Иоганн Кабал, некромант

Многие подобные просьбы можно понять и даже прочувствовать в большей или меньшей степени. Однако невозможно даже примерно представить, что творилось в головах людей, которые покупали места на Гримпеновском кладбище. Может, они ненавидели своих родственников и хотели отвезти их в самое уродливое и мрачное место на земле хотя бы после смерти?

Гримпеновские могильники поднимались (это если использовать неправильное слово) и лежали (если говорить точнее) в самом сердце болота, на территории, где до недавних времен свирепствовала малярия. От переносчиков заразы избавляться не пришлось – похоже, они сами решили, что жить им надоело, и сдались.

Погост хитроумно расположили на оконечности полуострова, попасть на который, не рискуя жизнью, можно было лишь пройдя по узкому извилистому перешейку, с обеих сторон окруженному топями сродни тем, что упоминаются в приключенческих романах. Никто даже не догадывался, сколько злостных преступников, цыган, слывших исчадием ада, и созданий, о существовании которых человеку не полагалось знать, испустили здесь свой последний исступленный вздох и сгинули в этой вязкой грязи. Вероятно, таких набралось прилично. После перешейка предстояло одолеть опасную извилистую тропу, чтобы наконец-то оказаться возле ржавых ворот, ведущих на кладбище. Как можно было догадаться, ворота держались на одной петле и зловеще скрипели при малейшем дуновении ветра. Ветра на Гримпеновском кладбище никогда не дули сильно, ведь иначе развеялся бы густой туман, укутывавший землю. А это уже никуда не годилось. Люди частенько говорят о легендарных лондонских туманах, которые, хоть густы, желтоваты и ужасно вредны для здоровья, ни в какое сравнение не идут с тем, что творилось на Гримпеновском кладбище. Местные туманы стлались со стилем. Медленно, загадочно, жутко и таинственно они расползались над землей, перетекали и окутывали все вокруг. Казалось, будто они наблюдают и ждут чего-то. Люди ненавидели, когда похороны проводились здесь, ведь скверные туманы следили за живыми. И выжидали, когда те тоже умрут.

Но все же кладбище закрыли и сделали это потому, что оно было заполнено – заполнено под завязку мертвецами, которых люди хотели забыть. Злобными отцами, незаконнорожденными сыновьями, обезумевшими матерями, больными дочерьми. Всех до единого привозили в гробах – у кого из простой сосны, у кого из резного тика – и хоронили подальше от глаз, стремясь стереть из памяти. Родственники стояли над разверзнутыми пастями могил, не пролив и слезинки. В некоторых местах возвышались памятники из причудливого мрамора или твердого гранита, что привозили из далеких земель, и на них были высечены барельефы. Люди победнее и не столь лицемерные украшали могилы плитами из дешевого известняка или даже дерева. Ненавидимые всеми магнаты и бесчестящие род наследники лежали рядышком с горничными, которые прежде жили у них в комнатушках под лестницей. Могильные камни проседали на мягкой почве, а люди вычеркивали погребенных из своих сердец.

Но все же на кладбище еще оставались места. В самом дальнем конце, на максимальном удалении от ворот, у самого болота размещалась семейная крипта, которая так до конца и не была заполнена. Единственное семейное захоронение на всем кладбище имело очень необычную историю.

Семейство Друин могло проследить свою родословную аж до времен Нормандского завоевания: считалось, что их фамилия – это искаженная нормандская де Руэн, хотя никаких свидетельств тому, что они прибыли из Нормандии, не существовало. Доподлинно неизвестно, какую роль первый Друин сыграл во время завоевания. Члены семьи заявляли, будто он скакал бок о бок с самим Вильгельмом Завоевателем, ибо являлся доверенным лицом и помощником монарха. Однако, согласно последним обнаруженным историческим документам, подобная близость Друинов к престолу объяснялась лишь тем, что Вильгельм хотел приглядывать за своим подчиненным. Как бы там ни было, одно установлено точно – семейству был дарован участок земли в вечное пользование, и на нем находилось то самое болото, где теперь раполагалось кладбище.

Шло время, семейство Друин как-то перекочевывало из столетия в столетие. В череде бесконечных конфликтов и войн они частенько ставили не на ту лошадь, но всегда умудрялись в итоге оказаться на стороне победителей, в очередной раз совершив невообразимое предательство. Поговаривают, будто Ричард III знал, что обречен, когда ему доложили, что Друины переметнулись на сторону Ланкастеров. Король сказал что-то там про крыс и тонущий корабль, а после отправился искать свою лошадь.

Когда началась эпоха Плантагенетов, Друины, по слухам, способны были перейти из протестантства в католичество и обратно в течение одной церковной службы. И правда, во время последней реконструкции особняка Друинов была обнаружена тайная библиотека, в которой хранились копия катехизиса, Библии на греческом, латинском и английском, трактат по кальвинизму, Коран, Трипитака [1] и еще какая-то арабская книга с переплетом из необычной кожи. Позже эту арабскую книгу украла банда, состоящая из антиквара, бандита и шепелявой женщины.

Многое менялось, но семья долгое время оставалась при дворе, пока не грянула промышленная революция. Тогда Друины поняли, что могут сколотить куда большее состояние как нувориши. Они принялись вкладывать деньги в фабрики и железные дороги, отправляли детей в шахты, а слово «филантропия» аккуратно вычеркнули из своего лексикона. Семейство богатело, богатело и богатело.

Вот примерно тогда огромное состояние и маленький генофонд сыграли с Друинами злую шутку. Дурная репутация семейства ограничивала их круг общения, а посему они были вынуждены заключать браки с родственниками. Кровосмешение постепенно подрывало их психику. Они впадали во все большее безумие и дорого за это платили.

Беатрис построила Музей бобовых, где разместила крупнейшую коллекцию гороха. Гораций выкопал перевернутую копию Вестминстерского дворца, как будто собирался изготовить огромную силиконовую форму Матери всех парламентов. Джереми организовал лисью охоту и травил собак лисами, а затем пошел еще дальше и стал вламываться в дома с войском дрессированных барсуков.

В семье царила атмосфера взаимной ненависти и всеобщего безумия, настолько плотная, что ее почти можно было ощутить. И лишь тетушка София пока еще дружила с головой и решила отправиться за границу в поисках средства, способного исцелить болезнь.

Но, судя по всему, план ее провалился. Несколько лет она путешествовала, а затем вернулась, на удивление спокойная и терпеливая, даже, может, немного самонадеянная.

Первым делом по возвращении тетушка София создала Гримпеновское кладбище и организовала строительство семейной крипты Друинов, которую возвели в самом недоступном углу. Каждому члену семьи отвели место, единственным исключением стала сама София. Когда тетушку спросили, для чего она все это сделала, та ответила с довольным оскалом – мол, если за годы путешествий она что и узнала, так это то, что семье не суждено избавиться от проклятия сумасшествия, и род их обречен на вымирание. На вопрос, почему она не отвела место в крипте для себя, София сказала, что переживет всех остальных.

Члены семьи многозначительно переглянулись. Неважно, были они в здравом уме или нет, но все как один понимали, куда дует ветер.

Удача вдруг как-то резко покинула Софию. С ней произошел ряд фатальных инцидентов. Несчастья преследовали ее повсюду: то мешок с бетоном, то еще что-нибудь тяжелое стремительно падало сверху как раз в том месте, где прогуливалась тетушка, и попадало ей в голову. Несколько раз ее объявляли мертвой.

И всегда по какой-то удивительной случайности, когда ударяла беда (а ударяла она сильно), все остальные члены семьи находились далеко. У всех имелось железобетонное алиби, причем напечатанное за несколько дней до происшествия. Но каждый раз София неизбежно приходила в себя на столе в морге, садилась, потягивалась и спрашивала, когда подадут чай.

Однако в конце концов произошел особенно неприятный случай, который свел несокрушимую Софию и почти четыре тонны гелигнита [2] в одном и том же месте в одно и то же время. Тут уж было ничего не поделать – не стоило ждать, что тетушка очнется во время вскрытия и попросит второй завтрак. Ошметки Софии собирали с деревьев, отскребали с дороги и вылавливали в пруду с помощью сетей для ловли креветки. Затем со всеми подобающими церемониями ее поместили в любимую сидячую ванну, положили туда купальное снаряжение и захоронили в самом дальнем углу крипты. На том все и закончилось. На два месяца.

Затем, одним прекрасным утром, семья проснулась и недосчиталась за завтраком одного члена. Беатрис нашли подвешенной за лодыжки на люстре. На лице ее застыло выражение подлинного ужаса. Она была совсем мертва. По всей комнате рассыпали горох, много гороха. Вскрытие показало, что еще пять тысяч горошин были засунуты ей в горло и забили пищевод и дыхательные пути. Спустя месяц в зале трофеев появилась голова Джереми, прибитая к дощечке. Еще через две недели на верхушке выкопанного Вестминстерского дворца в трехстах футах под землей нашли покалеченное тело Горация.

Один за одним Друины умирали, причем, судя по всему, от руки человека, который был прекрасно знаком с их причудами. Феликса придавило менгиром [3]. Дафна утонула в холодце. Ну а учитывая пристрастия Джулиана, даже хорошо, что нижнюю часть его тела так и не обнаружили. В общем, крипта Друинов быстро заполнилась.

Вот если бы кому-то в голову пришло проверить сидячую ванну тетушки Софии! Если бы только кто-то поинтересовался, куда именно она ездила за границу. Если бы хоть один член семьи попытался установить, что вызвало массовую анемию у детей в округе. Ах, эта мистическая Гримпеновская чума. Ни один ребенок от нее не умер. Все, кто переезжал, очень быстро шли на поправку. Доктора были обескуражены.

Удосужься они сверить записи более тщательно, возможно, заметили бы еще одну любопытную черту, общую для всех пострадавших. В ночь, когда дети заболевали, все они видели один и тот же кошмар. Им снилась темная грязная комната, вроде подвала или тюремной камеры, с углублениями в стене. Всех их тянуло к углу, где располагался мрачный альков. К своему удивлению, в этом Богом забытом месте они обнаруживали старомодную сидячую ванну. Спустя мгновение, прежде чем страх успевал парализовать их, дети вдруг понимали, что в ванне кто-то сидит – бледная пожилая женщина, чей злобный взгляд гипнотизировал, на чьем лице отражался столь безмерный голод, что одно воспоминание о нем заставляло детей заходиться ревом. Пока женщина вылезала из ванны и шла к ним медленно и уверенно, неотвратимо надвигаясь, подобно гигантскому пауку-альбиносу, дети не могли ни бежать, ни даже пошевелиться. «Госпожа Мочалка! Госпожа Мочалка!» – кричали они.

Даже когда последний из Друинов упокоился в крипте, случаи анемии продолжались. В течение многих лет полагали, будто болото плохо влияет на детский организм. Так что родители, которым это было по карману, отправляли детей в другое место до тех пор, пока они не подрастут и не окрепнут, чтобы дать отпор болезни. Тем временем кладбище помаленьку заполнялось никому не нужными, всеми забытыми мертвецами. А когда места на нем не осталось, его быстро предали забвению. Время взялось за погост, обращая его в прах и возвращая земле.

Никто не приходил на Гримпеновское кладбище без острой на то необходимости. Даже самый циничный, обкуренный опиумом поэт нашел бы множество других дел, вместо того чтобы сидеть на одной из могильных плит этого кладбища и сочинять сонет. Даже если ограничиться хайку, все равно придется провести там слишком много времени, а от этого становилось не по себе.

Итак, уродливое кладбище было всеми позабыто, а «малокровная чума» продолжалась.

Но все изменилось около восьми лет назад.

Иоганн Кабал остановился у полуразрушенных ворот и окинул территорию задумчивым оценивающим взглядом. За восемь лет, что прошли с тех пор как он побывал здесь, кладбище окончательно пришло в упадок. Непохоже было, что за этот промежуток времени сюда кто-то наведывался, чему некромант совершенно не удивился. Могильные плиты накренились еще сильнее, мох облепил памятники еще больше, а чтобы прочитать надписи, пришлось бы хорошенько поработать металлической щеткой и посветить на них под углом. Однако следов человеческого присутствия заметно не было. «Прекрасно», – подумал Кабал. Значит, можно исключить прочие переменные из непростого дела, которое ему предстояло. Взвесив саквояж, который он держал в левой руке, некромант двинулся дальше. Ворона на его плече то и дело подскакивала и постоянно вертела головой. Птица держалась настороженно: ей совсем не нравилось это место.

Кабал прокладывал путь мимо памятников и островков высокой травы, продвигаясь, насколько это возможно, по прямой к семейной крипте Друинов. Пока он шел, вспоминал свои ранние изыскания о природе жизни, смерти и некоей промежуточной стадии. Именно они привели его сюда, а в результате все закончилось тем, что он, нет, ну если не бежал, то по крайней мере быстрым шагом ретировался по мощеной дороге.

Отвлекшись на воспоминания, Кабал запнулся обо что-то в высокой траве, пошатнулся, ворона при этом яростно захлопала крыльями. Но некромант быстро восстановил равновесие, обернулся, а затем открыл створку фонаря, чтобы получше разглядеть то, обо что споткнулся. Кабал по своей природе был человеком сдержанным, но при виде предмета в траве он изумился и тихо промолвил: «Ого».

Под ногами лежал старый военно-полевой телефон из излишков армейского имущества, которые потом шли на распродажу. Аппарат был в плачевном состоянии, и некромант даже не стал брать его в руки. Бакелитовая трубка валялась отдельно, а телефонный провод, как Кабал вскоре обнаружил, спускался в гробницу, крышка которой оказалась слегка сдвинута. С трудом некромант припомнил, что в свой прошлый визит он видел этот телефон. Поджав губы, он выпрямился. Несомненно, за брошенным армейским телефоном скрывалась какая-то странная история, но сейчас у него не было ни времени, ни особого желания выяснять, что же произошло. Он пришел сюда с особой миссией и не мог позволить себе отвлекаться. В очередной раз Кабал повернулся к крипте Друинов и продолжил путь.

Большая часть крипты располагалась под землей. Мастерская работа строителей и огромное количество свинца не позволяли высоким грунтовым водам проникать внутрь. Располагавшийся на поверхности вход в крипту представлял собой небольшую практичную постройку, не многим отличающуюся от сарая для угля, разве что с претензией на готичность. Огромные каменные плиты, скрепленные полосами анодированной стали, служили дверями, на которых большими буквами была выведена единственная надпись – «ДРУИН». Однако Кабала куда больше интересовал замок. Старый внутренний сломался после неудачной любительской попытки вскрыть его. Изначально в довесок к нему имелся огромный навесной замок, который крепился к кольцам, прочно вмурованным в дверь. Однако сейчас он лежал в чахлой траве, клоками растущей вокруг крипты. Кабал не удостоил его и взглядом – он и так знал, что его аккуратно срезали ножовкой. Вместо него красовался блестящий замок из нержавеющей стали. Взвесив его в руке, некромант большим пальцем отодвинул заслонку, закрывающую замочную скважину. Она с легкостью поддалась: несмотря на годы, проведенные в сырости, замок был в отличном состоянии. Никаких следов, что его пытались вскрыть. Свободной рукой Кабал достал связку и выбрал из нее маленький ключ. Он вложил его в скважину и медленно повернул. Некромант прекрасно представлял, как скользила каждая металлическая деталь внутри замка, пока ключ неторопливо, не встречая препятствий, делал полный оборот. Замок еле слышно щелкнул. Кабал был очень доволен. Он аккуратно снял замок с колец и убрал в карман. «Имеет смысл переплачивать за качество», – подумал он.

Дверь открылась с низким протяжным стоном – за ней вниз уходила каменная лестница, довольно узкая, но такая, что люди, несущие гроб, могли по ней спуститься. Ступеньки освещал бледный потусторонний свет, испускаемый, вероятно, фосфоресцирующим лишайником, который, похоже, был повсюду. Он покрывал стены тончайшим слоем патины и странным образом давал настолько тусклый свет, что глаза никак не могли понять, свет ли это на самом деле. Словно остаточное изображение, спроецированное на веко, Кабал видел края ступенек, камни с пятнами призрачного света, а внизу, у самого конца лестницы, обломки, которые вполне могли быть расколотыми деревяшками.

За углом, невидимая для некроманта, скользнула фигура. Она метнулась по остаткам гроба – щепки задвигались, царапая пол.

Мгновенно все звуки стихли – умолкли сверчки, перестали петь козодои и квакать лягушки в заболоченных прудах. Ворона взлетела с плеча Кабала и, издав единственное «Кар!», устремилась к воротам. Кабал с явным недовольством огляделся.

– Так вот оно как, – тихо произнес он.

Некромант поднял фонарь и полностью открыл створку – яркое ацетиленовое пламя проникло даже в самые дальние уголки помещения. Что бы там ни двигалось в глубине, оно тут же остановилось. Наступила тишина. Кабал прочистил горло и заявил:

– Я вернулся.

Внизу в крипте раздался резкий выдох, очень похожий на шипение. Почти человеческий.

– У меня есть к тебе предложение, – продолжил Кабал.

В ответ – молчание. Некромант уперся рукой о дверной косяк и наклонился вперед.

– Ты меня слышишь? У меня предложение.

По-прежнему ничего. Кабал принялся постукивать пальцами по косяку.

– Черт возьми, я прекрасно знаю, что ты меня слышишь. Мы можем поговорить как взрослые люди, или же я могу снова запереть тебя здесь, выбросить ключ в ближайшее болото и забыть о тебе насовсем. Едва ли тебе там очень весело. А теперь представь, что так ты проведешь десятилетия. Столетия.

Внизу снова что-то задвигалось, но практически мгновенно замерло.

– Хорошо, – сказал Кабал. – Как знаешь. Твой выбор, и, надеюсь, он составит тебе отличную компанию. Тебе она пригодится. Прощай.

Он сделал вид, будто закрывает дверь.

Существо внизу опять зашевелилось. Подобно гигантскому пауку, оно выползло в круг света на четырех худых конечностях. Всклокоченное, зачахшее, оно медленно двигалось среди обломков гроба, подкрадываясь, пока не достигло первых ступенек.

– Ну вот, так-то лучше, – произнес Кабал с уверенностью, которой не ощущал.

Существо резко подняло голову на звук его голоса, и под испепеляющим взглядом создания Кабал отшатнулся. На него смотрели слегка люминесцентные глаза, исполненные пронзительной ледяной ненависти. Кабал вдруг ощутил, что вспотел, несмотря на прохладу ночного воздуха. Все оказалось гораздо труднее, чем он мог подумать. Существо кашлянуло – звук получился гортанным, словно за многие годы оно впервые воспользовалось связками.

– Ты ублюдок, – произнесло создание: голос звучал сипло после долгого молчания. – Ты полнейший, совершеннейший ублюдок.

Кабал моргнул. Он вовсе не ожидал такой степени враждебности.

– Как София? – спросил он, выигрывая время.

Существо не отводило глаз.

– Обратилась прахом. Ты тоже должен был им стать. – Создание опустило глаза. – И я.

– Значит, тебе все же удалось с ней расправиться. Я не сомневался.

Существо издало звук, который мог быть и кашлем, и смехом.

– О да. Я с ней расправился. Но слишком поздно – мне это уже не помогло.

– Были другие?..

– Нет. С чего вдруг? Она никогда никого не убивала подобным образом. Всегда придумывала что-нибудь идиотское. Убийства замышлялись как насмешка. А дети… она никогда не хотела причинить им серьезный вред, изменить их навсегда. Остальные трупы здесь внизу совершенно обыкновенные. По крайней мере они не визжали, когда я их ел, – создание умолкло. – Я испытывал голод.

В его голосе Кабал уловил извиняющиеся интонации, хотя существо явно не намеревалось просить прощения. Что ж, отлично, в нем еще остались крохи человечности. Возможно, удастся разрешить ситуацию.

– Как я и говорил, – продолжил некромант, – у меня к тебе предложение.

– Предложение. – Создание вновь издало звук, похожий то ли на кашель, то ли на смешок. – Я всегда думал, что ты вернешься. Всегда надеялся, что вернешься. Чтобы освободить меня, спасти. И вот вдруг ты заявляешься с предложением. Ты совсем не изменился.

Горящие глаза создания вновь уставились на Кабала.

– Почему ты меня бросил? Я решил, что ты струсил. Но теперь начинаю сомневаться. Что, если ты специально замариновал меня здесь до тех пор, пока я тебе снова не понадоблюсь? Ведь так и было?

В памяти Кабала всплыло, как тогда, восемь лет назад, все внутри него сжалось, стоило ему услышать крик внизу крипты. Он помнил холодную поверхность каменно-стальной двери под ладонью, помнил звук, с которым она захлопнулась, помнил, как поспешно продевал принесенный с собой на всякий случай замок в кольцо. Он помнил, как, объятый страхом, бежал сломя голову, спотыкался, падал, вскакивал и мчался дальше. Как он несся в приступе паники, не останавливаясь до тех пор, пока легкие в груди не превратились в полыхающее горнило. Тогда он повалился в высокую траву и рыдал, пока не взошло солнце. Однако ярче всего он помнил голос – голос, который звал его и становился все тише, сперва приглушенный дверью, а затем все увеличивающимся между ними расстоянием, пока слова стали совсем неразличимы. Но он все равно знал, что именно кричали ему вслед: «Иоганн! Помоги мне! Помоги!» Некромант глубоко дышал. Наконец, когда он был уверен, что голос его не подведет, не задрожит, он продолжил:

– Да, что-то в этом роде, – солгал он спокойно. – Но я не планировал – все получилось спонтанно.

– Солнце зашло на целый час раньше. А ведь астрономический ежегодник был у тебя. Как ты мог так ошибиться?

– Часы убежали вперед. Я забыл их завести. Обычный промах.

– Ты не совершаешь подобных ошибок, – прошипело создание с жуткой ненавистью в голосе. – Ты никогда не совершал подобных ошибок.

– На этот раз случилось, – огрызнулся Кабал: ему не нравилось, что его отвлекали. – Я всего лишь человек.

Вновь раздался кашляющий смех.

– Как же это чудесно для одного из нас.

Молчание затянулось и стало неловким.

– Мое предложение. Я…

– Я голоден, – перебило его существо. – Как долго я здесь пробыл?

Кабал мгновенно провел расчеты.

– Восемь лет. Чуть больше.

– Насколько больше?

– На тридцать семь дней.

– Восемь лет и тридцать семь дней, – создание на миг задумалось. – Я очень голоден.

– Я найду тебе кого-нибудь, – нетерпеливо произнес Кабал. – Мы можем продолжить?

– Ты мне кого-то найдешь?

Создание рассмеялось, и на этот раз в смехе не слышалось покашливания – его сменил жесткий цинизм, который Кабалу показался куда более угрожающим.

– Ты хоть знаешь, что это звучит как дешевый трюк? От некротолога-любителя ты дорос до сводника. Головокружительная карьера.

– Некроманта, – машинально поправил его Кабал и тут же пожалел об этом.

– Хватит уже из себя строить. Мы с тобой это обсуждали, помнишь? Чтобы получить подобные знания, тебе бы пришлось… О нет, Иоганн. Ты же не?.. – Существо ахнуло удивленно и обрадованно. – Ты это сделал! Идиот ты несчастный!

Создание захохотало во весь голос и согнулось пополам от безудержного смеха.

– Ты – кретин! Ничто этого не стоит.

Создание каталось по земле и истерически гоготало, уж слишком истерически.

Губы Кабала вытянулись в тонкую линию.

– Это было необходимо.

– Зачем? – Существо перевернулось на спину, веселье постепенно отступало. – Для чего? Ты ведь уже даже не представляешь, зачем все это делаешь, не так ли?

– Причина та же, что и всегда, – спокойно ответил Кабал.

Последние смешки затихли.

– Прошло восемь лет, Иоганн, – удивленно сказало существо. – Ты даже принес жертву. Я был уверен, что ты потерпел неудачу.

– Я еще даже не пробовал. Хочу удостовериться, что преуспею. Второго шанса не будет. Возможно… – Кабал запнулся. – Возможно, уже слишком поздно.

– Я тебе помочь не могу. Для меня все уже кончено. С тем же успехом можешь снова запереть меня здесь и уйти.

– Нет, – твердо ответил некромант. – Мне нужна твоя помощь.

– Последний раз, когда я взялся тебя выручать, все закончилось тем, что я надолго оказался квартирантом в чужой крипте. Знаешь ли, не чувствую себя особо мотивированным тебе помогать.

– А должен бы.

– Что именно? Помогать? Или быть мотивированным?

– И то и другое. Думаю, я мог бы обратить вспять то, что с тобой произошло.

– Он думает, что сможет. Черт, да от такого позитивизма во мне разгорается энтузиазм. И как же?

– Это… заболевание… которое ты подцепил… разлагает твою душу. В последнее время я много занимался этим вопросом – у меня есть опыт и связи с экспертами. Возможно, я сумею найти лекарство.

– Ну вот опять это слово – «возможно», – существо вздохнуло. – Хорошо, и чего же ты от меня хочешь?