Этого достаточно, чтобы доказать сильное нерасположение фабрикантов к постановлениям об обучении детей».[731]

В гротескно-отвратительных формах проявляется это в ситцепечатных и т. п. заведениях, подчинённых особому фабричному закону. Согласно положениям этого закона, «каждый ребёнок перед поступлением в такое печатное заведение должен посещать школу по меньшей мере 30 дней и не меньше 150 часов в течение 6 месяцев, непосредственно предшествующих дню его поступления. За время своей работы в печатном заведении он также должен посещать школу в течение 30 дней или 150 часов в каждое полугодие… Посещение школы должно происходить между 8 часами утра и 6 часами вечера. Посещение, продолжавшееся менее 2½ часов или сверх 5 часов в один день, не засчитывается в эти 150 часов. При обычных обстоятельствах дети посещают школу утром и вечером в течение 30 дней, по 5 часов в день, и по истечении 30 дней, набрав установленные 150 часов, покончив со своей книгой, как выражаются они сами, они опять возвращаются в заведение, опять остаются в нём 6 месяцев, пока не наступит новый срок для посещения школы, – и опять остаются в школе до тех пор, пока снова не покончат со своей книгой… Очень многие дети, посещавшие школу на протяжении предписанных 150 часов, при возвращении в неё после шестимесячного пребывания в печатном заведении должны всё начинать сначала… Они, конечно, забывают всё, что приобрели в предыдущее посещение школы. В других ситцепечатных заведениях посещение школы поставлено в полную зависимость от хода дел на фабрике, от её потребностей. Требуемое количество часов за каждый полугодичный период образуется общим суммированием 3–5-часовых посещений, которые распределяются, быть может, на всё полугодие. Например, в один день школа посещается с 8 до 11 часов утра, в другой день – с 1 до 4 часов дня, и после того как ребёнок несколько дней отсутствовал, он вдруг снова приходит на время с 3 до 6 часов вечера; затем он является, может быть, 3 или 4 дня или целую неделю кряду, потом опять исчезает недели на 3 или на целый месяц и возвращается на несколько часов в те дни, когда предприниматель случайно в нём не нуждается; таким-то образом ребёнка, так сказать, швыряют (buffet) то туда, то сюда, из школы на фабрику, с фабрики в школу, пока не наберётся 150 часов».[732]

Присоединяя подавляющее количество детей и женщин к комбинированному рабочему персоналу, машина сламывает, наконец, сопротивление, которое в мануфактуре мужчина-рабочий ещё оказывал деспотизму капитала.[733]

b) УДЛИНЕНИЕ РАБОЧЕГО ДНЯ

Если машина является наиболее могущественным средством увеличения производительности труда, т. е. сокращения рабочего времени, необходимого для производства товаров, то как носительница капитала она становится, прежде всего, в непосредственно захваченных его отраслях промышленности, наиболее могущественным средством удлинения рабочего дня дальше всех естественных пределов. Она создаёт, с одной стороны, новые условия, позволяющие капиталу дать полную волю этой своей постоянной тенденции; с другой стороны – создаёт новые мотивы, обостряющие его жажду чужого труда.

Прежде всего, движение и деятельность средства труда приобретают в машине самостоятельный характер по отношению к рабочему. Средство труда становится само по себе промышленным perpetuum mobile [вечным двигателем], который производил бы непрерывно, если бы он не наталкивался на известные естественные границы со стороны своих помощников-людей, на слабость их тела и на их своеволие. Как капитал, – а в качестве такового автомат обладает в лице капиталиста сознанием и волей, – средство труда, поэтому воодушевлено стремлением довести противодействие сопротивляющейся ему, но эластичной человеческой природы до минимума.[734] Да и без того это противодействие ослаблено кажущейся лёгкостью труда при машине, а также податливостью и покорностью женщин и детей.[735]

Производительность машин, как мы видели, обратно пропорциональна величине той составной части стоимости, которая переносится ими на продукт. Чем продолжительнее период, в течение которого функционирует машина, тем больше масса продукта, на которую распределяется присоединяемая машиной стоимость, и тем меньше та часть стоимости, которую она присоединяет к единице товара. А активный период жизнедеятельности машины определяется, очевидно, длиной рабочего дня или продолжительностью ежедневного процесса труда, помноженной на число дней, в течение которых этот процесс повторяется.

Износ машин отнюдь не с математической точностью соответствует времени пользования ими. Но даже при том предположении, что это соответствие существует, машина, которая служит ежедневно по 16 часов в течение 7½ лет, охватывает такой же период производства и присоединяет к совокупному продукту такую же стоимость, как та же самая машина, если она служит 15 лет всего по 8 часов ежедневно. Но в первом случае стоимость машины была бы воспроизведена вдвое быстрее, чем во втором, и капиталист поглотил бы в первом случае при помощи этой машины столько же прибавочного труда в 7½ лет, сколько во втором случае – в 15 лет.

Материальный износ машины бывает двоякого рода. Один возникает из её употребления, – как монеты изнашиваются от обращения, – другой из неупотребления, – как меч от бездействия ржавеет в ножнах. В последнем случае она делается добычей стихий. Износ первого рода в большей или меньшей мере прямо пропорционален употреблению машины, износ второго рода – до известной степени обратно пропорционален употреблению.[736]

Но, кроме материального износа, машина подвергается, так сказать, и моральному износу. Она утрачивает меновую стоимость, по мере того как машины такой же конструкции начинают воспроизводиться дешевле или лучшие машины вступают с ней в конкуренцию.[737] В обоих случаях, как бы ещё нова и жизнеспособна ни была машина, её стоимость определяется уже не тем рабочим временем, которое фактически овеществлено в ней, а тем, которое необходимо теперь для воспроизводства её самой или для воспроизводства лучшей машины. Поэтому она более или менее утрачивает свою стоимость. Чем короче период, в течение которого воспроизводится вся её стоимость, тем меньше опасность морального износа, а чем длиннее рабочий день, тем короче этот период. Если машины впервые вводятся в какую-либо отрасль производства, то один за другим следуют всё новые и новые методы удешевлённого их воспроизводства[738] и новые усовершенствования, охватывающие не только отдельные части или аппараты, но и всю конструкцию в делом. Поэтому в первый период жизни машины этот особый мотив к удлинению рабочего дня действует с наибольшей силой.[739]