На исходе ночи

Алексей КАЛУГИН

НА ИСХОДЕ НОЧИ

Глава 1

Мрак впереди.

Фонарь возле подъезда, конечно же, не горит. Ше-Кентаро только усмехнулся невесело – как будто могло быть иначе. Он давно уже привык к тому, что если какая-то неприятность может случиться, то долго ждать ее не приходится. Шесть подъездов в доме, и только тот, что ему нужен, тонет во мраке, – в том, что кто-то мог назвать случайностью, Ше-Кентаро видел закономерность, которой подчинялась вся его жизнь. Но если другой на его месте повернул бы назад, то Ше-Кентаро направился прямиком к черному пятну, расплывшемуся перед короткой лесенкой в пять ступенек, ведущей к обшарпанной – серая краска сползла широкими полосами – металлической двери.

Ону Ше-Кентаро не любил темноту. Точно так же, как не любил он и черный цвет. Ону вообще не любил Ночь и все, что с ней связано: тусклый свет фонарей, темные закоулки, неясные тени, скользящие по стенам. Ше-Кентаро говорил «не люблю», хотя на самом деле боялся. Панический безотчетный страх, не поддающийся контролю, страх перед темнотой, который психологи называют никтофобией, знаком каждому родившемуся на пороге Ночи. Когда наступила Ночь, им было от трех до десяти больших циклов. Старшие понимали, что происходит, а потому не испытывали ужаса от одной только мысли о том, что солнце снова взойдет только через тридцать семь больших циклов. Они были готовы жить во тьме. Как должное, как неотъемлемую часть жизни воспринимали тьму дети, уже не видевшие Дня или не успевшие его запомнить. Они начнут потихоньку сходить с ума, когда снова наступит День. А сейчас было время сверстников Ше-Кентаро.

Темное пятно, залегшее возле подъезда, к которому направлялся Ше-Кентаро, не было непроглядно черным, оно имело сероватый оттенок, будто пылью слегка припорошено, и формой напоминало расплывшуюся на песке медузу. Казалось, что в центре его что-то медленно перемещается, какая-то огромная бесформенная масса, то поднимающаяся к поверхности, то вновь уходящая в глубину. Присмотревшись, можно было заметить толстые, упругие, как будто резиновые щупальца, извивающиеся и завязывающиеся узлами в нетерпеливом ожидании жертвы.

Нужно было сделать всего три шага, чтобы миновать зону тьмы и дотянуться рукой до двери, за которой ярко освещенная лестница – не мог в парадном не гореть свет! – но Ше-Кентаро понял, что не в состоянии заставить себя погрузиться в озеро мрака, кишащее чудовищными монстрами, порожденными его же собственным подсознанием.

Мимо проходили люди. Должно быть, каждый второй испытывал тот же панический страх перед темнотой, что и Ше-Кентаро. Но никого из них не интересовал подъезд, зайти в который не мог заставить себя Ону. Люди пробегали мимо по дорожке, освещенной яркими бестеневыми фонарями. Изредка кто-то из прохожих бросал быстрый взгляд на человека, замершего в нерешительности у края растекшегося перед подъездом темного пятна. Лица прохожих похожи на окна, задернутые серыми шторками, сквозь которые едва пробиваются тусклые отсветы горящих в глубине огней. Можно подумать, ни один из них даже не догадывается, что происходит с Ше-Кентаро, и ни разу в жизни не испытывал то же, что и он сейчас.

Боязнь темноты была расхожей темой для шуток, порой довольно язвительных и даже злых. Но никто из прохожих не улыбнулся при взгляде на взрослого человека, нерешительно переступавшего с ноги на ногу на границе света и тьмы, точно мальчишка, решающий очень непростой вопрос, пробежаться ли по луже так, чтобы брызги полетели во все стороны, или все же проявить благоразумие, главной составляющей которого являлась мысль о выволочке, что непременно устроит дома мать за промокшие ботинки, и обойти лужу стороной. Одежда Ше-Кентаро соответствовала тому, как одеваются в пригородах, но по каким-то совершенно незначительным, не до конца понятным даже им самим признакам люди, проходившие мимо, опознавали в Ону чужака, которого лучше не задевать, пусть даже в шутку. Ше-Кентаро внушал им страх. Почти столь же сильный и такой же иррациональный, что вселяла в душу Ону темнота, поглотившая столь необходимый ему фрагмент пространства.

Чтобы прийти в себя, Ону запрокинул голову и посмотрел на фонарь. Две светящиеся трубки, длиной около полуметра каждая, забранные выпуклым колпаком из толстого рифленого стекла, – маленькое рукотворное солнце, не позволяющее тьме окончательно завладеть миром. Ше-Кентаро не раз задавал себе вопрос: что будет, если вдруг во всем городе погаснет свет? Когда он пытался представить себе улицы, погруженные во тьму, он видел только людей, слепо и бессмысленно бродящих во мраке, выставив перед собой руки. Они натыкались на столбы, разбивали лбы о стены, хватали друг друга за рукав и в ужасе шарахались в разные стороны, спотыкались и падали. Упавшие уже не пытались подняться, они лежали во тьме, обхватив голову руками, и с ужасом ждали, когда призраки Ночи разорвут их плоть и разгрызут их кости.

Ше-Кентаро медленно провел ладонью по влажному от выступившей испарины лицу. Во внутреннем кармане ветровки лежал небольшой фонарик, с помощью которого можно было разогнать тьму. Но включить фонарь было все равно что расписаться в собственном бессилии. Все равно что вместо «не люблю» крикнуть так, чтобы все услышали: «Я боюсь!« Ше-Кентаро сунул руку в карман, выдавил из упаковки капсулу стимулятора и быстро кинул ее в рот. Прижатая языком к нёбу, капсула превратилась в лепешку, чуть сладковатую на вкус. Дернув подбородком, Ше-Кентаро сглотнул набежавшую под язык слюну.

Сердце забилось спокойнее и ровнее. Лица проходящих мимо людей стали казаться плоскими, а контуры предметов – размытыми. Облако тьмы, что заслоняло подъезд, сделалось как будто светлее, копошащиеся в нем чудища исчезли, притаились до времени. Ше-Кентаро невольно улыбнулся. Ун-акс не оказывал наркотического воздействия, но победа над собственным страхом также может спровоцировать приступ эйфории.

Глубокий вдох – и Ше-Кентаро головой вперед нырнул в туманное облако. Стараясь не смотреть вокруг, Ону сделал два торопливых шага, едва не споткнулся о ступеньку, вытянул руку и ухватился за длинную дверную ручку. Изо всех сил рванув дверь подъезда на себя, Ше-Кентаро не вбежал, а, развернувшись вокруг собственной оси, ввалился в подъезд.

Засиженный живицами, давно не мытый плафон, круглый, будто мячик, прилепившийся к потолку. Ше-Кентаро привалился спиной к стене и блаженно зажмурился – после мрака, вымаравшего уличную лесенку, тусклый свет в подъезде казался неземным сиянием, подобным тому, что исходит от крыл святых, когда они парят меж облаков, или отблеску первого луча нового Дня.

Ше-Кентаро сунул два пальца за воротник майки, потянул стягивающую его резинку и краем глаза глянул за дверь. Из глубины освещенного подъезда тьма на улице казалась еще более мрачной – плотная, почти осязаемая, она как будто плыла по узким ступенькам лесенки, надеясь следом за Ше-Кентаро вползти в подъезд. Но уже на пороге ночная мгла таяла, истончалась, превращаясь лишь в воспоминание о пережитом страхе. Едва заметная усмешка мелькнула на губах Ше-Кентаро – он боялся темноты, но знал, как с ней бороться: из схваток с ним Ночь еще ни разу не выходила победительницей. Хотя, может быть, ему просто везло? В таком случае как долго будет продолжаться это везение? Думать об этом сейчас не хотелось. Ше-Кентаро сунул руку в карман ветровки, обхватил покрытую плотной резиной рукоятку парализатора и большим пальцем передвинул планку предохранителя. Он надеялся, что сегодня сможет обойтись без оружия, но, кто знает, работа ловца полна неожиданностей и сюрпризов, чаще всего неприятных. Свободной рукой застегнув «молнию» ветровки до самого верха, Ону начал подниматься по лестнице.

Дом был из тех, что возводились на окраине Ду-Морка за счет государственного бюджета, специально для малоимущих граждан. После заселения о них, как водится, забывали все городские службы, поэтому Ше-Кентаро даже не стал проверять, работает ли лифт, – надежды никакой. Зловоние гниющих отходов, изливающееся из лопнувшей трубы мусоропровода, с каждым этажом становилось все более густым и едким. На лестничной площадке между третьим и четвертым этажами Ше-Кентаро пришлось перепрыгнуть через груду мусора, вываливающегося из приемного отверстия мусоропровода. Поскользнувшись на гнилой корке, Ше-Кентаро был вынужден схватиться рукой за перила, оказавшиеся омерзительно липкими. Поднявшись на еще один лестничный пролет, Ону достал носовой платок и старательно вытер перепачканные пальцы. Платок после этого полетел в угол лестничной клетки, а ощущение гадливости, прилипшее к ладони, все равно осталось.

Квартира, которую искал Ше-Кентаро, располагалась на девятом, предпоследнем этаже. Путь по крыше был бы куда короче, но у Ше-Кентаро имелись свои резоны – он предпочитал, забрав варка, уходить через крышу. Ежели пойманный варк начнет орать благим матом, когда его выведешь на улицу, – напали, мол, ограбили и теперь убить хотят или еще какую дурь в том же духе, – то проще отпустить его, чем начинать объясняться с прохожими. Особенно в пригородном районе вроде того, в котором работал сегодня Ше-Кентаро. Пригороды с муниципальными застройками да трущобы самопальных домишек, теснящихся еще на северо-восточной окраине Ду-Морка, – все равно что заказники для варков. Поэтому и не любили такие места ловцы. Далеко не всякий варк понимает, что если уж выследил его ловец, то прятаться дальше смысла нет: дня не пройдет, как под завывание сирен на крышу дома опустятся разукрашенные зелеными мигалками вертолеты, а снизу подъезд будет блокирован са-туратами, обряженными по такому случаю в блестящие пластиковые костюмы бактериологической защиты. И останется тогда варку один путь – в окно, головой вниз. Чем не выход? Хотя проще все же за ловцом последовать: и самому спокойнее, и домашним почти никакого беспокойства – стандартной процедурой проверки отделаются.

Проход в длинный тамбур с десятком малогабаритных квартир прикрывала дверь с широкой прямоугольной прорезью, забранной половинкой расколотого рифленого стекла, толстого и мутного. Судя по засохшим пятнам крови на стекле, кто-то уже успел порезаться о скол, открывая дверь изнутри. Дабы не повторять чужих ошибок, Ше-Кентаро очень осторожно просунул руку в отверстие над сколом, нащупал металлическую щеколду на внутренней стороне двери и плавно оттянул ее. Замок даже не щелкнул. Ше-Кентаро улыбнулся – добрый знак! Раз все так хорошо началось, то дальше пойдет как по маслу, – и он тихонько приоткрыл дверь. Дверные петли заскрипели, будто несмазанные колеса повозки, простоявшей без дела полтора больших цикла. Ше-Кентаро выругался беззвучно, быстро вошел в тамбур и прикрыл за собой дверь. Странно было бы, выгляни на звук простонавшей двери кто-нибудь из обитателей квартир, и все же Ше-Кентаро выждал ровно минуту. Он никуда не торопился и предпочитал действовать аккуратно, чисто, без накладок. Взглядом Ону уже отыскал нужную квартиру в глубине тамбура. Не лучшее расположение, но выбирать не приходилось. Вне зависимости от уровня сложности оплата за работу всегда одинакова, но как истинный профессионал Ше-Кентаро брался за любую.

Ступая неслышно, Ше-Кентаро подошел к двери. Кнопка звонка выдрана из стены, на ее месте зияет пробитая в неровном бетоне дырка, из которой торчат два оголенных провода. Ше-Кентаро двумя пальцами свел концы проводов вместе. Безрезультатно. Видно, отсутствовала не только кнопка, но и сам звонок. Ше-Кентаро осторожно постучал согнутыми пальцами по косяку. Ответа не последовало, и Ону трижды громко стукнул кулаком в дверь. В квартире послышалась приглушенная возня, но открывать дверь хозяева не торопились. Ше-Кентаро еще раз ударил кулаком в дверь. Звук получился короткий, отрывистый и при этом очень убедительный – сразу понятно, что человек за дверью долго ждать не намерен и, если ему не откроют, не уйдет просто так, а непременно что-нибудь сделает. Например, высадит дверь.

– Кто там? – послышался вопрос из-за двери.

Голос сдавленный. Женщина. Немолодая. Явно напугана.

– Да пребудет с тобой вечная благодать Ше-Шеола, сестра, – растягивая слова, нараспев затянул Ше-Кентаро. – Дом, в котором нет священной книги То-Кабра, суть обитель зла. Я пришел для того, чтобы пропеть слова Ше-Шеола, сказанные Блаженным в Великий День Ран, дабы изгнать из дома твоего призраков Ночи.

Для того чтобы проникнуть в нужную ему квартиру, Ше-Кентаро нередко выдавал себя за ка-митара – служителя культа Ше-Шеола, что ходит по домам, предлагая людям свои бессмысленные услуги, – и всякий раз удивлялся, насколько легко обмануть человека. Особенно если он сам желает быть обманутым.

Вот и сейчас:

– Спасибо, ка-митар, но двенадцать малых циклов тому назад мы уже изгоняли призраков из дома. – Голос женщины звучал чуть громче и значительно увереннее, чем вначале. Узнав, что за дверью всего лишь служитель культа, она решила, что никакой опасности нет.

Но женщина ошибалась. Подобно презираемому ка-митарами древнему богу судьбы Ку-Тидоку, сплетавшему причудливый гобелен будущего из нитей человеческих жизней, Ше-Кентаро держал в руках нити того, что с предопределенной неизбежностью должно было произойти в самое ближайшее время.

– Открой, сестра! – грозно пророкотал Ше-Кентаро. – Я должен заглянуть в твои глаза и убедиться, что призраки Ночи не властны над тобой! Открой! – Ше-Кентаро ладонью хлопнул по двери – не сильно, но звучно. – Открой, иначе я намалюю на двери желтый крест!

Абсолютно пустая угроза. Но на удивление действенная. Государство Кен-Ове было провозглашено светским два Дня и две Ночи тому назад. С той поры каждый свободный гражданин Кен-Ове волен был исповедовать любой из существующих культов или же вовсе отринуть религиозные догмы, как, кстати, и поступило подавляющее большинство – все ж не Темные Циклы на дворе. Но время прошло, и на седьмом большом цикле наступившей Ночи всенародно вроде как избранный ва-цитик провозгласил культ Ше-Шеола, не связанный с верой в древних богов, не самый влиятельный и не отличавшийся большим числом последователей, но зато активно поддержавший будущего ва-цитика на выборах – единственно верным вероучением, исповедовать которое подобает всякому лояльному гражданину, после чего патернальный ка-митар поспешил объявить все прочие культы богопротивной ересью. Большинство граждан, как и прежде, считали, что бродящие по домам святоши малость не в себе, но теперь уже не всякому хватало смелости прогнать ка-митара со своего порога. Лучше уж было с задумчивым видом послушать, как бормочет невнятно ка-митар слова из То-Кабры, купить схороник, малый цитатник или лик Ше-Шеола, а в знак благодарности за то, что святоша наконец-то оставит тебя в покое, пожертвовать три-четыре рабуна на сиротский приют при шахане.

Женщина, что говорила с Ше-Кентаро через закрытую дверь, тоже решила не искушать судьбу. Щелкнул замок, и дверь приоткрылась на ширину ладони. В нос Ше-Кентаро ударила едкая смесь запахов дешевого мужского одеколона и бытового дезодоранта, а сквозь нее все же вполне отчетливо проступала приторная вонь, от которой с непривычки спазм перехватывал горло, – запах гниющей плоти. Запах умирающего варка. Странно, что соседи еще не обратили внимания на зловоние.

Хозяйка окинула Ше-Кентаро внимательным, немного подозрительным взглядом. Но Ону успел придать лицу присущее любому истинно верующему дебиловатое выражение.

– Мир тебе, сестра, – не произнес, а пропел Ше-Кентаро.

Женщина была на пару пальцев ниже Ону ростом и примерно одного с ним возраста. Лицо бледное, с сероватым оттенком, с морщинками возле глаз, – как у всех, кто не посещает солярий, – соломенного цвета волосы собраны на затылке в глупый девчачий хвостик. Старый вылинявший домашний халат с большими, некогда ярко-алыми бутонами нуров – в культе Пи-Риеля цветок нура символизирует любовь и мир в доме – хозяйка придерживала на груди рукой. Жалкий, неряшливый вид молодой еще женщины, которая могла бы быть привлекательной, а при желании так даже красивой, вызывал чувство неприязни, и Ше-Кентаро решил не церемониться. Одной рукой он сунул под нос женщине замызганную брошюрку с избранными цитатами из То-Кабры, а другой надавил на дверь. В глазах женщины метнулся испуг. Губы приоткрылись, будто она собиралась что-то сказать – но как выразить словами растерянность? И все же по-настоящему она испугалась, только когда поняла, что человек, которого она принимала за ка-митара, не пытается всучить ей измятый цитатник, а хочет войти в квартиру. Обычно ка-митары вели себя нахально, но все же не до такой степени.

– Ка-митар… Ка-митар… – растерянно запричитала женщина, пытаясь удержать дверь. – Уважаемый…

Держась за ручку двери левой рукой, правой хозяйка ухватилась за дверной косяк и даже не заметила, что при этом края халата разошлись в стороны, выставив на обозрение некрасиво обвисшую грудь. Закрывая собой дверной проем, она стояла на пути Ше-Кентаро, словно и в самом деле надеялась остановить его.

Ону боялся сейчас одного – как бы сдуру женщина не принялась орать. На крик выбегут из своих квартир всполошенные соседи, а кто-нибудь так непременно догадается позвонить в секторное управление са-турата. И тогда – прощай премиальные. Про са-туратов хоть и рассказывают анекдоты, но все же они не полные остолопы – на то, чтобы сложить два и два, сообразительности хватает. Особенно когда дело касается собственной выгоды. Смекнут ведь, что не зря ловец сюда явился, и не успокоятся, пока варка не вытащат. И ведь после их топорной работы все квартиры в тамбуре – это по меньшей мере, а то и весь этаж! – на карантин посадят. Са-тураты – это тебе не ловец, который всегда работает чисто и аккуратно.

– Покайся, сестра! Покайся! – глухо бубнил Ше-Кентаро, наседая на женщину и понемногу заталкивая ее в квартиру.

Переступив порог, Ону сунул цитатник женщине за отворот халата и, не оборачиваясь, захлопнул дверь. Квартира была пропитана вонью разлагающегося тела варка.

Спохватившись, женщина суетливо запахнула халат на груди. Ше-Кентаро улыбнулся хозяйке с пониманием – не волнуйтесь, мол, дамочка, с кем не бывает, – и быстрым взглядом окинул помещение. Примерно то, что он и ожидал увидеть. Крошечная прихожая – если наклонишься, чтобы шнурки завязать, так упрешься головой в противоположную стенку, налево – комната, направо – кухонька, больше похожая на чулан, почти прямо напротив входной двери – туалет. Стены оклеены серо-зелеными обоями с идиотским геометрическим рисунком – три параллельные линии, пересекающиеся с тремя другими под прямыми углами. Везде, кроме туалета, свет горит. Выходит, в квартире есть еще кто-то, помимо хозяйки и затаившегося варка?

Ше-Кентаро повторно одарил хозяйку улыбкой, на этот раз ободряющей – пугать бедную женщину не входило в его намерения, – и тихо, так, чтобы никто, кроме нее, не услышал, сказал:

– Я пришел за варком.

Кто знает, вдруг у женщины хватит здравомыслия не создавать проблем ни себе, ни ловцу?

Женщина отшатнулась к стене – хотя какое там отшатнулась, полшага всего-то сделала и уперлась спиной в стену, – медленно подняла руку и плотно обхватила пальцами горло. Женщина молчала. На лице ее застыл испуг, а в глазах – потерянность. Ше-Кентаро ее не торопил – для того чтобы принять решение, требовалось время. Ону достал из кармана небольшой металлический баллончик красного цвета, без маркировки, и поставил на тумбочку рядом с телефоном.

– Это антисептический спрей, – сказал он, прижав колпачок баллончика указательным пальцем. – После того как я заберу варка, распылите содержимое баллончика по всей квартире и часа полтора не открывайте окон. Это нужно, чтобы не проводить полную санитарную обработку жилья. Не беспокойтесь, запах у спрея приятный.

Ше-Кентаро ни словом не обмолвился о том, сколько заплатил за баллончик антиспрея уличному барыге. А между тем обошелся он ему ровнехонько в двести двадцать два рабуна. Вообще-то баллончик стоил двести сорок рабунов, но Слизень вот уже три больших цикла делал Ше-Кентаро скидку – ценил постоянного клиента или боялся, что у ловца могут оказаться приятели среди са-туратов. Цены на любой товар у Слизня были кусачие, но зато, покупая у него, можно было не опасаться, что получишь пустышку. Ше-Кентаро уличных барыг не любил, не за то даже, что наживались они на чужих бедах, – если бы не барыги, многие из несчастных, отдававших им последние рабуны, давно бы уже блуждали среди теней забытых предков, – а за их мелочность и показушность: каждый непременно стремится доказать, что он самый резкий. А толку-то что, если все знают, из чего у барыги цепь на шее. Несмотря на свое прозвище, Слизень был приятным исключением, едва ли не чужаком в своре показушников и прохиндеев. Не исключено, что особое отношение Ше-Кентаро к Слизню определялось еще и тем, что до сих пор Ону не смог разузнать, на кого Слизень работает. Если с другими барыгами все было более или менее ясно, то этот будто во мраке родился.

– Так где варк? – решил все же поторопить хозяйку с ответом Ше-Кентаро.

Не отрывая взгляда от ловца, женщина приподняла подбородок. Ше-Кентаро решил, что сейчас она скажет, куда ему следует идти – в комнату или на кухню. Но Ону ошибся.

– Дома только я и дочка, – деревянным голосом проговорила женщина.

Опустив руки, она прижала ладони к стене. Ше-Кентаро подумал, что, когда она их уберет, на обоях останутся влажные отпечатки.

– Сколько больших циклов девочке? – спросил Ону.

– Пять.

Ше-Кентаро прикусил губу и коротко кивнул.

– Ты хочешь, чтобы дочь не дожила до рассвета?

Лицо женщины сморщилось и перекосилось, как будто ее внезапно хватил удар, – казалось, одна половина лица собирается заплакать, а другая готова рассмеяться, – губы мелко задрожали.

– Где варк? – повторил вопрос Ше-Кентаро. – Я заберу варка и уйду. Лучше иметь дело со мной, чем с са-туратами.

Женщина и сама это понимала. Она устала от постоянного страха, она была вымотана необходимостью ухаживать за больным человеком, тело ее было истощено жизнью впроголодь, на грани нищеты, а разум расколот надвое постоянной необходимостью отказывать во всем не только себе, но и дочери, которая была настолько мала, что даже не понимала, чего ради это нужно. Она уже давно делала все это просто по инерции, без какой-либо надежды на будущее, прекрасно отдавая себе отчет в том, что варк не сможет прожить еще четыре больших цикла, оставшиеся до рассвета. Что делать, когда не останется ни денег, ни сил, ни лекарства? Сидеть и безучастно наблюдать за тем, как человек, некогда бывший тебе близким и дорогим, сначала теряет разум, а затем начинает разлагаться, превращаясь в бесформенную груду смердящей плоти? Женщина была на пределе. Для того чтобы покончить с кошмаром, в котором она жила последние пять или шесть средних циклов, ей нужен был кто-то, способный решительно и твердо, так, чтобы она уже не смогла возразить, сказать: хватит! Пусть даже это будет ловец! Нередко Ше-Кентаро, мысленно обращаясь к самому себе, говорил, что никогда бы не стал ловцом, если бы не был уверен, что приносит если не радость, то уж по крайней мере облегчение в семьи варков. Хотя многие этого не понимали. Особенно в тех случаях, когда болезнь еще не давала о себе знать в полной мере и казалось, что больного можно спасти. Но женщина, на которую смотрел сейчас ловец, судя по всему, имела уже достаточно полное представление о том, что такое болезнь Ше-Варко.

Ше-Кентаро не услышал, а скорее угадал вопрос, который задала женщина:

– Что с ним станет?

Вопрос был столь же бессмысленный, как и последовавший на него ответ. Ше-Кентаро не стал ничего придумывать, просто процитировал текст из рекламного ролика, что постоянно гоняют по экранам:

– Больных с синдромом Ше-Варко помещают в специальные изоляторы, где им обеспечивают круглосуточный уход квалифицированного персонала и необходимую медицинскую помощь, что дает каждому из них шанс дожить до рассвета.

– Да. – Женщина не кивнула, а уронила голову на грудь.

Ше-Кентаро показалось, что хозяйка близка к тому, чтобы лишиться чувств, и уже приготовился подхватить ее, когда она будет падать.

– Где варк? – снова повторил свой вопрос ловец.

Конечно, можно было просто осмотреть квартиру, но Ше-Кентаро предпочитал, чтобы родственники сами выдавали ему больного. Особенно в такой ситуации, как сейчас. Если он уведет варка насильно, то женщина, кем бы она ни приходилась больному – женой или сестрой, – долго еще будет корить себя за то, что не смогла, не захотела или побоялась помешать ловцу. Если же она сама даст согласие на изоляцию варка, то будет уверена, – по крайней мере, сумеет убедить себя в том, – что, быть может, спасла ему жизнь. Помимо соображений гуманности, и планировка квартиры была не самой удачной. Если в то время, как варк прячется на кухне, ловец начнет обыскивать комнату, варку представится возможность улизнуть. И где его после этого искать? Без пищи, почти без одежды, без денег на лекарство, уверенный в том, что са-тураты идут по его следу, обезумевший от страха варк способен на самые отчаянные и даже безумные поступки. Бывали уже такие случаи.